Люська перебирала наряды и нас это несказанно радовало. Сестра разговаривала, хоть и не так эмоционально, как раньше. Осмотрела дом, и ей понравилось.
— Круто быть графиней, верно? — раньше бы еще ядовитое что-то добавила.
— Не то слово. — как голой попой на вулкане.
— Дом шикарный. Прислуги полно. Мне вот этот твой мальчик понравился.
Демьян не напрягал Люсю — и это был первый мужчина, на которого она смогла нейтрально реагировать, когда тот заглядывал в комнату. Думаю, ключевым фактором было не сногсшибательное сочетание молчаливости и иконописной красоты, а то, что своей ущербностью лакей вызывал у сестры и профессиональный интерес.
— Я когда их нашла, сама чуть дара речи не лишилась. — согласилась я с сестрой.
— Но это же не немота? — она проявила интерес к жизни, и я готова была препарировать парня, лишь бы этот слабый огонек в зеленых глазах не потух.
— Устя говорит, что нет. Сама я его голоса не слышала ни разу. — а вот правда, второй год они у меня живут, теперь уже стабильно получая жалование, и обладая всеми необходимыми бумагами, рекомендательными письмами на всякий случай и небольшим вкладом в банке на Устино имя, но я о них знаю ровно столько же, сколько и в начале. Ну Устя, конечно, попонятнее будет, да и ничто человеческое ей оказалось не чуждо, пусть и закончилось в моем стиле. А Демьян не проявлял физиологического интереса ни к горничным, ни к Фролу, если уж на то пошло. Это удивляло. Все же духовность духовностью, но двадцатилетний здоровый мужчина обычно фонтанирует тестостероном.
— Я вот думаю, что это либо аутизм, либо ПТСР. - вынесла вердикт сестра за ужином, наблюдая сквозь приоткрытую дверь как объект нашего интереса натирает полы в коридоре гостевого крыла.
— Только не угробь его, хорошо? — пошутила я.
— Этого нельзя гробить. Российский генофонд нам такое не простит. — и Люся впервые улыбнулась.
Муж зачастил. Если раньше он только снился, да напоминал о себе звуками, то теперь выглядывает из зеркала, отражается в начищенной посуде, отбрасывает тень в полутемных комнатах, выглядывает из-за ветвей деревьев.
— Скоро, скоро, родненький. — успокаивающе бормочут бесцветные губы. — Я все сделаю, ты потерпи.
Сомневается, тоскливо вздыхает. А ей бы хоть раз его руки ощутить…
В конце недели я планировала первый ужин с присутствием посторонних. Начать решила с Фрола.
— Фрол Матвеевич! — Я навестила его в конторе.
Чуть посуровевший после расставания с Рябинкиным, купец был погружен в расчеты. Мы оба взрослели, но если себя не было жаль, ибо многие вещи, откровенно говоря, заслужила, то за него было больно. Оторванный от привычной среды, пока еще не встроившийся в столичный ритм, он замыкался в себе. А я увлеклась семьей и благополучно забыла друга.
— Ксения Александровна! — он широко улыбнулся и утопил мою тушку в своих объятьях. — Какими судьбами?
— Соскучилась. — я устроилась на чуть запыленном стуле. — Как наши финансовые успехи?
Они не особенно радовали. Если почтовая торговля стабильно давала рост продаж и потихоньку охватывала все новые и новые территории, доставка гигиенических средств по столице курьерами тоже шла неплохо, то привычный Фролу ассортимент не радовал. Одну партию чая, огромную, но не очень качественную, мы распродали, пустив слух, что при фасовке в тюк попало старинное жемчужное ожерелье, принадлежавшее китайской принцессе. В два мешочка подбросили по жемчужинке и что тут началось! Но подобные махинации не получится использовать каждодневно.
— С переменным успехом, как Вы изволите говорить. — Он потер лоб.
- Тут такое дело, Фрол Матвеевич. — я вдохнула-выдохнула и постаралась врать как можно меньше. — Господин Фохт помог мне выяснить, что на самом деле моя матушка не скончалась при родах, как все раньше полагали. Оказалось, что она рассталась с моим отцом и сбежала с любимым человеком. Нам удалось ее найти и теперь с моей младшей сестрой они поселились в моем доме. Только у них другая фамилия и вряд ли стоит рассказывать все перипетии их истории, но Вам я доверяю.
— Как в романе! — он даже рот приоткрыл. — Они где-то далеко жили?
— Да, Фрол Матвеевич, очень далеко. — сломала карандаш, который до того крутила в пальцах. — Но теперь все изменится, и жить будут со мной. И я очень хочу, чтобы вы все подружились.
Не думаю, что Фрол совсем уж все, мною сказанное, принимал на веру, но в его системе мира я была своей, причем уже последней частицей прошлой жизни, и менять это неудобными вопросами мы оба не хотели.
Он пришел взволнованный, с тремя букетами цветов. Мои дамы взирали на разрекламированного купца с тревогой. Пусть они уже отработали навыки общения с местными во время медово-пожарного месяца, но одно дело эпизодические контакты с иностранцами, а другое — дома, с тем, кто давно знает меня.
Стол накрыли на четверых, Фохта я сегодня не ждала. Поначалу общение было натужным, но маме удалось разговорить Фрола и вот он впервые на моей памяти выдает длинные монологи на темы торговли, отдыха в большом городе, детских воспоминаний о Пасхе, Рождестве, школьных неудачах. А вот он уже пересел к ней поближе и чем-то тихо беседует.
— Вот как? — спросила я у Люськи.
— Думаю, после нас она очень хотела сына. — глубокомысленно ответила сестра.
С тех пор Фрол ужинал с нами почти каждый вечер. Даже если и меня не было, то мама развлекала гостя искренней заботой.
— Жалко мне его, такой мальчик хороший и такой одинокий.
Федор поначалу избегал наших посиделок, да и когда начал к ним присоединяться, уже не оставался на ночь. Но даже при таком раскладе в моем пустынном доме стало людно и уютно. Прислуга, поначалу настороженно, хоть и покорно принявшая незнакомок, расслабилась. Причем расслабилась настолько, что вскоре мне пришлось иметь беседу с Мефодием.
— Здравствуй, дорогой! — я принимала его при полном параде в кабинете.
С тех пор, как бдение возле двери они с Демьяном поделили пополам, работа его не очень напрягала.
— Здравствуйте, Ваше Сиятельство.
— Хочу поинтересоваться твоими планами на будущее, любезный.
Глаза у любезного расширились.
— Нешто выгоните?
— Хотелось бы обойтись. У Евдокии живот скоро в дверь проходить перестанет. Думаешь что? — я строго сдвинула брови. Надо же хоть изредка вспоминать о том, кто в доме строгая хозяйка, несущая погибель?
Горбун покраснел.
— Да как-то ей совестно…
— А тебе не совестно? Жениться сначала, а потом уже остальное — вообще не получается?
Не мне бы разбрасываться камнями в хрустальном доме, но…
— Да я с самого начала готов. И девчонку ее люблю как свою.
Марфушу он носил в клюве, это верно. Даже на Лазорке иногда катал по двору, намотав на седло кокон из одеялец.
— Сегодня к отцу Никифору сходи договорись, денег дам. А пока позови нашу красавицу.
Евдокия зашла с пунцовыми щеками. Если бы не фасон платья, то черта с два бы я догадалась о беременности, но помимо обрисовывавшегося на вторую беременность животика, она начала чудить с солью в еде. И то, что поначалу можно списать на разовую ошибку, потом на совпадение, вызвало подозрения в саботаже моего образа жизни. Хотя прислуга здесь четко видит границы между дозволенным и нет, все возможно. А мой резкий переход от полумонашества к плохо закамуфлированному блуду не мог пройти незамеченным. Как начать разговор, я все еще не придумала, но раз возвращаясь с утренней прогулки на Лазорке застала ее судорожно обнимающей косяк с восхитительной зеленью в лице. Волшебно!
— Доброго дня, милая моя. — все же беременных обижать не стоит, мыши в доме заведутся.
— Спасибо на добром слове, Ваше Сиятельство!
— Как на этот раз будем поступать? — я красноречиво опустила взгляд на уже расставленное в талии платье.
— Только его не выгоняйте. — бросилась мне в ноги и тем смазала монолог строгой хозяйки.
Я гладила ее по голове и утешала.
— Мефодий хороший человек, Марфушу принял как свою, и другого ребенка тоже будет любить. Тебя не обижает. Не обижает же? — повернула ее лицо за подбородок к себе.
Та замотала головой и снова разразилась слезами.
— Ну вот, что еще для счастья надо? — а может быть и мне тоже попробовать?
— А вдруг я опять урода рожууууууу?!!! — завыла Евдокия.
Ну здравствуй, елка, Новый Год.
— Дуся! Если тебя быть во время беременности никто не будет, то история с Марфушей не повторится. Обещаю. — по правде говоря, я не знаю, чем обусловлено такое уродство, но в семье Евдокии проблемных детей не было. Хотя у Мефодия я не узнавала насчет причин его горба. — Да и коли что пойдет не так, тоже вырастим.
В общем, детей в цоколе будет прибавляться и первое время опять же попробуем жить по-прежнему. А там посмотрим.
Приближалась годовщина смерти Петеньки, и я решила снова навестить Вичугу.
— Люсь, я тебя умоляю, прочитай книгу. — мы уселись в поезд вдвоем, оставив дом на попечение мамы.
— Я читала уже. — буркнула сестра, безучастно наблюдая, как грязные окраины Питера сменялись пока еще зеленой листвой перелесков.
— Ольга Александровна не дура, она очень придирчива к мелочам. Попробуй хотя бы попытаться следовать рекомендациям по поведению.
— Да. — на чело Люси возвращалось уныние.
— Как обращаться к графине? — ну вот как сейчас предугадать любые сложные ситуации?
— Ваше Сиятельство, Ольга Александровна. — отчиталась сестрица.
— Отлично. А к графу?
— Ваше Превосходительство Николай Владимирович. — она помахала передо мной листком со шпаргалками.
— А с французским у тебя как, двигается дело?
В отличие от меня, с трудом освоившей английский, Люська обладает патологической способностью усваивать новые языки. Это ей очень помогло с латынью, и теперь я усадила ее за учебники и наняла репетитора — престарелую француженку мадам Дюбуа.
- Тrès bon[4].
Отлично. Хоть кто-то в семье сможет соответствовать местным ожиданиям, где аристократы владели тремя-пятью языками и не считали это чем-то невероятно сложным.
Еще предстояло уговорить ее не пренебрегать париком — а то отрастающие волосы вызывают лишние вопросы.
К моему малодушному облегчению, графиня накануне что-то съела и теперь маялась животом, так что наш двухдневный визит прошел в полупустой усадьбе. Дети занимались с гувернанткой, на этот раз немецкого происхождения, Николай Владимирович настороженно смотрел на Люську, опустившую глаза под черной вуалью.
— Рад Вас приветствовать, сударыня, в моем доме.
И потом, уже наедине.
— Ты в ней уверена? Шестаковы — не очень знатного происхождения. Раз уж заскучала одна, то Ольга бы…
Нет, он что, серьезно? Второй раз на те же грабли?
— Она уже в прошлый раз мне нашла потрясающую подружку во всех смыслах, Николай Владимирович. А Людмила Михайловна — не революционерка, родителя только потеряла, Богу угодно таким помогать. Тем более, госпожа Дубровцева, упокой ее Господь, очень за нее просила.
Он пожевал губами.
— Ладно, дело твое. А как настроение у тебя? — вот кто бы тогда Петеньке рассказал о нашей трепетной дружбе.
— Спасибо. Я стараюсь о настроении не думать, а то спугну.
Он улыбнулся.
— Да, прав он был, необычная ты девочка.
И вот теперь интересно, кто из моих несостоявшихся мужей был прав?
Весь остаток времени я молилась — истово, отчаянно, чтобы Люська не накосячила. Похудела за поездку на пару килограммов.
Возвращались домой мы не очень дружно — Люську достало мое постоянное одергивание, и она начала огрызаться. Требовался праздник.
Я пересчитала, кого можно позвать с тем, чтобы и повеселить сестру и не проколоться, и выходило только, что надежных в любой авантюре горняков. Поводом можно было объявить все, что угодно, но у меня же были фотографии. Пусть сам фотоаппарат не пережил возвращение из Греции в Россию, но экспозиция видов Ретимно — прекрасный повод выпить.
Кто первым предложил позвать для антуражности еще и живого грека, я не поняла, но полагаю, что Дмитрий Михайлович Еремеев, так активно поддержавший мою патриотическую инициативу весной. Мы втроем с его невестой отправились в греческое посольство, где представились и сумбурно изложили свою просьбу мелкому чиновнику — поискать, нет ли вдруг в окрестностях Петербурга патриота Греции, охочего до халявной выпивки.
— Госпожа Татищева, вся наша страна признательна Российской империи и Вам лично, за сотни спасенных жизней. Все семьи солдат вспоминают русских госпитальеров в своих молитвах. — торжественно произнес маленький человечек за столом и громко крикнул что-то по-гречески. Вскоре из недр мраморных коридоров неслышно выткалась широкоплечая фигура с кошачьей грацией.
— Господин Хакасидис назначен к нам внештатным консультантом по культуре. — представили нам пришедшего. — У него как раз есть русские корни и он с удовольствием поддержит Ваше торжество.
А я тупо улыбалась от уха до уха, словно в один день случились Рождество, Новый Год, Пасха и именины.
— Мы знакомы с графиней. — Хакас в строгом костюме поклонился и поцеловал мне руку. Научился это делать очень красиво.
— Господин Хакасидис, я имею честь пригласить Вас на вечеринку в память о событиях этой весны. В пятницу, в 7 пополудни.
Он улыбался одновременно и мне, и невесте Еремеева, внося аромат какой-то нерафинированности и дикой мужской силы. Как бы до дуэли не дошло.
— Конечно, почту за честь.
Горные инженеры помнили размах гулянок в доме с трилистниками по прошлому году и лицом в грязь не ударили. Спиртное лилось рекой, фотографии все вскоре позабыли и пьянка понеслась. Мама по причине траура не присутствовала на мероприятии, пережидая его в своем крыле, Фохт прогуливал горняков из-за должности и сомнительного социального статуса, зато мы с сестрой отрывались за долгие месяцы огорчений.
- Ксюха! — жарко зашептала мне на ухо сестра. — Это что за мужик?
Я отследила ее взгляд, споткнулась о смеющиеся чуть раскосые глаза и стало вдруг жарко-жарко. Словно две намагниченные иглы в доме, полном народа, эти двое шли навстречу друг другу. А ведь еще недавно, по ту сторону наших путешествий, Люська вовсю глумилась над моей симпатией.
— Это, моя дорогая, подданный Греческого Королевства господин Димитрос Хакасидис.
— Гонишь! — восхищенно проскулила Люська. — Это он?
— Он. — обреченно согласилась я.
— Вот я верила, что он тогда не погиб.
Бежать было некуда.
— Господин Хакасидис, имею честь представить Вам Людмилу Михайловну Шестакову, мою младшую сестру. Родную. — подчеркнула я и брови изумленно взметнулись над невозможными глазами.
- Графиня, Вы преподносите мне один дар за другим.
Их поведение было совершенно неприличным, парочка негромко обсуждала что-то свое весь прием и к исходу вечера он обязан был бы сделать ей предложение, но определенно, женщинам нашего рода с местными мужиками не везло. А Люся подтвердила, что и с неместными тоже. И ведь стоило проваливаться в позапрошлый век, чтобы так увлечься современником.
Это хорошо (фр.)