Немецкая артподготовка оказалась короткой, но массированной, и, даже с показаниями перебежчика, застала русскую армию врасплох. Почти все цели были разведаны и пристреляны заранее, и те артиллеристы, которые ленились менять позицию, останавливаясь на какой-то одной удобной точке, сразу оказались залиты токсичным газом, и не все из них успели надеть средства защиты.
Но некоторые смельчаки всё же начали контрбатарейную борьбу, закидывая за реку фугасы и шрапнель, и эта ответная канонада возвестила всей армии о начале операции.
Долго возиться с обстрелом, как это было принято раньше, немцы не стали. Долгий обстрел скорее предупреждал и готовил противника к обороне, чем наносил реальный ущерб зарывшимся в землю войскам, и генерал фон Гутьер предпочёл другую тактику, как и предполагал Корнилов. Словно бы точным джебом ошеломить защитников города, встряхнуть газовой атакой, чтобы в следующее мгновение нанести сокрушительный панч силами штурмовых отрядов. Взаимодействие родов войск и разных подразделений у немцев оказалось на достаточно высоком уровне, на данный момент фактически недостижимом для армии русской.
В одиннадцать часов дня первые штурмовые части начали переправу через Западную Двину в районе Икскюля.
Плацдарм обороняла 186-я пехотная дивизия, и, завидев немецкие лодки и плоты, солдаты открыли по ним огонь из пулемётов.
— Вон они! — голос прапорщика, выжившего после артобстрела, в противогазе звучал глухо, но пулемётчик всё понял.
Застрекотал пулемёт, трассеры рассекли дым над водой. Развороченные снарядами и залитые ипритом русские окопы, на первый взгляд покинутые и безжизненные, оказались не такими беззащитными, как ожидало немецкое командование. Русские воины не дрогнули и не побежали после первого же обстрела, а наоборот, затаились и выжидали, чтобы подловить немецких штурмовиков на переправе. И у них это получилось.
Пропаганда и визиты Верховного на передовую отчасти сделали своё дело, и солдаты, хоть и не желали умирать, продолжали цепляться за свои огневые точки, траншеи, ячейки. Корнилов многим доходчиво объяснил на живых примерах, что бегущая армия несёт потерь больше, чем та, которая держится своих оборонительных линий, и что проще погибнуть, будучи застреленным в спину на бегу, чем когда ты дерёшься и огрызаешься из обжитого и почти родного окопа.
Поэтому и держались. Первую волну германцев даже большей частью пустили на дно, и спокойные воды Западной Двины сегодня густо окрасились кровью. Вскоре наводить переправу прибыли понтонёры, сцепляя между собой секции наплавного моста, и помешать их работе русские пехотинцы уже не могли. Связи с дивизионной артиллерией не было, а достать понтонёров из стрелкового оружия через всю реку просто нереально. Ну а полковая артиллерия лишь ненадолго распугает германцев, которые тут же примутся снова наводить переправу.
Так что самого молодого отправили гонцом через лес, залитый ипритом и перерытый разрывами снарядов.
— Вот, передышка, братцы, — пробубнил в противогаз старый фельдфебель, стискивая винтовку и глядя на молодых новобранцев, ещё недавно протиравших штаны в конторе или на школьной скамье, а теперь вынужденных драться с немцем.
Один из молодых, тяжело дыша, потянулся к кромке врезающейся в кожу резины.
— Не смей! — хлопнул его по руке другой, так же тяжело дыша.
— Воздуху бы… Тяжко… — выдавил первый.
— Дурак ты! Терпи! Не то, вон! — ему указали на мертвецов, вдохнувших иприта прежде, чем надеть противогаз, и умерших в страшных мучениях на глазах у сослуживцев.
В противогазе даже отдыхать было тяжело. От недостатка воздуха кружилась голова, и солдаты не понимали, это действие газа или им просто нехорошо, отчаянно хотелось сорвать опостылевшую резиновую маску и вдохнуть полной грудью, но это был бы верный шаг к смерти. Как назло, погода сегодня выдалась безветренная, и газы копились в складках местности, не спеша развеиваться по ветру.
— Опять идут! — раздался чей-то голос, и все снова встрепенулись, возвращаясь взглядом к реке.
После короткой передышки и перегруппировки немцы снова попытались переправиться через реку на рыбацких лодках, и на середине реки русские войска снова встретили их плотным огнём. Немцы тоже пытались отстреливаться прямо с бортов конфискованных лодок, но почти безрезультатно. Они были как на ладони перед высоким берегом, и преимущество оставалось на стороне русских. Именно поэтому за этот плацдарм так отчаянно цеплялись и стойко дрались.
Гонец до дивизионной артиллерии так и не добрался. Бегать в противогазе непросто, особенно в лесу. Ничего не видно, стёкла потеют, дышать невозможно, воздуха не хватает, голова кружится, а лёгкие уже жжёт огнём от недостатка кислорода.
Иприт коварен. Гораздо коварнее хлора. В первую очередь он коварен тем, что не имеет цвета, и в воздухе не виден. Поэтому на опушке леса, посчитав себя в безопасности, гонец стащил с себя резиновую маску и вдохнул полной грудью. В воздухе лишь немного чувствовался какой-то слабый запах острой приправы, и гонец понял, что хапнул ядовитого газа, только тогда, когда побежал дальше и вдруг ощутил, как его нос, рот и глотка горят страшным огнём.
Понтонёрам удалось сцепить достаточное количество секций, и течение медленно понесло понтоны к середине реки и далее. Наплавной мост был готов, и германские штурмовые отряды бросились в атаку.
Русские пулемёты снова застрочили свой вальс короткими очередями. Вода в кожухах кончалась, и, несмотря на то, что перед ними раскинулась широкая лента воды, спуститься и набрать её не вышло бы, немцы тоже открыли огонь на подавление, прикрывая своих штурмовиков. Кончалась вода, кончались патроны, а германцы всё давили и давили, не давая опомниться, и командир приказал отходить назад, занимая оборону за лесом. Но это уже не было паническим бегством, как это случилось в Тарнополе и Калуше, это была организованная чёткая операция.
Над лесом и русскими позициями летали аэропланы, совершенно безнаказанно сбрасывая небольшие бомбы с малой высоты на бегущих людей, ружейный и пулемётный огонь не мог повредить их крыльям и кабинам, пули, в основной массе, пролетали мимо, лишь немного нервируя лётчика. 186-я пехотная дивизия отходила назад, неся при этом потерь едва ли не больше, чем во время непосредственной обороны. Всё, как и предрекал Верховный.
В других же местах наступление фон Гутьера проходило не столь удачно.
У Фридрихштадта оборону держал 21-й армейский корпус, состоявший из двух пехотных дивизий, двух артилерийских дивизионов и сапёров с понтонёрами. Немцы действовали по той же схеме, сперва обстреливая русские позиции газовыми снарядами, а потом отправляясь на штурм, но здесь такого успеха не случилось. Войска держались крепко, и на этом участке артиллерия не молчала, так что навести понтоны у баварцев не получилось.
Сибиряки, до сих пор державшиеся на левом берегу и прикрывающие непосредственно подступы к городу, тоже проявили себя достойно, в полной мере оправдывая свои предыдущие проступки, хотя на их участке фронта наступление было скорее отвлекающим манёвром.
В итоге к середине дня взять удалось лишь один небольшой участок на правом берегу Двины, однако, этот прорыв угрожал окружением целой группы армий, и его необходимо было немедленно устранить. То есть, нужна была контратака, лихая и дерзкая, нужно было уничтожить мост и выдавить германцев обратно за реку. В обороне русские войска проявили себя достойно, и даже к храбрости 186-й дивизии не оставалось никаких сомнений. Но теперь Верховному требовалась атака, смелая и упорная, а вот в способности 12-й армии перейти в атаку у него имелись большие сомнения. Они с Василием Егоровичем сделали всё, чтобы поднять дисциплину, но до прежних времён было ещё далеко. Хотя, если сравнивать с той же армией, только июльского образца, то это буквально небо и земля.
Так или иначе, они с генералом Флугом тревожно вышагивали по кабинету, выслушивая срочные донесения, склоняясь над картой и спешно изобретая варианты. Корнилов верил в силу русского оружия. Но любое оружие рано или поздно может дать осечку в самый неподходящий момент.