— Все? Так вот, условимся, как я говорил. Поправочки, и с завхозом согласовать их обязательно. А вот это и вот это вы мне оставьте. Хочу познакомиться с материалом поближе. Утром спросите.
Бухгалтер вышел.
Цетлин придавил оставшиеся бумаги тяжелым пресс-папье:
— Будни… Работка!..
За две недели перед этим по ближним якутским и манегрским становищам, а также и в русское селение Уландочку была разослана повестка. Повестку печатала жена приискового счетовода. Цетлин нашел в повестке двенадцать орфографических ошибок и сделал жене счетовода строгий выговор.
Счетовод в знак протеста запретил жене печатать для конторы.
Повестка короткая, без разъяснений:
«Предлагается селению…………………прислать своих представителей на собрание, имеющее быть на прииске Майском 20 ноября с. г. Явка обязательна.
Повестка дня:
а) Переизбрание месткома — налаживание культработы и борьба с пьянством в районе приисков.
б) Налаживание работы приисков, набор рабочих, борьба с прогулами и утечкой.
в) Организация золотых разведок.
г) Разное.
Управляющий приисками
Федор Цетлин».
Повестка была экстренно разослана в разные стороны, в самую глушь Селемджинской тайги, окружающей золотые разработки. Но «слух» бежал впереди оленей, курьера, и старшины селений выходили ему навстречу…
На бумаге, прибитой к двери клуба, было написано:
«Ввиду неподготовленности приискома, а также по ряду других независящих обстоятельств собрание переносится на завтрашнее утро. Делегатам предоставлены места в бараках прииска. Просьба не разъезжаться».
В бревенчатом бараке на столах добродушно шумели ярко начищенные самовары. Пахло свежим хлебом и оленьими шкурами. Хозяева и гости пили вперемешку чай и контрабандный спирт и, красные, разогревшиеся, выскакивали на двор посмотреть за скотиной.
Гудели железные печки.
…Гармонист перебрал несколько ладов и заиграл вальс. Танцевали прямо в унтах и в оленьих рубахах. «Дам» — немного. Три-четыре артельные «мамки», жены счетовода и бухгалтера и «завхозиха» — вялая женщина с фальшивыми волосами, выписанными из Ленинграда.
Старожилы хмуро раскачивались на табуретках в такт вальсу; весело хохотали якуты… Подвыпившие манегры пытались танцевать, над ними смеялись.
Вдруг гармонист резко переменил такт.
Гармонь запрыгала у него в руках, бойко и развязно дробясь частушками.
Его поддержали, и сразу в нескольких местах закипело:
Широкоплечий приискатель в дошке и огромном красном кушаке лукаво подмигнул из-под лохматых бровей своему соседу и хрипло запел:
Все весело подхватили:
Вытянув шею, закачался и задергал локтями гармонист.
— Танцоры! Чего ж, танцоры-то?
— Гы, танцоры…
Неуклюжий, огромного роста парень, с бровями, похожими на черные крылья, выкатился в неожиданно образовавшийся круг людей. Он прошелся по вздрагивающим половицам неверной дробной походкой и вдруг закачался в воздухе, с удивительной, чисто медвежьей ловкостью перебирая носками. Его подбадривали:
— Вламывай!
— Не удай!
— Держись, Уландочка, — Митрий в пляс пошел!..
А навстречу первому танцору уже вылетел второй — стройный парень с девичьим лицом, покрытым темными подпалинами отмороженной кожи. Он затягивает на талии лосиновый пояс и поводит плечами.
— Подгорную!
Гармонь захлебывается разухабистыми тонами.
— Дъ-их!
Змеей изгибается парень. Он будто двоится и троится в безудержных диких движениях. И вдруг неожиданно застывает на месте. Только одни ноги будто выговаривают мелко и дробно:
— Здорово танцулит!
— Таки девкам любы!
— Хлобыстай!
Спиртом, жаром, весельем накалилась толпа. И вот уже не два танцора, три-пять-шесть…
Нетанцующих нет!
Гремит барак, кипит человеческим валом.
— Гу-у-у-у-ля-ем!
Железная печка раскалилась и оглушительно шумела, раздувая свои пухлые багровые бока. Окна текли сплошной ледяной корой. Каждый раз, как только отворялась дверь, в здание врывались круглые белые клубы пара.
Делегаты селений и приискатели расселись на длинных, наспех сколоченных скамьях. Собрание представляло очень живописную картину. Приземистые якуты в саджоевых дохах, остроскулые, уверенные охотники-манегры, шумные китайцы, русские приискатели в небрежно завернутых унтах, беличьих шапках и красных кушаках живо напоминали своим видом французских мушкетеров Людовика XVIII. Все это перемешалось, переплелось в одну сплошную массу, окутанную синеватым дымом махорки.
— Ходя!.. Како у тебя на делянке-то? Золотишко есть, що ли? — склоняет к китайцу прокуренные усы гривастый, голубоглазый приискатель.