Сочинения. Письма - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2
Последние факты особенно разительны. Павел Васильев устроил отвратительный дебош в писательском доме по проезду Художественного театра, где он избил поэта Алтаузена, сопровождая дебош гнусными антисемитскими и антисоветскими выкриками и угрозами расправы по адресу Асеева и других советских поэтов. Этот факт подтверждает, что Васильев уже давно прошел расстояние, отделяющее хулиганство от фашизма…
Мы считаем, что необходимо принять решительные меры против хулигана Васильева, показав тем самым, что в условиях советской действительности оголтелое хулиганство фашистского пошиба ни для кого не сойдет безнаказанным».
Суть же дела заключалась в том, что Васильев достойно ответил на оскорбление, которое Алтаузен цинично и расчетливо нанес в присутствии своих единомышленников Наталье Кончаловской, — стихи, посвященные ей Васильевым, знала наизусть вся Москва. Но никакие смягчающие обстоятельства уже никто не брал во внимание.
…В ожидании неминуемого Павел писал ночью свои последние, как он думал, стихи перед отправкой в места слишком отдаленные:
Друзья, простите за всё, — в чем был виноват,Я хотел бы потеплее распрощаться с вами.Ваши руки стаями на меня летят —Сизыми голубицами, соколами, лебедями.Посулила жизнь дороги мне ледяные —С юностью, как с девушкой, распрощаться у колодца.Есть такое хорошее слово — родныя,От него и горюется, и плачется, и поется.Совершенно новый Васильев открывался в этих строчках. Длинные стихотворные периоды призваны, кажется, продлить звучание голоса человека, который произносит свое последнее слово, кается и прощается, может быть, перед вечной разлукой. Ни обиды, ни остервенения, ни привычной жесткости и самостояния. Совершенно другое чувство владеет им в последние минуты перед дальней дорогой, в ожидании конечной остановки, где его встретят такие же бедолаги, как он сам, примут по чести и расспросят по достоинству.
Елена Вялова вспоминала, как однажды Павел, проезжая с ней на автомобиле по дороге в Подсолнечное, увидел толпу заключенных, роющих канаву под конвоем. Васильев попросил остановить машину, подозвал к себе одного из несчастных, расспросил о жизни в лагере и передал для арестантов все бывшие у него деньги, две с половиной тысячи, которые предназначались для отсылки Глафире Матвеевне… Машина уже тронулась, а Павел долго еще смотрел через плечо и о чем-то напряженно думал.
Может быть, тогда и складывались у него первые строчки того «Прощания», которое теперь выливалось на бумагу почти без помарок.
Ой и долог путь к человеку, люди,Но страна вся в зелени — по колени травы.Будет вам помилование, люди, будет,Про меня ж, бедового, спойте вы…В августе 1935 года Васильев был этапирован в исправительно-трудовую колонию в Электросталь. После длительных хлопот был переведен в Москву, в знаменитую Таганку, а потом отправлен в Рязанский домзак, где при попустительстве особенно не нажимавшего на него начальника написал самые жизнерадостные, плещущие искристым юмором поэмы «Женихи» и «Принц Фома».
* * *
Многочисленные ходатайства И. М. Гронского сделали свое дело — и в марте 1936 года Васильев был уже в Москве. Летом того же года в «Новом мире» появились поэмы «Кулаки» и «Принц Фома». И тут началась новая фаза травли.
Как на подбор, были заголовки соответствующих статей: «Что вы этим хотели сказать?», «Стиль Гаргантюа», «Мнимый талант»… А зимой того же года из арестованных писателей крестьянского направления в НКВД уже выбивали показания на Васильева, как на гипотетического исполнителя покушения на Сталина.
Мог ли он остаться в живых? Пожалуй, минимальный шанс у него был — исчезни он из Москвы и веди себя тише воды, ниже травы. Но для этого ему надо было перестать быть самим собой. На «террориста» он в глазах окружающих «тянул» уже несколько лет, а в последние месяцы, предчувствуя неизбежную гибель, вел себя с таким вызовом, что ему можно было приписать все что угодно — вплоть до взрыва Кремля. В феврале 1937 года он был арестован, а 16 июля расстрелян по приговору Верховного суда. Останки его были захоронены в братской могиле на территории Донского монастыря.
Секретари Союза писателей и через двадцать лет наотрез отказались ходатайствовать о его политической и литературной реабилитации, и реабилитирован он был лишь благодаря хлопотам все того же И. М. Гронского, который к этому времени сам отбыл восемнадцатилетний срок как покровитель «террориста» и «враг народа».
* * *
Сейчас, когда в очередной раз обрушены традиционные опоры российского государства, а «национальной идеологией» становится безудержное преклонение перед Западом, самое время заново прочесть стихи и поэмы Васильева, дабы понять нерасторжимую сущность евроазиатского мира, на котором испокон веков стояла Россия — ее он нес в себе с младых ногтей, воплощая его в художественном слове уникальной яркости, пластики и прихотливости. Ибо «идущий на Запад теряет лицо на Востоке», — говоря словами современного поэта. Трагическая судьба Павла Васильева может послужить уроком в наши непростые дни, когда направо и налево только и слышатся обвинения в «русском фашизме». А его поэзия заново прочистит душу, укрепит духовно и придаст дополнительный импульс нелегким размышлениям о настоящем и будущем великого государства, которое никогда не сожмется до «необходимых» пределов в угоду отечественным и тамошним «доброжелателям». Может быть, сейчас наступает тот рубеж, когда васильевское слово будет по-настоящему востребовано — вопреки прижизненной и посмертной клевете и всякого рода спекулятивным «интерпретациям». Представляя читателю это первое в истории литературы собрание сочинений Васильева, вольно или невольно преисполняешься этой надеждой.
Сергей Куняев
Стихотворения. Поэмы
Стихотворения и поэмы, включенные в прижизненные сборники
ПУТЬ НА СЕМИГЕ(Невышедший сборник стихов)
ПУТЬ НА СЕМИГЕ
Мы строили дорогу к СемигеНа пастбищах казахских табунов,Вблизи озер иссякших. ЛихорадкаСначала просто пела в тростникеНа длинных дудках комариных стай,Потом почувствовался холодок,Почти сочувственный, почти смешной, почтиПохожий на ломоть чарджуйской дыни,И мы решили: воздух сладковатИ пахнут медом гривы лошадей.Но звезды удалялись всё. Вокруг,Подобная верблюжьей шерсти, тьмаРазвертывалась. Сердце тяжелело,А комары висели высокоНа тонких нитках писка. И тогдаМы понимали — холод возрасталМедлительно, и всё ж наверняка,В безветрии, и все-таки прибоемОн шел на нас, шатаясь, как верблюд.Ломило кости. Бред гудел. И вотВдруг небо, повернувшись тяжело,Обрушивалось. И кричали мыВ больших ладонях светлого озноба,В глазах плясал огонь, огонь, огонь —Сухой и лисий. Поднимался зной.И мы жевали горькую полынь,Пропахшую костровым дымом, иЗаря блестела, кровенясь на рельсах…Тогда краснопутиловец КрасновБрал в руки лом и песню запевал.А по аулам слух летел, что мыМертвы давно, что будто вместо насДостраивают призраки дорогу.Но всем пескам, всему наперекорБригады снова строили и шли.Пусть возникали города вдалиИ рушились. Не к древней синевеПолдневных марев, не к садам пустыниПо насыпям, по вздрогнувшим мостамЛожились шпал бездушные тела.А по ночам, неслышные во тьме,Тарантулы сбегались на огонь,Безумные, рыдали глухо выпи.Казалось нам: на океанском днеСредь водорослей зажжены костры.Когда же синь и розов стал туманИ журавлиным узким косякомКрылатых мельниц протянулась стая,Мы подняли лопаты, грохочаЖелезом светлым, как вода ручьев.Простоволосые, посторонились мы,Чтоб первым въехал мертвый бригадирВ березовые улицы предместья,Шагнув через победу, зубы сжав.…………………………………………………..Так был проложен путь на Семиге.1931СЕМИПАЛАТИНСК
Полдня июльского тяжеловесней,Ветра легче — припоминай, —Шли за стадами аулов песниМертвой дорогой на Кустанай.Зноем взятый и сжатый стужей,В камне, песках и воде рябой,Семипалатинск, город верблюжий,Коршуны плавают над тобой.Здесь, на грани твоей пустыни,Нежна полынь, синева чиста.Упала в иртышскую зыбь и стынетВерблюжья тень твоего моста.И той же шерстью, верблюжьей, грубой,Вьется трава у конских копыт.— Скажи мне, приятель розовогубый,На счастье ли мной солончак разбит?Висит казахстанское небо прочно,И только Алтай покрыт сединой.— На счастье ль, все карты спутав нарочно,Судьба наугад козыряет мной?Нам путь преграждают ржавые грудыКамней. И хотя бы один листок!И снова, снова идут верблюдыНа север, на запад и на восток.Горьки озера! Навстречу зноюТяжелой кошмой развернута мгла,Но соль ледовитою белизноюНам сердце высушила и сожгла.— Скажи, не могло ль всё это присниться?Кто кочевал по этим местам?Приятель, скажи мне, какие птицыС добычей в клюве взлетают там?Круги коршунья смыкаются туже,Камень гремит под взмахом подков.Семипалатинск, город верблюжий,Ты поднимаешься из песков!Горячие песни за табунамиИдут по барханам на Ай-Булак,И здорово жизнь козыряет нами,Ребятами крепкими, как свежак.И здорово жизнь ударяет метко, —Семипалатинск, — лучше ответь!Мы первую железнодорожную веткуДарим тебе, как зеленую ветвь.Здесь долго ждали улыбок наших, —Прямая дорога всегда права.Мы пьем кумыс из широких чашекИ помним: так пахла в степях трава.Кочевники с нами пьют под навесом,И в меру закат спокоен и ал,Меж тем как под первым червонным экспрессомМост первою радостью затрепетал.Меж тем как с длинным, верблюжьим ревомГород оглядывается назад…Но мы тебя сделаем трижды новым,Старый город Семи Палат!1931К ПОРТРЕТУ СТЕПАНА РАДАЛОВА
Кузнец тебя выковал и пустилПо свету гулять таким,И мы с удивленьем теперь тебеВ лицо рябое глядим.Ты встал и, смеясь чуть-чуть, напроломСквозь тесный строй городьбыПрошел стремительный, как топорВ руках плечистой судьбы.Ты мчал командармом вьюг и побед,Обласкан огнем и пургой,Остались следы твоего коняПод Омском и под Ургой.И если глаза сощурить, — взойдетТуман дымовых завес,Голодные роты идут, поют,Со штыками наперевес.И если глаза сощурить, — опятьПолыни, тайга и лед,И встанет закат, и Омск падет,И Владивосток падет.Ты вновь поднимаешь знамя, ты вновьНа взмыленном Воронке,И звонкою кровью течет заряНа занесенном клинке.Полтысячи острых, крутых копытВзлетают, преграды сбив,Проносят кони твоих солдатКосматые птицы грив.И этот высокий, крепкий закалТы выдержал до конца, —Сын трех революций, сын всей страны,Сын прачки и кузнеца!Едва ли, едва ли… Нет, никогда!На прошлом поставлен крест.Как раньше вел эскадроны —теперь Ведешь в наступленье трест.Смеются глаза. И твоей рукиВерней не бывало и нет.И крепко знают солдаты твоиТебя, командарм побед.1931КИРГИЗИЯ
Замолкни и вслушайся в топот табунный, —По стертым дорогам, по травам сырымВ разорванных шкурах бездомные гунныСтепной саранчой пролетают на Рим!..Тяжелое солнце в огне и туманах,Поднявшийся ветер упрям и суров.Полыни горьки, как тоска полонянок,Как песня аулов, как крик беркутов.Безводны просторы. Но к полдню прольетсяШафранного марева пряный обман,И нас у пригнувшихся древних колодцевВстречает гортанное слово — аман!Отточены камни. Пустынен и страшенНа лицах у идолов отблеск души.Мартыны и чайки кричат над Балхашем,И стадо кабанье грызет камыши.К юрте от юрты, от базара к базаруВерблюжьей походкой размерены дни,Но здесь, на дорогах ветров и пожаров,Строительства нашего встанут огни!Совхозы Киргизии! Травы примяты.Протяжен верблюжий поднявшийся всхлип.Дуреет от яблонь весна в Алма-Ата,И первые ветки раскинул Турксиб.Земля, набухая, гудит и томитсяНесобранной силой косматых снопов,Зеленые стрелы взошедшей пшеницыПроколют глазницы пустых черепов.Так ждет и готовится степь к перемене.В песках, залежавшись, вскипает руда,И слушают чутко Советы селений,Как ржут у предгорий, сливаясь, стада.1930ПРОВИНЦИЯ-ПЕРИФЕРИЯ
Я знал тебя от ржавых плотинИ до скобы железной,До самых купецких рябых полтин, —Губернский город СемипалатинскИ Павлодар уездный.Провинция!Ты растопила воскСвечей церковных. И непрестанноСпивались на Троицын праздник в лоскВсе три отдела казацких войскОт Омска и до Зайсана.И смертно Васильев Корнила Ильич,Простой, как его фамилия,Хлестал огневик, багровел, как кирпич,Он пил — тоски не в силах постичь,И все остальные — пили.Корнила Ильич, урони на грудьБашку! Ты судьбе не потрафил.Здесь начат был и окончен путь,Здесь кончен был безызвестный путьБлистательных биографий!Но если, как в окна весенний дождь,Кровь шибко в висок ударит,Кромешная кровь и шальная…Что ж, Тогда хоть цепями память стреножь,А вспомнишь о Павлодаре.Речные гудки, иртышский плесИ тополь в одежде рваной…Я помню твой белогрудый рост,Гусиные лапы твоих колес,Твой рев, «Андрей Первозванный».Провинция, я прошел босикомОт края до края тебя — и вижу…Пусть ты мне давала семью и дом,Кормила меня своим молоком, —Я всё же тебя ненавижу.Но эта ненависть свежих кровей,Которой — не остановиться!Горячие рельсы в пыльной траве!Гляди: слетели кресты с церквей,Как золотые птицы.Но это щебень ржавых плотинПод вьюгой веселой и грозной,Где друг против друга — как один —Промышленный город СемипалатинскИ Павлодар колхозный.Навстречу ветру распахнута грудь,Никто судьбе не потрафит,Здесь начат стремительный,Звонкий путь —И здесь продолжается твердый путьБлистательных биографий.Сограждане, песню я вам отдам,Асанов, Пшеницын и токарь Нетке,Чтоб дружба наша была тверда,Герои строительства и труда,Ударники пятилетки!И пусть на висках отцов сединаИ дали дымят сырые…Раскинута фронтом сплошным страна,И нет провинции, есть однаГрохочущая периферия!1931СЕСТРА
В луговинах по всей странеРыжим ветром шумят костры,И, от голода осатанев,Начинают петь комары.На хребтах пронося траву,Осетры проходят на юг,И за ними следом плывутКосяки тяжелых белуг.Ярко-красный теряет пухНа твоем полотенце петух.За твоим порогом — река,Льнут к окну твоему облака,И поскрипывает, чуть слышна,Половицами тишина.Ой, темно иртышское дно, —Отвори, отвори окно!Слушай, как водяная мышьНа поёмах грызет камыш.И спокойна вода, и вотМолчаливая тень скользнет:Это синие стрелы щукБороздят лопухи излук,Это всходит вода яснейЗвонкой радугой окуней…Ночь тиха, и печаль остра,Дай мне руки твои, сестра.Твой родной постаревший домПахнет медом и молоком.Наступил нашей встречи срок,Дай мне руки, я не остыл,Синь махорки моей — дымокПусть взойдет, как тогда всходил.Под резным глухим потолкомПусть рассеется тонкий дым,О далеком и дорогомМы с тобою поговорим.Горячей шумит разговор, —Вот в зеленых мхах и лугахЮность мчится во весь опорНа крутых степных лошадях.По траве, по корявым пнямЮность мчится навстречу нам,Расплеснулись во все концыС расписной дуги бубенцы!Проплывает туман давно,Отвори, отвори окно!Слушай, как тальник, отсырев,Набирает соки заре.Закипевшей листвой пыля,Шатаются пьяные тополя,Всходит рыжею головойРаньше солнца подсолнух твой.Осыпая горячий пух,С полотенца кричит петух…Утро, утро, сестра, встречай,Дай мне руки твои. Прощай!1930РАССКАЗ О ДЕДЕ
Корнила Ильич, ты мне сказки баял,Служивый да ладный — вон ты каков!Кружилась за окнами ночь, рябаяОт звезд, сирени и светляков.Тогда как подкошенная с разлетаВ окно ударялась летучая мышь,Настоянной кровью взбухало болото,Сопя и всасывая камыш.В тяжелом ковше не тонул, а плавалРасплавленных свеч заколдованный воск,Тогда начиналась твоя забава —Лягушачьи песни и переплёск.Недобрым огнем разжигались поверья,Под мох забиваясь, шипя под золой,И песни летали, как белые перья,Как пух одуванчиков над землей!Корнила Ильич, бородатый дедко,Я помню, как в пасмурные вечераЛицо загудевшею синею сеткойТебе заволакивала мошкара.Ножовый цвет бархата, незабудки,Да в темную сырь смоляной запал, —Ходил ты к реке и играл на дудке,А я подсвистывал и подпевал.Таким ты остался. Хмурый да ярый,Еще неуступчивый в стык, на слом,Рыжеголовый, с дудкою старой,Весну проводящий сквозь бурелом.Весна проходила речонки бродом,За пестрым телком, распустив волоса.И петухи по соседним зародамСверяли простуженные голоса.Она проходила куда попалоПо метам твоим. И наугадИз рукава по воде пускалаБелых гусынь и желтых утят.Вот так радость зверью и деду!Корнила Ильич, здесь трава и плес,Давай окончим нашу беседуУ мельничных вызелененных колес.Я рядом с тобою в осоку лягуВ упор трясинному зыбуну.Со дна водяным поднялась коряга,И щука нацеливается на луну.Теперь бы время сказкой потешитьПро злую любовь, про лесную жизнь.Четыре пня, как четыре леших,Сидят у берега, подпершись.Корнила Ильич, по старой излукеКруги расходятся от пузырей,И я, распластав, словно крылья, руки,Встречаю молодость на заре.Я молодость слышу в птичьем крике,В цветенье и гаме твоих болот,В горячем броженье свежей брусники,В сосне, зашатавшейся от непогод.Крест не в крест, земля — не перина,Как звезды, осыпались светляки, —Из гроба не встанешь, и с глаз совиныхНе снимешь стертые пятаки.И лучший удел — что в забытой яме,Накрытой древнею синевой,Отыщет тебя молодыми когтямиОбугленный дуб, шелестящий листвой.Он череп развалит, он высосет соки,Чтоб снова заставить их жить и петь,Чтоб встать над тобою крутым и высоким,Корой обрастать и ветвями звенеть!1929ОХОТА С БЕРКУТАМИ
Ветер скачет по стране, и пыльВылетает из-под копыт.Ветер скачет по степи, и никомуЗа быстроногим не уследить.Но, как шибко он ни скакал бы,Всё равно ему ни за чтоСтепь до края не перескакать,Всю пустыню не пересечь.Если он пройдет ПавлодарИ в полынях здесь не запутается,Если он взволнует БалхашИ в рябой воде не утонет,Если даже море АралЕму глаз камышом не выколет, —Всё равно завязнут его копытаВ седых песках Кзыл-Куум! Ое-й!Если в Иртыше человек утонет,То его оплакивать остается.Солнце ж множество множеств днейКаждый день неизменно тонет,Для того чтоб опять поднятьсяИ сиять над нашею степью,И сиять над каждой юртойИ над всем существующим сразу,И сиять над нашей охотой!Начинаем мы нашу охотуПод рябым и широким небом,Начинаем мы наш промыселНа степи, никем не измеренной.Начинаем мы нашу погонюПод высоким, как песня, солнцем,Пусть сопутствуют нашей охотеВетер и удача совместно,Пусть сопутствуют нашему промыслуЕще раз удача и ветер,Пусть помогут нашей погонеВетер, дующий на нас, и удача!Так смотри же, молодой беркутенок,Как нахохлился старый беркут,Так смотрите, беркуты наши, зорко —Вы охотники и мужчины!Оба вы в цветных малахаях,Остры ваши синие клювы,Крепки ваши шумные крылья,И хватаетесь вы когтямиЗа тяжелую плеть хозяина.Так смотрите, беркуты наши, зорко —Над полынями кружит коршун.Вы не будьте ему подобны:Не охотник он, а разбойник;Лысый хан прожорливых сусликовБеркутам нашим не товарищ!Вон взметнулась наша добыча,Длинная старая лисица,Чернохребетная, огневаяИ кривая на поворотах.Вон, как огонь, она мчится быстро.Не давайте огню потухнуть!Горячите коней, охотники!Окружайте ее, охотники!Выпускайте беркутов в небо!Мы забыли, где Каркаралы,Мы забыли, где наш аул,Мы забыли, где Павлодар.Не четыре конца у степи, а восемь,И не восемь, а сорок восемь,И не столько, во много больше.И летит молодой беркутёнок Малахаем,сброшенным с неба;И проносится старый беркут,Как кусок веселого дыма;И проносимся все мы сразу —Ветер, птицы, удача, всадники —По курганам за рыжим пламенем.Мы настигли свою добычу,Мы поймали ее: лисицаМчится с беркутом на загривке,Мчится двадцать аршин и падает,И ноздрями нюхает землю.Ой, хорош молодой беркутёнок!Научил его старый беркут.Эй, хорош ты, дующий ветер!Ты помог нам выследить зверя.И привязывают охотникиК поясу пламя рыжее.1931КОНЬ
Замело станицу снегом — белым-бело.Путался протяжливый волчий волок,И ворон откуда-то нанесло,Неприютливых да невеселых.Так они и осыпались у крыльца,Сидят раскорячившись, у хозяина просят:«Вынеси нам обутки,Дай нам мясца, винца…Оскудела сытаяВ зобах у нас осень».А у хозяина беды да тревоги,Прячется пес под лавку —Боится, что пнут ногой,И детеныш, холстяной, розовоногий,Не играет материнскою серьгой.Ходит павлин-павлиномВ печке огонь,Собирает угли клювом горячим.А хозяин башку стопудовуюПоложил на ладонь —Кудерь подрагивает, плечи плачут.Соль и навар полынныйСлижет с губ,Грохнется на месте,Что топором расколот,Подымется, накинет буланый тулупИ выносит горе своеНа уличный холод.Расшатывает горе дубовый пригон.Бычьи его костиМороз ломает.В каждом бревне нетесаномХрип да стон:«Что ж это, голубчики,Конь пропадает!Что ж это — конь пропадает. Родные!» —Растопырил руки хозяин, сутул.А у коня глаза темные, ледяные.Жалуется. Голову повернул.В самые брови хозяинуТеплом дышит,Теплым ветром затрагивает волоса:«Принеси на вилах сена с крыши».Губы протянул:«Дай мне овса».«Да откуда ж?! Милый! Сердце мужичье!Заместо стойлаЗубами сгрызи меня…»По свежим полям,По луговинамПо-птичьиГриву свою рыжуюУносил в зеленя!Петухами, бабами в травах смятыхПестрая станица зашумела со сна,О цветах, о звонких пегих жеребятахГде-то далеко-о затосковала весна.Далеко весна, далеко, —Не доехать станичным телегам.Пело струнное кобылье молоко,Пахло полынью и сладким снегом.А потом в татарской узде,Вздыбившись под объездчиком сытым,ЗахлебнувшисьВ голубой небесной воде,Небо зачерпывал копытом.От копыт приплясывал дом,Окна у него сияли счастливей,Пролетали свадебным,Веселым дождемБубенцы над лентами в гриве!..…Замело станицу снегом — белым-бело.Спелой бы соломки — жисти дороже!И ворон откуда-то нанесло,Неприветливых да непригожих.Голосят глаза коньи:«Хозяин, ги-ибель,Пропадаю, Алексеич!»А хозяин егоПо-цыгански, с оглядкой,На улку вывелИ по-ворованномуЗашептал в глаза:«Ничего…Ничего, обойдется, рыжий.Ишь, каки снега, дорога-то, а!»Опускалась у хозяина ниже и нижеИ на морозе седела голова.«Ничего, обойдется…Сено-от близко…»Оба, однако, из этих мест.А топор нашаривалВ поленьях, чистоКак середь ночи ищут крест.Да по прекрасным глазам,По каримС размаху — тем топором…И когда по целованнойБелой звезде ударил,Встал на колени коньИ не поднимался потом.Пошли по снегу розы крупные, мятые,Напитался ими снег докрасна.А где-то далеко заржали жеребята,Обрадовалась, заулыбалась весна.А хозяин с головою белойСветлел глазами, светлел,И небо над ним тоже светлело,А бубенец зазвякалДа заледенел…1932СЕРДЦЕ
Мне нравится деревьев стать,Июльских листьев злая пена.Весь мир в них тонет по колено.В них нашу молодость и статьМы узнавали постепенно.Мы узнавали постепенно,И чувствовали мы опять,Что тяжко зеленью дышать,Что сердце, падкое к изменам,Не хочет больше изменять.Ах, сердце человечье, ты лиМоей доверилось руке?Тебя как клоуна учили,Как попугая на шестке.Тебя учили так и этак,Забывши радости твои,Чтоб в костяных трущобах клетокТы лживо пело о любви.Сгибалась человечья выя,И стороною шла гроза.Друг другу лгали площадныеЧистосердечные глаза.Но я смотрел на всё без страха, —Я знал, что в дебрях темнотыО кости черствые с размахуПрипадками дробилось ты.Я знал, что синий мир не страшен,Я сладостно мечтал о дне,Когда не по твоей винеС тобой глаза и души нашиОстанутся наедине.Тогда в согласье с целым светомТы будешь лучше и нежней.Вот почему я в мире этомБез памяти люблю людей!Вот почему в рассветах алыхЯ чтил учителей твоихИ смело в губы целовал их,Не замечая злобы их!Я утром встал, я слышал пеньеВеселых девушек вдали,Я видел — в золотой пылиУ юношей глаза цвелиИ снова закрывались тенью.Не скрыть мне то, что в черном дымеБежали юноши. Сквозь дым!И песни пели. И другимСулили смерть. И в черном дымеРубили саблями слепымиГлаза фиалковые им.Мело пороховой порошей,Большая жатва собрана.Я счастлив, сердце, — допьяна,Что мы живем в стране хорошей,Где зреет труд, а не война.Война! Она готова своройРвануться на страны жилье.Вот слово верное мое:Будь проклят тот певец, которыйПоднялся прославлять ее!Мир тяжким ожиданьем связан.Но если пушек табуныПридут топтать поля страны —Пусть будут те истреблены,Кто поджигает волчьим глазомПороховую тьму войны.Я призываю вас — пора нам,Пора, я повторяю, намСчитать успехи не по ранам —По веснам, небу и цветам.Родятся дети постепенноВ прибое. В них иная стать,И нам нельзя позабывать,Что сердце, падкое к изменам,Не может больше изменять.Я вглядываюсь в мир без страха,Недаром в нем растут цветы.Готовое пойти на плаху,О кости черствые с размахуБьет сердце — пленник темноты.1932ЛЕТО
1
Поверивший в слова простые,В косых ветрах от птичьих крыл,Поводырем по всей РоссииТы сказку за руку водил.Шумели Обь, Иртыш и Волга,И девки пели на возах,И на закат смотрели до-о-лгоИх золоченые глаза.Возы прошли по гребням пеннымВысоких трав, в тенях, в пыли,Как будто вместе с первым сеномИюнь в деревни привезли.Он выпрыгнул, рудой, без шубы,С фиалками заместо глаз,И,крепкие оскалив зубы,Прищурившись, смотрел на нас.Его уральцы, словно друга,Сажали в красные углы,Его в вагонах красных с югаВеселые везли хохлы.Он на перинах спал, как барин,Он мылся ключевой водой,В ладони бил его татаринНа ярмарке под Куяндой.Какой пригожий! А давно лиВ цветные копны и стогаМетал январь свои снега,И на свободу от неволиКупчиху-масленицу в полеНесла на розвальнях пурга!Да и запомнится едва лиСредь всяческих людских затей,Что сани по ветру пускали,Как деревянных лебедей?Но сквозь ладонь взгляни на солнцеВесь мир в березах, в камыше,И слаще, чем заря в оконце,Медовая заря в ковше.Когда же яблоня опала?А одуванчик? Только дунь!Под стеганые одеялаК молодкам в темень сеновалаГостить повадился июнь.Ну, значит, ладны будут дети —Желтоволосы и крепки,Когда такая сладость в лете,Когда в медовом, теплом светеСплетает молодость венки.Поверивший в слова простые,В косых ветрах от птичьих крыл,Ты, может, не один в РоссииТакую сказку полюбил.Да то не сказка ль, что по длиннойДороге в травах, на огонь,Играя, в шубе индюшиной,Без гармониста шла гармонь?Что ель шептала: «Я невеста»,Что пух кабан от пьяных сал,Что статный дуб сорвался с местаИ до рассвета проплясал!2
Мы пьем из круглых чашек лето.Ты в сердце вслушайся мое,Затем так смутно песня спета,Чтоб ты угадывал ее.У нас загадка не простая…Ты требуй, вперекор молве,Чтоб яблони сбирались в стаи,А голуби росли в траве.Чтоб на сосне в затишье садаСвисала тяжко гроздь сорок —Всё это сбудется, как надо,На урожаи будет срок!Ну, а пока не стынет в чашкеЗари немеркнущая гладь,Пока не пробудилась мать,Я буду белые ромашки,Как звезды в небе, собирать.Послушай, синеглазый, — тихо…Ты прошепчи, пропой во мглуПро то монашье злое лихо,Что пригорюнилось в углу.Крепки, желтоволосы дети,Тяжелый мед расплескан в лете,И каждый дождь — как с неба весть.Но хорошо, что горечь есть,Что есть над чем рыдать на свете!3
Нам, как подарки, сужденыИ смерти круговые чаши,И первый проблеск седины,И первые морщины наши.Но посмотри на этот пруд —Здесь будет лед, а он в купавах.И яблони, когда цветут,Не думают о листьях ржавых.Я снег люблю за прямоту,За свежесть звезд его падучихИ ненавижу только туНочей гнилую теплоту,Что зреет в задремавших сучьях.Так стережет и нас беда…Нет, лучше снег и тяжесть льда!Гляди, как пролетают птицы,Друг друга за крыло держа.Скажи, куда нам удалитьсяОт гнили, что ползет, дрожа,От хитрого ее ножа?Послушай, за страною синей,В лесу веселом и густом,На самом дне ночи павлиньейПриветливый я знаю дом.С крылечком узким вместо лапок,С окном зеленым вместо глаз,Его цветов чудесный запахЕще доносится до нас.От ветра целый мир в поклонах.Все люди знают, знаешь ты,Что синеглазые цветыРастут не только на иконах.Их рисовал не человек,Но запросто их люди рвали,И если падал ранний снег,Они цвели на одеяле,На шалях, на ковре цвели,На белых кошмах Казахстана,В плену затейников обмана,В плену у мастеров земли.О, как они любимы нами!Я думаю: зачем своеУкрытое от бурь жильеМы любим украшать цветами?Не для того ль, чтоб средь зимыГлазами злыми, пригорюнясь,В цветах угадывали мыУтраченную нами юность?Не для того ль, чтоб сохранитьТу необорванную нить,Ту песню, что еще не спета,И на мгновенье возвратитьМедовый цвет большого лета?Так, прислонив к щеке ладонь,Мы на печном, кирпичном блюдеЗаставим ластиться огонь.Мне жалко, — но стареют люди…И кто поставит нам в вину,Что мы с тобой, подруга, оба,Как нежность, как любовь и злобу,Накопим тоже седину?4
Вот так калитку распахнешьИ вздрогнешь, вспомнив, что, на плечиНакинув шаль, запрятав дрожь,Ты целых двадцать весен ждешьУсловленной вчера лишь встречи.Вот так: чуть повернув лицо,Увидишь теплое сиянье,Забытых снов и звезд мельканье,Калитку, старое крыльцо,Река блеснет, блеснет кольцо,И кто-то скажет: «До свиданья!..»30 июля 1932. КунцевоПЕСНЯ О ГИБЕЛИ КАЗАЧЬЕГО ВОЙСКА
1
Что же ты, песня моя,Молчишь?Что же ты, сказка моя,Молчишь?Натянутые струны твои —Камыш,Веселые волны твои,Иртыш!Веселые волны твоиВо льду,С песней рука в рукуПо льду иду,С ветром рука в рукуСкольжу-бегу:«Белые березы рослиВ снегу»,С милой рука в рукуСмеюсь-бегу.Перстнем обручальнымОгонь в снегу.Теплый шепот слышит,Дрожь затая,Холодная-льдистаяРука твоя.Разве не припомнишь тыОбо мне —Ледяное кружевоНа окне.Голубь мертвым клювомК окну прирос,А пером павлиньимОброс мороз.2
Я не здесь ли певал песни-погудки:Сторона моя — зеленые дудки.Я не здесь ли певал шибко да яроНа гусином перелете у Красного Яра?Молодая жизнь моя бывала другою,Раскололась бубенцом под крутой дугою.Что ж, рассмейся, как тогда, не кори напраслиной,Было тесно от саней на широкой масленой,Были выбиты снега — крепкими подковами,Прокатилась жизнь моя — полозами новыми.Были песни у меня — были, да вышлиУ крестовых прорубей, на чертовом дышле.Без уздечки, без седла на месяце востромСидит баба-яга в сарафане пестром.Под твоим резным окном крутят метели,На купецкой площади — голуби сели.Коль запевка не в ладу, начинай сначала,Едет поп по улице на лошади чалой,Идут бабы за водой, бегут девки по воду.— По каким таким делам, по какому поводу?Бегут девки по воду, с холоду румяные,Коромысла на плечах — крылья деревянные.Запевала начинай — гармонист окончит.Начинай во весь дух, чтобы кончить звонче,Чтоб на полном скаку у лохматой вьюгиНа тринадцатой версте лопнули подпруги.3
На моей на родинеНе все дороги пройдены.Вся она высокоюЗаросла осокою,Вениками банными,Хребтами кабаньими,Медвежьими шкурами,Лохматыми, бурыми,Кривыми осинами,Перьями гусиными!Там четыре месяцаВ небе куролесятся,В тумане над речкоюХодит Цыг с уздечкою,И ведет тропа егоЛошадей опаивать.Там березы хваткиеС белыми лопаткамиСтоят и качаются,Друг с другом прощаются.Там живут по-нашему,В горнях полы крашены,В пять железных кренделейСундуки окованы,На четырнадцать рублейСолнца наторговано!Ходят в горнях песенкиВзад-вперед по лесенкеВ соболиных шапочках,На гусиных лапочках.Что ж тут делать, плачь не плачь,Ось к хвосту привязана,Не испит в ковше первач,Сказка недосказана!4
Тарабарили вплоть до Тары,В Урлютюпе хлюпали валы,У Тобола в болотахЗасели бородатыеОхотники засадами.А за садами —За синими овчинами —И луныНе рассмотришь из-под ладони…Лесистый, каменный, полынный.Диковинный край, пустынный —Разве что под Кокчетавом верблюдКричит,Разве что идутПлоты по Усолке,Разве что на нихПетушиные перьяКостров речных…Да за Екатерининском у ТарыВолны разводят тары-бары,Водяные бабы да УрлютюпСлушают щучий хлюп.На буксиры подняли якоря,Молится украдкой Алтай,И заряЗанимается над Алтаем.«На гнедых конях летаем,Сокликаемся,Под седой горой АлтаемСобираемся.Обними меня рукамиЛебедиными,Сгину, сгину за полямиЗа полынными».Уходили, уезжали казаки в походИ пешком, и бегом,И скоком, и опором,Оставляли дома. А у воротОставляли жен с наговором.Оставляли всё! АргамакиПлясали под седелышком тертым.Уезжали казаки,Оставляли казакиВозле каждой женыПо черту.5
— Кони без уздечек,Пейте зарю,Я тебя, касатка,Заговорю.Шляйся, счастье, по мируНагишом,Рассекай, осока,Тоску ножом.Бегай, счастье, по мируБосиком,Рассекай, осока,Темь тесаком.Затуши, разлука,Волчьи огни,Кольцо, ворочайся,А не тони.Недруги, откликнитесь,Если есть,В белые березыУйди, болесть.В горькие осиныУйди, болесть,Ни спать тебе, ни думать,Ни пить, ни есть.Расступись-раздайсяНадво, метель,Нагревайся досыта,Бабья постель.Разбейся башкоюО тын, метель,Застилай, как надо,Люба, постель.Застилай, забава,Постель на двух,Наволоки, пологи,Лебяжий пух.С утра до полночиГорюй одна,Не тряси подолами,Мужья жена.Засвечу те очиРанней звездой,Затяну те губыЖесткой уздой.Закреплю заклятье:Мыр и Шур,Нашарбавар,Вашарбавар,Братынгур!6
— Ты скажи-ка мне, сестра,Чей там голос у тебя,Чей там голосНочью раздавался?— Ты послушай, родной брат,Это — струны на разлад,На гитареЯ вечор играла.— Ты скажи-ка мне, сестра,Чья там сабля у тебя,Чья там сабляНа стене сверкала?— Ты послушай, родной брат,Это — месяц на закат,ЗакаталсяМесяц серебристый.— Ты скажи-ка мне, сестра,Не настала ли пора,Не пора лиЗамуж отправляться?— Ты послушай, родной брат,Дай пожить мне, поиграть,Дай пожить мне,Дай покрасоваться…Ярки папахи, и пики остры,Всходят на знамени черепа,Значит, недаром бились кострыВ черной падучей у переправ.Что впереди? Победа, конец?Значит, не зря объявлен поход,Самый горячий крутой жеребецПод атаманом копытом бьет.Войско казачье — в сотни да вскачь.С ветром полынным вровень — лети,Черное дерево — карагач,Камень да пыль на твоем пути!Сотни да сотни, песни со свистом,Песок на угорьях шершав и лыс,Лебяжье, Черлак да Гусиная Пристань,Острог-на-Березах да Тополев Мыс.— Чтоб вольницаЯрмы на шею надела?Штыки да траншеи —Нашли чем пугать!Иртышской вольнице —Скот и наделы,Иртышской вольнице —Степь и луга!А если не так,Из-за кровного хлебаПику направь и пошли заряд.Значит, недаром на целых полнебаТянется красным лампасом заря.Эх, Иртыш, родна река,Широка дорога,Не мешает мужикаПиками потрогать:Понаехали сюдаС Самары да Рязани —Кверху лаптем борода,Тоже партизане.Небо шашками дразня,Сотни вышли в поле.Одолеет кыргизня,Только дай ей волю.Сотни да сотни,Песни со свистом,Пролит на землюТяжелый кумыс.Гладит винтовки Гусиная Пристань,Шашками машет Тополев Мыс.7
Торопи коней, путь далеч,Видно вам, казаки, полечь.Ой, хорунжий, идет беда,У тебя жена молода,На губах ее ягод сок,В тонких жилках ее висок,Сохранила ее рукаЗапах теплого молока.Черный ветер с Поречья дул,Призадумался есаул:То ль тоска, то ль звенит дуга,Заливные плывут луга.Пыль дорог еще горяча,И коровы идут, мыча.Вырезные трясут бубенцыНа конюшнях твои жеребцы.Неизвестен путь и далеч,Видно, вам, казаки, полечь!Кто же смерти такой будет рад?Повернуть бы коней назадЧерез волны чужих пшеницДо привольных своих станиц.У тебя кольцо горелоНа руке.О ту пору птаха пелаВдалеке.У тебя кольцо сиялоПри луне.О ту пору вспоминалаОбо мне.О ту пору ты смотрелаМне в лицо.Покатилось, зазвенелоТо кольцо.Ты не хмурь крутые бровиБез пути.Мне того кольца в дубровеНе найти.Там у берега лихогоБьет волна.Не добыть кольца златогоМне со дна.Развяжу шелковый пояс,Не беда.За кольцом нырну и скроюсьНавсегда…8
Красная Армия!Бои, бои —В цоканье сабель, пуль и копытПесни поют командиры твои,Ветер знаменНад тобою шумит.Стелется низко тревожный шум,Смолкли станицы по Иртышу.Слушайте песню, песню о том,Как по бурьяну, что черен и ржав,Смерть пробегала с горячим штыком,Рыжие зубы по-волчьи сжав.В степь погляди — ни звезды, ни огня,Слушай, товарищ, штык наклоня,Кони подвешены на удила.Слушайте, конники,Стук сердец.Чтобы республика зацвела,Щедрой рукой посеем свинец.Звезды погаснули и огни,Саблею небо располосни.Песня, как молодость, горяча,Целятся в небо зубы коней,Саблею небо руби сплеча,Чтобы заря потекла по ней!Гудок паровозный иль волчий вой?Видишь, уже светло, часовой.Видишь, уже над тобой рассвет,Ветреный и огневой.Видишь, рассвет над тобой, и нетЛучше в мире его!Утренний ветер в лицо подул.Смирно, товарищ! На караул!Через пески в золотой пылиКрасноармейские роты шли —В ясные ночи, в синей пылиКраснознаменныеРоты шли.Голод, и смерть, и сон поборов,Пели товарищи у костров:«Вейся, пташка-вольница,Птица-воробей.Бей казачью конницу,Анненковцев бей!Кожана рубашечка,Максим-пулемет.Канарейка-пташечкаЖалобно поет.Полымя-пожарище,Гола степь и лес,Мы прошли, товарищи,Штык наперевес».Голод, и смерть, и сон укротив,Через пожары, снега и тиф,Через пески в золотой пылиЛюди, как призраки, пели и шли.В ясные ночи, в синей пылиПадали, пели и снова шли.Зла, весела и игриваСмерть на ветру. Туман.Морда коня и грива,И над ней барабан.Что ты задумал, ротный,Что ты к земле прирос?Лентою пулеметнойПерекрестись, матрос.Видишь, в походной кружкеБрага темным-темна.Будут еще подружки,«Яблочко» и веснушки,Яблони и весна!Красная Армия!Бои, бои!В цоканье сабель, пуль и копытПесни поют командиры твои.Ветер знамен над тобою шумит.Голод, и смерть, и сон поборов,Пели товарищи у костров.Песня тогда приходила, как мать,Через заставы к нам на привал,Гладить ладонями и обнимать,Долго глядеть в глаза запевал,Голод, и сон, и смерть укротив,Через пожары, снега и тиф. «Как летела пава Через сини моря, Уронила пава С крыла перышко. Мне не жалко крыла, Жалко перышка. Мне не жалко мать-отца, Жалко молодца…»9
Белоперый, чалый, быстрый буран,Черные знамена бегут на Зайсан.А буран их крутит и так и сяк,Клыкастый отбитый волчий косяк.Атаман, скажи-ка, по чьей винеАтаманша-сабля вся в седине?Атаман, скажи-ка, по чьей винеПолстраны в пожарах, в дыму, в огне?Атаман, откликнись, по чьей винеКоршуном горбатым сидишь на коне?Белогрудый, чалый, быстрый буран,Черные знамена бегут на Зайсан.Впереди вороны в тринадцать стай,Синие хребтины, желтый Китай.Позади, как пики, торчат камыши.Полк Степана Разина и латыши.Настигают пули волчий косяк,Что же ты нахмурился, молчишь, казак?Поздно коня свертывать, поди, казак,Рассвет как помешанный пляшет в глазах.Обступает темень со всех сторон,Что побитых воронов — черных знамен.10
Крапчатый тиф. Теплушка. Грязь.— Ничего, братишка, молчи да влазь.— Ничего, товарищи, живот на живот,Всё, товарищи, заживет.— Эй, ты, поручик, очисть вагон!— Я не отвечаю на красный жаргон.— Ты нам ответь, брита щека,Ты нам ответь про Колчака.Куда вы уехали, адмирал?— Он к Иркутску с чехами уконал.Полегли студентыПод Омском, и мать…— Позвольте интеллигенту Переночевать!У меня, товарищи, двенадцать ран,На дворе, товарищи, буран, буран,На дворе, товарищи, — капут,Партизане белого ждут.Далеко отсюдова Красный Яр,За густыми вьюгами Павлодар,За густыми вьюгами одниЖелтыми ромашками огни.А над этой станицей покаПроплывают круглые облака…Поречье, Поречье — сизый Иртыш,Голуби слетают с высоких крыш!Поречье, Поречье — трое сыновейПод уздцы выводят сытых коней.Полоз, словно сабля,Остер и крив.Над крутыми шеямиВьюги грив,На ремни притянута — пляшет, туга,Вырезная звонкая дуга!Железная дивизия из-за реки,Красными лентами мечены штыки.Эх, пуля — так пуля, штык — так штык!Отступай, товарищи, в тупик.Из-за тына выскочил пулемет,Конницу казацкую снимает влет.Пушечка-сударыня, крепче бей,Кружат над станицами стаи голубей.Костер за заставами горел — потух.С неба осыпаются помет да пух,С неба осыпаются на лугаВетреные, свежие снега!..11
Ночь глухая, душная, ярая…Укачала малого старая.— Спи ты, мое дитятко,Маленький-мал.Далеко отец твойВ снегах застрял,Далеко-далешеньки, вдалеке,Кровь у твово батюшки на виске.Спи ты, неразумное, засыпай,Спи, дитё казацкое, баю-бай.Я ли твою зыбочку посторожу,Я ли тебе сказочку расскажу:Синя вода утренняя, и небо сине,Шла купаться утречком бела гусыня.Оправляла перышки,Отряхивалась,С ноги на ногуПереваливалась.А округ — мальчонки,Голосенки звонки:— Тега-тега-тега,Иди к нам побегай!— Не могу, мальчонки,Больно ноги тонки…Вон девки в окошках,Те — в полусапожках.Мне ж нельзя обуться,А они смеютсяИз-за занавески,На ушах подвески,А у ворот Мужики.СапогиНа му-зы-ке.«Я да ты, ты да я»,Бо-рода-ты-я!Широкая улица, далек бережок,Торопись, гусыня, прибавь шажок.Торопись, гусыня, прибавь шажок —Узкие тропиночки, крутой бережок.А у берега высокаПоднялась осока,Зелена, востра,Камышу сестра.Плыла гусыняВодой карасиной,Огибала каменьВместе с чебаками.Пропустила мимоЛысого налима.Говорили три ерша:— Ой, гусыня, хороша,Белая, белая,Белая, умелая,Даром что старая,Не сравнить с гагарою!..12
Желтые пески, зеленые воды,Да гусями белыми пароходы.Да в низинных травах жирные птицы,Да сытые и вольные казачьи станицы,Да к гармоням старым новые припевки,Да золотокожие жар-малина девки.Степи, камни, острова, лески да озераОт тобольских мест к Усть-Каменогору.Крой, гармони пестры, крой, гармони звонки!Понравился я нонче хорошенькой девчонке.Щок, щок, щибащок,Що такое, паря?Курщавенький казащокЗа мною ударил.Не гордись, кулацкий сын, сапогами новыми,Ой, напрасно кулачье бьет песок подковами:«Што за нова власть така — раздела и разула.Еще живы пока в станицах есаулы!Ты скажи-ка, паря, мне, по какому правуОкаянно кыргизье косит наши травы?»Ты зелен, нехожен луг,Травушка росиста,Мой миленок по станицеПервым гармонистом.Не желтей, не вянь, камыш,Выстой под морозами,Нонче славится ИртышКрепкими колхозами.Мазал дегтем сапоги,Нынче мажу ваксой,Ездил в город с милой я,Расписался в ЗАГСе.Пролегли в станицы к намНовые дороги,А старые есаулыВсе сидят в остроге!Желтые пески, зеленые водыДа гусями белыми пароходы.Сторонушка степная, речная, овражья,Прииртышские станицы Черлак и Лебяжье.Прииртышские станицы — золото закатное,Округ Омска, Павлодара, округ Семьпалатного.13
Поставили к стенке:— Рота, пли!— Тятенька, там сказочники пришли… —…И впалили в парня пули подряд.— Сказочники сказку там говорят. —Но, еще опрежде, чем упасть,Он кричал: «Свободы, хлеба, земли!Добудем, товарищи, советскую власть!»Да взаправду сказочники пришли,Да взаправду песельники пришли!Снимайте, ребята, с дверей засов,Запускайте гармонию в семь голосов.А на той гармони планки горят,А у той гармони лады говорят.14
В станице БутягеХорош уловЧетыре корягиДа пять осетров.А на Дикой КочкеЕще лучшей —Две дырявых бочкиДа семь ершей.У Козьего БродуВсех превзошли —Неводом в погодуИз реки всю водуВы-чер-пали!Чтоб мы замолчали,Нас упреди,Присказка вначале,Сказ впереди.15
Заседлал черт вьюгу,Узду надел,Копыта раздвинул,На спину сел.Ударил нагайкойВдоль спины —Подскочила вьюгаДо луны.Ударил нагайкойВторой раз —Подскочила вьюга —Звезды из глаз.В третий раз ударил,Свел удила —Вьюга в белой пенеПлясать пошла.Сбилась, скрутилась,Расшибла лоб,Угодил черт задницейНа сугроб.Приморозил крепко,К снегу прирос,Спрятал за пазухуСобачий нос.Видит — дело плевое:Ни водки испить,Ни ведьмы полапать,Ни закурить.Сидел до рассвета черт, А днемТри красноармейцаШли тем путем.— Глядите, ребята, —Первый говорит, —— Никак хвост собачийИз снега торчит? —Второй отвечает:— Ей-ясе-ей,Откеда собакеСередь степей? —А третий подходит:— Да это черт!Вдобавок паршивый —Третий сорт. —Завязали чертаОни в мешок,Затянули накрепкоРемешок,Перешли — протопалиНаискось степь,Приходят в деревнюИ — на цепь.Сидит черт и лапойМорду трет,А кругом собралсяКолхозный народ.Смотрят, удивляются,Смеются: — Рад?!Прыгал да допрыгался,Попался, брат! —Развел черт руками,Мяучит: — Угу,Оплошал, товарищи,Завяз в снегу.Нечего делать,Смеяться что ж,И у черта гореБывает тож. —Сидит черт на цепиИ день и дваИ мяучит жалостливыеСлова:— Я, грит, безлошадный,Лысый, кривой,Я, грит, товарищи,Парень свой.Я, грит, к колхозуИ так, и так,Я, грит, среди нашихПочти батрак.Я, грит, безлошадный —Вьюга была,Да и та, паскуда,Меня подвела! —Чертова хитростьЛюдям невдомек,Выписывают чертуКолхозный паек.Черт распинается,Обут, одет:— Бога, грит, товарищи,Действительно нет!Чего ж вы удивляетесь,Язви вас?На свете такое лиЕсть сейчас?На свете такое лиЕсть теперь?А была у мужаБаба-зверь.А он ее — палкой,Она — батогом,А он ее — плеткой,Она — утюгом.А он ее за дело,Она его — зря.Не знаем, за делоАли-бо зря.Она — в председатели,Он — в писаря!На него прошениеЕй несут.А он ее — палкой,Она — в нарсуд.Заскрипели перья,Пошла кутерьма:Ей-то повышенье,Ему — тюрьма.Чего же вы гогочете,Язви вас?Подносите песельникамХлеб и квас.Подносите сказочникамВина,Упрошайте каждогоПить до дна.Чтобы чашку до ртуКаждый донес,Чтобы сказ про чертаПелся всурьез.А и начал он крутитьДа мутить народ,А и начал он шмыгатьВзад и вперед:— Мы, грит, не каторжные,Это что ж,Засевай пшеницу,Овес и рожь.Засевай пшеницу,Овес и рожь,Отдавай задаром,Да это что ж?Отдавай пшеницу,Овес и рожь,Содирай со телаДвенадцать кож! —А и начал он крутитьДа мутить народ.А и начал он шваркатьВзад и вперед:— Почему, откуда,Как это так —Для советской властиВсякий — кулак?Если три коровыДа лошадок пять,Почему б такогоВ колхоз не взять?А середь колхозуТакие нашлись —Сидят на карачкахИ плачут: «Жи-исть!»Сидят, смотрят грустноИ ноют: «Жи-и-сть!»Да такое делоВремем случись:Задумал черт ночьюЧинить поджог,Подпалил конюшни,Чуть не убег,Да поймали чертаТогда мужики,Кулацкого чертаДа в кулаки.Да еще оглоблямиСо телег,Да еще с размахуДа жопой в снег!..Эх, гармони пестрые,Снегири,Вот какие черти,Черт побери!Так не жди, хозяин,Черт подери,А такого чертаСразу бери.Бери за загривокПобольнейДа гвоздём подборнымВ пять саженей.Эх, гармони звонкие,Серебро,Береги, хозяин,Свое добро.Береги, хозяин,Добро своеКровное,Колхозное,Советскоё.Под гармонь мы скажемБез всяких затей:Наладится делоБез чертей.Раз вина не выпил —Крепко стоишь,Те ж, кто в чертей веритПолучай шиш!..16
А у нас колхозыВ златом хлебу,А у наших конейЗвезды на лбу.А ты что за чуднаяРека — Иртыш?В золотых колосьяхВся ты горишь,А те хлеба к ОмскуРекой потекут,А те кони красныхБойцов понесут.Да у нас в совхозах(Давно пора)Уселись ребятаНа трактора.Иртыш, разговаривай,Журчи быстрей,Не видал ты раньшеТаких зверей?Не на том ли трактореМаленький-малПоле с края до краяПерепахал?И уже обвыксяВ наших ветрахНоровистый красныйШирокий флаг.А у нас по-новомуТеперь живут,А у нас в колхозахДевки поют:«Я березу белуюВ розу переделаю,У мово у милогоРазрыв сердца сделаю.А не сделаю разрыв,Пойдем с милым на обрыв —Иль в реке утопимся,Иль в хлебах укроемся.Все березыньки в тумане,И река не пенится,Милый ходит вокруг бани,Ругается-сердится.Милый, чо, милый, чо?Милый, сердишься за чо?Чо ли люди чо сказали,Чо ли сам заметил чо?На своем коне посадкойТы меня не удивишь,Мне теперь увидеть сладко,Что на тракторе сидишь.Мы с тобою не в разладе,Талисман убереги,Подкулачник в палисаде,Ты его не стереги.Сама плетку закручу,Сама лазать отучу…»17
Круг по воде и косая трава,Выпущен селезень из рукава.Крылья сложив, за каменья однаПтичьей ногой уцепилась сосна,Клен в сапожки расписные обут,Падают листья и рыбой плывут.В степи волчище выводит волчат,Кружатся совы, и выпи кричат.В красные отсветы, в пламень костраЛебедем входит и пляшет сестра.Дарены бусы каким молодцом?Кованы брови каким кузнецом?В пламень сестра моя входит и вотГолосом чистым и звонким поет.Чьим повеленьем, скажи, не таи,Заколосилися косы твои?Кто в два ручья их тебе заплетал,Кто для них мед со цветов собирал?Кончились, кончились вьюжные дни.Кто над рекой зажигает огни?В плещущем лиственном неводе сад.Тихо. И слышно, как гуси летят,Слышно веселую поступь весны.Чьи тут теперь подрастают сыны?Чья поднимается твердая стать?Им ли страною теперь володать,Им ли теперь на ветру молодомПесней гореть и идти напролом?Синь солончак и звездою разбит,Ветер в пустую костяшку свистит,Дыры глазниц проколола трава,Белая кость, а была голова,Саженная на саженных плечах.Пали ресницы, и кудерь зачах,Свяли ресницы, и кудерь зачах.Кто ее нес на саженных плечах?Он, поди, тоже цигарку крутил,Он, поди, гоголем тоже ходил.Может быть, часом, и тот человекНе поступился бы ею вовек,И, как другие, умела онаСладко шуметь от любви и вина.Чара — башка позабытых пиров —Пеной зеленой полна до краев!Песня моя, не грусти, подожди.Там, где копыта прошли, как дожди,Там, где пожары прошли, как орда,В свежей траве не отыщешь следа.Что же нам делать? Мы прокляли тех,Кто для опавших, что вишен, утехКости в полынях седых растерял,В красные звезды, не целясь, стрелял,Кроясь в осоку и выцветший ил,Молодость нашу топтал и рубил.Пусть он отец твой, и пусть он твой брат,Не береги для другого заряд.Если же вспомнишь его седину,Если же вспомнишь большую луну,Если припомнишь, как, горько любя,В зыбке старухи качали тебя,Если припомнишь, что пел коростель,Крепче бери стариков на прицел,Голову напрочь — и брат и отец.Песне о войске казачьем конец.Руки протянем над бурей-огнем.Песню, как водку, из чашки допьем,Чтобы та память сгорела дотла,Чтобы республика наша цвела,Чтобы свистал и гремел соловейВ радостных глотках ее сыновей!18
Переметная застава,Струнный лес у Кокчетава.По небу, по синемуОблака кудрявые бегут.Струнный лес у Кокчетава,Разожгла костры застава.Гей, забава, слушайПесню эту в тишине.Другу вслед заулыбайся,Своему отцу признайся,Что руками белымиЗануздала милому коня.Своему отцу признайся,Вдаль гляди и улыбайся,Это кавалерияПо степи да с песнями идет.(Версты — дело плёвое,Бей их, конь, подковою,На врага сумей примчаться.Что, девчонка, спрятала лицо?Выходи полюбоваться,Гей, иди полюбоватьсяНа красных бойцов.)Примем, примем бой кровавый,Стали вкруг страны заставой,И пущай попробуютНалетать на воинов враги!Вкруг страны стоим заставойИ идем мы в бой кровавый,Запевалы началиПервыми противника рубить.Заготовлены квартиры,Ладный конь у командира —Полквартала, пегий,На копытах задних проплясал.Ладный конь у командира,Что ты взглядом проводила.Твой дружок, чернявая,Служит в девятнадцатом полку.1929-30ГОРОД СЕРАФИМА ДАГАЕВА
Старый горбатый город — щебень и синева,Свернута у подсолнуха рыжая голова,Свесилась у подсолнуха мертвая голова, —Улица Павлодарская, дом номер сорок два.С пестрой дуги сорвется колоколец, бренча,Красный кирпич базара, церковь и каланча.Красен кирпич базара, цапля — не каланча,Лошади на пароме слушают свист бича.Пес на крыльце парадном, ласковый и косой,Верочка Иванова, вежливая, с косой,Девушка-горожанка с нерасплетенной косой,Над Иртышом зеленым чаек полет косой.Верочка Иванова с туфлями на каблуках,И педагог-словесник с удочками в руках.Тих педагог-словесник с удилищем в руках,Небо в гусиных стаях, в медленных облаках.Дыни в глухом и жарком обмороке лежат,Каждая дыня копит золото и аромат,Каждая дыня цедит золото и аромат,Каждый арбуз покладист, сладок и полосат.Это ли наша родина, молодость, отчий кров, —Улица Павлодарская — восемьдесят дворов?Улица Павлодарская — восемьдесят дворов,Сонные водовозы, утренний мык коров.В каждом окне соседском тусклый зрачок огня.Что ж, Серафим Дагаев, слышишь ли ты меня?Что ж, Серафим Дагаев, слушай теперь меня:Остановились руки ярмарочных менял.И, засияв крестами в синей, как ночь, пыли,Восемь церквей купеческих сдвинулись и пошли,Восемь церквей, шатаясь, сдвинулись и пошли —В бурю, в грозу, в распутицу, в золото, в ковыли.Пики остры у конников, память пики острей:В старый, горбатый город грохнули из батарей.Гулко ворвался в город круглый гром батарей,Баржи и пароходы сорваны с якорей.Посередине площади, не повернув назад,Кони встают, как памятники,Рушатся и хрипят!Кони встают, как памятники,С пулей в боку хрипят.С ясного неба сыплется крупный свинцовый град.Вот она, наша молодость — ветер и штык седой,И над веселой бровью шлем с широкой звездой,Шлем над веселой бровью с красноармейской звездой,Списки военкомата и снежок молодой.Рыжий буран пожара, пепел пустив, потух,С гаубицы разбитой зори кричит петух,Громко кричит над миром, крылья раскрыв, петух,Клювом впиваясь в небо и рассыпая пух.То, что раньше теряли, — с песнями возвратим,Песни поют товарищи, слышишь ли, Серафим?Громко поют товарищи, слушай же, Серафим, —Воздух вдохни — железом пахнет сегодня дым.Вот она, наша молодость, — поднята до утра,Улица Пятой Армии, солнце. Гудок. Пора!Поднято до рассвета солнце. Гудок. Пора!И на местах инженеры, техники, мастера.Зданья встают, как памятники, не повернув назад.Выжженный белозубый смех ударных бригад,Крепкий и белозубый смех ударных бригад, —Транспорт хлопка и шерсти послан на Ленинград.Вот она, наша родина, с ветреной синевой,Древние раны площади стянуты мостовой,В камень одеты площади, рельсы на мостовой.Статен, плечист и светел утренний город твой!1931АВГУСТ
Угоден сердцу этот образИ этот цвет!Языков1
Еще ты вспоминаешь жаркий день,Зарей малины крытый, шубой лисьей,И на песке дорожном видишь теньОт дуг, от вил, от птичьих коромысел.Еще остался легкий холодок,Еще дымок витает над поляной,Дубы и грозы валит август с ног,И каждый куст в бараний крутит рог,И под гармонь тоскует бабой пьяной.Ты думаешь, что не приметил яВ прическе холодеющую проседь, —Ведь это та же молодость твоя, —Ее, как песню, как любовь, не бросить!Она — одна из радостных щедрот:То ль журавлей перед полетом трубы,То ль мед в цветке и запах первых сот,То ль поцелуем тронутые губы…Вся в облаках заголубела высь,Вся в облаках над хвойною трущобой.На даче пни, как гуси, разбрелись.О, как мычит теленок белолобый!Мне ничего не надо — только бытьС тобою рядом и, вскипая силой,В твоих глазах глаза свои топить —В воде их черной, ветреной и стылой.2
Но этот август буен во хмелю!Ты слышишь в нем лишь щебетанье птахи,Лишь листьев свист, — а я его хвалюЗа скрип телег, за пестрые рубахи,За кровь-руду, за долгий сытый ревТуч земляных, за смертные покосы,За птиц, летящих на добычу косо,И за страну, где миллион дворовРодит и пестует ребят светловолосых.Ой, как они впились в твои соски,Рудая осень! Будет притворяться,Ты их к груди обильной привлеки, —Ведь лебеди летят с твоей руки,И осы желтые в бровях твоих гнездятся.3
Сто ярмарок нам осень привезла —Ее обозы тридцать дён тянулись,Всё выгорело золотом дотла,Всё серебром, всё синью добела.И кто-то пел над каруселью улиц…Должно быть, любо августовским днемС венгерской скрипкой, с бубнами в РоссииКривлять дождю канатным плясуном!Слагатель песен, мы с тобой живем,Винцом осенним тешась, а другие?Заслышав дождь, они молчат и ждутВ подъездах, шеи вытянув по-курьи,У каменных грохочущих запруд.Вот тут бы в смех — и разбежаться тут,Мальчишески над лужей бедокуря.Да, этот дождь, как горлом кровь, идетПо жестяным, по водосточным глоткам,Бульвар измок, и месяц большерот.Как пьяница, как голубь, город пьет,Подмигивая лету и красоткам.4
Что б ни сказала осень, — всё права…Я не пойму, за что нам полюбиласьПодсолнуха хмельная голова,Крылатый стан его и та трава,Что кланялась и на ветру дымилась.Не ты ль бродила в лиственных лесахИ появилась предо мной впервыеС подсолнухами, с травами в руках,С базарным солнцем в черных волосах,Раскрывши юбок крылья холстяные?Дари, дари мне, рыжая, цветы!Зеленые прижал я к сердцу стебли,Светлы цветов улыбки и чисты —Есть в них тепло сердечной простоты,Их корни рылись в золоте и пепле.5
И вот он, август, с песней за рекой,С пожарами по купам, тряской ночьюИ с расставанья тающей рукой,С медвежьим мхом и ворожбой сорочьей.И вот он, август, роется во тьмеДубовыми дремучими когтямиИ зазывает к птичьей кутерьмеЛюбимую с тяжелыми ноздрями,С широкой бровью, крашенной в сурьме.Он прячет в листья голову свою —Оленью, бычью. И в просветах алых,В крушеньи листьев, яблок и обвалах,В ослепших звездах я его пою!Август 1932. Кунцево.ПЕСНЯ
В черном небе волчья проседь,И пошел буран в бега,Будто кто с размаху коситИ в стога гребет снега.На косых путях морозаНи огней, ни дыму нет,Только там, где шла береза,Остывает тонкий след.Шла береза льда напиться,Гнула белое плечо.У тебя ж огонь еще:В темном золоте светлица,Синий свет в сенях толпится,Дышат шубы горячо.Отвори пошире двери,Синий свет впусти к себе,Чтобы он павлиньи перьяРасстелил по всей избе,Чтобы был тот свет угарен,Чтоб в окно, скуласт и смел,В иглах сосен вместо стрел,Волчий месяц, как татарин,Губы вытянув, смотрел.Сквозь казацкое ненастьеЯ брожу в твоих местах.Почему постель в цветах,Белый лебедь в головах?Почему ты снишься, Настя,В лентах, в серьгах, в кружевах?Неужель пропащей ночьюЖдешь, что снова у воротПотихоньку захохочутБубенцы и конь заржет?Ты свои глаза открой-ка —Друга видишь неужель?Заворачивает тройкиОт твоих ворот метель.Ты спознай, что твой соколикСбился где-нибудь в пути.Не ему во тьме собольейГубы теплые найти!Не ему по вехам старымОтыскать заветный путь,В хуторах под ПавлодаромКолдовским дышать угаромИ в твоих глазах тонуть!1932«Мню я быть мастером, затосковав о трудной работе…»
Мню я быть мастером, затосковав о трудной работе,Чтоб останавливать мрамора гиблый разбег и крушенье,Лить жеребцов из бронзы гудящей, с ноздрями как розы,И быков, у которых вздыхают острые ребра.Веки тяжелые каменных женщин не дают мне покоя,Губы у женщин тех молчаливы, задумчивы и ничего не расскажут,Дай мне больше недуга этого, жизнь, — я не хочу утоленья,Жажды мне дай и уменья в искусной этой работе.Вот я вижу, лежит молодая, в длинных одеждах, опершись о локоть, —Ваятель теплого, ясного сна вкруг нее пол-аршина оставил,Мальчик над ней наклоняется, чуть улыбаясь, крылатый…Дай мне, жизнь, усыплять их так крепко — каменных женщин.Июнь 1932ИЗ КНИГИ «ПЕСНИ»
НА ПОСЕЩЕНИЕ НОВОДЕВИЧЬЕГО МОНАСТЫРЯ
Скажи, громкоголос ли, нем лиЗеленый этот вертоград?Камнями вдавленные в землю,Без просыпа здесь люди спят.Блестит над судьбами РоссииЛитой шишак монастыря,И на кресты его косыеПродрогшая летит заря.Заря боярская, холопья,Она хранит крученый дым,Колодезную темь и хлопьяОт яростных кремлевских зим.Прими признание простое, —Я б ни за что сменить не смогТвоей руки тепло большоеНа плит могильный холодок!Нам жизнь любых могил дороже,И не поймем ни я, ни ты,За что же мертвецам, за что жеПриносят песни и цветы?И всё ж выспрашивают нашиГлаза, пытая из-под век,Здесь средь камней, поднявший чаши,Какой теперь пирует век?К скуластым от тоски иконамПоводырем ведет тропа,И чаши сходятся со звоном —То черепа о черепа,То трепетных дыханий вьюгаУходит в логово свое.Со смертью чокнемся, подруга,Нам не в чем упрекать ее!Блестит, не знавший лет преклонных,Монастыря литой шишак,Как страж страстей неутоленныхИ равенства печальный знак.1932АНАСТАСИЯ
Почему ты снишься, Настя,В лентах, в серьгах, в кружевах?(Из старого стихотворения)1
Не смущайся месяцем раскосым,Пусть глядит через оконный лед.Ты надень ботинки с острым носом,Шаль, которая тебе идет.Шаль твоя с тяжелыми кистями —Злая кашемирская княжна,Вытканная вялыми шелками,Убранная черными цветами, —В ней ты засидишься дотемна.Нелегко наедине с судьбою.Ты молчишь. Закрыта крепко дверь.Но о чем нам горевать с тобою?И о чем припоминать теперь?Не были богатыми, покаюсь,Жизнь моя и молодость твоя.Мы с тобою свалены покаместВ короба земного бытия.Позади пустынное пространство,Тыщи верст — всё звезды да трава.Как твое тяжелое убранство,Я сберег поверья и слова.Раздарить налево и направо?Сбросить перья эти? Может быть,Ты сама придумаешь, забава,Как теперь их в дело обратить?Никогда и ни с каким прибасомНаши песни не ходили вспять, —Не хочу резным иконостасомПо кулацким горницам стоять!Нелегко наедине с судьбою.Ты молчишь. Закрыта крепко дверь.Но о чем нам горевать с тобою?И о чем припоминать теперь?Наши деды с вилами дружили,Наши бабки черный плат носили,Ладили с овчинами отцы.Что мы помним? Разговор сорочий,Легкие при новолунье ночи,Тяжкие лампады, бубенцы…Что нам светит? Половодье разве,Пена листьев диких и гроза,Пьяного попа благообразье,В золоченых ризах образа?Или свет лукавый глаз кошачьих,Иль пожатье дружеской руки,Иль страна, где, хохоча и плача,Скудные, скупые, наудачуВьюга разметала огоньки?2
Не смущаясь месяцем раскосым,Смотришь ты далёко, далеко…На тебе ботинки с острым носом,Те, которым век не будет сноса,Шаль и серьги, вдетые в ушко.С темными спокойными бровями,Ты стройна, улыбчива, бела,И недаром белыми рукамиТы мне крепко шею обняла.В девку переряженное Лихо,Ты не будешь спорить невпопад —Под локоть возьмешь меня и тихоЗа собою поведешь назад.Я нарочно взглядываю мимо, —Я боюсь постичь твои черты!Вдруг услышу отзвук нелюдимый,Голос тихий, голос твой родимый —Я страшусь, чтоб не запела ты!Потому что в памяти, как прежде,Ночи звездны, шали тяжелы,Тих туман, и сбивчивы надеждыУбежать от этой кабалы.И напрасно, обратясь к тебе, яВсё отдать, всё вымолить готов, —Смотришь, лоб нахмуря и робеяИ моих не понимая слов.И бежит в глазах твоих Россия,Прадедов беспутная страна.Настя, Настенька, Анастасия,Почему душа твоя темна?3
Лучше было б пригубить затяжкуТой махры, которой больше нет,Пленному красногвардейцу вслед!Выстоять и умереть не тяжкоЗа страну мечтаний и побед.Ведь пока мы ссоримся и ладим,Громко прославляя тишь и гладь,Счастья ради, будущего радиВыйдут завтра люди умирать.И, гремя в пространствах огрубелых,Мимо твоего идут крыльцаВетры те, которым нет предела,Ветры те, которым нет конца!Вслушайся. Полки текут, и вродеТрубная твой голос глушит медь,Неужели при такой погодеГрызть орехи, на печи сидеть?Наши имена припоминая,Нас забудут в новых временах…Но молчишь ты…Девка расписная,Дура в лентах, серьгах и шелках!1933«По снегу сквозь темень пробежали…»
По снегу сквозь темень пробежалиИ от встречи нашей за версту,Где огни неясные сияли,За руку простились на мосту.Шла за мной, не плача и не споря,Под небом стояла как в избе.Теплую, тяжелую от горя,Золотую притянул к себе.Одарить бы на прощанье — нечем,И в последний раз блеснули и,Развязавшись, поползли на плечиКрашеные волосы твои.Звезды Семиречья шли над нами,Ты стояла долго, может быть,Девушка со строгими бровями,Навсегда готовая простить.И смотрела долго, и следилаПапиросы наглый огонек.Не видал. Как только проводила,Может быть, и повалилась с ног.А в вагоне тряско, дорогая,И шумят. И рядятся за жизнь.И на полках, сонные, ругаясь,Бабы, будто шубы, разлеглись.Синий дым и рыжие овчины,Крашенные горечью холсты,И летят за окнами равнины,Полустанки жизни и кусты.Выдаст, выдаст этот дом шатучий!Скоро ли рассвет? Заснул народ,Только рядом долго и тягучеКто-то тихим голосом поет.Он поет, чуть прикрывая веки,О метелях, сбившихся с пути,О друзьях, оставленных навеки,Тех, которых больше не найти.И еще он тихо запевает,Холод расставанья не тая,О тебе, печальная, живая,Полная разлук и встреч земля!1933ТРОЙКА
Вновь на снегах, от бурь покатых,В колючих бусах из репья,Ты на ногах своих лохматыхПереступаешь вдаль, храпя,И кажешь морды в пенных розах, —Кто смог, сбираясь в дальний путь,К саням — на тесаных березахТакую силу притянуть?Но даже стрекот сбруй сорочийЗакован в обруч ледяной.Ты медлишь, вдаль вперяя очи,Дыша соломой и слюной.И коренник, как баня, дышит,Щекою к поводам припав,Он ухом водит, будто слышит,Как рядом в горне бьют хозяв;Стальными блещет каблукамиИ белозубый скалит рот,И харя с красными белками,Цыганская, от злобы ржет.В его глазах костры косые,В нем зверья стать и зверья прыть,К такому можно пол-РоссииТачанкой гиблой прицепить!И пристяжные! Отступая,Одна стоит на месте вскачь,Другая, рыжая и злая,Вся в красный согнута калач.Одна — из меченых и ражих,Другая — краденая знать —Татарская княжна да блядь —Кто выдумал хмельных лошажьихРазгульных девок запрягать?Ресниц декабрьское сияньеИ бабий запах пьяных кож,Ведро серебряного ржанья —Подставишь к мордам — наберешь.Но вот сундук в обивке меднойНа сани ставят. Веселей!И чьи-то руки в миг последнийС цепей спускают кобелей.И коренник, во всю кобенясь,Под тенью длинного бича,Выходит в поле, подбоченясь,Приплясывая и хохоча.Рванулись. И — деревня сбита,Пристяжка мечет, а вожак,Вонзая в быстроту копыта,Полмира тащит на вожжах!1933СОЛЯНОЙ БУНТ (М., 1934)
СОЛЯНОЙ БУНТ
Часть первая
1. СВАДЬБА
Желтыми крыльями машет крыльцо,Желтым крыломСобирает народ,Гроздью серебряных бубенцовСвадьбаНад головоюТрясет.Легок бубенец,Мала тягота, —Любой бубенец —Божья ягода,На дуге растетНа березовой,А крыта дугаКраской розовой,В Куяндах дугаОблюбована,Розой крупноюРазмалевана.Свадебный хмельТяжелей венцов,День — от свадебныйВдосталь пьян.Горстью серебряных бубенцовСвадьба швыряетсяВ синь туман.Девьей косойПерекручен бич,Сбруя в звездах,В татарских, литых.Встал на телегеКорнила Ильич.— Батюшки-светы! Чем не жених!Синий пиджак, что небо, на нем,Будто одет на дерево, —Андель с приказчиком вдвоемПлечи ему обмеривал.Кудерь табашный —На самую бровь,Да на лампасах —Собачья кровь.Кони! Нестоялые,Буланые, чалые…Для забавы жаркиПегаши да карьки,Проплясали целый день —Хорошая масть игрень:У черта подкована,Цыганом ворована,Бочкой не калечена,Бабьим пальцем мечена,Собакам не вынюхатьТропота да иноходь!А у невестонькиЛичико бе-е-ло,Глазыньки те-емные…— Видно, ждет…— Ты бы, Анастасьюшка, песню спела?— Голос у невестоньки — чистый мед…— Ты бы, Анастасьюшка, лучше спела?— Сколько лет невесте?— Шашнадцатый год.Шестнадцатый год. Девка босая,Трепаная коса,Самая белая в Атбасаре,Самая спелая, хоть боса.Самая смородина Настя Босая:Родинка у губ,До пяты коса.Самый чубатый в АтбасареГармонист ушел на баса.Он там ходил,Размалина,Долга-аНа нижних водах,На басах,И потомВывел саратовскую,Чтобы ВолгаВзаплески здоровалась с Иртышом.И за те басы,За тоску-грустёбуПоднесли чубатомуВодки бас,Чтобы, размалина,Взаплески, чтобыПальцы по ладам,Размалина,В пляс:Сапоги за юбкою,Голубь за голубкою,Зоб раздув,Голубь за голубкою,Сапоги за юбкою,За ситцевой вьюгою,Голубь за подругою,Книзу клюв.Сапоги за юбкоюНапролом,Голубь за голубкою,Чертя крылом.Каблуки — тонки,На полет легки,Поднялась на носки —Всё у-ви-дела!А гостей понаехало полный дом:Устюжанины,Меньшиковы,Ярковы.Машет свадьбаУзорчатым подолом,И в ушах у нееНе серьги — подковы.Устюжанины, мешанные с каргызом,Конокрады, хлестанные пургой,Большеротые, с бровью сизой,Волчьи зубы, ноги дугой.Меньшиковы, рыжие, скопидомы,Кудерем одним подожгут што хошь,Хвастуны,Учес,Коровья солома,Спит за голенищем спрятанный нож.А Ярковы — чистый казацкий род:Лихари, зачинщики,Пьяные сани,Восьмерные кольца, первый народ,И живут,Станицами атаманя.Девка устюжанинскаяТрясет косой,Шепчет ярковским девкам: — Ишь,Выворожила, стерва,Выпал Босой —Первый король на цельный Иртыш.Да ярковским что!У них у самихНе засиживалась ни одна:Дышит легко в волосах у нихПоздняя, северная весна…Пологи яблоновые у них.Стол шатая,Встает жених.Бровь у него летит к виску,Смотрит на НастюГлазом суженным.Он, словно волка, гонял тоску,Думал —О девке суженой.Он дождался гульбы! И вотОн дождался гостей звать!За локоток невесту беретИ ведет невесту —Плясать.И ведет невесту своюКружить ее — птицу слабую,Травить ее, лисаньку, под улю-люИ выведать сырой бабою.Зажать ее всюЛегонько в ладонь,Как голубя! Сердце услышать,Пускать и ловить ее под гармонь,И сжать, чтобы стала тише,Чтоб сделалась смирной.Рядом садить,Садовую, счастье невдалеке,В глаза заглядывать,Ласку пить,Руку ей нянчить в своей руке.— Ох, Анастасея… Ох, мояОхотка! Роса. Медовая.Эх, Анастасья, эх, да я…Анастась!..Судьба!Темнобровая!Я ли, алая, тебя бить?Я ли, любая, не любить?Пошепчи,Поразнежься,Хоть на столько…— Жениху!С невестою!Горько!И Арсений Деров, старый бобер,Гость заезжий,Купец с Урала,ВолодетельСоленых здешних озер,Чаркой машет, смеется:— Мало!..Он смеется мало, а нынче — в хохот,Он упал на столОт хохота охать.Он невесте, невестеДом подарил,Жениху подарил — вола,Он попов поил, звонарей поил,Чтобы гуще шел туман от кадил,Чтобы грянули колокола.Ему казаки — друзья,Ему казаки — опора,Ему с казакомНе дружить нельзя:Казаки —ЗашшитникиОт каргызья,От степногоХамаИ вора!А к окну прилипли, плюща носы,ГрудойУ дома свален народ —Слушать, как ушел на басыГармонистЗнаменитый тот,Видеть, как Арсений ДеровПоказывает доброту,Рассудить,Что жених,Как черт, остробров,Рассудить Про невесту ту.За полночь, за ночь…Над станицей месяц —Узкая цыганская серьга.Лошади усталиБубенцом звенеть…За полночь, за ночь…За рекой, в тальниках дальних,Крякая,Первая утка поднялась,Щуки пудовыеПо теплой водеНачертили круги.Сыпались по курятникамПух и помет,И пошатывалисьПетухи на нашестах,Не кричали — зарю пили…Свадебное пероНочь подметала,Спали гости, которые не разошлись.А жених увел невесту туда,Где пылали розаны на ситце,Да подушки-лебедиВ крылья не били,Да руки заломанные,Да такая жаркаяЖарынь-жара…А на рассвете, когда табуныЕще не кричали,Не пели калитки,Окна студеные были темны,С дымных песков степной стороныДробно загрохотали кибитки.Их окружали пыль и гром,На лошадяхРазукрашенных,В рыжем мыле,АткаменерыПлясали кругом,Падали к гривам и, над седломПриподнимаясь, небу грозили.Красным лисьим мехом горя,Их малахаи неслись, махаяВялым крылом.И неслась заря,Красная, как их малахаи.В первой кибиткеХаджибергеневАмильжан,Хозяин,Начальник, — онВесь распух от жира и денегИ от покорнойНежности жен.У него в гостях не была худоба, —Он упитанОт острых скулИ до пят.На повозках кричатЕго ястреба,И в степяхИноходцы его трубят.И у жен егоВ волосах — рубли,Соколиные перья — у сыновей,Род его — от соколов иОт далеких,Те-емныхХанских кровей.2. Сговор
Пал наутро первыйКрупный желтый лист,И повеялоВо дворы холодком.Обронила осеньСиницы свист, —Али загрустилаОна о ком?А о ком ей грустить?Птицы не улетели,Весело дымятсяЛиственные костры,КружатЯрмарочные карусели,Режут воду шипомПенные осетры.Али естьТоска о снегах, о зиме,О разбойной той, когда между пнямиПробегут березы по мерзлой земле,Спотыкаясь, падая,Стуча корнями?Над крышей крашенойИз трубы валит,Падает подбитым коршуномДым.Двор до половиныНавесом крыт,Двор окружен бурьяном седым.Там, в загонах дальних,В ребрах оград,Путами стреноженныеВолосяными,Лошади ходят,Рыбой скользят,Пегие, рыжие,Вороные!Сена наметано до небес,Спят в ларяхПроливные дожди овса,Метится в самое небоОглобель лес,И гудят на бочкахЖелезные пояса.Устлан травойКоровий рай,Окружены их загоныДолгим ревом.Молоко по вымям ихБьет через край,Ходят они по землям Ковровым.Ходит хозяйствоПо землям ковровымПеред хозяином,Перед Деровым!Солнце играетВ листьях кленовых,Солнце похаживаетНа дворе,Бьет по хребтамТридцатипудовыхРыжих волов, звенит на подковахИ на гусиномКрупномПере.Шибко ветерСыплетЧастой,Мелкою дробьюВ гусиный косяк,Утлых гусятИ гусынь грудастыхВ красных сапогахПроводит гусак.Дом стоит на медвежьих ножках,Трубы глухи. Из труб глухихКубарем с дымом летят грехи,Пляшут стерляди над окошком,И на ставнях орут петухи.Дом стоит на медвежьих ножках,И хозяин, в красных сапожкахНа деревянных гнутых ногах,В облачных самоварных парахБьет ладонью о крытый стол,Бьет каблуками в крашеный пол,Рвет с размаху расшитый воротК чертовой матери!.. А за окномСтарый казацкий верблюжий городС глиняной сопкой — одним горбом.А во двореГусак идет,Стелет шеюИ крылья,Оберегает свойЗнатный родИ свое Изобилье.Низко надГородом —Облака,МешанныеСо снегами,Но далекаГроза,Далека, —Может быть,За горами…В горнице деровскойКазацкая знать,На локоток опершись,Дневует,Светят лампады,И божья матьВ блюдца на чайЛюбовно дует.Чайные глаза у нее,Лик темнобров,Строгая,Чуть розовеют скулы,Но загораживаетДеровБожью мать: — Ясаулы!Степняки,Сторожа, на что жНаши крепости —Наши славы, —Курсаки, травянаяМелкая вошьМутит бунтИ режет заставы?Оспода,На штандартеВашем — цари,Ваши саблиНе живы, что ли,Чтоб моглиВ степях дикариУстюжаниныхБрать в дреколье?И ярковскихСоколов брать?Мы дождемся,Когда каргызыБудут, матьТвою в перемать,На поповскихПарчовых ризах!Кто владеетСтепной страной?Нынче бунт соляной, —Так что же,Завтра будетБунт кровяной?Соль в крови —И железо тоже!Сторожа-станишники!Грызут усыСторожа. А ХаджибергеневГоловой качает:— Джаксы. —Он поджалПод себя колени.Он бежалОт степей,Хвост поджав,С долгой улыбкойВ глазах косых.Правы есаулы,Хозяин прав,ХаджибергеневЛюбит их!ХаджибергеневЗнаетИх!В сощурах глаз,Ястребиных, карих, —Сладковатый полынный дым,Пламя ночных и полдневных маревАзии нависает над ним.Хаджибергенев знает:Хозяин прав,Соль — азрак тратур,Прольется кровь.Ведет от ауловПо гривам травДорога, ни разуНе заплутав,Длинная, какУ атамана бровь.Ой, джаман!Бежит сюдаДорога, как лисица в степях, —Там, в степях, кочует бедаНа ворованных лошадях.Там, в степях, хозяином — вор,Пика и однозубый топор.Он — свидетелем,Он там был.Глупые люди с недавних порЛовят на арканКазаков, как кобыл.Трусы, рожденныеОт трусих,Берут казаковПочтеннейших тамЗа благородныеКудри их,Бьют их по благородным глазам,Режут превосходнейшиеУши имИ благородныеУши теБросаютПрезреннейшим псам своим,По глупости и простоте.Они за целых серебряныхПять рублейНе желаютРаботать целый год.Аллах, образумь!Аллах, пожалейГлупый, смешной народ!Хаджибергенев чувствует больВ сердце за них, — ониЧерпают всего лишьТолько соль,Соль одну — круглые дни.Они получают пять рублейНа руки в каждый год.Аллах, образумь!Аллах, пожалейДикий, жадныйНарод!..Он отирает пот с лица.Рука от перстней — золотая.Идут, колышутся без концаЕго табуны к Китаю.Ой-ё-ёй — идут табуны,Гордость и слава его страны.Овечьих отар пышны облака,У верблюдов дымятся бока,Град копыт лошадиных лют,Машут хвосты, и морды ревут, —Надо уберечь табуны. И вотОн рукой отирает пот.Надо надеть на народ уздуКрепче и круче,Чем вначале,Чтоб в соляномИ прибыльном льдуЛюди работалиИ молчали.Тут Корнила Ильич Ярков,Атаман станишный,Слово берет, —Он произносит егоБез слов,Лаковый сапожокВынося вперед.Хмель ишо гудитУ него в башке,Бабий ротКазака манитИздалече,Будто он держитЕще в рукеКруглые и дрожжливыеБабьи плечи.Но из-под недвижныхПтичьих векЯростный зачиналсяОгонь…Как руку невесты,Нашла при всехРукоятку шашкиЛадонь.И все уже видели:Корнила ИльичВсе разговорыСгонит в табунДолгим взглядом,Затянет клич —Плетью и саблейВытравить бунт…Бунт!Бунт!Бунт!Все уже знали:Того и жди,И нечего большеЖдать.Он — с регалиямиНа груди —Брови свои понесетВпереди.Саблю пустит порхать.И, с глазами волчьих лун,Мелкий смешокВ усах хороня,Губы распластываетСразу: — Бунт?Нечего говорить — на коня!3. ГРАМОТА
Эти стаи привел на Иртыш Ермак,Здесь они карагач на костры вырубалиИ селились станицами возле зеленой волны,Тынья, крепости называли по-рыбьи и птичьи, —Так возникли Лебяжье, Черлак и Гусиная Пристань.На буграх прииртышских поджарые кони паслисьЭтих лыцарей с Яика, этих малиновых шапок,Этих сабель свирепых и длинных пищалей,И в Тоболе остались широкие крылья знамен,Обгоревшие крылья, которыми битва махала.К устью каменных гор они песни и струги вели:Где стреляли по лебедю — там возникло Лебяжье,Где осетр попадался обильно — Черлак возникал,Где тяжелые гуси ломали осоку в полете —Там Гусиная Пристань тын городила…Ермак Тимофеич давал есаулам наказ,Чтоб рубили дома казаки и ставили бани,И брюхатили пуще баб завезенных,И заставы покрепче держали на сопках дозорных,Да блюли свои грамоты, власть и оружие.Край богат. По Тоболу и дальше, в леса,Собирай, словно ягоду, соболя, бей горностая,Заводи неводами лисиц черно-бурых и красных.Там на лбах у сохатых кусты костяные растут,И гуляют вразвалку тяжелые шубы медвежьи.Край обилен. Пониже, к пескам Чернолучья,Столько птицы, что нету под нею песка,И из каждой волны осетриные жабры да щучьи…И чем больше ты выловишь — будет всё гуще и гуще,И чем больше убьешь — остальная жирней и нежней.А к Ишиму, к аулам, курган на курган,И трава на траву, и луна на луну, и звезда под копытом, —Воеводство коровьего рева, курчавое море овечье,Лошадиные реки, тяжелый кумыс в бурдюках,Земли стонут от сытости, истосковавшись под ветром.Край чужой. По ночам зачинается где-то тоска,Стонут выпи по-бабьи, кричат по-кошачьи, и долгоПоднимаются к небу тревожные волоки волчьи.Выдра всплещется. Выстрелит рядом пищаль,Раздадутся копыта, — кочевники под боком были.Край недобрый. Наклонишься только к ручью,Только спешишься, чтобы подпругу поправить,Тетива загудит, под сосок, в крестовину иль в глотку,В оперении диком, шатаясь, вгрызется стрела, —Степняки и дики и раскосы, а метятся ладно.У Шаперого Яра на пузах они подползли,Караульных прирезали, после ловили арканом,Да губили стрелой, да с размаху давили конями,Есаула Седых растянули крестом и везлиТри корзины ушей золоченому хану в подарок.А до Яика сто перелетов гусиных —В поворот бы, да шибко! И в свист — и назад.Отгуляться за всё в кабаках даромшинных,Да купцам повыламывать долгие руки покруче.Там добыча полегче, чем эти пуды в осетрах.Но купцы за широкой и дюжей спинойАтаманского войска велись и радели,И несли на подмогу цареву заступу и милость,Подвозили припасы, давали оружью кормаИ навстречу гонцам Ермаковым катили бочаги.К устью каменных гор и Тоболу купцы подошли,Подошли, словно к горлу, тряслись по дорогам товарным, —Там, где сабля встречалась с копьем и щитами,Крепко-накрепко встали лабазы, обмен и обман.А станицы тянулись туда, где Зайсан и Монгол,От зеленой волны и до черной тянулись и крепли,Становились на травах зеленых, на пепле,На костях, на смертях, и веселую ладили жизньПод ясачным хоругвем ночных грабежей и разбоя.И когда не хватало станичникам жен привозных,Снаряжались в аулы, чинили резню, табуны угоняли,Волокли полонянок скуластых за косы по травамИ, бросая в седло, увозили к себе на тыны,Там, в постелях пуховых, с дикарками тешились вволю.Оттого среди русых чубатых иртышских станицТут и там азиятские водятся скулы,Узкий глаз азията и дугами гнутые ноги, —Это кровь матерей поднимается исподволь в них,Слишком красная, чтобы смешаться с другою.Но купецкие люди своих не держали кровей,Шибче крови степями купецкие деньги ходили,Открывали дорогу в глубинную степь, к Атбасару,Шли на юг и на север, искали в горах серебро,И косили зверье, и людишек вповалку косили.Вознесли города над собой — золотые кресты,А кочевники согнаны были к горам и озерам,Чтобы соль вырубать и руду и пасти табуны.Казаков же держали заместо дозорных собакИ с цепей спускали, когда бунтовали аулы.4. СБОРЫ
Коням строевым засыпали кормаПо старому чину,Рядами.На дивоУзда в серебре. Огневая тесьмаИ синяя лентаЗакручены в гривы:И то вроде гульбища — масленой — гэ!Плясать над ордойКосоглазой — забава,И в ленточной радуге,Звездной пургеНагайкой — налевоИ саблей — направо…Ого, молодечество,Выжечь с травой,Повытоптать — начистоСмуту в окружье!Куражься да балуйся,Ножик кривой,Да пика кыргызская —Тоже оружье!По старому чинуЖены седлалиКоней!Бровишки насупив зло,Старая МеньшиковаВ кашемировой шалиВышла старомуЛадить седло,Старому свомуПокрепче, потужеПодпругу тянула рукой костяной.Надо — и под ногиЛяжет мужу,Коли емуНазвалась женой.МеньшиковскаяРыжая семья —Двадцать подсолнухов подряд, —Меньшиков и его сыновьяХлещут чай и тихо гудят.Младший сын завистней всех:— Чо ето приплетать голытьбу,Курам — в смех,Рыбам — в смех!Чо ли не ладно намБез помехСотней однойНаводить гульбу?Тожа, подумаешь!Что за вояки!Босых — берут,Сирых — берут.Во, погоди,Только утка крякнет,Баба ль натужится, — убегут. —А меньшиковское дитёУ отцовских плеч:— Батька, ба, пошто эти сабли?Куда собираться?— Кыргызов жечь.— А пошто?— По то, что озябли.— А ты бы им шубы?— Не хватит шуб. —Дитё задумалось: «Ую-ю!Так ты увези им дедов тулуп,Мамкину шаль и шубу мою!»А у крепости начинались трубы,Стучали копыта, пыль мела,Джигитовали, кричали: «Любо!»Булькали железной водойУдила.Род за родом шли на рысях,Смаху плетью стелились махом,Остановившись, глазом кося,Кланялись есаульским папахам.«Ей, да не ходиСмотреть, забава, скачку.Ты напрасно, любушка,Д’ не прекословь,Если не слюбилисьМы с тобой,Казачка,Если закатиласьРанняяЛюбовь…»Тут же разбились на сотниИ — в круг.Смолкнули, приподнялись на коленях.Треснуло, развернувшись, знамя,И вдругВыехал казначей!Ходаненов!Дал атаману честьИ — айда!Выплясал дробь,Не срываясьС места.Лошадь под ним —Не лошадь,Беда!Вся разукрашена,КакНевеста.Дал ХоданеновуГолос бог.Дал емуГолосаСколько мог.А ХоданеновК гривеПрилегИ затрубил,Что гоночныйРог:— Казаки!.. Нехристи!Царя! Супротив!Не допустим!Братья!С нами вера! —… Чуть покачивалисьПтицы грив.Кто-то ворчал:— Какого хераМылится?Деньги считал бы… ать! —Кто-то рядомСказал: — Молчать!..— Казаки! Без жалости!Блюсти дисциплину!Нас не жалеют,И их — Пора!.. —И сразу на всюКрепостнуюРавнинуГрузно перекатилось:— Ура!— Ура-а-а!Из переулка, войскуНавстречу,Вынесла таратайкаПопа, —Сажень росту, парчовые плечи,Бычий глаз,Борода до пупа.Поп отличный,Хороший поп,Нет второгоТакого в мире,Крестит на играх,Смеючись,Лоб —ТяжелоюДвухпудовой гирей.Конокрадов жердью бил,Тыщу ярмарок открыл,Накопил силищу бычью,Окрестил киргизов тыщу.Ввек не сыскатьДругого такого.Слова его — какВ морду подкова.Он стоит — борода до пупа.Ввек не сыскатьТакого попа.Он пошел,А за ним —Весь чин,ВыросшийВ чадуОвчинИ кончин.Дьякон ШугаевС дьяволомВ глотке,Пономарь,ГолубойОт чесотки,Конокрад,УтекшийГде-то в леса…Грянули!С левого клироса голоса:— …Благочестивое воинство!Поп пошелМимо воинстваШагом твердым,ПригоршнейСыпалСвятой рассолНа казаков,На лошажьи морды.Кони сторонилисьОт кропильницы Молча, —Они не верилиНи воде, ни огню.Волчий косякПоповской сволочиБлагословлялКрестамиРезню.Кони отшатывалисьОт убоя,Им хотелосьТеплой губоюХватать в конюшеннойТьме овес,Слушать утроУ водопояВ солнцеИ долгом гуденье ос.Глухо раскачивалось кадило —Зыбка, полнаяКрасных углей,Цепью гремела,Кругом ходилаИ становиласьВсё тя-я-желей…И попы, по колено в дыму,Пахнувшем кровью,Тоской и степью,Шли и шли по кругу тому,Пьяные от благолепья.— Го-о-споди!— Н-но!.. —Атаман ЯрковСпешился, пал,Прильнул к кресту.Смолкнули. — Аа-рш! —Из-под подковРопот убежал на версту.Люди текли,И на травах мятыхПоп, сдвигая бровей кусты,В жарком поту,В парчовых латах,Ставил на сотняхКрестом кресты.И последний, с ртом в крови,ШашкойНад головой гуляя,Меньшиков гаркнул:— Благослови На гульбу!— Благословляю.Так и стояли они, густойВетер поглатывая осеннийРтами, кривыми от песнопений,Серебряный дьякон и поп золотой.А сотниУже по степи теклиВ круглой,Как божья земля, пыли.В бубны били,Роняли звездуНа солончаковомТвердом льду.Песней с их стороны подуло: «И на эту орду Я вас сам поведу, А за мною пойдут Есаулы».Шли ониСредь солончаковых льдин,В крепкий косякВостроносый слиты,Не разрываясь,И только одинВыскочил,Крутясь на одном копыте.Он долго петлял,Не мог пристать,Вырванный из пик городьбы,Будто нарочно показывал стать,Становя коня на дыбы.5. СТЕПЬ
Тлела земляСоляной белизною,Слышался дальнийКизячный пал,ВодыОтяжелевшего знояШли, не плеща,Бесшумной волною,Коршун висел-висел —И упал.Кобчик стрельнулИ скрылся, как не был.Дрофы рванулись,Крылом гудя,И цветы,Уставившись в небо,Вытянув губы,Ждали дождя.Степь шла кругомПолынью дикой,Всё в ней мерещились:Гнутый лук,Тонкие петли арканов, пики,ШашкиИ пальцы скрюченных рук.Всё мелькалиБордовые кисти,Шелковые, нагрудные, иТравы стоялиСухи, когтисты,Жадно вцепившисьВ комья земли.Травы хотелиЖить, жить!И если б им голос дать,Они б, наверно,Крикнули: «Пить,Пить хотим,Жить хотим,Не хотим умирать!Жить нет сил,Умирать не в силахВ душном сне песчаных перин».И лишь самбурин-траваНа могилахТучнела, косматая, самбурин.Много могил!Забыв об обиде,О степях, о черемушнике густом,Землю грызут безгубым ртомИ киргизы, зарытые сидя,И казаки,Растянувшись пластом.Больно многоМогил кругом легло.Крепок осенью тарантулов яд,Руки черные карагачу назадСудорогою свело.Суслики, чумные, свистят.Суслики за лето стали жирны,Поглупели от сытости и жары,Скоро заснуть они должны В байковом рукаве норы.Скоро мокрый снег упадет…Первый суслик скользнул вьюном,СвистомОповестил свой народ:— Впереди белая пыль идет,Позади люди идут табуном.Не до песни. Чубы помокрели.Лошади ёкают, в поту, в паутах. Чертова пыль вроде метели,Седла под задницами — не постели,Земля качается, как на китах.На удилах, на теплой стали —Пенный жемчуг лошадиной слюны.Лошади фыркают — знамо, устали,Ой, в степях дороги длинны!..Тут бы ночь догнатьДы в туманы,Хоть в прохладу, коль не в кровать.Федька Палый настиг атамана:— Таман, а мне бы посрать?— У Шапера пойдем в разбивы,Там и дождешься, нно-о! У меня!А то, если надо, — рядом грива,Лучше приладься и крой с коня… —Хохотнули. Чья-то плетьСвистнула. — Ну, ежели тудаДа доберемся, баб не жалеть!Баба — она ядовитей. Н-дда!Гей! — Поддакнули. Снова плеть.Злоба копиласьВместе с слюной.Солнце шло от них стороной,Степь начинала розоветь.Пах туман парным молоком,На цыпочкиСтепь приподнялась,Нюхала закат каждым цветком,Луч один пропустить боясь.У горизонта безрукие тучиГромоздились, рушились, плечи скосив,Вниз, как снега, сползали с кручиВ дым, в побагровевший обрыв.И казалось — там, средь туманов,Мышцы напрягая, не спеша,Тысячи быков и великановРаботают, тяжело дыша.А Шапер пополз навстречу скоро,Косами маревыми повит,Перекутав в угарный морокЗемляные титьки свои.Ой, в степях пути далеки!Хорошо в траву лечь!Здесь костры лохматые казакиЗатеплили богу заместо свеч.Заместо причастья хлебали щи,Заместо молитвы грели в мать:— Нам чего рассиживаться?— Молчи!Подождешь замаевать!— Нече ждать!— Есаулы,Братцы-казаки,От Шапера дальшеВедем поход.Я половину веду, однако,Меньшиков остальныхПоведет!— А что же, можна-а!— Корнило Ильич!— Нам желанно!— Любо, желанно!— Пусть ведет насРыжий сыч!— Под Меньшикова!— Под атамана!И когда разбивались,Перекличку вели,Делили доблести и знамена,Спорили о корысти,Как лучше аул Джатак,Аул беспокойный,у купецкой соли,Выжечь начисто,Вырвать ему горячие ноздри,Поделить добро и угнать.Ой, да угнать — пыль оставить!Так начинали обход…Так начинали обход…Меньшикову дали впередВымчать. И он, седой,Пестрый от рыжины, старый,Гремя тяжелой уздой,Повел красу Атбасара.Он держалСвою награду,Под ним коньСтупал как надо,ОседалНа задни ноги,Не сворачивалС дороги.Он их велПо травам бурым,По седымПолынным шкурам,Через дымные Огни,По курганам,По крови!Он их вел, заломив папаху,Распушив усы густы,Подбоченившись, и от страхуОт него бежали кусты.Он их вел через мертвые кости,Через большую тоску степей,Будто к лысому черту в гости,Старый сластень, рыжий репей.Из-под ладони смотрел на закат:Там горел, пылал вертоград,Красное гривастое пламя плясалоИ затихало мало-помалу.Рушились балки, стены! ЛетелиПолные корзины искр. Блестело окно…Через крутьбу огневой метелиДым повалил. Стало темно.6. СОЛЬ
Ты разгляди эту стужу, припевНеприютнойИ одинокой метели,Как на лысых, на лисьих буграх, присмирев,Осиротевшие песниНа корточки сели.Под волчий зазыв, под птичий свист,На сырую траву, на прелый лист.Брали дудку И горестно сквозь нееПропускали скупое дыханье свое:— Ай-налайн, ай-налайн… —А степь навстречу шлет туман,Мягкорукий, гиблый: — Джаман! джаман! —А степь навстречу пургой, пургой:— Ой, кайда барасен?Ой-пу-ур-мой!Ой-пур-мой!..Некуда деваться — куда пойдешь?По бокам пожары — и тут, и там.Позади — осенний дождь и падеж.Впереди — снегС воронами пополам.Ой-пур-мой…Тяжело зимой.Вьюга в дорогеПодрежет ноги,Ударит в брови,Заставит лечь,Засыплет снегомДо самых плеч!Некому человека беречь.Некому человека беречь.Идет по степи человек,Валится одежда с острых плеч…Скоро полетит свистящий снег,Скоро ему ноги обует снег…Скоро ли ночлег? Далеко ночлег.А пока что степь, рыжа-рыжа,Дышит полуденной жарой,В глазах у верблюдаГостит, дрожа,ЗанимаетсяСтранной игрой:То лисицу выпустит из рукава,То птицу,То круглый бурьяна куст.Вымерла без жалоб,Молчит трава,На смертях замешенный, воздух густ.Стук далек, туп. Зной лют.Небо в рваныхВетреных облаках.Перекати-поле молча бегут,Кубарем летят,Крутясь на руках.Будто бы кто-то огромный, немой,Мертвые головы катает в степи.Человек идет,От песни прямой,Перед встречами, перед степью самой.Человек поет: — Сердце, терпи! —Там далеко — аул.В пыли аул потонулУ соляного Льда.— Сердце, терпи!Беда!Муялды, Баян-Коль, Кара-Коль,Рыжая рябь песка.Бела соль, не сладка соль.Чиста соль. Горька! Горька!Чиста соль — длинны рубли.Работают на солиУлькунали, Кишкинтайали,Джайдосовы. Горька соль.Плывут, плывут степные орлыПрямо на Каркаралы.Ноги белы, юрты круглы.Черна вода Кара-Коль.Степь от соли бела.Соль хрустит на зубах.Соль на щекахРумянцы зажгла.Соль горит на губах.Бела соль, страшна соль,Прилипчива, как тоска.Муялды, Баян-Коль, Кара-Коль.По колено песка.Сначала тряпичные дуаныСобирали вокруг народ,Кричали в уши своей страны:— Горе идет!— Горе идет!Ветер волосы им трепал.— Горе! — Молчал народ.Голод к ушам страны припалИ шептал: — Горе идет.— Горе! — отвечали ему аксакалы.Страшна соль,Как седина бела,Близка зима, лето пропало,В степь убежал мулла.Тощи груди у женщин,Нет молока,Ни пригоршни хлеба нет,Дорога к веснеДалека, далека,Узка, словно волчий след.Казачий дозорПорол святых,Солью сдабривал порку, а гдеЛовили беглых, держали ихДолгий час в соленой воде.— Скушно, — беседовали казаки, —Держи косоглазых здесь.Бабы отсюдова далеки,А бабы что ни на есть… —У есаула — досада, зло,Сиди да хлещи кумыс.Давеча пять киргиз пришло,Мнутся и смотрят вниз.— Вам чего?— Курсак пропал,Нет ни хлеба, ни одеял.— Хлеба нет!Киргиз в ответ:— Хлеба нет — работа нет… —Взяли в плети. Удалось,Сволочи! Вашу мать!Вместо хлеба, чтобы жралось,Соль заставили жрать.Наутро всё пошло как надо,Работа пела на полном ходу.— Чтоб не найти На киргиза слада!Го! Потуже тяни узду!.. —Покрикивали десятники:— Пшел, пшел!Лошадь нашто-е, се одно… —И людей многоногий потный волТянет соляные глыбы. НоТолько полдень у костров, в стаШагах от черной воды,Сел на корточки аул Джатак,В кругСомкнувГолов ряды.Женщины медной, гулкой кожи,В чувлуках,Склонившие лбы.На согнутых спинах у них, похоже,Вместо детей сидели горбы.Тысяча отцов, отирая потЛадонью, другую прижав к груди.Перебирая белое пламя бород,Аксакалы впереди.Плыл и плыл полуденный дым.Молчал ДжатакВ соляной петле.Молча сидел под небом родным,Под ветром родным,На родной земле.Десятники не поняли: — Эй, эй!Поднялись! Начинай работу! Чо вы!Некерек!Пошевеливайся живей!Поднимайсь!.. —И сбились на полуслове…Кто-то залопотал темно и быстро.Джатак качнулся и отвечал,Будто упала летучая искраИ подожгла сухой завал.Кто-то мешал молитвы, проклятья.ДжатакПокачивался,Сидя на траве,И отвечал на глухое заклятье:— Йе, йе, йе… —И вдруг гортанно, долго сзадиЖенщины завыли: — О-о-о-оо! —Рвали волос травяные пряди,Острыми ногтямиВцепившись в лицо.— О-о! — И отцы им вторили: — Йе! —И степь повторяла: — О-оо-оо! —Это раскачивалосьНа пыльной траве,Ноги поджав, горе само.Десятники схватились. Пряча хвост,Ноги в руки и ковыляя — айда! —Первый прибежал На казацкий пост:— Киргизы затосковали! Беда!— Беда? Сами бедовые!.. —Коротки сборы.Есаул оглядел сбор свысокаИ всадил коню гремучие шпорыВ теплые, нагулянные бока.Казаки подлетели вьюгой слепой,Кони танцевали, разгорячась,Боком ходили перед толпой.Есаул выехал: — Подымайсь!.. —Но аул всё сильней и сильнейПел и качался, качался и пел.Женщины бросалиПод копыта конейКричащие камни детских тел.Остановив коня в повороте,Есаул приподнялся на стременах: — Дикари!Чего бунтуете?Чего орете?Начисто перепорю! Говори!.. —В передних рядах, медноскулый,Скуднобородый, вырос старик.Он протянул ладонь над аулом.Аул покачнулся,ВзвылИ затих.— Начальник,Мир тебе.Ты сыт и рыж.Мы, собаки светлоглазых людей,Просим в пыли, начальник,Пойми ж,Что соль эта —Хитрый, горький злодей.Соль изъела сердце мое. —Качнулся аул: — Йе, йе, йе!..— Начальник, ты мудр,Золотоплеч.Владеет намиПлемя твое.Соль —Отвратительнейшая вещь.Мы отвращаемся от нее.Качнулся аул: — Йе, йе, йе!..— Начальник, мы готовы молчать;Мы черны,Как степные карагачи.Ты бел, как соль,Ты не молчи,Не заставляй насСоль добывать,Лучше конями насРастопчи.Приятно и мудро слово твое.— Йе, йе, йе!..— Соль, страшнееВсяких неволь,Держит нас на цепи.Мы не желаемЧерпать соль!Оставь насВ нашей степи!Соль страшнееВсяких неволь,Мы завидуемВашим псам.Если нужна тебе,Мудрый, соль,То черпай ее,Начальник, сам,Работа твоя, желание твое.— Йе, йе, йе!..Есаул побагровел,Раздулся от злобы: — Я?!Этак? Начисто перебьем!.. —В самую гущу Двинул конем,СаблеюПерекрестил старика плашмя.Лошади по пузо вошли в толпу,Каждый казак протоптал тропу,Взвизгнула плеть в руке,Но тутЖенщина в чувлукеПовисла вдруг на луке:— Эй!.. Атанаузен!!. — Вслед за нейОстальныеРванулисьИз-под подков,КучамиОблепили коней,СтаскивалиС седла седоков.Хрипя, вырывали из рук клинки,Били,Не видя ни глаз,Ни лица.Это горе само подняло кулаки,Долго копившееся в сердцах.Женщина рвалась к есаулу,Глаза ищаЕгоНенавистные:— Ба-а-ай-бича!.. —Двое вырвались, спасая себяОт смерти. Ложась на висок,Они скакали, воздух рубяПлетями наискосок.Наутро в степь собирался аул,На верблюжьи горбы грузяКошмы и скарб. Ветер дулВозле озера, толпясь и грозя.Стойбище опустело,Мало-помалуСужались песчаной зыби круги.Степь отступала и отступала,Вслушиваясь в верблюжьи шаги.Муялды, Баян-Коль, Кара-Коль,Бела соль, не сладка соль.Плывут, плывут степные орлыПрямо на Каркаралы.Ноги белы, юрты круглы,Черна вода Кара-Коль…Часть вторая
7. «СРАЖЕНИЕ» У ШАПЕРА
Кто видал,Как вокруг да околоКоршун плаваетИ, набрав высоту,Крылья сложит,Падает с клекотом,Когти вытянув на лету?Захлебнется дурная птицаСмертным криком,Но отклик глух,И над местом, где пал убийца,Долго носится Белый пух.Увидали кочевники — нет путей:Тыщи их,Но нечем сразиться.В ливне сабель,ПикИ плетейКазаки налегалиЛютей и лютей,Дикошары, багроволицы,Выпучив глазаИ губы скосив,Ничего не видяПеред собою.Им запевалаНад пляской гривХриплая труба разбоя.Им запевала в уши кровь,Сладкая пробегалаПо спинам мурашка,И мелькали в разбегеТо зубы,То бровь,То копыто,То вострая шашка.Не домчав в перехлестанном гике (Гай-да!), разомСпустили курки.И передних взялиНа пики,Как на играхС трухой мешки.Сабли заработали: куда ни махниРуки,Головы,Глотки и спины.Сабли смеялись — знали они,Что сегодня —Их именины.Откормленные, розовые,Еще с щенячьимРыльцем, казачата —Я те дам! —Рубили, от радостиЧуть не плача,По черным, раскрытым,Орущим ртам.Меньшиков устал,Глядя по усам,Шашкой своейВысекать огонь.От кровиКрасноногий сам,И под нимКраснобокий конь.Он Устюжаниным крикнул: — Ишь,Какая выдаласьРабота, брат!Как ты здесьС киргизом наговоришь?Бьешь егоПо темени —Не умират!.. —УстюжаниныРезали наголо,Подбирали пикамиТо, что бегло.Федька ПалыйВидит: орет тряпье —Старуха у таратаек, —Слез с коняИ не спеша пошел на нее,Весело пальцем к себе маня:— Байбача, отур,Встречай-ка насДа не бойся, старая!.. —Подошел — иСаблей ее веселоПо скулам — раз!Выкупались скулыВ черной крови…Старуха, пятясь, пошла, дрожаРазвороченной,Мясистой губой.А Федька брови поднял: — Што жа,Байбача, што жа с тобой?.. —И вдруг завизжал —И ну ее, нуКлинком целоватьВо всю длину.Выкатился глазСтарушечий, грозен,Будто бы вспомнившийВдруг о чем,И долго в тусклом,Смертном морозеФедькино лицоТанцевало в нем.Рядом со знатью,От злобы косые,Повисшие наСаблях косых,Рубили Сирые и босыеТрижды сирыхИ трижды босых.И у них наделыДержались на том,И у них скотинаПлодилась на том,И они не хотелиСвоим хребтом —А чужие хребтыИскать кнутом.— Б-е-й!.. —Григорий Босой былоНад киргизской девкойВзмахнул клинком, —Прянула Вороная кобыла,Отнесла, одетая в мыло…Видит Григорий Босой: босикомДевка стоит,Вопить забыла…Лицо потемнело,Глаза слепы,Жалобный светлозубый оскал.Остановился Григорий:Где быОн еще такую видал?Где он встречалЭтот глаз поталый?Вспомнились:Сенокос,Косарей частокол…И рядом с киргизской девкой всталаСестра его, подобравши подол,Говаривала:«Стомился, Гришка?» —Зазывала под стогОтдохнуть, присесть.Эта!Киргизская Настя!Ишь ты,Тоже, гляди, так и братья есть.— Бе-ей!.. —Корнила Ильич вразбросВымахал беркутом над лисой:— Чо замешкался, молокосос?Руби,Григорий Босой! —Шашка зазвенела вяло,Зашаталась, как подстреленный на бегу.Руки опустив,Девка стояла…— Атаман?!— Руби!— Не могу… —Да Корнила ИльичПотемнел от крови,Ощетинился всей своей сединой,У переносицыВстретились брови,Как две собаки перед грызней.— Руби, казак!— Атаман, нельзя…— В селезня,В родителей,В гроб!Голытьба! КиргизамПопал в друзья!.. —И раскроил, глазами грозя,Григорию плетью лоб.(Сабля!)Был атаман —И не был.Безнадельный,ХромойСмел посметь…И упал атаман,И в ясное небоПеререзанной глоткойСтал смотреть.Не увидеть большеНи жены, ни дома…Ходит смерть козырем с плеча!Так довелось Григорию БосомуУходить Корнилу Ильича.У таратаек же шла расправа —Летали стаи плетей,Бунтовщиков валили на травы,Били до полусмерти, а теТолько поднимали руки:— Не тронь!.. —Но не упасет от убийц ладонь,И ходил разбой — кулаки в бока,Подмигивая глазом рябым.А кой-гдеУже стлался сизый дымКостров и тонкий дым табака.И уже начинали шутки ходить,Кровью от них попахивало: — И-и,Я на него шашкой, стало быть,А он кулаками, братцы мои!«У проторенной дорожкиЗакуривай козьи ножки».«У рябого милуюОтберу я силою».«Есть у милой сторожа,Опричь острого ножа».«Ну, кака-никака песня,А лучше драки,Кака-никака милаЛучше собаки…»«…Пылают, светаютНа яру костры,Белы гусиВ воде плещутся».(Подпевалы:«Загоняй гусей во двор».)«Было у казакаТри красы сестры,Смиренны растут:Ой, не натешатся!»(Подпевалы.:«Береги, казак, сестер!»)«Ой, да смиренны растут…»Тут же рядом,Свернув сапоги калачом,Мастерится ходок по загадам,Перемигиваясь с плечом:— Сто двадцать одеж,А поверху — плешь,Посоли да съешь, —Угадай-потешь:Чо тако?— Под зеленым гарусомВисит красным ярусом…Чо тако?Чо тако?..Гармонь затряслась,Далеко-оОтдались ее лады-лады:— Росла у воды,Да ушла в сады,Чо тако?«Смиренны были,Ой, обманные…»Караванные курганы дороги…Пахнет караваннаяНочь зимой:Ой-пур-мой!..А Корнила ИльичЛежит немой,Дырявой рогожейЗакрыты ноги,Зарезанный,Ничему не рад,Царевой службы саженные мощи.Знамя царевоНад ним полощет,На груди медалиТихо блестят,И, словно попПо церкви пустой,Ходит над ним месяцОт тучи к туче…Так вот и лежит,Простясь с маетой,Усопший рабНа телеге шатучей.Так вот лежит!И когда рассветЛучищаВытянет по степи,Ты не раскроешьС трескомГлаз своих, нет!Не расправишьЧерствые кости.И такая будетБольшая роса,И такой на зареГусей перелет,И набьется ветерТебе в волоса,И такое РоссияВдруг запоет,Что уж лучшеИ не вставать атаману.И такой полетитШирокий лист,И такого жизньНапустит тумануУтром рождений,Любви,Убийств!Так вот лежи!Слепошарый вояка,Ты — убивавший —Убит, убит.Ты не услышишь,Как утка закрякаетИ селезеньВслед за ней прошумит.Ты не услышишь,Как в теплом дымеЗари, сквозь холодок и теплынь,Друзья твои,С руками такими ж,Девок киргизскихПотащат в полынь.Ты лежишь,Ни о чем не споря,Ничего не желаяБольше знать.И еслиНа карачкахКиргизское гореПодползетИ в глаза тебеБудет плевать,Ты смолчишь,Не поднимешьМертвой руки,ЗаслужившийНаграду такую сам,И медленно будутПолзти плевкиОт мертвых скулК сивым усам.И задолго до того,Как в каменнойЦерквиПоплывет по рукамБезвесельный гроб,И, от натугиЛицо исковеркав,ЗаупокойнуюГрянет поп,И дюжинамиВолчьи свечиЗажгутсяВозле Христовых ног,И слезы уронитЧеловечьиМать твояВ припасенный платок.Тебе зажженаПанихида волчья,Сеявшему десятины мук…Мир ОстанкуЦаревой сволочи,МирПрахуТвоему!Спеленали веревкамиГришу Босого,На телеге сидит он,Супя глаз, —Так сидятНа привязи совыЯрмарочные,Вывезенные напоказ.Спеленали веревкойБосого Гришу,На телеге сидит он,Супя взгляд, —Так на ярмаркахВ ЗаиртышьеНа побитых ворахШапки сидят.Смотри, казак!Степь широка-а-а,Жестока степь,Ой, жестока-а-а!Далеко-о-о,Возле травяного песка,От станиц в лесаУходит река-а-а.Далеко у рекиСтаницы птичьи,Солнце через рекуХодит вброд.Сынка дожидаетсяМатка с отличьем,А сын к нейС петлей на шее придет,И хворобойВыщипанные бровиОтец нахмуря,В глаза поглядит,И целый ушатПотемневшей кровиПлеснет емуВ дряхлые щеки стыд.Ой, стыд,Ой, стыд Босого породе!С головы до ногОгадил отца.… А возле телегиМеньшиковы ходят,По-волчьи смеются,Ку-ра-жа-тся.— Чо говорить!Голытьбу голытьбаЗа версту видит.Этот не первый…Чо с нимКанителиться, пра, —Взять баДа и прирубитьБосяцкую стерву!.. —И разворачивали кисеты,Мимо колючий пустив дымок.Ветер же,Будто нарочноГретый,Легкий и махонький,Как мотылек.К вечеруПотянулись домой,Но позадиНету добычи.Кто поживитсяКиргизской сумой?Хоть пограбить —И славный обычай!Ленты повыплетались из грив,ЦепкиеРасползались саксаулы, —Шли впереди,Башку заломив,МеньшиковИ с ним есаулы.Вслед за ними —Сам атаман,На кибитке,С глоткой черной,СотенРаскинутый караван,Черствых копытПерестук упорный…А позадиТо шагом,А то бегом,ВзнузданныйХмурыми матюгами,Гришка тек за кобыльим хвостом,Часто всхлипывая сапогами.8. ГУЛЬБИЩЕ
Подымайся, песня, над судьбой,Над убойнойТреснувшеюСнедью, —Над тяжелойКолокольной медьюТы глотаешьВоздух голубой.И пускайДеревья бьютсяВ стекла,Пляшет в бочкахГорькое вино,Бычьей кровьюПразднество намокло, —ЗвездамиХмелеть тебе дано.И пускайГуляет по осокамРыба стрельма,Птица огнестрел, —Ты, живая,В доме многоокомРадуйся,Как я тебе велел.Есть в лесах НесметныйЦвет ножовый,А в степяхРастет прострел-траваИ татарочник круглоголовый…Смейся,Радуйся,Что ты жива!Если ж растеряешьРыбьи перьяИ солжешь,Теряя перья, ты, —МертвыеУткнутся мордойЗвери,Запах потеряв,Умрут цветы.— Где ты был,Табашный хахаль?Не видалаСтолько дней!Из ружьяПо уткам АхалИль стерегВ лугах Коней?У коняКопыта сбиты,ПыльНа сбруи серебре,Жемчуг,Сеянный сквозь ситоНа его горитБедре.— Не ласкайРукой ослаблойИ платочкомНе махай!Я в походеОстрой саблейСек киргизскийМалахай!(А киргизы,Прежде чемПовалиться,ПошатывалисьВ последний раз,И выкатывалисьНа лицахГолубые орехи глаз.)Сёк киргизовПод Джатаком,А когдаМы шли назад,Ветер — битая собака —Нашим песнямВыл не в лад.(Песня!Сердце скреби Когтями.А киргизы,Когда он их сёк,Все садилисьС черными ртамиУмиратьНа желтый песок.)Сначала,НаклонивРогатые лбы,Пошли быки,И пошли дубы.Потом пошлиОсетры на блюдах,Белопузая нельма,ЯзьИ хранившаясяПод спудомПерелитая медомСласть.Светлый жир баранины,МясоРозоватыхСдобных хлебов.Хмеля скопленные запасыВ подземельях погребов. Пива выкипень ледяная,Трупы пухлыхГрибов в туесках.КожаСкрученная,Сквозная,Будто грамота, на окороках.Ладен праздникКоровьими лбамиИ румянцамиБабьих щек!Кошки с блещущими зубамиВозле рыбьихУрчат кишок.И собаки,За день объевшись,Языками,Словно морковь,Возле коновязейПочерневшихЛижут веселоБычью кровь.Лишь за этойЕдой дремучейЛюди двинулись —Туча тучей.Сарафанные карусели,Ситец,БархатИ чесуча, —Бабы, за руки взявшись,ПелиИ приплясывали, свища,Красотой бесстыжейКрасивы,Пьяны праздничною кутерьмой,Разукрашенные на дивоРыжей охроюИ сурьмой.(А казаки-мужья,В походе томАзиаткамЗадрав подол,Их отпробовалиИ с хохотомМежду ногЗабивали кол.)Вслед за бабамиПарни,ДевкиВ лентах,В гарусеДля красы.Сто гармонийГремят запевки!И, поглаживая усы,Позади ихНарод старшинный,Все фамилии и имена:Хвастовство,Тяжба,Матершина,Володетельность,Седина.Им почет, почет,Для них мед течет.О них славаХодит,Что смелыВ походе,Им все сбитниСбиты,ВоротаРаскрыты,Сыновья их тешатся на дворах,Дочери качелей пужаются: «Ах!»А качели Гу-у-дят,Как парус в бурю,Ветер щеки хлещетОстрей ножа, —Парень налегает,ГлазищаЩуря,Девка налегает,Вовсю визжа.И саженная плахаНараспев Начинает зыбать,Кренясь неловко.Парень зубы скалит,Как волк, присев,Девка, словно ангел,Висит на веревках.И — раз!И веревочнаяТетиваВыпустила стрелыС пениемДлинным.Девка уноситсяВверх чуть живаИ летит оттудаС хвостом павлиньим.И — два!И,птичийВытянув клюв,Ноги кривыеРасставив шире,Парень падает,Неба глотнув,Крылья локтейНад собой топыря.Мир под нимиСинь и глубок,ОстановитьсяОба не в силе,Ноздри раздулись,Волос измок,И зрачкиГлаза застелили!Так от качелейК реке и рощам,От рекиК церквамПразднество шло,Так оноКрепостную площадьХмелем и радугойПодожгло.И казалось,Что на ПоречьеНет пудовыхЛитых замков,Нет глухойТоски человечьей.И казалось,Что бабы — свечиС пламенемРазноцветных платков.И казалось —Облачной теньюНад голосамиИ пылью дорог,Чуждый раздумиюИ сомненью,Грозно склонилсяКазацкий бог.Вот он — от празднестваИ излишкаСлова не может сказать ладом,И перекатывается отрыжка —ТысячепудовыйСытый гром.Ходят его чубатые детиХлестко под кровомЕго голубым.Он разрешает — гроз володетель —Кровь и виноДетям своим!— Казаки!(Под ХоданеновымПляшет конь.)Враг отечестваИ АтбасараВами разбит, казаки.(Гармонь.)В битвеВозле Шаперого ЯраДоблестно…Пал…Атаман…Ярков!.. —В землю ударилиВсплески подков.И пошли кругиПо толпе,Будто бы ветерПодрезал шапки.Скоро и вечерПодоспел.Он разобралЛюдей по охапке,Он их несВ дома и сады,В заревоПраздничного бессонья…Улицы перекликались,Словно ладыЗаночевавшей в кустахГармони.От ворот к воротам ходилСтарый хмель,Стучался нетвердо,И если женщинНе находил,То гладил в хлевахКоровьи морды.Он потерялКисет с табаком,Фуражку с кокардой,Как оглашенный,СопровождаемТенью саженнойИ не задумываясьНи о ком,Шел желтоглазый,Чумной,Казенный.Он плевать хотел на делаЛюдей и ветров,Шумящих окрест,На то, что церковьСтоит белаИ над ней —ЗолотойСияет крест,На то, чтоЕму бы надо зватьсяХозяином…Воздух пахКожей девическою,ЗадыхатьсяДевки началиНа сеновалах — впотьмах.И чудилисьИх ноги босые,Тихий смешок перед концом.И ухажеровБрови косые,Губы, сдобренные винцом.Старому хмелюИх не надо-о-оБелогрудых цапать, —Ему теперьОсталасьТолько одна услада:Ввалиться — ага! —В закрытую дверь,Поднять хозяина,Чтобы он сам,От бабы отхлынув,Потный, голый,Поднес еще разК измокшим усамС питьем развеселымКовшик тяжелый.Чтоб под усталыйСобачий лай,РясуРасполосовавО заплоты,Пузом оселОтец МиколайИ захлебнулсяПарной блевотой:— Го-о-споди…(Два жирныхПальца в рот.)В-в-ерую в тя…(До самой гортани.)Две ноги —И на них животИ золотого креста блистанье.И из соседнегоОкнаТо ли свет,То ли горсть зерна,И ходятВ окне том, топочаПо полуКаблуками литыми,Над свечками,Что пошире меча,Танцоры,Хватившие первача,ОбросшиеМахорочным дымом.И бабы,Руки сломив в локотке,Плывут в окне — тяжелые павы.Там хвост петушиныйНа половике,Там полные ртыИ горсти забавы.А ну еще!Еще и еще!Щелканье. Свист…Дорого-мило!А ну еще,ЕщеВперещелк,Чтоб как волнойВыносило!А ну ещеНапоследокВзмахни,Гульбище, подолом стопудовымОсени,Погасившей огни,Черным деревьям,Лунам багровым!А ну!Еще!(Киргизы спятВ ковыле, в худом,Сплошь побиты.)Еще и еще!Сто раз подрядНоги в пол стучат,Как копыта.И только где-тоУ Анфисы-вдовы,На печке скорчившись,Сын юродивый,КачаяРыжий кочан головы,С ночью шепчется:— Диво… —Он, как большойЧерноротый птенчик,Просит жратвыИ, склонившись вниз,Слушает до-о-о-лгоБожий бубенчик,Который тут жеРядом повис.9. АРСЕНИЙ ДЕРОВ
Что же Деров, —Он других поранееКрай этот хлебныйОблюбовал,И недаромЕго поманивалЗеленоголовыйИртышский вал.На Урале купечествоКрепко всталоНад угрюмойХребтовою крутизной, —Как пожары и грозы,Шли капиталы,Подминая Урал,Горбатый, лесной.Что ж,Арсений ДеровСватался к дочкеВоротилы яицкого —Не пошла,—Золотом у нееОттянуты мочкиИ приданогоПолподола.Туго в ту поруК Дерову шли,Хоть и раделИ забыл про отдых,Звонкие,Оспенные рублиИ ассигнацииВ райских разводах.Он забыл, забылПро девический смех,Про клубыБагровой, душной сирени,И ему не осталосьВ мире утехНикаких, кроме тех! На поту!Сбережений!Он держал их,Как держат камень в руке,Как рогатинуДержат перед берлогой.И ему ужеВиделась вдалекеФирма,Посланная от бога!Затаился и ждалСмекала, лобан,И когда заскрипелиСчастья ступеньки,Он одернул сюртукИ пошел ва-банк,На иртышские волныПоставив деньги.И его понеслаВ медвежьих шкурахТрактомОт заработков и знакомствПараЗаиндевелыхКаурыхСобственныхЧерез Тюмень и на Омск.В самую глушьОн себя запрятал,ТысячныйНакрутил оборот,И для него, Дерова,КурбатовПо Иртышу пустил пароход.И «Святой Николай»С «Товар-паром»Дьяконским «внемли»Ширили рев,СлавилиЯрмаркам и базарам:«Славься вовек,Арсений Деров!»В сотни тысячВыросли тыщи,Ставил ва-банкИ убил, — с того льБыл он, Арсенька,Смолоду нищим,Встал на соли —Соляной король.Встал на солиНа Иртыше,На Ишиме,Грабил ладом,Строил ладом,Был возвеличенМежду другимиИ в АтбасареВымахал дом.Дом!Домище!О трех половинах.Темный, тяжелый в крестцах, —Ничего!Там на взбитых горойПеринахСчастье погащивало его.Счастье его —От горькой земли,От соляногоТого приплода,От Улькунали,Кишкинтайали…Пять рублейНа голову шли,Тыщи неслаГолова доходу.И ужеПод УрлютюпомРумяные слепцыПели ему в честьС прибасами сказыПро завоеванные солонцы,Про его, короля, лабазы:«Слава, слава накопителюАрсению Ивановичу!»И губернатор ГоттенбахСказал про него(Так огласили):— Держится на таких головах,Господи благослови, Россия.* * *
После гульбищаДождь ударил,Расстелил по небуМех заячий.Пасмурно сталоВ Атбасаре —Целое утроДождь хозяйничал,Ветреный, долгий.В самую рань,В зорю галочью,Красную до крови,Метлы шаталисьУ темных бань,Бились в окнаБерезы мокрые.У Дерова же золотелВ сумеречную хмарьНа столеСамовар, гудел,Всем самоварамСущим — Царь.На ночь вчерасьПосле празднестваПьяные сказочникиПривелиСказку к немуИ, с вымысломДразнясь,Дерова тешили Как могли:— …В городе АтбасареКобылицаПоймана на аркан,А на той кобылице пареньЦелый деньТорчит на базаре —То ли русский, то ли цыган.Попона не вышита, бедна,Заломана папаха.Рожа красная без вина,Сатинетовая рубаха.По-русски матерится,По-цыгански торгуется,А под ним кобылицаПляшет, волнуется.В городе АтбасареБабы ладные на базаре,Румяные, белые,Словно дыни спелые,Со сладкой утробою,От любви потяжливые.А кто их отпробывает?А кто их обхаживает?А их отпробывают мужья,А их обхаживают друзья!В городе АтбасареПродают гусей на базаре,А те, что не проданы,В траве за огородамиВ крепки крылья хлопают,Бойкой ножкой топают,Собралися и кричат:«Замели наших ребят!..» —Оборвал хозяин,Послал спатьНа двор, в саманки,Пустомель,Долго потянулсяИ позвал: — Мать,Дремлется что-то,Стели постель… —А на самом рассветеВ дожде косомПожаловали гости —Станичная сила:Меньшиков,Усы разводя,Как сом,ЯрковыИ прочие воротилы.И супруга Дерова,Олимпиада,Прислуг шугнула,Серьгой бренча.Гостей улыбкой встретив как надо,Всех оделилаГлаз прохладойИ заварилаФамильный чай.Вынесла в вазах витых вареньеСамых отборных,Крупных клубник,Пахших лесом,Овражной тенью…Ягодной кровьюЦвел половик,В старых шкафахГремела посуда,На сундукахДогорала медь,Чинно онаРассадила блюдаИ приказала имСмирно сидеть.Кушанья слушались.Только гусьТужился, пухИ — треснул от жира.А за окномМирДолила грусть,Дождь в деревахПоплескивал сирый.Так начинался день середа.И неспростаПо скатерти белойХозяйка (видно, добытыйСо льда)Плыть пустилаГрафин запотелый.На ОлимпиадеДушегрейка легка,Бархат вишенный,Оторок куний,Буфы шелковыеДо ушка,Вокруг бедерПорхает тюник.И под тюникомОхают бедра.Ходит плавноДерова жена,Будто счастьемПолные ведраНе спешаПроносит она.Будто свечиЖаркие тлятся,Изнутри освещая плоть,И соски, сахарясь, томятся,Шелк нагретыйБоясь проколоть.И глаза, от истомОбуглясь,Чуть не спят…Но руки не спят,И застегнутНа сотню пуговицЭтот душныйТелесный клад.Ей бы в горестьТебе, раскол,Жить с дитем в рукахНа иконе.Села. Ласковая,Локоть на стол.И щекой леглаНа ладони.ОлимпиадаСонный день. Осень…МеньшиковО-осень.ОлимпиадаАфанасий Степаныч,Пирога-а…МеньшиковМожно.ОлимпиадаРюмку с холода.МеньшиковСкосим.ОлимпиадаПриятная ли?МеньшиковАга.ОлимпиадаГости, потчевайтесь.ЕсаулыЧто жа,Что жа!МеньшиковНу и пирог,Ну и пирог,Ну и жена у тебя —Гладкокожая,Арсений Иваныч, густой медок!ДеровИшь ты…Ты на бабу не зарься.Баба —Полный туес греха,В бабе сквозняк, атаманы.ОлимпиадаАрся!ЕсаулыХ-хо!Ха!Х-ха!ДеровБаба —Что дом,Щелистый всюду,Ночью ж онаГлазастей совы,Только доверьсяБабьему блуду,Была голова —И нет головы.ОлимпиадаБудто…ДеровПример-от этому близок:Слышал я —Может, и не беда, —Падким сделалосьНа киргизокНаше казачество, оспода!Слышно,Из-за этогоИз-за товараГоловуОбронил атаман.(За версту, не более,От АтбасараГром хромал — степей Тамерлан,Божьи горстиДождя летели,Падали тучиВниз лицом.)ДеровПоговорим, казаки,О деле —О Григории — свет Босом.МеньшиковБосые?Разве это порода?ЯрковВыщипы!ТычининКошмы!ЕсаулыБезродные!Сброд!МеньшиковСорный народ,Беспамятный…ЕсаулыСроду!Сроду беспамятный!МеньшиковСо-орный народ…ДеровСедни одна головаСкатилась,Завтра остатниеБереги.То ли не щастьеСчитать за милость,Если да вольницу —Да в батоги!Как яйцо облупят,Только взяться!Пойдут с топорами,Пойдут с косой,Будут киргизыВольницей зваться,А государить —Гришка Босой.Вот те щастье!Дрянь дело, дрянь…На вилы подымут,Петлей удушат.Под бок пустилиГостить Рязань,Самару и Пермь —соленые уши.Киргизам резню бы!Резню бы!ОлимпиадаУ-ужас!..ДеровНарод-от нежалостлив,БитИ дик.Подумают, встанутИ, понатужась,Возьмут казаковЗа самый кадык.МеньшиковНе бывать!ДеровБерегись, сосед!МеньшиковНе бывать!ДеровА вдруг да будет,А вдруг вас, допрощиков,На ответ?А вдруг васКиргиз на пикуДобудет?И пойдут, Афанасий Меньшиков,Твои кониОт крепких загонов,Пылью пыля,Разномастные,С золотом на попоне…Чьи здесь земли?ЕсаулыНаша земля!Наша земля!Наша, наша!МеньшиковЕсли надо, то отстоим,СаблямиВсю, степную, вспашем,Пиками выбороним!Дело хочу говорить!ЕсаулыДело!Дело!МеньшиковТы, Арсений Иваныч,Шибко прав.Мы порешили,Что время приспелоНаш,Нутряной,Показывать нрав.Мы не робки —Четырежды в силе —ВожжиНамотаны на руках.Мы промежду собойПорешилиКончить Босого —Босым на страх!ОлимпиадаАх!ДеровБез суда?МеньшиковСтаницей всей!Всем казачеством,Всем есаульством!(Ой, Деров,Сиди, не сутулься,Иль тяжелоГолове твоей?Ходят глаза,Как рыбы в воде,Ходят руки по столу,Ходят губы,Смех стекает по бороде.)ДеровНу бы прикончилиГришку, ну бы…МеньшиковИ конец!ДеровА власть и закон?МеньшиковВластно иль нетПрикончить заразу?ДеровПойманИ связан вами,Но онВсё же подлежитСуду и приказу.Суд наш правыйС ним решит.Суд решит,И, где бы он ни был,Будет БосойЦепями пришитК нарам в тюрьмеИль пущен на небо.ЯрковНам бы кончить…ДеровЗа-ла-ди-ли!А по-моему, всё жВот лучше как:Ты его, Меньшиков,На баржу — и пошлиВ Омск,В кандалах,Погостить, голубчика.ТычининКончить бы…ЕсаулыКончить!Кончить!ДеровИ-и-их,ПоберегитеПетлю и плети, —У нас в РоссииКончает такихСам — государьАлександр Третий.Мы с нимИмеем думу одну,В его соседствеМы не ослабли,Мы охраняемЭту страну —Закон охраняет наши сабли.МеньшиковЛадно, закон,Он, конечно, ладно…Пошто ж он пройдетМимо наших рук?Чтобы другимБунтовать неповадно,Надо ж БосомуСделать каюк.С грамотой!Всей станицей!ДеровСмотри.МеньшиковМы всей управойДело то сладили,Чтобы назавтра же,До зари,Гришка погуливалНа перекладине.ДеровДело ваше!МеньшиковМы в ответе!(Дождь по лывам хлестал вразброс,В окнаРогатые лезли ветви,Угли сыпались на поднос.)Что ж,Арсений Иваныч, кончать?..ЯрковНам бы…ОлимпиадаПей, остывает чай-то,Весь измотался…ДеровСпасибо, мать.МеньшиковКончить, что ли, Иваныч?ДеровКончайте!..Часть третья
10. КАЗНЬ
Дед мой былМастак по убою,Ширококостный,Ладный мужик.Вижу,ПошевеливаяМокрой губою,Посредине двораКлейменый быкСтупает,В песке копытами роясь,Рогатая, лобастая голова…А дедПоправляет на пузеПоясДа засучивает рукава.— Ишь ты, раскрасавец,Ну-ка, ну-ка…Тож, коровий хахаль,Жизнь дорога! —Крепко прикручивалиДедовы рукиК коновязиВыгнутые рога.Ласково ходилаЛадонь по холке:— Ишь ты, раскрасавец,Пришла беда… —И глаза сужалисьВ веселые щелки,И на грудьКурчаваяТекла борода.Но бык,Уже учуяв,Что слепаяСмерть притулиласьУ самого лба,Жилистую шеюВыгибая,Начинал крутитьсяВокруг столба.Он выдувалЛунку ноздрями,Весь —От жизни к смертиВздрогнувший мост.Жилы на лопаткахХодили буграми,В два кольца свивалсяБлистающий хвост.И казалось,Бешеные от испуга,В разные стороныРвутся, пыля,Насмерть прикрученныеДруг к другу —Бык слепойИ слепая земля,Но тут нежданно,Весело,Люто,В огне рубахи,Усатый, самВдруг вырасталБычий МалютаС бровями,Летящими под небеса.И-эх!И-эх!Силушка-силка,Сердцу бычьему перекор, —В нежную ямкуВозле затылкаТупомордым обухомБьет топор.И на бок рушится,Еще молодой,Рыжешерстный,Стойкий, как камень,Глаза ему хлещетСиней водой,Ветром,Упругими тростниками.Шепчет дед:— Господи, благослови… —Сверкает ножОт уха до уха, —И бык потягиваетсяДо-олго… глухо…Марая мордуВ пенной крови.(Рассвет, седая ладья луны, соборный крест блестит, из колодцев вода, вытекая, над ведрами гнется. Стучат батожками копыт табуны. Два голоса встретились. Оглашена улица ими. Гремят колодцы. Рассвет. И гнутой ладьей луна, и голос струей колодезной гнется.)
ДевкаТы, дядя, откудова?КазакКокчетавской станицы.ДевкаПо облику глядя, дак ярковский, чо ли?КазакЯрковский и есть.ДевкаА! Ну, так я побегу.КазакКуда в рань такую?ДевкаНе слышал рази?СедниВозле УсолкиНашиГришку БосогоКончают…(Тихо. Кони ноздрями шумят. Розовый лес и серый камень, росой полонен любой палисад, девка бежит, стуча каблучками. Берег туманен. Сейчас, сейчас! Первый подъязок клюнет на лесу, выкатив кровью налитый глаз, зов повторит петух под навесом.)
1-й пьяныйНу ладно, повесьте, повесьте,Сукины сыны, вот я весь тут.2-й пьяныйСовершенная правда.Никто нам пить запретить не может.(Сейчас, сейчас! Раскрыты ворота, и лошади убегают туда, где блещет иконною позолотой еще не проснувшаяся вода. Как будто бы волны перебирали ладони невинных улыбчивых дев, сквозили на солнце и прятались в шали, от холода утреннего порозовев. Стоит в камыше босоногое детство и смотрит внимательно на поплавок. О, эти припевы, куда же им деться от ласк бессонных и наспанных щек!)
А делают это вон как:ЯмеПерекрестилиЛесинами пасть.Сплелись лесиныНад ней ветвями,А яма молчитИ просит —Упасть.На тех лесинахСороки сидели,На тех лесинахЗимы седели,Их трогали ночьИ утренний дым,Туман об нихНапарывал пузо, —А тут арканПриладилиК ним,С петлей на концеДля смертного груза.ПрибежалаЗдришная женка Седых —Заспанная,Только чтоС-под одеяла,К яме толкнулась:— Куды?— Сюды.— Батюшки!Неужто же запоздала?— У спешь, — утешали, —Годи, успешь… —К ямеСтарый выслуга:— Люди!(По-вороньи клоняБуграстую плешь.)А не мелка ли такая Будет?— Ого! —Папахой скрыл седину,ПровелУстюжанин сердитоскулыйПузатую,Чуть живую жену.Кругом шепоток:— На сносях.Ра-азду-ло… —Других не тесня,Пришли Ярковы,Чубов распустивЗолотой ковыль.Народ зашумел:— Босые! —И снова:— Меньшиковы!— Меньшиковы!— Меньшиковы!Всё начальство,Вся знатьПри шпорах:Шесть колец,Семь колец,Восемь колец.Только! И сызноваДолгий шорох:— Босые, Босые…— Босой-отец!Женка Седых:— А где же Гришка? —Ей вразПохохатывали:— Ишь ты, что ж!Гришке, брат,Гробовая, брат, крышка!Гришка, брат, будет,Коли подождешь… —Таратайка.Иноходь.Хаджибергенев!— Аман-ба! В дороге —Четыре дня. —ПайпакиШлепают о колени.Плывут в глазахДва жирных огня.Пока бунт —Не улажено много дел:СлушалРобкое женДыханье,В темной, круглойЮрте сидел,С пальцев слизывалЖир бараний.— Аман-ба!Повесят? Закон суров! — Он не слышал в степяхОб этом приказе…— Деров!— Где Деров?— Деров, Деров! —И вот он всталХозяином казни.И вот он встал,Хищный, рябой,На хрупком песке,На рябой монете,ВынесенныйКриворукой судьбой,Мелкотравчатый плутИ главарь столетья,Ростовщик,Собиратель бессчетных душ,ВынянченныйНа подстилках собачьих.В пиджаке,Горбоносый, губернский муж,ВолочащийТяжелые крылья удачи.На медлительных лапкахМогучая тля,Всем обиженным — волк,Всем нищим — братец,Он знал —По немуНе будут стрелять,И стоял,Шевеля брелками,Не пятясь.Он оглядывал свой,Взятый в откуп,Век,Чуть улыбчивоИ немного сурово —Это сборищеПотных тел, и телег,И очей…— Арсений Иваныч, готово! —И машина пошла…Саблями звеня,Караул напустилКонского плясаВ быстрых выплескахСабельного огня,КровяныхНатеках лампасов.И станица рванулась —Эй, эй! — вперед,Тишины набирая,Шалея, — УстюжаниныхКарий род,И ЯрковыхСлавимый род,И БосыхОсрамленный род,Рот открывши, вытянув шеи.И машина пошла.И в черной рясеОтец НиколайТелеса пронес,И —Вслед за нимБеленый затряссяНа телеге Гришка: простоволос,Глаза притихшие…Парень-парень!Губы распущены…Парень-парень!Будто бы подменили — зачах…(Только чтоПыль золотаяВ амбареШла клубамиВ косых лучах.Только что ещеЛежал на боку,Заперт,И думал о чем-то тяжко,Только чтоВыкурил табакуПоследнюю горестную затяжку —Сестрицын дар…)— Становись! Становись!(Только что вспомнилДедову бороду…Мать за куделью…И жись — не в жись!Ярмарку.Освирепевшую мордуЛошади взбеленившейся.Песню.Снежок.Лето в рогатых,Лохматых сучьях,НебоВ торопящихся тучах…Шум голубей.Ягодный сок.Только что — журавлиный косяк.Руки своиВ чьих-то слабых…Мысли подпрыгивалиТак и сяк,Вместе с телегою на ухабах.Страх-от, поди,Повымарал в мел…)С телеги легкоОглядывать лица.Что же? (Собрались все!)Оглядел:Деров…Устюжанин…Попы…Сестрица…Яма!Яма, яма-я…Моя?! Н-не надо!(Смертная,Гибельная прохлада,Яма отдаривалаХолодком.Кто-то петлюПриладить затеял?)А Ходаненов —Царь грамотеев —ВытекНеторопливо, шажком.— Грамоту читают!— Слушай!— Слушай!— Родовую Книгу!— Дедовский Слух! —Набивались словаТемнющие в уши,Словно дождьВ дорожный лопух.И казначеемГрозней и грознейНад книгою растворенноюКачало.Буквы косило,Но явственно в нейКрасноеПроступало начало:Ходаненов«…И когда полонили сотню возле ТрясинИ трясли их, нещасных, от Лыча до Чуя,Он бежал из-под смерти босым, есаул,Из поема в поем, от росы до росы,И от этого лыцаря вышли Босые……Двадцать три есаула. Но род захудал —Кровь мешалась…»ГолосЧто ж позоришь!ГолосаБыло, было!ГолосНе было дела!ГолосаБыли дела!(Грамота в бубны глухие била,Бубнила,Бубнила,Бубни-ла!)Ходаненов«…Сын БосогоГригорий, второго отдела казак,Присягал на кресте, шел в царевое правое войско,Но отцам своим в горесть…»Поворачивал листыГрамотейТяжело.Он стоял в серединеДремучего края,И пространство кругомКругами текло,ПлавникамиИ птичьим крыломИграя.Побережьем,Златые клювы подняв,Плыли церкви-красавицыПо-лебяжьи,Дна искалиАрканные стебли купав,Обрастали огнемПесчаные кряжи.Туча шла над водой —Темнела вода,Туча берегом шла —Мрачнела дорога.На шестахПокачивались невода —Барахло речного,Рыбьего бога.Рыбы гнулись,Как гнутсяЗвонкие пилы,Чешуя на ветруКрошилась, светла…(Грамота в бубныИ в бидла била,Бубнила,Бубнила,Бубни-ла!)Ходаненов«…Атаман им прикончен. И Гришку Босого,Бунтаря и ослушника, вражью зашшиту,Сам старшинный совет порешил порешить».(Гришка!Только чтоВыпугнул из соломыЗастоявшийсяНежный холод зари,Слышал чей-то Смешок знакомый.)ХоданеновГовори!..(Говори, говори!Но слова…)— Подвигайся к яме! —(…Клочьями шерстиСлинявших шкур,ПьянымиБагровыми шишакамиДикого репьяПолезли в башку.)Мир ускользал,Зарывая кормуВ пену деревьев,В облака…Жить кому?Умирать кому?Мир уходил,Осев на корму,В темень и солнцеОт казака.— Дайте уступ! —Казаки!Сестрица!(КогоОтыскать глазами,Кого?)Поп,Сжав в пятернеЗолотую птицу,Медвежьей теньюПошел на него.И, вдруг ослабев,Плечами плача,Гришка(Под барабанный стук)Губами доверчивыми,По-телячьи,Медленно потянулсяК кресту.— Осподи!Ма-а-а-мынька! —Шатнулся сбор.Крылышки подломив,АнастасияПала,Будто по темю топор,Люто забилась,Заголосила:— Ой, не надо братца!Гришенька!Ми-и-лай!(Но ее подхватили.)Сердце мое!.. —(Всё дальше и дальшеОтносилоПлач ееИ хохот ее.)И она уже не видела,Как ДеровПлатком махнул палачей артели,И в тишинеПыхтящей,Без слов,Гришке на шеюПетлю надели.И она уже не слышала:Закричал.(Мо-ол-чи!)И народ повалилНа ямину густо,Сапоги мелькнули,И хрящиСразу лопнулиС легкимХрустом.А на сеновалеУродец короткорукийЗа девкой ходил —Кобель за сукой:— Я тебе, говорит,Ленты куплю,Я тебе, говорит,Серьги куплю.Я тебя, говорит,Люблю,Меня, говорит,Не повесят,Не бойся:У мово отца —Станица за поясом.Мне пора жениться —Двадцатый год…А девка посмеиваетсяИ поет:«Заседлал Степан конягу,Попросил огня,Цигарку закуривал,Глядел на меня:— Говорила давеча,Что любишь меня?..— Ты седлай, Степан, конягу,На тебе огня,Цигарку закуривай,Не пытай меня.— Говорила давеча,А прошло два дня.— Я тебя тогда любила,А теперь прощай, —Положила тебе в сумкуМахорку и чай.Я теперь люблю другого,Прощай, не серчай!— Ты меня тогда любила,А теперь — прощай?Положила на дорогуМахорку и чай?Ну так что ж, люби другого,Прощай, не серчай! —Заседлал Степан конягу,Попросил огня,Цигарку закуривал,Глядел на меня:— Говорила ж давеча,Что любишь меня?..— Ну, на что ты, Степка,Путаешь дела?Раз такой нескладный,Взяла да ушла.Подумаешь тоже —Взяла да ушла…»11. ПЛАКАЛЬЩИЦЫ
Ты, Корнила Ильич,До самых скул,До бровейВ сырой земле потонул!Нанятые плакальщицы,Последние няниМертвого дитяти, плачут, —Вспоминают, нанятые,Об атамане.Рядят покрасившеДушу казачью,Чтобы в рай раскрылисьПошире двери,Чтобы не просыпалисьАнгелов перья.Нанятые плакальщицы,Стешка и Сашка,Шажком отступают,Стукают лбом,Бьют себя по сытымГрудям и ляжкам,Землю оглаживаютЖивотом.И Стешка,Искусная в тонкой работе,Хмурая,Не выбиваясь из сил,Крутится и крутитсяНа тонкой ноте,Будто вышиваетРозой подстил.Стешка«Расколись, береза,От сухоты,Полетите на небо,Птицы и кусты.Чтобы тебя, шашку,Сломала плеть,Чтобы тебе, смерти,Самой мереть!..»Сашка тоже складна,Тож умела, —Голос на подъемахСкрипуч,Тяжел, —Ноги расшаперив,Низко присела,Слезы, что полтины,Собирает в подол.Сашка«Чтобы подохлиТвои воры-вороги,Руки бы у них поотвалились,Головы бы у них пораскатились.Да чьи тебя руки вынянчили?Да чьи тебя груди выкормили?Да кто тебя только Жи-и-ить учил?..»Стешка«Чтобы тебе, лебедь,Столько пера,Сколько он оставилЛюдям добра.Чтобы тебе, нечисть,Столько рогов,Сколько он оставилСемье врагов.Чтобы тебе столькоБуранов, дуб,Сколько он отпробовалБабьих губ».Сашка«Сгорай, шелк-батист,Всё имушшество,Пропадай, конь, на полном скаку.Пропадай, конь, на полном скаку,Захлестнись, баржа,На полном ходу.Ты почто, смерть,Таких отбираешь?Ты почто, смерть, дубы ломаешь,А сорняк-траве расти даешь?»Стешка«Пропадает топольВ самом соку,Выпадают волосыПо волоску.Ищет тебя месяц,Ночь, в саду.Без тебя мы в темени,В холоду.Ничего-то месяцуНе найти,Закатились глазынькиДитяти».Сашка«Ты почто, смерть, совьим глазамСмотреть даешь, глядеть даешь,На сокольи глазаПятаки кладешь?»Стешка«Чтобы тебе столькоБуранов, дуб,Выбили из гребняЗаглавный зуб,Выбили из гребняЗаглавный зуб,Отрезали шашкойЗаглавный чуб.А тому бы зубуСмерть прикусить,А того бы чубаВовек не развить.Отворяйся, небо,Рассыпь снега,Замети метелямиСвово врага,Замети метелямиСвово врага,Ты раздень их, ворогов,Донага».Сашка«Он ли не былК людямЖа-а-лостлив?..»Так, две выпи,В траву уткнувЖалобой и мукойНабитый клюв,Нанятые плакальщицыВылиНа рытой лопатой,Сапогом примятой,НеотзывчивойК горестям темМогиле.А луна косыми тенями шла,Будто подымаласьСгореть дотла,Сеяла в березах густой мороз.И пену ИшимНес и нес,И тоску ИшимНес и нес,И песню — сердит — ИшимХолодилВолной, холодней удил.12. МУГОЛ
Кто разглядитЭту стужу, припевНеприютной и одинокойМетели?Как на лысых,На лисьихБуграх присмирев,Осиротевшие песниНа корточки сели.Под волчий зазыв,Под птичий свист,На сырую траву,На прелый лист,Брали дудкуИ горестноСквозь нееПропускали скупоеДыхание свое:— Ай-налайн, ай-налайн, ай-налайн…А степь навстречу —Пургой, пургой:— Ой, кайда барасен?Ой-пурмой? —А по степи навстречу —Гиблый туман:— Некерек!— Бельмейм!— Джаман, джаман!Там, на небе,Аллах богат —Из лисицСшивает закат,Посыпает башкуЗолой,Колет руки себеИглой.И певцыНа песке рябомДушат узкие шеиДомбр:— Будь ты дваждыИ триждыПроклята,Соль!И еще разБудь тыПроклята,Соль!И еще разБудь тыПроклята,Соль!Дождевую водуСосущая,Соль!НапитавшаяЗемлю и стебли,Соль!(Так слагаются песниПоследней тоски, —Не она ли,Чьи ласкиИ горести грубы,ПодставляетУпругие волчьи соски!К ним, горячим,Протянутся жадные губы.)— Будь тыКаждым рожденьемПроклята,Соль!И еще раз рожденьемПроклята,Соль!Иссушившая землюИ стебли, соль!Целовавшая рукиИ губы,Соль!(Так рождаются ветрыИ гаснут вдали,Стонет гулкое сердце землиПод ногами,Под луной!Словно счастье,Скользят ковыли,Но пески наступают,Сужаясь кругами.)— Лисий узкий след связалСердце твоеС сердцем моим!От твоей юртыК моей юртеПролетаетКоршуном дым.О! О! О!От твоей юрты!К моей юрте!(Так в безветрииСмеют озера ШуметьО морях, кочевавшихПустыней когда-то.Так, задев мимоходомНамокшую ветвь,Лисье, рыжее солнцеУходит в закаты.)— Будь ты проклятаДнями и ночью,Соль!Разлучившая руки любимых,Соль!РазлучившаяСчастье с народом,Соль!РазлучившаяЗиму и весны,Соль!* * *
И первый приехавшийГоворит:— Там,Возле Мугола,Соли нет,Крысы идутПо тем местам,И чума, чумаЗа крысами вслед.Валятся людиТам на кошму,И в глазах у нихПляшет страх:Черную байбичу —Чуму —ВыслалиНас сжигатьНа кострах!И второй приехавшийГоворит:— Тут —СольИ острый русскийСапог,А возле ДенгизаДжут, джут,И скотПодыхать от голодаЛег.До смерти осталисьОдни вершки, —Мы жить хотимИ ползем.Мы съелиДохлых коней кишкиИ пальцы свои грызем!Но караванНа длинных ногах пошелКурганами —Вверх, вниз,В желтую страну Му-у-гол,Страну пастуховДенгиз.И мелькалоВ гривах песковЧерное Кара-Коль,И оставалась далекоПозади него соль, соль.И вот ужеПервая крыса АзииНасторожила седой ус,В острых зубахХороня заразу,С глазами холодных,Быстрых бус.Бурая, важная,Пригнула плечиИ — ринулась,Темнее теней.И крысы пошлиКаравану навстречу,Лапками перебирая за ней.ЭПИЛОГ
— Над большими ветвями,Над косыми тенямиСолнце стоит.Нет Дерова!Нами убит!Солнцем украшеноНаше знамя, —Нет Деровых!Убиты нами!(Пой, Джейдосов!Недаром, недаромТы родилсяСредь пург и атак,НаседалСредь последних пожаровНа последних казаковДжатак.Он их гнал.И косматые пики,Словно клюва отмщенье, неслись,Словно молодость,В звездах и гике,Словно новоеПраво на жизнь!Он их гналПо дорогам пробитым,Смерть на смерть,По треснувшим льдамИ стрелял из винтовокПо сытым,По трусливымКазацким задам!)— Над большими ветвями,Над косыми тенямиСолнце стоит.Нет Яркова!Нами убит!Проклята кровь егоТрижды нами.Солнцем украшеноНаше знамя!(Пой, Джейдосов!Просторней просторныхВетров летнихСвободы разгон, —Не забытьЭтих горестных, черных,Убегавших к Зайсану знамен!Там, в хребтинах Зайсана, поранен,Умер, стало быть,Умер — и вся,Скулы в иней одев,Устюжанин,По-лошажьи глазами кося.Там, в Зайсане,Средь пьяных, как бредни,Перетоптанных вьюгой снеговГрузно МеньшиковСгинул последнийИ последний Хорунжий Ярков!)— Те, кто боретсяВместе с нами,Становитесь под солнце,Под наше знамя!(Пой же, пой!На тебя — человека —Смотрит издалиКаменный гнет.Революция!Ты ли — от векаИ голов и сердец пересчет?Пой, Джейтак!Ты не малый — великий,Перекраивай души и жизнь.Я приветствую грозные пики,Что за жизнью ярковской гнались!То искалиГолодные сытыхВ черном зареве смерти,В крови.И теперь, если встретишь несбитых,Не разглаживай брови — дави!)— Боевое слово,Прекрасное слово,Лучшее слово Узнали мы:РЕВОЛЮЦИЯ!1932–1933ИЗ КНИГИ «СТИХИ»
«Вся ситцевая, летняя приснись…»
Вся ситцевая, летняя приснись,Твое позабываемое имяОтыщется одно между другими.Таится в нем немеркнущая жизнь:Тень ветра в поле, запахи листвы,Предутренняя свежесть побережий,Предзорный отсвет, медленный и свежий,И долгий посвист птичьей тетивы,И темный хмель волос твоих еще.Глаза в дыму. И, если сон приснится,Я поцелую тяжкие ресницы,Как голубь пьет — легко и горячо.И, может быть, покажется мне снова,Что ты опять ко мне попалась в плен.И, как тогда, всё будет бестолково —Веселый зной загара золотого,Пушок у губ и юбка до колен.1932К ПОРТРЕТУ
Рыжий волос, весь перевитой,Пестрые глаза и юбок ситцы,Красный волос, наскоро литой,Юбок ситцы и глаза волчицы.Ты сейчас уйдешь. Огни, огни!Снег летит. Ты возвратишься, Анна.Ну, хотя бы гребень оброни,Шаль забудь на креслах, хоть взгляниПеред расставанием обманно!1932«Я тебя, моя забава…»
Я тебя, моя забава,Полюбил, — не прекословь.У меня — дурная слава,У тебя — дурная кровь.Медь в моих кудрях и пепел,Ты черна, черна, черна.Я еще ни разу не пилГлаз таких, глухих до дна,Не встречал нигде такогоПолнолунного огня.Там, у берега родного,Ждет меня моя родня:На болотной кочке филин,Три совенка, две сестры,Конь — горячим ветром взмылен,На кукане осетры,Яблоновый день со смехом,Разрумяненный, и брат,И в подбитой лисьим мехомКрасной шапке конокрад.Край мой ветреней и светел.Может быть, желаешь тыНад собой услышать ветерЯрости и простоты?Берегись, ведь ты не домаИ не в дружеском кругу.Тропы все мне здесь знакомы:Заведу и убегу.Есть в округе непутевойСвой обман и свой обвес.Только здесь затейник новый —Не ручной ученый бес.Не ясны ль мои побудки?Есть ли толк в моей родне?Вся округа дует в дудки,Помогает в ловле мне.1932«Когда-нибудь сощуришь глаз…»
Когда-нибудь сощуришь глаз,Наполненный теплынью ясной,Меня увидишь без прикрас,Не испугавшись в этот разМоей угрозы неопасной.Оправишь волосы, и вотТебе покажутся смешнымиИ хитрости мои, и имя,И улыбающийся рот.Припомнит пусть твоя ладонь,Как по лицу меня ласкала.Да, я придумывал огонь,Когда его кругом так мало.Мы, рукотворцы тьмы, огня,Тоски угадываем зрелость.Свидетельствую — ты меняОпутала, как мне хотелось.Опутала, как вьюн в цветуОпутывает тело дуба.Вот почему, должно быть, чтуИ голос твой, и простоту,И чуть задумчивые губы.И тот огонь случайный чту,Когда его кругом так мало,И не хочу, чтоб, вьюн в цвету,Ты на груди моей завяла.Всё утечет, пройдет, и вотТебе покажутся смешнымиИ хитрости мои, и имя,И улыбающийся рот,Но ты припомнишь меж другимиМеня, как птичий перелет.1932«Дорогая, я к тебе приходил…»
Дорогая, я к тебе приходил,Губы твои запрокидывал, долго пил.Что я знал и слышал? Слышал — ключ,Знал, что волос твой черен и шипуч.От дверей твоих потеряны все ключи,Губы твои прощальные горячи.Красными цветами вопит твой коверО том, что я был здесь ночью, вор,О том, что я унес отсюда тепло…Как меня, дорогая, в дороге жгло!Как мне припомнилось твое вино,Как мне привиделось твое окно!Снова я, дорогая, к тебе приходил,Губы твои запрокидывал, долго пил.1932ЕВГЕНИЯ СТЭНМАН
Осыпаются листья, Евгения Стэнман, пора мнеВспомнить вёсны и зимы, и осени вспомнить пора.Не осталось от замка Тамары камня на камне,Не хватило у осени листьев и золотого пера.Старых книг не хватило на полках, чтоб перечесть их,Будто б вовсе не существовал Майн-Рид;Та же белая пыль, та же пыльная зелень в предместьях,И еще далеко до рассвета, еще не погас и горитНа столе у тебя огонек. Фитили этих ламп обгорели,И калитки распахнуты, и не повстречаешь тебя.Неужели вчерашнее утро шумело вчера, неужелиШел вчера юго-западный ветер, в ладони трубя?Эти горькие губы так памятны мне, и похоже,Что еще не раскрыты глаза, не разомкнуты руки твои;И едва прикоснешься к прохладному золоту кожи —В самом сердце пустынного сада гремят соловьи.Осыпаются листья, Евгения Стэнман. Над нимиТо же старое небо и тот же полет облаков.Так прости, что я вспомнил твое позабытое имяИ проснулся от стука веселых твоих каблучков.Как лепетали они, когда ты мне навстречу бежала,Хохоча беспричинно, и как грохотали потомСредь тифозной весны у обросших снегами привалов,Под расстрелянным знаменем, под перекрестным огнем.Сабли накось летели и шли к нам охотно в подруги.Красногвардейские звезды не меркли в походах, а тыВсё бежала ко мне через смерть и тяжелые вьюги,Отстраняя штыки часовых и минуя посты…И в теплушке, шинелью укутавшись, слушал я снова,Как сквозь сон, сквозь снега, сквозь ресницы гремят соловьи.Мне казалось, что ты еще рядом, и понято всё с полуслова,Что еще не раскрыты глаза, не разомкнуты руки твои.Я рубил как попало, я знал, что к тебе прорубаюсь,К старым вишням, к окну и к ладоням горячим твоим,Я коня не удерживал больше, я верил, бросаясьВпереди эскадронов, — что возвращусь невредим.Я готов согласиться, что не было чаек над пеной,Ни веселой волны, что лодчонку волной не несло,Что зрачок твой казался мне чуточку меньше вселенной,Неба не было в нем — позади от бессонниц светло.Я готов согласиться с тобою, что высохла влагаНа заброшенных веслах в амбарчике нашем, и вотВесь июнь под лодчонкой ночует какой-то бродяга,Режет снасть рыболовной артели и песни поет.Осыпаются листья, Евгения Стэнман. Пора мнеВспомнить вёсны и зимы, и осени вспомнить пора.Не осталось от замка Тамары камня на камне,Не хватило у осени листьев и золотого пера.Грохоча по мостам, разрывая глухие туманы,От Сибири к Ташкенту идут и идут поезда.Через желтые зори, через пески КазахстанаВ свежем ветре экспресса ты мчалась сюда.И как ни был бы город старинный придирчив и косен, —Мы законы Республики здесь утвердим и поставим на том,Чтоб с фабричными песнями этими сладилась осень,Мы ее и в огонь, и в железо, и в камень возьмем.Но в строительном гуле без памяти, без переменыБуду слушать дыханье твое, и, как вечность назад,Опрокинется небо над нами, и рядом мгновенноЯ услышу твой смех, и твои каблучки простучат.1932ПОВЕСТВОВАНИЕ О РЕКЕ КУЛЬДЖЕ
Мы никогда не состаримся, никогда,Мы молоды, как один.О, как весела, молода вода,Толпящаяся у плотин!Мы никогда Не состаримся,Никогда —Мы молоды до седин.Над этой страной,Над зарею встаньИ взглядом пересекиПесчаный шелк — дорогую ткань.Сколько веков седел Тянь-ШаньИ сколько веков пески?Грохочут кибитки в седой пыли.Куда ты ни кинешь взор —Бычьим стадом камни леглиУ синей стужи озер.В песке и камне деревья растут,Их листья острей ножа.И, может быть, тысячу весен тутТомилась река Кульджа.В ее глубине сияла грозаИ, выкипев добела,То рыжим закатом пела в глаза,То яблонями цвела.И голову каждой своей волныМозжила о ребра скал.И, рдея из выстуженной глубины,Летел ледяной обвал.Когда ж на зареТабуны коней,Копыта в багульник врыв,Трубили,Кульджа рядилась сильней,Как будто бы Азия вся на нейСтелила свои ковры.Но пороховойДевятнадцатый год,Он был суров, огнелиц!Из батарей тяжелый полетТяжелокрылых птиц!Тогда Кульджи багровела зыбь,Глотала свинец она.И в камыше трехдюймовая выпьПротяжно пела: «В-в-ой-на!»Был прогнан в пустыню шакал и волк.И здесь сквозь песчаный шелкШел Пятой армии пятый полкИ двадцать четвертый полк.Страны тянь-шаньской каменный садОт кровиИ от знамен алел.Пятнадцать месяцев в нем подрядОктябрьский ветер гудел.Он шел с штыками наперевесДорогою Аю-Кеш,Он рвался чрез рукопожатья и чрезТревожный шепот депеш.Он падал, расстрелян, у наших ногВ колючий ржавый бурьян,Он нес махорки синий дымокИ запевал «Шарабан».Походная кухня его, дребезжа,Валилась в приречный ил.Ты помнишь его дыханье, Кульджа,И тех, кто его творил?По-разному убегали года.Верблюды — видела ты? —Вдруг перекидывались в поездаИ, грохоча, летели туда,Где перекидывались мосты.Затем здесьС штыками наперевесШли люди, валясь в траву,Чтоб снова ты чудо из всех чудесУвидела наяву.Вновь прогнан в пустынюШакал и волк.Песков разрывая шелк,Пришел и пятый стрелковый полк,И двадцать четвертый полк.Удары штыка и кирки ударНе равны ль? По пояс гол,ИмиРуководит комиссар,Который тогда их вел.И ты узнаешь, Кульджа: «Они!»Ты всплескиваешь в ладоши, и тутОни разжигают кругом огни, Смеются, песни поют.И ты узнаешь, Кульджа, — вон тот,Руками взмахнув, упал,И ты узнаешьДевятнадцатый годИ лучших его запевал!И ты узнаешьДевятнадцатый год!Высоким солнцем нагрет,Недаром Октябрьский ветер гудёт,Рокочет пятнадцать лет.Над этой страной,Над зарею встаньИ взглядом пересекиПесчаный шелк, дорогую ткань.Сколько веков седел Тянь-ШаньИ сколько веков пески?Но не остынет слово мое,И кирок не смолкнет звон.Вздымается дамб крутое литье,И взята Кульджа в бетон.Мы никогда не состаримся, никогда.Мы молоды до седин.О, как весела, молода вода,Толпящаяся у плотин!Волна — острей стального ножа —Форелью плещет у дамб —Второю молодостью КульджаГрохочет по проводам.В ауле Тыс огневее лисОгни и огни видны,Сияет в лампах аула ТысГроза ее глубины.1932ПРОГУЛКА
Зашатались деревья. Им сытая осень далаПо стаканчику водки и за бесценокИх одежду скупила. Пакгауз осенний!Где дубленые шубы листвы и стволыНа картонной подметке, и красный околышНабок сбитой фуражки, и лохмы папах,Деревянные седла и ржавые пики.Да, похоже на то, что, окончив войну,Здесь полки оставляли свое снаряженье,И кровавую марлю, и боевые знамена,И разбитые пушки! А, ворон упал!Не взорвать тишины. Проходи по хрустящим дорожкам,Пей печальнейший, сладостный воздух порыРасставания с летом. Как вянет трава —Ряд за рядом! Молчи и ступай осторожно,Бойся тронуть плакучую медь тишины.Сколько мертвого света и теплых дыханий живетВ этом сборище листьев и прелых рогатин!Вот пахнуло зверинцем. Мальчишка навстречу бежит…1932«Не знаю, близко ль, далеко ль, не знаю…»
Не знаю, близко ль, далеко ль, не знаю,В какой стране и при луне какой,Веселая, забытая, родная,Звучала ты, как песня за рекой.Мед вечеров — он горестней отравы,Глаза твои — в них пролетает дым,Что бабы в церкви — кланяются травыПеред тобой поклоном поясным.Не мной ли на слова твои простыеОтыскан будет отзвук дорогой?Так в сказках наших в воды колдовскиеНыряет гусь за золотой серьгой.Мой голос чист, он по тебе томитсяИ для тебя окидывает высь.Взмахни руками, обернись синицейИ щучьим повелением явись!1932«Я сегодня спокоен…»
Я сегодня спокоен, ты меня не тревожь,Легким, веселым шагом ходит по саду дождь,Он обрывает листья в горницах сентября.Ветер за синим морем, и далеко заря.Надо забыть о том, что нам с тобой тяжело,Надо услышать птичье вздрогнувшее крыло,Надо зари дождаться, ночь одну переждать,Феб еще не проснулся, не пробудилась мать.Легким, веселым шагом ходит по саду дождь,Утренняя по телу перебегает дрожь,Утренняя прохлада плещется у ресниц,Вот оно утро — шепот сердца и стоны птиц.1932ЯРМАРКА В КУЯНДАХ
Над степями плывут орлыОт Тобола на Каркаралы,И баранов пышны отарыПоворачивают к Атбасару.Горький ветер трясет полынь,И в полоне Долонь у дынь —Их оранжевые телаНакаляются добела,И до самого дна нагрузСладким соком своим арбуз.В этот день поет тяжелейЛошадиный горячий пах, —Полстраны, заседлав лошадей,Скачет ярмаркой в Куяндах.Сто тяжелых степных конейДиким глазом в упор косят,И бушует для них звончейЗолотая пурга овса.Сто коней разметало дых —Белой масти густой мороз,И на скрученных лбах у нихСто широких буланых звезд.Над раздольем трав и пшеницПоднимается долгий рев —Казаки из своих станицГонят в степь табуны коров.Горький ветер, жги и тумань,У алтайских предгорий стынь!Для казацких душистых баньШелестят березы листы.В этот день поет тяжелейВороной лошадиный пах, —Полстраны, заседлав лошадей,Скачет ярмаркой в Куяндах!..Пьет джигит из касэ, — вина! —Азиатскую супит бровь,На бедре его скакунаВырезное его тавро.Пьет казак из Лебяжья, — вина! —Сапоги блестят — до колен,В пышной гриве его скакунаКумачовая вьюга лент.А на седлах чекан-нарез,И станишники смотрят — во!И киргизы смеются — во!И широкий крутой заездНизко стелется над травой.Кто отстал на одном вершке,Потерял — жалей не жалей —Двадцать пять в холстяном мешке,Серебром двадцать пять рублей…Горький ветер трясет полынь,И в полоне Долонь у дынь,И баранов пышны отарыПоворачивают к Атбасару.Над степями плывут орлыОт Тобола на Каркаралы.1930ЛАГЕРЬ
Под командирами на местеКрутились лошади волчком,И в глушь березовых предместийАвтомобиль прошел бочком.Война гражданская в разгаре,И в городе нежданный гам, —Бьют пулеметы на базареПо пестрым бабам и горшкам.Красноармейцы меж домамиБегут и целятся с колен;Тяжелыми гудя крылами,Сдалась большая пушка в плен.Ее, как в ад, за рыло тянут,Но пушка пятится назад,А в это время листья вянутВ саду, похожем на закат.На сеновале под тулупомХарчевник с пулей в глотке спит,В его харчевне пар над супомТяжелым облаком висит.И вот солдаты с котелкамиВ харчевню валятся, как снег,И пьют веселыми глоткамиПохлебку эту у телег.Войне гражданской не обуза —И лошадь мертвая в траве,И рыхлое мясцо арбуза,И кровь на рваном рукаве.И кто-то уж пошел шататьсяПо улицам и под хмельком,Успела девка пошептатьсяПод бричкой с рослым латышом.И гармонист из сил последнихПоет во весь зубастый рот,И двух в пальто в овраг соседнийКонвой расстреливать ведет.1933СТАРАЯ МОСКВА
У тебя на каждый вечерХватит сказок и вранья,Ты упрятала увечьеВ рваной шубе воронья.Твой обоз, груженный стужей,Растерял колокола,Под одежею дерюжьейТы согреться не могла.Всё ж в подъездах у гостиницВновь, как триста лет назад,Кажешь розовый мизинецИ ледяный синий взгляд.Сохранился твой народец,Но теперь уж ты вовекУ скуластых богородицНе поднимешь птичьих век.Ночи глухи, песни глухи —Сколь у бога немоты!По церквам твоим старухиЧертят в воздухе кресты.Полно, полно,Ты не та ли,Что рвала куниц с плечаТак, что гаснула свеча,Бочки по полу катались,До упаду хохоча?Как пила из бочек пиво?На пиру в ладоши била?И грозилась — не затронь?И куда девалась сила —Юродивый твой огонь?Расскажи сегодня ладом,Почему конец твой лют?Почему, дыша на ладан,В погребах с мышами рядомМастера твои живут?Погляди, какая малостьОт богатств твоих осталась:Красный отсвет от пожараДа на птичьих лапах мост,Да павлиний в окнах яроКрупной розой тканый хвост.Но боюсь, что в этих кручах,В этих горестях со зла,Ты, вдобавок, нам смоглаМертвые с возов скрипучихГрудой вывалить тела.Нет, не скроешь, — их немало!Ведь подумать — средь снеговСколько все-таки пропалоИ лаптей и сапогов!И пойдут, шатаясь, мимоОт зари и дотемна…Сразу станет нелюдимаОт таких людей страна.Оттого твой бог овечий,Бог пропажи и вранья,Прячет смертные увечьяВ рваной шубе воронья.1932«У тебя ль глазищи сини…»
У тебя ль глазищи сини,Шитый пояс и серьга,Для тебя ль, лесной княгини,Даже жизнь не дорога?У тебя ли под окошкомМорок синь и розов снег,У тебя ли по дорожкамГоревым искать ночлег?Но ветра не постояльцы,Ночь глядит в окно к тебе,И в четыре свищет пальцаЛысый черт в печной трубе.И не здесь ли, без обмана,При огне, в тиши, в глуши,Спиртоносы-гулеваныДелят ночью барыши?Меньше, чем на нитке бусин,По любви пролито слез.Пей из чашки мед Марусин,Коль башку от пуль унес.Пей, табашный, хмель из чарок —Не товар, а есть цена.Принеси ты ей в подарокБашмачки из Харбина.Принеси, когда таков ты,Шелк, что снился ей во сне,Чтоб она носила кофтыСиневой под цвет весне.Рупь так рупь, чтоб падал звонокИ крутился в честь так в честь,Берегись ее, совенок,У нее волчата есть!У нее в малине губы,А глаза темны, темны,Тяжелы собачьи шубы,Вместо серег две луны.Не к тебе ль, моя награда,Горюны, ни дать ни взять,Парни из погранотрядаЗаезжают ночевать?То ли правда, то ль прибаска —Приезжают, напролетЦелу ночь по дому пляскаНа кривых ногах идет.Как тебя такой прославишь?Виноваты мы кругом:Одного себе оставишьИ забудешь о другом.До пяты распустишь косыИ вперишь глаза во тьму,И далекие покосыВдруг припомнятся ему.И когда к губам губамиТы прильнешь, смеясь, губя,Он любыми именамиНазовет в ответ тебя.1932ДОРОГА
(Отрывок из 1-й главы поэмы «Большой город»)
Далекий край, нежданно проблесниСтуденым паром первой полыньи,Июньским лугом, песней на привале,Чтоб родины далекие огниНавстречу мне, затосковав, бежали.Давайте вспомним и споем, друзья,Те горестные песни расставанья,Которые ни позабыть нельзя,Ни затушить, как юности сиянье.Друзья, давайте вспомним про дела,Про шалости веселых и безусых.Споем, споем, чтоб песня нас зажгла,Чтоб павой песня по полу прошла,Вся в ярых лентах, в росшивах и в бусах,Чтоб стукнула на счастье каблукомИ, побледнев, в окошке загрустилаПо-старому. И, всё равно о ком,Чтоб пела в трубах, кровью и ледкомОттаивала песенная сила.Есть в наших песнях старая тоскаСолдатских жен, и пахарей, и пьяниц,Пожаров шум и перезвон песка,Комарий стон, что тоньше волоска,И сговор птиц, и девушек румянец,Любовей, дружбы и людей разброд.Пускай нас снова песня заберет —Разлук не видно, не было печали.В последний раз затеем хороводВокруг того, что молодостью звали.По-разному нам было петь дано,Певучий дом наш оскудел, как улей,Не одному заказаны давноДороги к песне шашкой или пулей.Не нам глаза печалить дотемна,Мы их помянем, ладно. Выпьем, что ли!Найти башку, потерянную в поле,И зачерпнуть башкою той вина.Приятель мой, затихни и взгляни:Стоят березы в нищенской одежде,Каленый глаз, мельканье головни, —То набегают родины огниПрибоями, как набегали прежде.Ты расскажи мне, молодость, почто жМы странную испытываем дрожь,Родных дорог развертывая свиток,И почему там даже воздух схожС дыханьем матерей полузабытых?И отступили гиблые леса,И свет в окне раскрытом не затем ли,Чтоб смолк суровый шепот колеса?И то ли свет, и то ли горсть овсаЛетит во тьме, не падая на землю.Решайся же не протянуть руки.Там за окном в удушные платкиСестра твоя закутывает плечи,Так, значит, крепко детство на замкиЗапрятывает сердце человечье.Запрятывает (прошлая теплынь!Сады и ветер) сердце (а калиткаРаспахнута). О, хищная полынь,Бегущая наперерез кибитке!Но сколько их влачилось здесь в пыли —Героев наших, как они скитались,Как жизни их, как мысли их текли,Какие сны им по пути встречались!..И Александр в метелях сих плутал —О, бубны троек и копыт провал!(Ночь пролетит, подковами мерцая,В пустынный гул) — и Лермонтов их гналТак, что мешались звезды с бубенцами.Охотницкою ветряною раньюНекрасова мотал здесь тарантас.Так начиналось ты, повествованьеГлухой зари и птичьего рыданья,И только что нас проводивших глаз.На песенных туманных переправахЯ задержался только потому,Что мне еще неясно в первых главах,О чем шептать герою моему,Где он следы оставил за собою, —Не видно их — так рано и темно, —Что у него отобрано судьбою,И что — людьми, и что ему дано.Иль горсть весны и звонкий ковкий лед,(А кони ржут) и холодок разлуки,И череда веселья (поворот),И от пожатий зябнущие руки.Послушаем же карусельный ходЕго воспоминаний (утрясетТакою ночью на таких путях),Тому кибитка, может быть, виною.В просветах небо низкое, родное.Ах, эти юбки в розовых цветах,Рассыпанных — куда попало! Ах,Пшеничная прическа в два узла,Широким гребнем схваченная наспех,И скрученные, будто бы со зла,Серебряные цепи на запястьях,И золотой, чуть слышимый пушок,Чуть различимый и почти невинный,И бедра там, где стянут ремешок, —Два лебедя, и даже привкус винныйСозревших губ, которых я не смогЕще коснуться, но уже боюсьКоснуться их примятых красных ягод.………………………………………………….……………………………………………………Но слишком рано прошумят и лягутБольшие тени ветреных берез,И пробежит берестовый морозНад нами, в нас.Всё ж Настенька похожаНа розан ситцевый, как ни крути.Под юбки бы… По золоченой кожеСкользить, скользить и родинку найти.Я знаю: от ступни и до вискаЕсть много жилок, и попробуй тронь их —Сейчас же кровь проступит на ладони,И сделается тоньше волоскаТвое дыханье, и сойдет на нет.Там так темно, что отовсюду свет,Как рядом с солнцем может быть темно,Темно до звезд, тепло как в гнездах птичьих,И столько радостей, что мудрено постичь их,И не постичь их тоже мудрено.Под юбки бы. Но в юбках столько складок,Но воздух горек до того, что сладок.………………………………………………….……………………………………………………Но дядя Яша ей сказал «нельзя»,Да и к тому ж она меня боится.Ну что ж, пускай, твой дядя не дурак,Хитер он в меру, но не в этом сила…Бесстыдная, ты ароматна так,Как будто лето в травах пробродила,Как будто раздевали доголаТебя сто раз и всё же не узнали,Как ты смеешься, до чего ты зла, —Да и узнать удастся им едва ли.Ты поднялась, и волосы упали —Пшеничная прическа в два узла.Проказница, теперь понятно мне…Ты спуталась уже давно с другими.Гудящая, как тетива, под ними,Ты мечешься, безумная, во сне.Ко мне прижавшись, думаешь о них,Медовая, крутая, травяная,И, тяжесть каждого припоминая,Любого ждешь, любой тебе жених.И да простится автору, что онПодслушивал, как память шепчет это.Он сам был в Настю по уши влюблен,В рассвет озябший, в травяное лето,В кувшин с колодезною темью иВ большое небо родины, в побаски(В тех тальниковых дудках, помяни,Древесные дудели соловьиС полуночи до журавлиной пляски).Пусть будет трижды мой расценщик прав,Что нам теперь не до июньских травИ что герою моему приличнейО тракторах припомнить в этот час.Ведь было бы во много раз привычней,Ведь было бы спокойней в сотню раз.Но больше, чем страною всей, давноМашин уборочных и посевных и разныхВ стихах кудрявых, строчкой и бессвязных,Поэтами уж произведено.Я полон уваженья к тракторам,Они нас за волосы к свету тянут,Как те овсы, что вслед за ними встанут,Они теперь необходимы нам.Я сам давно у трактора учусьИ, если надо, плугом прицеплюсь,Чтоб лемеха стальными лебедямиПроплыли в черноземе наших дней,Но гул машин и теплый храп конейПо-разному овладевают нами.Пускай же сын мой будущий прочтет,Что здесь, в стране машины и колхоза,В стране войны — был птичий перелет,В моей стране существовали грозы.1933«Сначала пробежал осинник…»
Сначала пробежал осинник,Потом дубы прошли, потом,Закутавшись в овчинах синих,С размаху в бубны грянул гром.Плясал огонь в глазах саженных,А тучи стали на привал,И дождь на травах обожженныхКопытами затанцевал.Стал странен под раскрытым небомДеревьев пригнутый разбег,И всё равно как будто не был,И если был — под этим небомС землей сравнялся человек.май 1932. Лубянка. Внутренняя тюрьма«В степях немятый снег дымится…»
В степях немятый снег дымится,Но мне в метелях не пропасть, —Одену руку в рукавицуГорячую, как волчья пасть,Плечистую надену шубуИ вспомяну любовь свою,И чарку поцелуем в губыС размаху насмерть загублю.А там за крепкими сенямиЛюдей попутных сговор глух.В последний раз печное пламяОсыплет петушиный пух.Я дверь раскрою, и потянетУгаром банным, дымной тьмой…О чем глаз на глаз нынче станетКума беседовать со мной?Луну покажет из-под спуда,Иль полыньей растопит лед,Или синиц замерзших грудуИз рукава мне натрясет?1933ОДНА НОЧЬ
1
Я, у которогоНад колыбельюКоровьи мордыСклонялись мыча,Отданный ярмарочному веселью,Бивший по конуБитком сплеча,Бивший в ладони,Битый бичом,Сложные проходивший науки, —Я говорю тебе, жизнь: нипочемНе разлюблю твои жесткие руки!Я видел, как тыГолубям по веснеБросала зерноИ овес кобылам.Да здравствуютБеды, что слалаКо мнеЛюбовь к небесамИ землям постылым!Ты увела меня босиком,Нечесаного,С мокрыми глазами,Я слушался,Не вспоминал ни о ком,Я спал подВязами и возами.Так глупый чурбанБерут в топоры,Так сено вздымаютОстрые вилы.За первую затяжкуЗлой махры,За водку, которойМеня травила.Я верю, что тыЛюбила меняИ обо мнеПеклася немало,ЗадерживалаУ чужого огня,Учила хитритьИ в тюрьмы сажала;Сводила с красоткой,Сводила с ума,Дурачила так,Что пел по-щенячьи,И вслух мнеПодсказывала самаГлухое началоПесни казачьей.Ну что ж!За всё ответить готов.Да здравствует солнцеНад частоколомПодсолнушных простоволосых голов!Могучие крыльяТех петухов,Оравших над детством моимВеселым!Я, детеныш пшениц и ржи,Верю в неслыханное счастье.Ну-ка, попробуй, жизнь, отвяжиРуки моиОт своих запястий!2
И вот по дорогам, смеясь, иду,Лучшего счастьяНет на свете.ПерекликаютсяДеревья в саду,В волосы, в ушиНабивается ветер.И мир гудит,Прост и лучист.Весла блестятУ речной переправы,Трогает бровьСорвавшийся лист,Ходят волнойИюльские травы.Я ручаюсьТравой любой,Этим коровьимЛугом отлогим,Милая, дажеВстреча с тобойПроще, чем встречаС дождем в дороге,Проще, чем встречаС луной лесною,С птичьей семьей,С лисьей норой.Пахнут руки твоиВесною,Снегом,Березовою корой…А может быть, вовсеМилой нету?Вместо нее,От меня на шаг,Прячется камышовое летоВозле реки в больших шалашах.Так он жил,Кипел листвою, дышал,ВыкраивалГрешные, смертные души, —Мир, которыйМне видим стал,Который взял меняНа побегушки,Который дыханьемДышит моим,Работает моими руками.Кроме меня, онЗанят другим —Бурями, звездами, облаками.Да здравствуетГрустноглазый вол,Ронявший с губВ мою зыбку сено,И все, в комУчастье я нашел,Меня окружившиеПостепенно.Жизнь,Ты обступила кругом меня,Всеми заботамиОполчилась.Славлю тебя,Ни в чем не виня,Каждый твой бойСчитая за милость.3
Но вот наступает ночь, —КогдаБыла еще такая ж вторая,Так же умевшаяЗвезды толочь?Может быть, вспомню ее, умирая.Да, это ночь!Ночь!..Спи, моя мама.Так же тебя —Живу любя.Видишь расщерины,Волчьи ямы…Стыдно, ноЯ жалею себя.Мне ночамиВ Москве не спится.Кроме себяМне детства жаль.О, твои скромныеПлатья ситцевые,Руки, теребящиеСтарую шаль!Нет! Ни за чтоНе вернусь назад,Спи спокойно, моя дорогая.Ночь,И матери наши спят,И высоко над ними стоятЗвезды, от горестей оберегая.Но сыновьяУмней и хитрей,Слушают трубыЛюбви и боя,В покое оставивМатерей,Споры решаютМежду собою.Они обветрели,Стали мужами,А мирРазделен,Прекрасен,Весом.Есть черное знамяИ красное знамя…И красное знамя —Мы несем.Два стана плечиСомкнули плотно,И мечетсяМежду ними холуй,Боясь получитьСмерти почетныйХолодный девическийПоцелуй.4
Теперь к чертуНа кривые рогаЛетят ромашки, стихи о лете.Ты, жизнь,Прекрасна и дорогаТем, что не уместишьсяВ поэте.Нет, ты пойдешьВперед, напролом,РушитьИ строить на почвеГолой.Мир неустроен, простИ весом,Позволь мне хотьПятым быть колесомУ колесницыТвоей тяжелой.НаперекорНезрячим, глухим —Вызнано мной:Хороши иль плохи,Начисто, ровно —Всё равноВымрут стихи,Не обагренныеКровью эпохи.И поплатится головойТот, кто, решивРассудить по-божьи,Хитрой, припадочною строфойБьется у каменного подножья.Он, нанюхавшийся свободы,Муки прикидывает на безмен.Кто его нанимал в счетоводыСамой мучительнойИз перемен?И стыдно —Пока ты, прильнув к окну,Залежи чувствВ башке своей роя,Вырыдал, выгадалНочь одну —Домну пустилиВ Магнитострое.Пока ты вымеривалНа ладонь,На ощупь, на вкусЗначение мира,Здорово тамХохотал огоньИ улыбались бригадиры.5
Мы позабываем слово «страх»,Страх питаетПочву гнилую, —Смерть у насНа задних дворах,Жизнь орудует напропалую.Жизнь!Неистребимая жизнь,Влекущая этот мирЗа собою!И мы говорим:— Мгновенье, мчись,Как ленинская рукаНад толпою.Как словоИ как бессмертье его,Которые будутПожарами пыхать.И смерть теперь —Подтвержденье того,Что жизнь —Из нее единственный выход.В садах и восстаньяхПуть пролег,Веселой и грозной бурейОпетый.И нет для поэтаИных дорог,Кроме единственной в мире,Этой.И лучше быть ему запятойВ простых, как «победили»,Декретах,Чем житьПредательством и немотойПоэм, дурным дыханьемНагретых.Какой почет!Прекрасен как!Вы любите славу?Парень не промах.Вы бьетесь в падучейНа рукахПяти интеллигентныхЗнакомых.И я обижен, может быть,Я весь, как в синяках, в обидах,Нам нужно о мелочи поговорить —В складках кожиГнездящихся гнидах.6
Снова я вижу за пеленойПамяти — в детстве, за годами,Сходятся две слободы стеной,Сжав кулаки, тряся бородами.Хари хрустят, бьют сатанея,И вдруг начинаетОрать народ:— ВызвалиГладышеваЕвстигнея!Расступайся — сила идет! —И вот, заслоняяЯсный день,Плечи немыслимые топыря,Сила вымахивает через плетень,Неся кулаков пудовые гири.И вот они по носам прошлись,Ахнули мужики и кричат, рассеясь:— Евстигней Алексеич, остепенись,Остепенись, Евстигней Алексеич! —А тот налево и направоКучи нагреб: — Подходи! Убью! —Стенка такимОдна лишь забава,Таких не брали в равном бою.Таких сначала поят вином,Чтобы едва писал ногами,И выпроваживают,И за угломВалят тяжелыми батогами.Таких настигаютТемной темьюИ в переулке — под шумок —Бьют ЕвстигнешуГирькой в темяИли ножом под левый сосок.А потом в лачуге,Когда, угарен,В чашкахПошатывается самогон,Вспоминают его:«Хороший парень!»Перемигиваются: «Был силен!»Нам предательство это знакомо,Им лучший из лучшихБывает бит,Несметную силу ломит солома,И сила,Раскинув руки, лежит.Она получаетМелкую сдачу —Петли, обезьяньи руки,Ожог свинца.Я ненавижу сговор собачий,Торг вокруг головы певца!Когда соловейРязанской землиМертвые рукиСкрестил — Есенин, —Они на плечах его понесли,С ним расставались,Встав на колени.Когда он,Изведавший столько мук,Свел короткие с жизнью счеты,Они стихи писали ему,Постыдные, как плевкиИ блевота.Будет!Здесь платят большой ценойЗа каждую песню.Уходит платаНе горечью, немочью и сединой,А молодостью,Невозвратимым раскатом.Ты, революция,СухимБурь и восстанийХранящая порох,Бей, не промахиваясь, по ним,Трави их в сусличьихЭтих норах!Бей в эту подлую, падлую мреть,Томящуюся по любви дешевизне,Чтоб легче было дышать и петь,И жизнью гореть,И двигаться с жизнью!7
Ты страшенПроказы мордою львиной,Вчерашнего дняДремучий быт,Не раз я тобоюБыл опрокинутИ тяжкою лапойТвоею бит.Я слышу, как ты,Теряющий силу,За дверью роняешьПлещущий шаг.Не знаю, какУ собеседников было,А у меняЭто было так:Стоишь средьКовровотяжелыхИ вялых,И тут же рядом,Рассевшись в ряд,Глазища людейБольших и малыхВстречаютсяИ разбежаться спешат.И вроде как стыдновато немного,И вродеТебе здесь любойСовсем не нужон.Но Ксенья ПавловнаЗаводитШипящий от похоти патефон.И юбки, пахнущиеЗаграницей,Веют, комнату бороздя,И Ксенья ПавловнаТонколица,И багроволицыЕе друзья.Она прижимаетсяК этим близкимИ вверх подымаетСтерляжий рот.И ходит стриженныйПо-английскиНа деревянныхНогах фокстрот.И мужчины,Словно ухваты,ВозлеЖенщины-помела…Жизнь!Как меня занеслаСюда ты?И краснознаменцаСюда занесла?И я говорюЕму: «Слов нету,Пляшут,Но, знаете, — не по душе.У нас такоеКрасное летоИ гнутый месяцНа Иртыше,У нас тоже пляска,Только та ли?До нашихТанцоровИм далеко-о».А он отвечает:«Мы тоже плясалиНа каблуках,Но под „Яблочко“».Так пусть живут,Любовью светясь,Уведшей от бедПевца своего, —ИртышскийУщербный гнутый месяцИ «Яблочко»,Что уводило его!8
Сквозь прорези этихТемных окон,Сквозь эту куринуюУзкую клетьСамое прекраснейшее далёкоНачинает большимиВетвями шуметь.О нем возглашаютШеренги орудий,Сельскохозяйственных и боевых.О нем надрываютсяМедные грудиОркестровИ тяжких тракторов дых.О немНа подступах новой эры,Дома отцовОбрекши на слом,Поют на улицеПионеры,Красный кумачПовязав узлом.Я слышу егоВ движеньи и в смехе…Я не умеюВ поэмах врать:Я не бывалВ прокатном цехе,Я желаю в нем побывать.Я имею в песнях сноровку, —Может быть, кто-тоОт этого — в смех,Дайте, товарищи,Мне путевкуВ самый ударныйПрокатный цех.Чтоб меняКак следуетТам катали,Чтоб в работеЯ стал нужон,Чтобы песнь родилась —Не та ли,Для которойЯ был рожден?1933Стихотворения и поэмы, не включенные в прижизненные сборники
«Распрощалися с зимнею стуженькой…»
Распрощалися с зимнею стуженькой.Раньше солнцем алеет восток.Чаще стал с сизокрылой подруженькойНад окном ворковать голубок…Вечерами прохладными, нежнымиВдоль по улице взбухших снеговАккуратные, в меру прилежные,Ходят пары немых школяров.Впрочем, что я, совсем не немые,Только тихо они говорят,Разве можно в минуты такиеСлово теплое им удержать?..«Я люблю Вас любовью безбрежною!»И откуда берутся слова?«Эти песни, гульливо-мятежные,Золотая напела весна!»«Дай-ка личико мне белоснежное,Без любви ты увянешь цветком.Наша сказка, мечта наша нежнаяПусть промчится чарующим сном!»Дальше? — Дальше по-новому старое.Дальше? — Дальше расскажет весна.Дальше — знают лишь оченьки карие,Да бездонные ночи глаза!26 марта 1926 г. Павлодар«Как этот год, еще пройдут года…»
Как этот год, еще пройдут года,Растают в сумерках тревожные вопросы…Не суждено мне, видно, расплетатьТвои тяжелые и золотые косы.Еще не раз туманная лунаВ глазах зажжется отблеском зеленым.Еще не раз, еще не раз онаПошевелит и высеребрит клены.Желтоволосая завянет голова,Умолкнут нежные, немые разговоры.Я выдумаю тихие словаПро ночь любви и голубые шторы.И это так. Когда-нибудь потомМне лунный хмель совсем не отоснится,И будет он последним серебромНа плечи старые и в душу виться.И вот сейчас готов расслышать яВ осенних скрипках звучных и мятежных,Что ты опять, как не было, мояИ руки у тебя задумчивы и нежны……Как этот год, еще пройдут года,Растают в сумерках тревожные вопросы…Не суждено мне, видно, расплетатьТвои тяжелые и золотые косы.Весна 1926«Незаметным подкрался вечер…»
Незаметным подкрался вечер,Словно кошка к добыче,Темных кварталов плечиВ мутном сумраке вычертил.Бухта дрожит неясно.Шуршат, разбиваясь, всплёски.На западе темно-краснойПротянулся закат полоской.А там, где сырого туманаЕще не задернуты шторы,К шумящему океануУплывают синие горы.Кустами яблонь весеннихПаруса раздувает ветер.Длинные шаткие тениЛапами в небо метят.Октябрь 1926 Владивосток.БУХТА
Бухта тихая до дна напоенаЛунными, иглистыми лучами,И от этого, мне кажется, — онаВздрагивает синими плечами.Белым шарфом пена под веслом,Темной шалью небо надо мною…Ну о чем еще, скажи, о чемМожно петь под этою луною?Хоть проси меня, хоть не просиВзглядом и рукой усталой,Всё равно не хватит сил,Чтобы эта песня замолчала.Всё равно в расцвеченный узорЗвезды бусами стеклянными упали…Этот неба шелковый ковер,Ты скажи, не в Персии ли ткали?И признайся мне, что хорошоВот таким, без шума и ошибок,Задевать лицом за лунный шелкИ купаться в золоте улыбок.Знаешь, мне хотелось, чтоб душаУтонула в небе или в мореТак, чтоб можно было вовсе не дышать,Растворившись без следа в просторе.Так, чтоб всё растаяло, ушло,Как вот эти голубые тени…..Не торопится тяжелое веслоВоду возле борта вспенить…Бухта тихая до дна напоенаЛунными, иглистыми лучами,И от этого, мне кажется, — онаВздрагивает синими плечами.Октябрь 1926 Владивосток.РЮРИКУ ИВНЕВУ
Прощай, прощай, прости, Владивосток.Прощай, мой друг, задумчивый и нежный…Вот кинут я, как сорванный цветок,В простор полей, овеянных и снежных.Ты проводил и обласкал меня,Как сына, наделил советом.В невзгодье, в мрак, иль на рассвете дня —Я не забуду никогда об этом!Я не хочу на прожитое выть, —Но жду зарю совсем, совсем иную,Я не склоню мятежной головыИ даром не отдам льняную!Прощай, мой друг! Прощай, прощай, поэт.Я по душе киргиз с раскосыми глазами.Вот потому и искренен привет,Вот потому слова — про многое сказали.Прощай, мой друг! Еще последний взгляд.Туман тревожно мысли перепутал.В окне мелькают белые поля,В уме мелькают смятые минуты…18 декабря 1926 Владивосток — ХабаровскТАМ, ГДЕ ТЕЧЕТ ИРТЫШ
Под солнцем хорошо виднаУ берегов цветная галька.Свой гребень подняла волнаКрылом нацелившейся чайки.Шумят листвою тальники,Но справиться с собой не в силеНа неокрепшие пескиГустые космы распустили.Ой, звонок на ветру Иртыш!На поворотах волны гибки.В протоках медленных камышЗеленые качает зыбки…Здесь в сорок лет не перебитьОт корма ожиревшей птицы,И от Алтая до ОбиКазачьи тянутся станицы.По тем становищам рекиНе выжжены былые нравы,Буянят часто казаки,Не зная никакой управы.Старинным праздником блинов,Известной масленицей пряной,Здесь перегон не одногоРоняет помертвелым с санок.И на отцовских лошадяхМальчишек озорные шайкиСъезжаются. И не шутяЗамахиваются нагайкой.Не в меру здесь сердца стучат,Не в меру здесь и любят люди,Под тонкой кофтой у девчатК четырнадцати набухают груди.Ой, звонок на ветру Иртыш!На поворотах волны гибки,Под этим ветром не остытьЛица рыбацкого улыбке.Вода под веслами кипит,Над головою — лентой птицы.От гор Алтая до Оби —Казачьей вольницы станицы.1927РЫБАКИ
Очень груб он, житель приозерныйСивоусый, кряжистый рыбак.Крючья рук — широких и проворных —И цигарка длинная в зубах.Ездит в город он за солью и за хлебом,За кирпичным чаем и крупой.И по праздникам расчесывает гребнемВолосы на голове в пробор.На вечерках, разомлев, в угареПьет из чашки самогонный спиртИ потом на неуклюжих нарахДо рассвета непробудно спит…Рыбаки — известные буяны,Это знает весь Зайсан, —Словно птицы — бабьи сарафаны,Как пойдут по горенке плясать.В темных сенцах, где разложен невод,Как закружит, зашумит гульба,С хрустом жмут ширококостных девокИ грудастых, мягкотелых баб.Пьяные рыбацкие артели —Ярые охотники до драк.Не стерпеть, коли наметит в челюстьВолосатый, жилистый кулак.И недаром по окрестным селамСтарики на лавочках ворчат:«Срам какой-от… Озорная голыдьПерепортила кругом девчат!»Каждый день раскидывают сети,Каждый день корзины полны рыб.Здесь по-взрослому серьезны детиИ по-детски взрослые хитры.Но слова раскачивают мерноЗа столом, когда идет дележ,Потому, что знают все, наверно,Что у каждого семья и нож.Горячащее, как корень женьшень,Здесь немудро спрятанное зло.И молитвы суеверных женщин —За хороший ветер и улов.В час, когда вонзаются, как когти,Зоревые, ранние огни,Сапоги пахучим мажет дегтемИ затягивает у колен ремни.…Вместе с лодкой движется работа,Остроносое блестит весло.У шестов высоких переметовМного пятен солнечных легло.Вдалеке сиренево и сине…При безветрии Зайсан красив.И в зеленой вымокшей корзинеШевелятся жирные язи.К камышовым, водяным просторамОн мальчишкою еще привык.Ишь, как руки двигаются скороЗа дрожаньем тонкой бечевы!…А ночью неуклюжею лапой,Привыкшей лишь к грузу сетей,Ищет женщину, рыбьим запахомПропитанную до костей.……………………………………………..Освещенная бледным светом,Протянувшаяся к горизонту ширь,И звезды — золотыми монетамиРассыпанные в камыши,И луна — словно желтый гребень,Запутавшийся в волосах.…Спит таким спокойным и древнимЗатаивший звонкость Зайсан.1927«Всё так же мирен листьев тихий шум…»
Всё так же мирен листьев тихий шум,И так же вечер голубой беспечен,Но я сегодня полон новых дум,Да, новых дум я полон в этот вечер.И в сумраке слова мои звенят —К покою мне уж не вернуться скоро.И окровавленным упал закатВ цветном дыму вечернего простора.Моя Республика, любимая страна,Раскинутая у закатов,Всего себя тебе отдам сполна,Всего себя, ни капельки не спрятав.Пусть жизнь глядит холодною порой,Пусть жизнь глядит порой такою злою,Огонь во мне, затепленный тобой,Не затушу и от людей не скрою.И не пройду я отвернувшись, нет,Вот этих лет волнующихся — мимо.Мне электрический веселый светЛюбезнее очей любимой.Я не хочу и не могу молчать,Я не хочу остаться постояльцем,Когда к Республике протягивают пальцы,Чтоб их на горле повернее сжать.Республика, я одного прошу:Пусти меня в ряды простым солдатом…Замолк деревьев переливный шум,Утих разлив багряного заката.Но нет вокруг спокойствия и сна.Угрюмо небо надо мной темнеет,Всё настороженнее тишина,И цепи туч очерчены яснее.1927«Алой искрой брызгал закат…»
Алой искрой брызгал закат…В спину ветер вечерний дул…Уходил в голубеющий скатПризакрытый холмами аул.Незаметной пробитой тропойЗагорелый солнцем малайТихо шел и свистел губой…Я ему приподнял малахай.Улыбнулся, крикнул: «Аман!»Он ответил, смеясь глазами…Над широкой степью туманГолубыми капал слезами…Солнца свет багровый иссяк,И едва полыхали огни…Собирали в подолы кизякМолодые девки в степи.Мимо, чуть не бегом, табунТонкорогих, тощих коровГнали парни за пестрый бурун…Пахло свежестью снов……Мне хотелось вернуться назад…В спину ветер вечерний дул —Уходил в голубеющий скатПризакрытый холмами аул.1927ПИСЬМО
Месяц чайкой острокрылой кружит,И река, зажатая песком,Всё темнее, медленней и ужеОтливает старым серебром.Лодка тихо въехала в протокуМимо умолкающих осин, —Здесь камыш, набухший и высокий,Ловит нити лунных паутин.На ресницы той же паутинойЛунное сияние легло.Ты смеешься, высоко закинувРуку с легким, блещущим веслом.Вспомнить то, что я давно утратил,Почему-то захотелось вдруг…Что теперь поешь ты на закате,Мой далекий темноглазый друг?Расскажи хорошими словами(Я люблю знакомый, тихий звук),Ну, кому ты даришь вечерамиВсю задумчивость и нежность рук?Те часы, что провела со мною,Дорогая, позабыть спеши.Знаю, снова лодка под луноюВ ночь с другим увозит в камыши.И другому в волосы нежнееЗаплетаешь ласки ты, любя…Дорогая, хочешь, чтоб тебе яРассказал сегодня про себя?Здесь живу я вовсе не случайно —Эта жизнь для сердца дорога…Я уж больше не вздыхаю тайноО родных зеленых берегах.Я давно пропел свое прощанье,И обратно не вернуться мне,Лишь порой летят воспоминаньяВ дальний край, как гуси по весне.И хоть я бываю здесь обижен,Хоть и сердце бьется невпопад, —Мне не жаль, что больше не увижуДряхлый дом и тихий палисад.В нашем старом палисаде тесно,И тесна ссутуленная клеть.Суждено мне неуемной песнейВ этом мире новом прозвенеть…Только часто здесь за лживым словомСторожит припрятанный удар,Только много их, что жизнь готовыПеределать на сплошной базар.По указке петь не буду сроду, —Лучше уж навеки замолчать.Не хочу, чтобы какой-то РодовМне указывал, про что писать.Чудаки! Заставить ли поэта,Если он — действительно поэт,Петь по тезисам и по анкетам,Петь от тезисов и от анкет.Чудаки! Поэтов разве учат, —Пусть свободней будет бег пера!..Дорогая, я тебе наскучил?Я кончаю. Ухожу. Пора.Голубеют степи на закате,А в воде брусничный плещет цвет,И восток, девчонкой в синем платье,Рассыпает пригоршни монет.Вижу: мной любимая когда-то,Может быть, любимая сейчас,Вся в лучах упавшего заката,На обрыв песчаный забралась.Хорошо с подъятыми рукамиВдруг остановиться, не дыша,Над одетыми в туман песками,Над теченьем быстрым Иртыша.1927ПЕСНЯ ОБ УБИТОМ
То было там, в моей стране далекой,Где синим вечером осой звенит июль.Хранит под сердцем тополь одинокийСвинец давно уже остывших пуль.Пыль на дороге с ветреным закатомПрозрачна, золотиста и легка.Вот здесь в последний путь когда-тоРасстреливать вели большевика.Овраг глубок, зарос зеленым талом,Ручей во мху шипучий, как вино…Он подошел спокойный и усталыйИ прислонился к тополю спиной.И вот теперь в моей стране далекой,Где синим вечером звенит июль,Хранит под сердцем тополь одинокийСвинец давно уже остывших пуль.И в час, когда с любимою встречалисьВ последний раз под лунною листвой,Я ей шепнул в узор широкой шали,Я ей шепнул: «Любимая, постой!Мне нежных слов сейчас не говори ты,Сейчас куда пристойней помолчать.Ты слышишь, тополь песню об убитомПоет листвой под тихий звон ручья?Ты видишь, там — и медленно и тугоСвивает кольца голубые дым?Давай же вместе с закадычным другомИ мы с тобой немного погрустим!»Высокий полог в звезды пышно выткан,Спокойно всё над нитями дорог.Любимую я проводил к калитке —Свою печаль я проводить не мог.1927ВСТУПЛЕНИЕ К ПОЭМЕ «ШАМАНЬЯ ПЛЯСКА»
Моя страна, мы встретились опять.Хранишь ты прежнюю угрюмую дремучесть,Но я давно уж начал понимать,Что ждет тебя совсем иная участь.Пускай летят в костер твоей зариТвоей тайги смолистые поленья,Пришельцам ты покорно подариПустынных рек холодное кипенье.Шуми, шуми, угрюмый хвойный край!..Ковер шафранный расстелила осень.Смелее, ветер, песню начинай,Перебирая струны сосен.Чисты от туч, нависли небесаНад одиночеством твоих селений…Бегут на север синие леса,Бегут на север дикие олени.Но даже там, где лег спокойно лед,Где ночь тиха, что коршун над добычей,Крылатых нарт стремительный полетЧего-то неустанно ищет.И на брусничный ветреный закатТоскуют долго древние урманы…В последний раз над головой подъятШирокий бубен старого шамана!1927ПАЛИСАД
Я вздыхаю глубоко и редко —Воздух здесь ядреней и вольней.Кареглазая моя соседкаВ поводу ведет поить коней.Уговаривать меня не надо:Задевая ветки тополей,Тороплюся я из палисадаПробежать по улице за ней.Лошадиные спокойны спины,И за ними не видна она.У поваленной гнилой лесиныВозле яра я ее догнал.Берегов приподнятые плечиНе сгорбатили еще года,У копыт колышется и плещетРозовая, сонная вода…Я сказал: «Здесь чудная погодаИ закаты ярче и пышней».Я спросил: «Ты выйдешь за ворота,Как поставишь к яслям лошадей?»Говорил о свежести улыбок,О родном и близком Иртыше,Слышно было, как большие рыбыГромко плавились у камышей.Резвый ветер маленьким котенкомУ ворот в траве попрыгать рад.Проводил соседку я тихонькоВ мой густой зеленый палисад.Быстро ночи катятся в июле,Затерялися в листве слова.Над песками опустелых улиц,Расползаясь, тает синева.Близость тонких загорелых пальцев,Теплота порозовевших щек!…На траву отброшенным осталсяПозабытый ситцевый платок.15 июля 1927ГОЛУБИ
Было небо вдосталь черным,Стало небо голубей,Привезла весна на двор намПолный короб голубей.Полный короб разнокрылый —Детства, радостной родни,Неразборчивой и милойПолный короб воркотни.Приложил я к прутьям ухо —Весел стал, а был угрюм,Моего коснулся слухаОжиданья душный шум. Крышку прочь! Любовью тая,Что наделала рука!Облачком гудящим стаяПолетела в облака.1927 ПавлодарПО ИРТЫШУ
Ветрено. И мертвой качкойНас Иртыш попотчевать готов.Круглобедрые казачкиПромелькнули взмахами платков.А колеса биться не устали,И клубится у бортов река,И испуганной гусиной стаейУбегают волны к тальникам.Жизнь здесь тесто круто замесила,На улогах солнечной земли,На песчаном прибережном илеЗдесь рождались люди и росли.Здесь под вечер говорливы птицыНад притихшим, гулким Иртышом.Вот простую девку из станицыПолюбить мне было б хорошо.Я б легко встречал ее улыбкиПод журчанье легкого весла,Шею мне со смехом, гибко,Смуглою б рукою обняла.На ночевки в голубые степиЯ гонял бы косяки коней,На ночевках при июльском летеЯ грустил бы песнями о ней.Только мне, я это твердо знаю,Не пасти уже в степи коня,И простая девушка такаяНе полюбит никогда меня.Вновь расстанусь с этими местами,Отшумит и отзвенит река.Вспуганной гусиной стаейУбегают волны к тальникам.1927«Вы просите стихов? Вчера цыганка пела…»
Вы просите стихов? Вчера цыганка пелаПро то, что жизнь — случайность и обман,Про женщину, которая сумелаУйти с толпой кочующих цыган.Цветная шаль передо мной упала,Как степь, наряженная сентябрем.Я загрустил нечаянно о том,Что здесь цветов и воздуха так мало.Вы просите стихов? Хорошая Мальвина,Но что за прок в двадцатый разВас срифмовать с какой-нибудь картинойИли назвать Мадонной Вас!Постойте, милая, — вот разбредемся все мы.Добуду воздуха я и цветов,Преподнесу Вам целую поэмуИ множество лирических стихов.1927НА ВОЛЮ
День догорал, и свет закатныйСливался с бледной синевой.Молчит тайга… И лишь раскатныйРвет тишину протяжный вой…Каймою прихотно-узорной,Тропы взрывая снежный шелк,К поляне ступью осторожнойИдет с капканом бурый волк…Он то свернется темным клубом, —И огласится воем даль,То вдруг свирепо белым зубомГрызет и лижет кровь и сталь…И вот то рык, то лязг железный,Во мраке ночи — острый взор…Подавлен страхом дух мятежный,И вою зверя внемлет бор…Тревога больно сердце сжала,Впивался в лапу враг стальной…И эхо жалобно хлесталоПо падям звонкою волной…Оленьи грезились угонки,Простор тайги, семья волков,Мороз утрами хрустно-звонкий,В чаще надежный темный кров…И, взвыв, рванулся — нету боли,Он с лапою… отгрыз капкан…В душе сполохом жажда воли,А в голове — огонь, туман…Метнулся в дебри, тихий шорохИ вой тревожный в далях смолкИ потонул в родных просторахДобывший кровью волю волк…1927НА СЕВЕРЕ
Где ветер, врываясь в разрезы извилин,Расколотым льдом начинает звенеть,Там дружно под яркими звездами жилиСеребряный Север и белый медведь. Издревле у Севера было во властиИграть табунами расколотых глыб,Медведь же хватал опененною пастьюИ грыз на снегу замерзающих рыб.Но каждого в сердце ударит потеря,И каждый для подвигов разных рожден.Тихонько подкрался к дремавшему зверюИ вскинул, прицелясь, охотник ружье.И зверь зашатался под вспыхнувший грохот…И терпкая вязь пузырилась у губ,Когда, пораженный свинцовым горохом,Беду он чертил на подталом снегу.Ударилась морда покорно и тупо.И пенились звезды, во мгле замелькав,Когда над лохматым распластанным трупомГолодную морду поднял волкодав.Ночь тихо склонилась к его изголовью,Раздробленным льдом переставши звенеть.И были обрызганы черною кровьюСеребряный Север и белый медведь.1928СИБИРЬ
Сибирь, настанет ли такое,Придет ли день и год, когдаВдруг зашумят, уставши от покоя,В бетон наряженные города?Я уж давно и навсегда бродяга.Но верю крепко: повернется жизнь,И средь тайги сибирские ЧикагоДо облаков поднимут этажи.Плывут и падают высокие закатыИ плавят краски на зеленом льду.Трясет рогами вспуганный сохатыйИ громко фыркает, почуявши беду.Всё дальше вглубь теперь уходят звери,Но не уйти им от своей судьбы.И старожилы больше уж не верятВ давно пропетую и каторжную быль.Теперь иные подвиги и вкусы.Моя страна, спеши сменить скорейТе бусыИз клыков зверей —На электрические бусы!..1928АЗИАТ
Ты смотришь здесь совсем чужим,Недаром бровь тугую супишь.Ни за какой большой калымТы этой женщины не купишь.Хоть волос русый у меня,Но мы с тобой во многом схожи:Во весь опор пустив коня,Схватить земли смогу я тоже.Я рос среди твоих степей,И я, как ты, такой же гибкий.Но не для нас цветут у нейВ губах подкрашенных улыбки.Вот погоди, — другой придет,Он знает разные манерыИ вместе с нею осмеетСтепных, угрюмых кавалеров.И этот узел кос тугойСегодня ж, может быть, под вечерНе ты, не я, а тот, другойРаспустит бережно на плечи.Встаешь, глазами засверкав,Дрожа от близости добычи.И вижу я, как свой арканУ пояса напрасно ищешь.Здесь люди чтут иной законИ счастье ловят не арканом!………………………………………………По гривам ветреных песковПройдут на север караваны.Над пестрою кошмой степейЗаря поднимет бубен алый.Где ветер плещет гибким талом,Мы оседлаем лошадей.Дорога гулко зазвенит,Горячий воздух в ноздри хлынет,Спокойно лягут у копытПахучие поля полыни.И там, в предгории Алтая,Мы будем гости в самый раз.Степная девушка простаяВ родном ауле встретит нас.И в час, когда падут туманыШирококрылой стаей вниз,Мы будем пить густой и пьяныйВ мешках бушующий кумыс.1928ВОДНИК
Качают над водою сходниРубах цветные паруса,Мой друг — угрюмый, старый водник —Рукой проводит по усам.И вижу я (хоть тень акацийСовсем заволокла крыльцо) —Легли двенадцать навигацийЕму загаром на лицо.Он скажет: «Пошатались прежде…Я знаю этот водный путь…»Просвечивает сквозь одеждуТатуированная грудь.Пока огней он не потушитВ глуби своих зеленых глаз,Я буду долго, чутко слушатьУже знакомый мне рассказ.И мимо нас с баржою длинной,Волны разрезав сизый жир,Пройдет сторонкою старинный,Неповоротливый буксир.1928ПАРОХОД
Устал, пароход… Колеса вертишьТы медленнее и реже.Грузно режешь быстрый Иртыш,Воду зеленую режешь.Если бы ветер сильней и лютей —Ты закачался под валом быИ закружил бы сейчас людейУ прутьев высокой палубы.Но воды спокойны, и пристань — вон,Такая босая и пестрая!А ну-ка, давай залезай в загонНапротив песчаного острова!Боком, боком — с тяжелым храпом,Боком, боком — к изогнутым трапам!Как белый горячий конь После больших погонь.Тише и тише… Команда: «Стоп!»Взнуздан крепко канатной уздой.И не успела с соседних песковЕще убежать волна —Быстрым потоком людских головПристань уже полна.Радость встреч тебе далека!Ты деловито открыл бока.Вот, зажимая горячий дых,Ты принимаешь в пузо пуды……Быстро огни опрокинулись в воду,И закачался протяжный сигнал.Если прибавишь до полного ходу —Шибче у берега стукнется вал…1928ПУШКИН
Предупреждение? Судьба? Ошибка? — Вздор!Но недовольство тонко смыла мгла…Приспущенные флаги шторИ взмах копыт во тьму из-за угла.И острый полоз взрезал спелый снег,Закат упал сквозь роспись ярких дуг.Поспешливо придумать сквозь разбег,Что где-то ждет далекий нежный друг…Вот здесь встречал, в толпе других, не раз…И вдруг его в упор остановилПростой вопрос, должно быть, темных глазИ кисть руки у выгнутых перил.Конечно, так! Он нежность не увез!И санки вдруг на крыльях глубины,И в голубом церемониале звезд —Насмешливый полупоклон луны.И санки вкось. А запад ярко хмур.Сквозь тихий смех: — Какой невольный час…Даль зеркала и пестрый праздник дурИ дураков. Не правда ли, Данзас?Усталый снег разрезан мерзлой веткой,Пар от коней. — Нельзя ли поскорей… —И ветер развевает меткоТрефовый локон сумрачных кудрей.Туман плывет седеющий и серый,Поляна поднята в кустарнике, как щит.И на отмеренные барьерыОтброшены небрежные плащи.Рука живет в тугих тисках перчатки,Но мертвой костью простучало: Нет!И жжет ладонь горячей рукояткойС наивным клювом длинный пистолет.Последний знак… Судьба? Ошибка? — Вздор!Раздумья нет. Пусть набегает мгла.Вдруг подойти и выстрелить в упорВ граненый звон зеленого стекла.И темный миг знакомых юных глаз,Который вдруг его остановил…— Вы приготовились? …И дорогая… — Раз!У тонких и изогнутых перил.Ведь перепутались вдруг, вспомнившись, слова,Которые он вспомнил и забыл.— Вы приготовились?.. …То нежность, что ли? — Два!У стынущих, причудливых перил —Вот в эту тьму багровую смотри!Ты в этом мире чувствовал и жил.…Бег санок легких, прозвеневших… — Три!У ускользающих, остынувших перил.………………………………………………….Пустынна ночь. И лунно вьется снег.Нем горизонт. (В глуби своей укрой!)Усталых санок ровно сдержан бег,А сквозь бинты накрапывает кровь.1928ДОРОГОМУ НИКОЛАЮ ИВАНОВИЧУ АНОВУ
Ты предлагаешь нам странствоватьС запада багряного на синий восток.Но не лягут дальние пространстваПокорными у наших ног.Как в лихорадке кинематографических кадров,Мы не закружимся в вихре минут.Признайся, ведь мы не похожи на конквистадоров,Завоевывающих страну.Ночь в сумерках — словно дама в котиках —Придет. И, исчерпанные до дна,Мы, наверно, нашу экзотикуПерекрасим в другие тона.С детства мило нам всё голубоеИ пшеничных просторов звень…Мы смешными покажемся — ковбоиИз сибирских глухих деревень.Всем нам дорог сердец огонь,Но не будет ли всё по-старому,Если сменим мы нашу гармоньНа мексиканскую гитару?..Ты сулишь нам просторы Атлантики,Ну, а мы в дыму папиросБудем думать о старой романтикеЗолотых на ветру берез.И разве буйство зашумит по-иному,Если россов затянут в притонИ дадут по бутылке рому,А не чашками самогон?И когда, проплывая мимо,Ночь поднимет Южный Крест,Мы загрустим вдруг о наших любимыхИз родных оставленных мест.Вот тогда и будет похоже,Что, оторванные от земли,С журавлями летим мы и тожеКурлыкаем, как журавли.И в июньское утро раноМы постучим у твоих дверей,Закричим: «Николай Иванович Анов,Принимай дорогих гостей!»29 августа 1928ОСЕНЬ
Пролетает осень птицей,Золотые перья уронив,Где недавно зреющей пшеницыВ свежем ветреБушевал разлив.Вечером осенним,Мягким, звонким,У тесовых у воротСобирают парни и девчонкиДеревенский пестрый хоровод.Не клонись, береза, вниз печально…И в тоске о прошлом не звени…— Словно в бусы,Старая читальняНарядилась в яркие огни.Точно чует, что придут к ней скоро,Закричат:— Старушка, принимайТех, кому дарят просторыСолнечный, богатый урожай.Слышишь ты: колосьями пшеницыЗазвенел нашПесенный разлив…Пролетает осень птицей,Золотые перья уронив.1928«Глазами рыбьими поверья…»
Глазами рыбьими поверьяЕще глядит страна моя,Красны и свежи рыбьи перья,Не гаснет рыбья чешуя.И в гнущихся к воде ракитахЛикует голос травяной —То трубами полков разбитых,То балалаечной струной.Я верю — не безноги ели,Дорога с облаком сошлась,И живы чудища доселе —И птица-гусь, и рыба-язь.1928 ОмскОХОТНИЧЬЯ ПЕСНЬ
Зверя сначала надо гнатьЧерез сугроб в сугроб.Нужно уметь в сети сплетатьНити звериных троп.Зверя сначала надо гнать,Чтоб пал заморен, и потомНачал седые снега лизатьРозовым языком.Рыжим пламенем, если — лиса,Веткою кедра, если — волк,Чтоб пробовал пули кусать,Целя зубов защелк.Но если княжен зверь и усат,Если он шкурою полосат,Значит, спустился знатный ворС самых вершин Захинганских гор.Будь осторожен! Зверь велик,Он приготовил свой рыжий клык,Не побежит от тебя, как те,Верен удар голубых когтей.Старым удодом кричит заря.В пестрый лоб посылай заряд,Пусть не солжет под рукой курок,Цель под лопатку, чтоб зверь полег.Сучья кустарников злы и остры,Братья твои разжигают костры,Братья встречают тебя на заре,Злой и седой победитель зверей.Песней старинной шумят снега.Пади. Болота. Черна тайга.1929«Я опьянен неведомым азартом…»
Я опьянен неведомым азартом,Сижу в кругу таких же игроков.Судьба тасует розовые картыПредательского крапа вечеров.Мы не устанем за удачей гнаться,Но уж давно размерен каждый ход:Всем предназначено равно нам проиграться,И в выигрыше будет — банкомет.О, дорогая! Ты поймешь, конечно,Вот почему, хоть властвует азарт,В кругу других играю так беспечноИ не роняю шелестящих карт.1929СОНЕТ
«Суровый Дант не презирал сонета,В нем жар любви Петрарка изливал…»А я брожу с сонетами по свету,И мой ночлег — случайный сеновал.На сеновале — травяное лето,Луны печальной розовый овал.Ботинки я в скитаньях истоптал,Они лежат под головой поэта.Привет тебе, гостеприимный кров,Где тихий хруст и чавканье коровИ неожидан окрик петушиный…Зане я здесь устроился, как граф!И лишь боюсь, что на заре, прогнав,Меня хозяин взбрызнет матерщиной.1929МЯСНИКИ
Сквозь сосну половиц прорастает трава,Подымая зеленое шумное пламя,И теленка отрубленная голова,На ладонях качаясь, поводит глазами.Черствый камень осыпан в базарных рядах,Терпкий запах плывет из раскрытых отдушин,На изогнутых в клювы тяжелых крюкахМясники пеленают багровые туши.И, собравшись из выжженных известью ям,Мертвоглазые псы, у порога залаяв,Подползают, урча, к беспощадным ногамПерепачканных в сале и желчи хозяев.Так, голодные морды свои положив,До заката в пыли обессилят собаки,Мясники засмеются и вытрут ножиО бараньи сановные пышные баки.…Зажигает топор первобытный огонь,Полки шарит березою пахнущий веник,Опускается глухо крутая ладоньНа курганную медь пересчитанных денег.В палисадах шиповника сыплется цвет,Как подбитых гусынь покрасневшие перья…Главный мастер сурово прикажет: «Валет!» —И рябую колоду отдаст подмастерьям.Рядом дочери белое кружево ткут,И сквозь скучные отсветы длинных иголок,Сквозь содвинутый тесно звериный уютИм мерещится свадебный, яблочный полог.Ставит старый мясник без ошибки на треф,Возле окон шатаясь, горланят гуляки.И у ям, от голодной тоски одурев,Длинным воем закат провожают собаки.1929БАХЧА ПОД СЕМИПАЛАТИНСКОМ
Змеи щурят глаза на песке перегретом,Тополя опадают. Но в травах густыхТяжело поднимаются жарким рассветомПерезревшие солнца обветренных тыкв.В них накопленной силы таится обуза —Плодородьем добротным покой нагружен,И изранено спелое сердце арбузаБеспощадным и острым казацким ножом.Здесь гортанная песня к закату нахлынет,Чтоб смолкающей бабочкой биться в ушах,И мешается запах последней полыниС терпким запахом меда в горбатых ковшах.Третий день беркута уплывают в туманыИ степные кибитки летят, грохоча.Перехлестнута звонкою лентой бурьяна,Первобытною силой взбухает бахча.Соляною корою примяты равнины,Но в подсолнухи вытканный пестрый ковер,Засияв, расстелила в степях УкраинаУ глухих берегов пересохших озер!Наклонись и прислушайся к дальним подковам,Посмотри — как распластано небо пустынь…Отогрета ладонь в шалаше камышовомЗолотою корою веснушчатых дынь.Опускается вечер. И видно отсюда,Как у древних колодцев блестят валуныИ, глазами сверкая, вздымают верблюдыОдичавшие морды до самой луны.1929«Затерян след в степи солончаковой…»
Затерян след в степи солончаковой,Но приглядись — на шее скакунаВ тугой и тонкой кладнице шевровойСтаринные зашиты письмена.Звенит печаль под острою подковой,Резьба стремян узорна и темна…Здесь над тобой в пыли многовековойПоднимется курганная луна.Просторен бег гнедого иноходца.Прислушайся! Как мерно сердце бьетсяСтепной страны, раскинувшейся тут,Как облака тяжелые плывутНад пестрою юртою у колодца.Кричит верблюд. И кони воду пьют.1929БАЛЛАДА О ДЖОНЕ
Ио-хо-хо! Ящик с мертвецом
И бочонок рома!
Джон уехал в море с кораблем,А отца оставил мертвым дома…«Ио-хо-хо! Ящик с мертвецомИ бочонок рома!»И в толпе коричневых бродягЖизнь текла и медленно, и просто,На морских извилистых путяхПод седым дыханием норд-оста.Только им в часы своих проказМоре шло на разные уступки.И они в скитаниях не разУ Рио раскуривали трубки.Оттого, что между моряковСчеты с жизнью вечно в беспорядке —Не один у южных береговУмирал от желтой лихорадки.И тогда над выпитым лицомПели все, потупившись сурово:«Ио-хо-хо! Ящик с мертвецомИ бочонок рома!»Стал умелым и плечистым Джон.Стал от ветра и от солнца бурым.Он имел в портах двенадцать жен —От Жанейро и до Сингапура.Раз в таверне, где звенит танго,Где под утро дым висит устало,Увидал он — милая егоНа столе другому танцевала.Сквозь смычки, сквозь песенки и танецДжон взревел: — Изменница! Ну что ж!.. —Молодой курчавый итальянецЗасадил в него по рукоятку нож.Шаль девчонка сбросила с плечаИ лицо ему закрыла шалью,А хозяин сумрачно ворчал:— Хоть другим бы, черти, не мешали.— Джон, бедняга! Что ж ты натворил?За тебя, ей-богу, мы румяны!Тридцать лет без отдыха ты пил,А собрался умирать не пьяный.Вот тебе досталось поделом!Говорили — приведет к худому…«Ио-хо-хо! Ящик с мертвецомИ бочонок рома!»1930«Сибирь!..»
Сибирь!Все ненасытнее и злейКедровой шкурой дебрей обрастая,Ты бережешьВ трущобной мгле своейЗадымленную проседь соболейИ горный снегБесценных горностаев.Под облаками пенятся костры…И вперерез тяжелому прибою,Взрывая воду,Плещут осетры,Толпясь под самойОбскою губою.Сибирь, когда ты на путях иныхВстаешь, звеняВ невиданном расцвете,Мы на просторахВздыбленных твоихБерем ружье и опускаем сети.И город твой, наряженный в бетон,Поднявшись сквозь урманы и болота,Сзывает вновьК себе со всех сторонОт промыслов работников охоты.Следя пути по перелетам птиц,По голубым проталинам тумановНесут тунгусы от лесных границМех барсуков и рыжий мех лисиц,Прокушенный оскаленным капканом.Крутая Обь и вспененный ИртышСкрестили крепкоВзбухнувшие жилы,И, раздвигая лодками камыш,Спешат на съездОт промысловых крышНахмуренные старожилы…И на призыв знакомый горячейСтрана охотыМужественно всталаОт казахстанских выжженных степейДо берегов кудлатого Байкала.Сибирь, Сибирь!Ты затаилась злей,Кедровой шкурой дебрей обрастая,Но для республикиНайдем во мгле твоейЗадымленную проседь соболейИ горный снегБесценных горностаев!..1930РАССКАЗ О СИБИРИ
Рассказ о стране начинается так:Четыре упряжки голодных собак,Им северный ветер взлетает навстречу,И, к нартам пригнув онемелые плечи,Их гонит наездник, укутанный в снег.Четыре упряжки и человек.Над срубами совы кричали ночами,Поселок взбухал, обрастая в кусты,Настоянным квасом и дымными щами,И бабы вынашивали животы,Когда по соседним зародам и гатямМужья проносили угрозу рогатин.Рассказ продолжается. Ветер да камень.Но взрыта земля глубоко рудниками.Подвластны железным дорогам равнины,И первые транспорты ценной пушниныОтправлены там, где, укутанный в снег,Четыре упряжки провел человек.Рассказ продолжается. Слышат становья,Как тают снега, перемытые кровью……И каждый наладил бердан да обрез,И целый поселок улогами лез.Аглицкие части застряли в болотах,И лихорадят вовсю пулеметы…Рассказ продолжается. Сивый рязанец,Обвит пулеметною кожею лент,Благословляет мужичий конвент,Советы приветствуют партизаны.И от Челябинска до УймонаПроходят простреленные знамена.И вот замолкает обозный скрип;Сквозь ветер степей, через залежи леса,Прислушавшись чутко к сиренам Тельбеса,Огни над собой поднимает Турксиб.Полярным сияньем и глыбами льда,Пургой сожжены и застужены ночи,Но всё ж по дремучим снегам прогрохочутНа Фрунзе отправленные поезда.1930ТОВАРИЩ ДЖУРБАЙ
Товарищ Джурбай!Мы с тобою вдвоем.Юрта наклонилась над нами.Товарищ Джурбай,Расскажи мне о том,Как ты проносил под седым УчагомГорячее шумное знамя,Как свежею кровью горели снегаПод ветром, подкошенным вровень,Как жгла, обезумев, шальная пургаТвои непокорные брови.Товарищ Джурбай!Расскажи мне о том,Как сабля чеканная пела,Как вкось по степям,Прогудев над врагом,Косматая пика летела.…На домре спокойно застыла рука,Костра задыхается пламя.Над тихой юртой плывут облакаПушистыми лебедями.По чашкам, урча, бушует кумыс.Степною травою пьян,К озеру Куль и к озеру ТысПлывет холодный туман.Шатаясь, идет на Баян-АулТабунный тяжелый гул.Шумит до самых горных границБуран золотых пшениц.Багряным крылом спустился закатНа черный речной камыш,И с отмелей рыжих цапли кричатНа весь широкий Иртыш.Печален протяжный верблюжий всхлип.Встань, друг, и острей взгляни, —Это зажег над степями ТурксибСквозь ветер свои огни.Прохладен и нежен в чашках кумыс…В высокой степной пылиК озеру Куль и к озеру ТысСтальные пути легли…Товарищ Джурбай!Не заря ли виднаЗа этим пригнувшимся склоном?Не нас ли с тобойВызывает странаОпять — как в боях — поименно?Пусть домра замолкнет!Товарищ, постой!Товарищ Джурбай, погляди-ка!Знакомым призывомНад нашей юртойСклонилась косматая пика!1930ДЖУТ
По свежим снегам — в тысячи голов —На восток табуны идут.Но вам, погонщики верблюдов,Холодно станет от этих слов —В пустыне властвует джут.Первые наездники алтайских предгорийНа пегих, на карих, на гнедых лошадяхВесть принесли, что Большое гореНаледью синей легло в степях.И сразу топот табунный стих,Качнулся тяжелый рев —Это, рога к земле опустив,Мычали стада коров;Это кочевала беда, бедаИз аула в другой аул:— Джут шершавой корою льдаСерединную степь стянул.А степь навстречу пургой, пургой:— Ой, кайда барасен… ой-пур-мой!А по степи навстречу белый туман:— Некерек, бельмейм — жаман, жаман.Жмется к повозкам бараний гурт,Собаки поднимают долгий вой.Месяц высок. И хозяин юртКачает мудрою головой.У него ладонь от ветра ряба,К нему от предгорий спешат гонцы,На повозках кричат его ястреба,Иноходцы его трясут бубенцы.По первой дороге свежих снеговНа восток табуны идут.Но всё меньше и меньше веселых словУ погонщиков верблюдов,И в пустыне властвует джут.— Эй, хозяин высоких юрт,Гибнет, гибнет бараний гурт.— Эй, хозяин, беда, беда,Погибают твои стада.Настигает смерть, аксакал,Лучший твой жеребец упал.Это старый и хитрый джут,Он по пальцам считает дни.Хохоча, сумасшедший джутЗажигает волчьи огни.— Сжалься, старый, безумный джут.Не бери всех коней и коров,Отдаем тебе, старый джут,Самых жирных баранов кровь,Убери, убери, хитрый джут,Тонкий лед и белый туман,Для тебя на кострах, старый джут,Спляшет самый лучший шаман. —Но, от голода одичав,Кони мчат последний разбег,И верблюды тревожно кричат,Зарываясь ноздрями в снег.Ветер прям, и снега чисты.— Ой-пур-мой, ой-пур-мой, кайда? —Голубые снега пустыньОпускаются на стада.— Эй, хозяин, склони сильнейЯстребиные крылья скул,По старинным путям степейТы спешишь на Баян-Аул.У копыт поземки бегут,За спиною хохочет джут.И хоть ровен путь и хорош,Всё равно никуда не уйдешь.Черный куст, тонкий куст — можжевель.Лижет стремя твое метель.Всё равно не уйдешь далекоОт седых ее языков.Пропадешь средь голых степей.— Эй, хозяин! Хозяин, и-ей!..1930КОНЬ
Топтал павлодарские травы недаром,От Гробны до Тыса ходил по базарам.Играл на обман средь приезжих людейЗа полные горсти кудлатых трефей.И поднимали кругом каруселиВеселые ситцевые метели.Пришли табуны по сожженным степям,Я в зубы смотрел приведенным коням.Залетное счастье настигло меня —Я выбрал себе на базаре коня.В дорогах моих на таком не пропасть —Чиста вороная, атласная масть.Горячая пена на бедрах остыла,Под тонкою кожей — тяжелые жилы.Взглянул я в глаза — высоки и остры,Навстречу рванулись степные костры.Папаху о землю! Любуйся да стой!Не грива, а коршун на шее крутой.Неделю с хозяином пили и ели,Шумели цветных каруселей метели.Прощай же, хозяин! Навстречу нахлынетПоднявшейся горечью ветер полыни.Навстречу нахлынут по гривам песковГорячие вьюги побед и боев.От Гробны до Тыса по логам и склонамРаспахнут закат полотнищем червонным.Над Первой над Конной издалекаНа нас лебедями летят облака.1930ПУТЬ В СТРАНУ
Обожжены стремительною сталью,Пески ложатся, кутаясь в туман,Трубит весна над гулкой магистралью,И в горизонты сомкнут Туркестан.Горят огни в ауле недалеком,Но наш состав взлетает на откос,И ветви рельс перекипают соком —Весенней кровью яблонь и берез.Обледенев, сгибают горы кряжиПоследнею густою сединой…Открыт простор.И кто теперь развяжетТяжелый узел, связанный страной?За наши дни, пропитанные потом,Среди курганных выветренных травОтпразднуют победу декапоты,В дороге до зари прогрохотав.В безмолвном одиночестве просторов,По-прежнему упорен и суров,Почетными огнями семафоровОтмечен путь составов и ветров.Пусть под шатром полярного сияньяПроходят Обью вздыбленные льды, —К пустынному подножию Тянь-ШаняИндустрии проложены следы.Где камыши тигриного БалхашаКачают зыбь под древней синевой,Над пиками водонапорных башенТурксиб звенит железом и листвой.И на верблюжьих старых перевалахЦветет урюк у синих чайхане,Цветут огни поднявшихся вокзалов,Салютуя разбуженной стране.Здесь, на земле истоптанной границы,Утверждены горячие векаЗолотоносной вьюгою пшеницыИ облаками пышного хлопка!..1930ТУРКСИБ
Товарищ Стэнман, глядите! Встречают насБесприютные дети алтайских отрогов.Расстелив солончак, совершают намазКривоплечие камни на наших дорогах.Их степная молитва теперь горяча,Камни стонут в тоске и тяжелом бессильи,И сутулые коршуны, громко крича,Расправляют на них заржавелые крылья.На курганном закате поверим сильней,Что, взметнувшись в степях вороньём темнолистым,Разбегутся и вспрыгнут на диких конейЭти камни, поднявшись с кочевничьим свистом.От низовий до гор расстилается гул,Пляшет ханский бунчук над полынями гордо.Обдирая бурьяны с обветренных скул,Возле наших костров собираются орды.Мгла пустынна, и звездная наледь остра(Здесь подняться до звезд, в поднебесье кружа бы…).Обжигаясь о шумное пламя костра,Камни прыгают грузно, как пестрые жабы,И глазами тускнея, впиваются в нас…Это кажется только! Осколки отрогов,Неподвижные камни, без песен и глаз,Кривоплечие камни на наших дорогах.Скучно слушать и впитывать их тишину.По примятой траве, по курганным закатам,Незнакомым огнем обжигая страну,Загудевшие рельсы летят в Алма-Ата!Разостлав по откосам подкошенный дым,Паровозы идут по путям человечьим —И, безродные камни, вы броситесь к ним,Чтоб подставить свои напряженные плечи!Под колесную дрожь вам дано закричать,Хоть вы были пустынны, безглазы и немы, —От Сибири к Ташкенту без удержу мча,Грузовые составы слагают поэмы.1930НА СЕВЕР
В скитаньях дальних сердцем не остынь,Пусть ветер с моряМедленен и горек,Земля одета в золото пустынь,В цветной костюмДолин и плоскогорий.Но, многоцветно вымпелы подняв,В далекий край,Заснеженный и юный,Где даль морей норд-осты леденят,Уходят — бриги, тралеры и шхуны.Седой туман на Шпицберген идет,Но ветер свищетБоцманом веселым,И, тяжело раскалываяЛед —Торжественно проходят ледоколы.Весь Север вытих, вспенился и в ростПоднялся вдруг,Чтоб дерзкие ослабли.Но в гущу замороженную звездМедлительноВзмывают дирижабли.Здесь, в пристальномМерцании ночей,У чутких румбовЗорки капитаны,И, путь открыв широкий для гостей,Склоняются неведомые страны…Мгла впереди запутана, как бред,Лукавый путьТревожен и опасен,Но доблесть новых северных победБагряным флагомОтмечает «Красин».1930ГЛАФИРА
Багровою сиренью набухалКупецкий город, город ястребиный,Курганный ветер шел по Иртышу,Он выветрил амбары и лабазы,Он гнал гусей теченью вопрекиОт Урлютюпа к Усть-Каменогору…Припомни же рябиновый закат,Туман в ночи и шелест тополиный,И старый дом, в котором ты зваласьКупеческою дочерью — Глафирой.Припоминай же, как, поголубев,Рассветом ранним окна леденелиИ вразнобой кричали петухиВ глухих сенях, что пьяные бояре,Как день вставал сквозною кисеей,Иконами и самоварным солнцем,Горячей медью тлели сундукиИ под ногами пели половицы…Я знаю, молодость нам дорогаВоспоминаньем терпким и тяжелым,Я сам сейчас почувствовал ееЗвериное дыханье за собою.Ну что ж, пойдем по выжженным следам,Ведь прошлое как старое кладбище.Скажи же мне, который раз траваЗеленой пеной здесь перекипала?На древних плитах стерты письменаПургой, огнем, июньскими дождями,И воткнут клен, как старомодный зонт,У дорогой, у сгорбленной могилы!А над Поречьем те же журавли,Как двадцать лет назад, и то же небо,И я, твой сын, и молод и суровВеселой верой в новое бессмертье!Пускай прижмется теплою щекойК моим рукам твое воспоминанье,Забытая и узнанная мать, —Горька тоска… Горьки в полях полыни…Но в тесных ульях зреет новый мед,И такова извечная жестокость —Всё то, что было дорого тебе,Я на пути своем уничтожаю.Мне так легко измять твою сирень,Твой пыльный рай с расстроенной гитарой,Мне так легко поверить, что живетГрохочущее сердце мотоцикла!Я не хочу у прошлого гостить —Мне в путь пора. Пусть перелески мчатсяИ синим льдом блистает магистраль,Проложенная нами по курганам, —Как ветер, прям наш непокорный путь.Узнай же, мать поднявшегося сына, —Ему дано восстать и победить.1930К МУЗЕ
Ты строй мне дом, но с окнами на запад,Чтоб видно было море-океан,Чтоб доносило ветром дальний запахМатросских трубок, песни поморян.Ты строй мне дом, но с окнами на запад,Чтоб под окно к нам Индия пришлаВ павлиньих перьях, на слоновых лапах,Ее товары — золотая мгла.Граненные веками зеркала…Потребуй же, чтоб шла она на западИ встретиться с варягами могла.Гори светлей! Ты молода и в силе,Возле тебя мне дышится легко.Построй мне дом, чтоб окна запад пили,Чтоб в нем играл заморский гость СадкоНа гуслях мачт коммерческих флотилий!1930«И имя твое, словно старая песня…»
И имя твое, словно старая песня,Приходит ко мне. Кто его запретит?Кто его перескажет? Мне скучно и тесноВ этом мире уютном, где тщетно горитВ керосиновых лампах огонь Прометея —Опаленными перьями фитилей…Подойди же ко мне. Наклонись. Пожалей!У меня ли на сердце пустая затея,У меня ли на сердце полынь да песок,Да охрипшие ветры! Послушай, подруга,Полюби хоть на вьюгу, на этот часок,Я к тебе приближаюсь. Ты, может быть, с юга.Выпускай же на волю своих лебедей! —Красно солнышко падает в синее мореИ — за пазухой прячется ножик-злодей,И — голодной собакой шатается горе…Если всё, как раскрытые карты, я самНа сегодня поверю — сквозь вихри разбега,Рассыпаясь, летят по твоим волосамВифлеемские звезды российского снега.Лето 1930«Так мы идем с тобой и балагурим…»
Гале Анучиной
Так мы идем с тобой и балагурим.Любимая! Легка твоя рука!С покатых крыш церквей, казарм и тюремСлетают голуби и облака.Они теперь шумят над каждым домом,И воздух весь черемухой пропах.Вновь старый Омск нам кажется знакомым,Как старый друг, оставленный в степях.Сквозь свет и свежесть улиц этих длинныхБылого стертых не ищи следов, —Нас встретит благовестью листьев тополиныхОкраинная троица садов.Закат плывет в повечеревших водах,И самой лучшей из моих находокНе ты ль была? Тебя ли я нашел,Как звонкую подкову на дороге,Поруку счастья? Грохотали дроги,Устали звезды говорить о боге,И девушки играли в волейбол.12 декабря 1930«В том и заключается мудрость…»
В том и заключается мудрость мудрейшего —Не смущаться ничем,Целую зиму спокойно ожидатьНаступления лета.1931ОБИДА
Я — сначала — к подруге пришелИ сказал ей:«Всё хорошо,Я люблю лишь одну тебя,Остальное всё — чепуха».Отвечала подруга:«Нет,Я люблю сразу двух, и трех,И тебя могу полюбить,Если хочешь четвертым быть».Я сказал тогда:«Хорошо,Я прощаю тебе всех трех,И еще пятнадцать прощу,Если первым меня возьмешь».Рассмеялась подруга:«Нет,Слишком жадны твои глаза,Научись сначала, мой друг,По-собачьи за мной ходить».Я ответил ей:«Хорошо,Я согласен собакой быть,Но позволь, подруга, тогдаПо-собачьи тебя любить».Отвернулась подруга:«Нет,Слишком ты тороплив, мой друг,Ты сначала вой на луну,Чтобы было приятно мне!»— «Привередница, — хорошо!»Я ушел от нее в слезах,И любилДевок двух, и трех,А потом пятнадцать еще.И пришла подруга ко мне,И сказала:«Всё хорошо,Я люблю одного тебя,Остальные же — чепуха…»Грустно сделалосьМне тогда.Нет, подумал я, никогда, —Чтоб моглаОт обидных словПо-собачьи завыть душа!1931ВСАДНИКИ
Белые, рыжие и гнедыеВьюги кружатся по степи,Самые знатные скакуныНа сабантуеГрызут удила.Всадники, приготовьтесь!Состязаются Куянды,Павлодар и Каркаралы.У собравшихсяНа сабантуйРты разинуты и глаза.Всадники, приготовьтесь!Мы увидим сейчас,Сейчас узнаем мы,Кто останетсяПобедителем.Припасен мешок с серебром.Всадники, приготовьтесь!Вот вы уже начали,Кони, словно нагайки,Вытянулись на бегу.Всадники, побеждайте!1931ВАСИЛИЙ ПОЛЮДОВ
Крест поставлен над гробом Марьей ИваннойИ о плечи засыпан глухим песком.Сам же Васька ходили в одежде дранойИ крестились всю жизнь одним клинком.Не однажды справлялись его крестиныУ обстрелянных дочиста переправ,Даже мать и та не узнала сына,Когда он воскреснул, сто раз умирав,И когда под Баяном считали сбитымПулей, саблей зарубленным, снятым штыком,Он под самой станицей Подстепной грозит имИ клыкастое войско ведет косяком.Но на счастье такое возьми понадейся:Пожалеет, полюбит, а до порыПолучил свою пулю Василий в сердцеДа ворвался все же первым в дворы.И гарцует этаким херувимом,Чистой своей кровью пьяный в дым,А тут его команда с матерным дымомСабли навыворот и за ним!..И покуда пробовали разобраться,Кто в чем попало, а кто в чем смог,Один из недогубленных гаркнул: «Братцы,Между прочим Васькинное письмо».Васька ж писал: «Дорогая мамаша,Ты меня должна понимать без слов,Мир кверху тормашками. Жизня ж нашаСамое блистательное рукомесло.А моя же песня до краю спета,Потому — атака… Можешь считать,Что письмо написано с того светаИ в видах имеет не одну мать.Выпалим все дочиста. Будет житьсяВ тысячу прекрасней тою порой,А пока имеешь право гордиться,Что сын твой допахался, как красный герой.Письмо обрубаю. Погода на ночь.Смертельно и без шапки целую, мамусь,Еще низко кланяюсь Петру СтепанычуС прочим домочадцем. Затем остаюсь».1931ПАВЛОДАР
Сердечный мой,Мне говор твой знаком.Я о тебе припомнил, как о брате,Вспоенный полносочным молокомТвоих коров, мычащих на закате.Я вижу их, — они идут, пыля,Склонив рога, раскачивая вымя.И кланяются низко тополя,Калитки раскрывая перед ними.И улицы!Все в листьях, все в пыли.Прислушайся, припомни — не вчера лиПо Троицкой мы с песнями прошлиИ в прятки на Потанинской играли?Не здесь ли, раздвигая камыши,Почуяв одичавшую свободу,Ныряли, как тяжелые ковши,Рябые утки в утреннюю воду?Так ветреней был облак надо мной,И дни летели, ветреные сами.Играло детство с легкою волной,Вперясь в нее пытливыми глазами.Я вырос парнем с медью в волосах.И вот настало время для элегий:Я уезжал. И прыгали в овсахКостистые и хриплые телеги.Да, мне тогда хотелось сгоряча(Я по-другому жить И думать мог ли?),Чтоб жерди разлетелись, грохоча,Колеса — в кат, и лошади издохли!И вот я вновьНашел в тебе приют,Мой Павлодар, мой город ястребиный.Зажмурь глаза — по сердцу пробегутИюльский гул и лепет сентябриный.Амбары, палисадник, старый домВ черемухе,Приречных ветров шалость, —Как ни стараюсь высмотреть — кругомКак будто всё по-прежнему осталось.Цветет гераньВ расхлопнутом окне,И даль маячит старой колокольней.Но не дает остановиться мнеПшеницын Юрий, мой товарищ школьный,Мы вызубрили дружбу с ним давно,Мы спаяны большим воспоминаньем,Похожим на безумье и вино…Мы думать никогда не перестанем,Что лучшаяДавно прошла пора,Когда собаку мы с ним чли за тигра,Ведя вдвоем средь скотного двораВеселые охотницкие игры.Что прошлое!Его уж нет в живых.Мы возмужали, выросли под бурейГражданских войн.Пусть этот вечер тих, —Строительство окраин городскихМне с важностьюПоказывает Юрий.Он говорит: «Внимательней взгляни,Иная жизнь грохочет перед нами,Ведь раньше здесьЛишь мельницы одниМахали деревянными руками.Но мельники все прокляли завод,Советское, антихристово чудо.Через неделю первых в этот годСтальных конейМы выпустим отсюда!»…С лугов приречныхЛьется ветр звеня,И в сердце вновьЧувств песенная замять…А, это теплойМордою коняМеня опятьВ плечо толкает память!Так для нее я приготовил кнут —Хлещи ее по морде домоседской,По отроческой, юношеской, детской!Бей, бей ее, как непокорных бьют!Пусть взорван шорох прежней тишиныИ далеки приятельские лица, —С промышленными нуждами страныПоэзия должна теперь сдружиться.И я смотрю,Как в пламени зари,Под облачною высотою,Полынные родные пустыриЗавод одел железною листвою.1931ВЕРБЛЮД
Виктору Уфимцеву
Захлебываясь пеной слюдяной,Он слушает, кочевничий и вьюжий,Тревожный свист осатаневшей стужи,И азиатский, туркестанский знойОтяжелел в глазах его верблюжьих.Солончаковой степью осужденТаскать горбы и беспокойных жен,И впитывать костров полынный запах,И стлать следов запутанную нить,И бубенцы пустяшные носитьНа осторожных и косматых лапах.Но приглядись, — в глазах его туманРаздумья и величья долгих странствий…Что ищет он в раскинутом пространстве,Состарившийся, хмурый богдыхан?О чем он думает, надбровья сдвинув туже?Какие мекки, древний, посетил?Цветет бурьян. И одиноко кружатЧетыре коршуна над плитами могил.На лицах медь чеканного загара,Ковром пустынь разостлана трава,И солнцем выжжена мятежная Хива,И шелестят бухарские базары…Хитра рука, сурова мудрость мулл, —И вот опять над городом блеснулУщербный полумесяц минаретовСквозь решето огней, теней и светов.Немеркнущая, ветреная синьГлухих озер. И пряный холод дынь,И щит владык, и гром ударов мерныхГаремным пляскам, смерти, песне в такт,И высоко подъяты на шестахОтрубленные головы неверных!Проказа шла по воспаленным лбам,Шла кавалерияСквозь серый цвет пехоты, —На всем скаку хлестали по горбамОтстегнутые ленты пулемета.Бессонна жадность деспотов Хивы,Прошелестят бухарские базары…Но на буграх лохматой головыТяжелые ладони комиссара.Приказ. Поход. И пулемет, стучаНа бездорожье сбившихся разведок,В цветном песке воинственного бредаОтыскивает шашку басмача.Луна. Палатки. Выстрелы. И сноваМедлительные крики часового.Шли, падали и снова шли вперед,Подняв штыки, в чехлы укрыв знамена,Бессонницей красноармейских ротИ краснозвездной песней батальонов.…Так он, скосив тяжелые глаза,Глядит на мир, торжественный и строгий,Распутывая старые дороги,Которые когда-то завязал.1931ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ
Ты, конечно, знаешь, что сохранилась страна одна;В камне, в песке, в озерах, в травах лежит страна.И тяжелые ветры в травах ее живут,Волнуют ее озера, камень точат, песок метут.Все в городах остались, в постелях своих, лишь мыИщем ее молчанье, ищем соленой тьмы.Возле костра высокого, забыв про горе свое,Снимаем штиблеты, моем ноги водой ее.Да, они устали, пешеходов ноги, ониШагали, не переставая, не зная, что есть огни,Не зная, что сохранилась каменная страна,Где ждут озера, солью пропитанные до дна,Где можно строить жилища для жен своих и детей,Где можно небо увидеть, потерянное меж ветвей.Нет, нас вели не разум, не любовь, и нет, не война, —Мы шли к тебе словно в гости, каменная страна.Мы, мужчины, с глазами, повернутыми на восток,Ничего под собой не слышали, кроме идущих ног.Нас на больших дорогах мира снегами жгло;Там, за белым морем, оставлено ты, тепло,Хранящееся в овчинах, в тулупах, в душных печахИ в драгоценных шкурах у девушек на плечах.Остались еще дороги для нас на нашей земле,Сладка походная пища, хохочет она в котле, —В котлах ослепшие рыбы ныряют, пена блестит,Наш сон полынным полымем, белой палаткой крыт.Руками хватая заступ, хватая без лишних слов,Мы приходим на смену строителям броневиков,И переходники видят, что мы одни сохранимЖелезо, и электричество, и трав полуденный дым,И золотое тело, стремящееся к воде,И древнюю человечью любовь к соседней звезде…Да, мы до нее достигнем, мы крепче вас и сильней,И пусть нам старый Бетховен сыграет бурю на ней!1931РАССВЕТ
Омск в голубом морозе, как во сне.Огни и звезды. Ветер встал на лыжи,Его пути известны — он пройдетДо Павлодара и снега поднимет,И пустит их, что стаю гончих псов,Ослепнувших от близости добычи.Но самоварный, хитренький фальцетПо-азиатски тянется и клонитВсё к одному, что вот, мол, брат, уют —Тепла и чая до рассвета хватит.Давайте, дескать, мы поговоримО том, о сем до первой позевоты…Да, самовар покладист, толст и рыж,Он в Туле слит и искренно желает,Чтоб на него хозяин походил.Но зорко смотрит Трубки волчий глаз.Дым табака беспечен, тонок, — онПодобье океанского тумана.А сам хозяин хмурый столько разПрошел огни и воды, что давно ужТе на него рукой махнули. БылОн командиром партизанской стаи.Еще видны следы его коняПод Зерендой, Челябинском и Тарой.Пусть, пронося Британии штандарт,Шли батальоны короля ГеоргаИ пели, маршируя: «Долог путьДо Типперэри…» Хороши туристы!Их «Максим» пересчитывал, как мог,Их сабли гладилиЗаботливо, что надо.О, как до Типперэри далеко!До неба ближе……Говорит хозяин:«На лыжи встанем завтра и пойдемПятнадцать верст —Не больше, до комбайнаПятнадцать верст!А сколько мы прошлиБессчетных верст,Чтоб встало это утро!»1931ЛЮБОВЬ НА КУНЦЕВСКОЙ ДАЧЕ
Сначала поезда как бы во снеКатились, отдаваясь длинным, гулким —Стоверстным эхом. О свиданья дне, —Заранее известно было мне,Мы совершали дачные прогулки,Едва догадываясь о весне.Весна же просто нежилась покаВ твоих глазах. В твоих глазах зеленыхМелькали ветки, небо, облака —Мы ехали в трясущихся вагонах.Так мир перемещался на осиСвоей, согласно общему движенью,У всех перед глазами. Колеси,Кровь бешеная, бейся без стесненьяВ ладони нам, в сухой фанер виска.Не трогая ничем, не замечаяРаздумья, милицейского свистка, —Твой скрытый бег, как целый мир, случаен…И разговор случаен… И к ответуПритянут в нем весь круг твоих забот,И этот день, и пара рваных бот,И даже я — все это канет в Лету.Так я смеюсь. И вот уж наконецРазлучены мы с целым страшным веком —Тому свидетель ноющий слепецС горошиной под заведенным веком.Ведь он хитрил всегда. И даже здесь,В моих стихах. Морщинистым и старымОн два столетья шлялся по базарам —И руку протянул нам… — Инга, естьНемного мелочи. Отдай ему ее. —Ведь я тебя приобретал без сдачи.Клянусь я всем, что видит он с мое……………………………………………………….И тормоза… И кунцевские дачи.Вот отступленье: ясно вижу я,Пока весна, пока земля потела,Ты счастие двух мелких буржуа,Республика, ей-богу, проглядела.И мудрено ль, что вижу я сквозь дымТеперь одни лишь возгласы и лица.Республика, ты разрешила имСплетать ладони, плакать и плодиться.Ты радоваться разрешила. Ах,А если нет? Подумаешь — обида!Мы погрешим, покудова монахЕще нам индульгенции не выдал.Но ты… не понимаешь слов, ты вся,До перышка, падений жаждешь сноваИ, глазом недоверчиво кося,С себя старье снимаешь и обновы.Но комнатка. Но комнатка!Сам бог Ее, наверно, вымерял аршином —Она, как я к тебе привыкнуть смог,Привыкла к поздравленьям матерщинным.Се вызов совершенству всех Европ —Наполовину в тишину влюбленный,Наполовину негодующий… А клопЗастынувший — как поп перед иконой!А зеркальце разбитое — звездой.А фартучек, который не дошила…А вся сама ты излучаешь зной……………………………………………………..Повертываюсь. Я тебя не зналДо этих пор. Обрызганная смехом,Просторная, как счастье, белизна,Меж бедер отороченная мехом.Лебяжьей шеей выгнута рука,И алый след от скинутых подвязок…Ты тяжела, как золото, легка,Как легкий пух полузабытых сказок.Исчезло все. И только двое нас.По хребтовине холодок, но ранний,И я тебя, нацеливаясь, вразОхватываю вдруг по-обезьяньи.Жеманница! Ты туфель не сняла.Как высоки они! Как высоко взлетели!Нет ничего. Нет берега и цели.Лишь радостные, хриплые телаПо безразличной мечутся постели.Пускай узнает старая кроватьДвух счастий вес. Пусть принимает милостьТаить, молчать и до поры скрывать,Ведь этому она не разучилась.Ага, кричишь? Я научу забыть,Идти, бежать, перегонять и мчаться,Ты не имеешь права равной быть.Но ты имеешь право задыхаться.Ты падаешь. Ты стынешь. Падай, стынь,Для нас, для окаянных, обреченных.Да здравствуют наездники пустынь,Взнуздавшие коней неукрощенных!Да здравствует… Еще, еще… И бредРаздвинутый, как эти бедра… Мимо.Пусть волны хлещут, пусть погаснет светВ багровых клочьях скрученного дыма,Пусть, слышишь ты… Как рассветало рано.Тринадцатое? Значит, быть беде!И мы в плену пустячного обмана,Переплелись, не разберешь — кто где…— Плутовка. Драгоценная. Позор.Как ни крути — ты выглядишь по-курьи.Целуемся. И вот вам разговор.Лежим и, переругиваясь, курим.1931СТРОИТСЯ НОВЫЙ ГОРОД
Город, косно задуманный, помнит еще,Как лобастые плотники из-под ТарыПроверяли ладонью шершавый расчет,Срубы наспех сбивали и воздвигали амбары.Он еще не забыл, как в харчевнях кумысОснователи пили. Седой, многоокий,Он едва подсчитал, сколько пламенных лисУходило на старый закат над протокой,Сколько шло по кабаньим загривкам осокТабунов лошадиных,Верблюжьего рева, буранов,Как блестел под откормленным облакомРыжий песок,Кто торгует на ярмаркеОблачной шерстью баранов.Город косно задуман, как скупость и лень.Зажигались огни пароходов, горели и тухли,И купеческой дочкой росла в палисадах сирень,Оправляя багровые, чуть поседелые букли.Голубиные стаи клубились в пыли площадей,Он бросал им пшеницы, он тешился властью.Он еще не забыл, сколько шло лебедейНа перины, разбухшие от сладострастья.Пух на крепких дрожжах, а его повараБочки с медом катили, ступая по-бычьи,И пластали ножами разнеженный жир осетра,Розоватый и тонкий, как нежные пальцы девичьи.Так стоял он сто лет, разминая своиТяжелевшие ноги, не зная преграды,На рабочей, рыбацкой, на человечьей крови,Охраняемый каменной бабой форштада.Мы врага в нем узнали, и залп батарейГрянул в хитрую морду, рябую, что соты.Он раскинулся цепью тогдаВ лебеде пустырейИ расставил кулацкие пулеметы.В черной оспе рубли его были, и шлиСамой звонкой монетой за то, чтобы сноваТишина устоялась. Но мы на него пронеслиВсе штыки нашей злобы, не веря на словоУвереньям улыбчивым. Он притворялся: «Сдаюсь!»Революции пулеметное сердцебиеньеМы, восставшие, знали тогда наизусть,Гулким сабельным фронтом ведя наступленье.И теперь, пусть разбитый,Но не добитый ещеНаступлением нашим — прибоем высоким,Он неверной рукой проверяет расчет,Шарит в небе глазами трахомными окон.Но лабазы купецкие снесены,Встали твердо литые хребты комбината,В ослепительном свете электролуныЗапевают в бригадахСоветские песни ребята.Новый город всё явственней и веселей,Всё быстрей поднимается в небо сырое,И красавицы сосны плывут по реке без ветвей,Чтоб стропилами встатьВкруг огней новостроек.Так удержим равнение на бегу —Все пространства распахнуты перед нами.Ни пощады, ни передышки врагу, —Мы добьем его с песнейГорячей, как пламя!Новый город построим мы, превративВ самый жаркий рассветБезрассветные ночи.И гремят экскаваторы, в щебень зарывСвои жесткие руки чернорабочих.1932ВОСПОМИНАНИЯ ПУТЕЙЦА
Коршун, коршун —Ржавый самострел,Рыжим снегом падаешь и таешь!Расскажи мне,Что ты подсмотрелНа земле,Покудова летел?Где ты падешь, или еще не знаешь?Пыль, как пламя и змея, гремит.Кто,Когда,Какой тяжелой силойСтер печаль с позеленевших плит?ПлосколицИ остроскул гранитНад татарской сгорбленной могилой.Здесь осталась мудрая арыбь.Буквы — словно перстни и подковы,Их сожгла кочующая зыбьГлохнущих песков.Но даже выпьПоняла бы надписи с полслова.Не отыщешь влаги —Воздух пей!Сух и желт солончаковый глянец.Здесь,Среди неведомых степей,Идолы —Подобие людей,Потерявших песню и румянец.Вот они на корточках сидят.Синие тарантулы под нимиКопят ядИ расточают яд,Жаля птиц не целясь,Наугад,Становясь от радости седыми.Седина!Я знаю — ты живешьВ каменной могильной колыбели,И твоя испытанная дрожьПробегает, как по горлу нож, —Даже горыЗа ночь поседели!Есть такие ночи!Пел огонь.Развалясь на жирном одеяле,КашеварПротягивал ладоньНад огнем,Смеялся:«Только тронь!»А котлы до пены хохотали.И покамест тананчинский богКомаров просеивал сквозь сито,Мастера грохочущих дорогРаздробили на степной чертогСамые прекраснейшие плиты…Шибко коршун по ветру плывет,Будто улетает в неизвестность.РельсыТронув пальцами, как лед,Говорит начальник:«НапередМы, товарищ, знали эту местность.Вся она обведена каймойСоляных озерИ гор белками,Шастать невозможно стороной,У дороги будет путь прямой.Мы не коршуны,Чтоб плыть кругами».А в палатках белых до зариНа руках веселых поднималиПеснюК самым звездам:«На, бери!»Улыбались меж собой:«Кури, кури,За здоровье нашей магистрали!»Мы пришлиК невидимой странеСквозь туннели,По мостам горбатым,При большой, как озеро, луне,В солнце,В буре,В пляшущем огне,Счастье вверив песне и лопатам.И когда, рыча,Рванулся скреп,По виску нацелившись соседу,Рухнул мертвым тот,Но не ослеп,Отразив в глазах своих победу.Смутное,Как омут янтаря,Пело небо над огнем привала.Остывал товарищ,Как заряВ сумеречном небе остывала.Коршун, коршун —Ржавый самострел,Рыжим снегом падаешь и таешь.Эту смертьНе ты ли подсмотрел,Ты, который по небу летел?Падай!Падай!Или ты не знаешь?Лжет твоя могильная арыбь,Перстни лгут, и лгут ее подковы.Не страшнаНам медленная зыбьВсех пустынь,Всех снов!И даже выпь,Нос уткнувши, плачет бестолково.Мертвая,А всё ж рука крепка.Смерть егоПочетна и легка.Пусть века свернут арыби свиток.Он унес в глазах своих раскрытыхХолод рельс,ПескиИ облака.1932«Далеко лебяжий город твой…»
Далеко лебяжий город твой —За поветями и лебедою,Ходит там кругами волчий вой,Месяц плещет черною водою.Далеко лебяжий город твой!Расскажи, какой ты вести ждешьИ о чем сегодня загрустила?Сколько весен замужем живешь,Где твой смех и земляная сила?Отчего ты прячешь в шалях дрожьИли о проезжем загрустила?Далеко лебяжий город твой,Далеко на речке быстрой — Лене.Я на печь хочу к себе домой,На печи сидеть, поджав колени.Чтобы пели люди под гармонь,Пели дрожжи в бочках и корытах.Я хочу вернуть себе огоньУ кота в глазах полуоткрытых.Я хочу вернуть мою родню,Тараканий гул и веник банный.Я во всем тебя теперь виню,Да ни в чем не покажу желаний.1932«Я боюсь, чтобы ты мне чужою не стала…»
Я боюсь, чтобы ты мне чужою не стала,Дай мне руку, а я поцелую ее.Ой, да как бы из рук дорогих не упалоДомотканое счастье твое!Я тебя забывал столько раз, дорогая,Забывал на минуту, на лето, на век, —Задыхаясь, ко мне приходила другая,И с волос ее падали гребни и снег.В это время в дому, что соседям на зависть,На лебяжьих, на брачных перинах тепла,Неподвижно в зеленую темень уставясь,Ты, наверно, меня понапрасну ждала.И когда я душил ее руки, как шеиДвух больших лебедей, ты шептала: «А я?»Может быть, потому я и хмурился злееС каждым разом, что слышал, как билась твояОдинокая кровь под сорочкой нагретой,Как молчала обида в глазах у тебя.Ничего, дорогая! Я баловал с этой,Ни на каплю, нисколько ее не любя!1932«Не добраться к тебе! На чужом берегу…»
Не добраться к тебе! На чужом берегуЯ останусь один, чтобы песня окрепла,Всё равно в этом гиблом, пропащем снегуЯ тебя дорисую хоть дымом, хоть пеплом!Я над теплой губой обозначу пушок,Горсти снега оставлю в прическе — и всё жеТы похожею будешь на дальний дымок,На старинные песни, на счастье похожа!Но вернуть я тебя ни за что не хочу,Потому что подвластен дремучему краю,Мне другие забавы и сны по плечу,Я на Север дорогу себе выбираю!Деревянная щука, карась жестянойИ резное окно в ожерелье стерляжьем,Царство рыбы и птицы! Ты будешь со мной!Мы любви не споем и признаний не скажем.Звонким пухом и синим огнем селезней,Чешуей, чешуей обрастай по колено,Чтоб глазок петушиный казался краснейИ над рыбьими перьями ширилась пена.Позабыть до того, чтобы голос грудной,Твой любимейший голос — не доносило,Чтоб огнями и тьмою, и рыжей волнойПозади, за кормой убегала Россия.1932«Тогда по травам крался холодок…»
Тогда по травам крался холодок,В ладонях тонких их перебирая,Он падал и, распластанный у ног,Почти рыдал, теснясь и обмирая.Свет опускался кистью винограда,Шумела хвой летучая игла.Почувствуй же, какая ночь прошла,Ночь обмороков, грустного надсада.Есть странный отблеск в утренней воде,Как будто б ею умывался кто-то,Иконная, сквозная позолотаПроглядывает краешком везде.Ночь гул и шум гнала с полей стадами,А песни проходили стороной.Ты вся была как молодость со мной,Я бредил горько теплыми следамиСлучайных встреч — и ты тому виной.1932«Какой ты стала позабытой, строгой…»
Какой ты стала позабытой, строгойИ позабывшей обо мне навек.Не смейся же! И рук моих не трогай!Не шли мне взглядов длинных из-под век,Не шли вестей! Неужто ты иная?Я знаю всю, я проклял всю тебя.Далекая, проклятая, родная,Люби меня хотя бы не любя!1932«Скоро будет сын из сыновей…»
Скоро будет сын из сыновей,Будешь нянчить в ситцевом подоле.Не хотела вызнать, кто правей, —Вызнай и изведай поневоле.Скоро будет сын из сыновей!Ой, под сердцем сын из сыновей!Вызолотит волос солнце сыну.Не моих он, не моих кровей —Как тоску я от себя отрину?Я пришла, проклятая, к тебеОт полатей тяжких, от заслонок.Сын родится в каменной избеДа в соски вопьется мне, волчонок…Над рожденьем радостным вразлад —Сквозь века и горести глухие —Паровые молоты стучатИ кукует темная Россия.1932ЕГОРУШКЕ КЛЫЧКОВУ
Темноглазый, коновойДа темноволосенький,Подрастай, детеныш мой,Золотою сосенкой.Лето нянчило тебяНа руках задумчивых,Ветер шалый, зной губя,Пеленал, закручивал.Он на длинных веслах гналСтруги свои ярые,То лебедкой проплывал,То летел гагарою.Он у мамы на грудиСпал с тобой без просыпа,Он и волосы твоиБережно расчесывал.Так не будь душою лютИ живи без тяготы.Пусть улыбку сберегутГубы твои — ягоды.Ты расти с дубами в лад,Вымни травы сорные,Пусть глаза твои звенят,Как вода озерная.Подрастай, ядрен и смел,Ладный да проказливый,Чтобы соколом глядел,Атаманил Разиным.С моря ранний пал туманУ окошек створчатых.Лето шьет тебе жупанИз ветвей игольчатых.Сине небо пьют глаза —Чтоб вовсю напиться им!«Шла с бубенчиком коза,Била ос копытцами».Темноглазый, коновой,Чем тебя обрадовать?Подрастет Егорка мой —Станут девки взглядывать;Целовать тебя взасосНе одна потянется,Будут спрашивать всерьез —Как любви названьице.Ну, а ты, им на беду,Не куражась, простенькоОтвечай: растет в садуЗолотая сосенка.Под метелью голубойЖди дождя веселого:Ведь мудрили над тобойЗолотые головы.Взглянь лукаво из-под век,Мир шумит поклонами.Крестный твой отец весь векОбрастал иконами.Сказки спрятаны в ларьки,Сединою повиты,Ты сорвешь с ларей замки,Сказки пустишь по ветру.И, чумея без чумыИ себя жалеючи,Просим милостыни мыУ Егор Сергеича.Подари ты, сокол, намХоть одну улыбочку,Отпусти ты по волнамЗолотую рыбочку.Июнь 1932КАМЕНОТЕС
Пора мне бросить труд неблагодарный —В тростинку дуть и ударять по струнам;Скудельное мне тяжко ремесло.Не вызовусь увеселять народ!Народ равнинный пестовал меняДля краснобайства, голубиных гульбищ,Сзывать дожди и прославлять зерно.Я вспоминаю отческие пашни,Луну в озерах и цветы на юбкахУ наших женщин, первого коня,Которого я разукрасил в мыло.Он яблоки катал под красной кожей,Свирепый, ржал, откапывал клубыПеска и ветра. А меня училиБеспутный хмель, ременная коса,Сплетенная отцовскими руками.И гармонист, перекрутив рукав,С рязанской птахой пестрою в ладоняхПошатывался, гибнул на ладах,Летел верхом на бочке, пьяным падалИ просыпался с милою в овсах!..Пора мне бросить труд неблагодарный…Я, полоненный, схваченный, мальчишкойСтал здесь учен и к камню привыкал.Барышникам я приносил удачу.Здесь горожанки эти узкогруды,Им нравится, что я скуласт и желт.В тростинку дуть и ударять по струнам?Скудельное мне тяжко ремесло.Нет, я окреп, чтоб стать каменотесом,Искусником и мастером вдвойне.Еще хочу я превзойти себя,Чтоб в камне снова просыпались души,Которые кричали в нем тогда,Когда я был и свеж и простодушен.Теперь, увы, я падок до хвалы,Сам у себя я молодость ворую.Дареная — она бы возвратилась,Но проданная — нет! Я получуБарыш презренный — это ли награда?Скудельное мне тяжко ремесло.Заброшу скоро труд неблагодарный —Опаснейший я выберу, и пустьПогибну незаконно — за работой.И, может быть, я берег отыщу,Где привыкал к веселью и разгулу,Где первый раз увидел облака.Тогда сурово я, каменотес,Отцу могильный вытешу подарок:Коня, копытом вставшего на бочку,С могучей шеей, глазом наливным.Но кто владеет этою рукой,Кто приказал мне жизнь увековечитьПрекраснейшую, выспренною, мнойНе виданной, наверно, никогда?Ты тяжела, судьба каменотеса.25-26 января 1933ЛЮБИМОЙ
Моей жене Елене
Слава богу, я пока чтоСобственность имею:Квартиру, ботинки,Горсть табака.Я пока владеюРукою твоею,Любовью твоейВладею пока.И пускай попробуетПокуситьсяНа тебяМой недруг, другИль сосед, —Легче ему выкрастьВолчат у волчицы,Чем тебя у меня,Мой свет, мой свет!Ты мое имущество,Мое поместье —Здесь я рассадилСвои тополя.Крепче всех затворовИ жестче жестиКровью обозначено:«Она — моя».Жизнь моя виною,Сердце виною,В нем пока ведетсяВсё, как раньше велось,И пускай попробуютИдти войноюНа светлую теньТвоих волос!Я еще нигдеНикому не говорил,Что расстаюсьС проклятым правомПить одномуИз последних силГуб твоихБеспамятствоИ отраву.Спи, я рядом.Собственная, живая,Даже во сне мнеНе прекословь.Собственности крыломТебя прикрывая,Я охраняюНашуЛюбовь.А завтра,Когда рассвет в наградуДаст огня и еще огня,Мы встанем,Скованные, грешные,Рядом —И пусть он сожжетТебяИ сожжет меня.1932–1933ПИРУШКА
В снегах, в деревьях черныхСтоит высокий дом.Там в комнатах просторныхПол ходит ходуном;Там, шелковые лентыК гитарам прививав,Досужие студентыДобились новых прав.Студенты, вы любимы,Вам брагу подаютЗа снег, летящий мимо,За горный институт,Вставай, товарищ Мелик,Во весь саженный рост!Мы от тебя хотели бОтветный слушать тост.Встает товарищ МеликВо весь саженный рост,Поддерживаем хмелем,Ответный держит тост:— Товарищи, не выбитьНам дело во хмелю!Я предлагаю выпитьЗа практику мою.У практики той сила —Качала без вина,По рудникам водила,Свирепая, она.Там тоже пировалиБригады, как могли:То в угольном обвале,То в угольной пыли.Там тоже пир отменныйИ тоже к черту сон,И кружки с черной пенойПо двадцать с лишним тонн.Там молодость в окопахКоторый год не спит.За наших рудокопов!За камень-антрацит!Хозяйка помнит тожеПро прежние дела,Про крытые рогожейОстывшие тела.Вставай, товарищ Лыбо,Как на зачете, простМы от тебя смогли быОтветный слышать тост.Встает и слова просит,Кивает бородой:— Мне только тридцать восемь,Я самый молодой.О годы битв и славы,Снегов и звезд обвал!Тогда огни ВаршавыЯ пикой сосчитал.Ой, ветер тучу гонит,А туча не идет,Заседланные кониГрызутся у ворот.Гитары, свесив ленты,Поют: «Пора, пора»,Досужие студентыПируют до утра.1933РАССТАВАНЬЕ С МИЛОЙ
Чайки мечутся в испуге,Я отъезду рад, не рад, —Мир огромен,И подругиМолча вдоль него стоят.Что нам делать? Воротиться?День пробыть — опять проститься —Только сердце растравить!Течь недолго слезы будут,Всё равно нас позабудут,Не успеет след простыть.Ниже волны, берег выше, —Как знаком мне этот вид!Капитан на мостик вышел,В белом кителе стоит.На одну судьбу в надежде,Пошатнулась, чуть жива.Ты прощай, левобережье —Зеленые острова.Волны кинулись в погоню,Заблестел огонь вдали, —Не с гитарой, не с гармонью,А с баяном парни шли —Звонким тысячным баяном,Золотым, обыгранным,По улицам, по полянам,По зеленым выгонам.Ты прощай, прощай, любезный,Непутевый город Омск,Через реку мост железный,На горе высокий дом.Ждет на севере другая,Да не знаю только, та ль?И не знаю, дорогая,Почему тебя мне жаль.Я в печали бесполезнойБуду помнить город Омск,Через реку мост железный,На горе высокий дом.Там тебе я сердце отдал…Впереди густой туман.«Полным ходом-пароходом!» —В рупор крикнул капитан.И в машинном отделенииВ печь прибавили угля.Так печально в отдаленииМимо нас бегут поля.Загорелись без причиныБакены на Иртыше…Разводи пары, машина, —Легше будет на душе!..1933ПЕСНЬ О ХЛАДНОКРОВЬИ
Я помню шумные ноздри скачекУ жеребцов из-под Куянды,Некованых,ГоревыхИ горячих,Глаза зажигавшихКострами беды,Прекрасных,Июльскими травами сытых,С витыми ручьями нечесаных грив…Они танцевалиНа задних копытахИ рвали губу, удила закусив.Тогда, обольщенные магарычами,Коням тем, не знавшим досель седока,Объездчики обнимали ногамиКрутые, клокочущие бока.И всадникС застывшей для выстрела бровью,И конь — на дыбах,На дыбах,На дыбах!Не ты ль, азиатское хладнокровье,Смиряло ослепшую ярость в степях?Не ты ли,Презревшее злобу и силу,Крутилось меж волчьихРазинутых ям,Кругами гнало жеребца по степямИ после его в поводу приводило,Одетого в мыло, к хозяйским ногам?Я помню и то,Как, Британию славя,Кэмширцы вели табуны голытьбы,По-журавлиному ногу отставив,Ловили на мушку их губы и лбы!Кэмширцев на совесть, на деньги училиВести пулеметный сухой разговор,Чтоб холодно в битвы кэмширцы ходили,Как ходят штыки и ружейный затвор.Тряслись от пожаровИ падали кровли,Но зорок и холоден был караул, —Тогда европейское хладнокровьеГлядело на насИз сощуренных дул.Кругом по-вороньи засады расселись.Вчера еще толькоУ злобы в плену,Надвинулся враг,Хладнокровно нацелясьВ окно сельсовета,В победу,В весну.Он призван к оружью,Он борется с нами,Силен и прикидчив, лишившийся сил,Он выучку получил у Краснова,Он комиссаров! на козлах! пилил!Он не жалел наших женщин,Он вешал,Рубил топорами и ждал своего, —И вот он стоитВ припасенных одеждахИ просит, чтоб мы пощадили его:Вот, мол, он нищ,Он согласен, не прекословя,С решеньем любым, ничего не тая…Поучимся у врагов хладнокровью,Пусть ходит любой,Как затвор у ружья!Сосчитаны время,ДвиженьеИ пули.И многое спросится у сторожевых,И каждый находится в караулеУ взрывчивых погребовПороховых.Враг — под ружьем,Он борется с нами,Он хочет расправы любою ценой.И, может быть, завтраНа шею ДмитроваНаденут закрученныйГалстук пеньковый,Намыленный сытой вонючей слюной.— Ответят за казньВаши шеи воловьи!Ответных насчитано будет монет.Да здравствует выдержка и хладнокровье,Да здравствует солнцеИ песни побед!1933РАНЕНАЯ ПЕСНЯ
Дала мне мамаша тонкие руки,А отец тяжелую бровь —Ни за что ни про чтоТяжелые мукиПринимает моя дремучая кровь.Ни за что ни про чтоЯ на свете маюсь,Нет мне ни света, ни праздничных дней.Так убегает по полю заяцОт летящих на лыжахПлечистых теней.Так, задыхаясьВ крученых тенётах,Осетры саженныеХвостами бьют.Тяжело мне, волку,На волчьих охотах,Тяжело мне, тополю, —Холод лют.Вспоминаю я городС высокими колокольнямиВплоть до пуповины своей семьи.Расскажи, что ль, родина, —Ночью так больно мне,Протяни мне,Родина, ладони свои.Не отдышаться теперь — куда там.Что же приключилось,Стряслось со мной:Аль я родился, дитё, горбатым,Али рос я оглашенныйИ чумной?Али вы зачинщики, —Дядья-конокрады,Деды-лампасники,Гулеваны отцы?Я не отрекаюсь — мне и не надоВ иртышскую воду прятать концы.Мы не отречемся от своих матерей,Хотя бы нас задницейСадили на колья —Я бы все пальцы выцеловал ей,Спрятал свои слёзыВ ее подоле.Нечего отметину искать на мне,Больно вы гадаете чисто да ровно —Может быть, лучшего ребенка в странеНосит в своем животе поповна?Что вы меня учитеЛизать сапоги?Мой язык плохогоПрибавит глянцу.Я буян смиренный — бить не моги,Брошу все, уйду в разброд, в оборванцы.Устрою настоящий кулацкий разгром,Подожгу поэмы,Стихи разбазарю,И там, где стоял восьмистенный дом,Будет только ветер, замешенный гарью.Пусть идет все к черту, летит трубой,Если уж такая судьба слепая.Лучшие мои девки пойдут на убой,Золото волос на плечо осыпая.Мужики и звери из наших местБудут в поэмах погибать не по найму.Коровы и лошади — вот те крест —Морды свои вытянут ко мне: кончай, мол.Кому же надобен мой разор,Неужели не жалкоХозяйства такого?Что я, лиходей, разбойник иль вор?Я еще поудобнейКого другого.Не хера считать мой улов и вылов,Не хера цепляться — айда назад.Мы еще посмотрим, кому ВорошиловПодарит отличье за песенный лад!Кутайтесь в бобровых своих поэмах,Мы еще посмотрим на вас в бою, —Поддержат солдаты с звездой на шлемахРаненую песню мою.1933ДОРОГА
Лохматые тучиКлубились над нами,Березы кружилисьИ падали, и,Сбежав с косогора,Текли табунами,И шли, словно волны,Курганы в степи.Там к рекам спешилаОвечья РоссияИ к мутной водеПрипадала губой,А тучи несметныеИ дождевыеСбирались,ДымилисьИ шли на убой.Нам было известно —На этой равнине,За тысячи верстОт равнинной луны,Лепечут котлыИ бушуют полыни,И возле болотцаСтоят в котловинеНа гнутых ногахНад огнем таганы.Оттуда неслись к намГлухие припевыДалекой и с детстваРодной высоты,И на стоянкахСкуластые девыДля нас приносилиОттуда цветы.У этих цветовБыл неслыханный запах,Они на губахОставляли следы,Цветы эти, верно,Стояли на лапахУ черной,Наполненной страхом воды.А поезд в смятеньиВсё рвал без оглядокЗастегнутый наглухоВорот степей,И ветер у оконКрутился и прядал,Как будто бы ктоВыпускал голубей.У спутниц бессонница,Спутанный волос,Им шеи закат золотит,И давноВ их пестрых глазахПолстраны раскололось, —Зачем они смотрят,Тоскуя, в окно?Но вот по соседству,Стуча каблуками,С глазами ослепшими,Весел и пьян,Гармонь обнимаетКривыми рукамиДалекойЯпонской войны ветеран:«Не радуйся, парень,Мы сами с усами,Настрой гармонистаНа праздничный лад…»…Мы ехали долгоПолями-лесами,Встречая киргизИ раскосых бурят…А поезд всё рветЧерез зарево дыма,Обросший простором и ветром,В дыму,И мир полосатыйПроносится мимо —Остаться не страшноЕму одному.Затеряны избы,Постели и печи.Там бабыУгрюмо теребят кудель,Пускает до облакГусей СемиречьеИ ходит под бубныВ пыли карусель.Огни загораютсяРеже и реже,Черны поселенья,Березы белы,Стоит мирозданье,Стоят побережья,И жвачку в загонахРоняют волы.И только на лавкеВояка бывалый,Летя вместе с поездомВ темень, поет:«…Родимая мать,Ты меня целовалаИ крест мне дала,Отправляя в поход…»Кого же ты, ночь,И за что обессудишь?Кого же прославишьИ пестуешь ты?А там, где заря зачинается,ЛюдиКоряги ворочают,Строят мосты.Тревожно гудятПровода об отваге,Протяжные звукиМы слышим во мгле.Развеяны по ветруКрасные флаги,Весна утвердиласьНа талой земле.1933СИНИЦЫН И КºПервая поэма трилогии «Большой город»
1
Страна лежала,В степи и лесаЗакутанная глухо,Логовом горИ студеных озер,И слушала,Как разрастаетсяВозле самого ее ухаРек монгольский, кочевничийРазговор.Ей еще мерещилисьСиние, в рябинах, дали,Она еще вынюхивалаЗолоченое слово «Русь»…Из-под бровей ее каменныхВылеталиСтаями утица и серый гусь.И волков вольная казачья стаяПробиралась гуськомПо ее хребту,И, тяжелыми лопаткамиПод шкурой играя,Опасливый медведьУрчал в темноту.2
И, ширясь,Не переставали дивитьсяГлаза королевскихИ купецких дворовНа потрескивающий ворсЧерно-бурой лисицы,На связки соболейИ саженных бобров.Они досылали бочками пороху и свинца,Но страна,Богатством своим густая,Бобром вцепляласьВ брови дельцаИ мантии оторачивалаГорностаем.И соболиДорогиеНа женских плечахПоблескивали сдержанно,Тревожно И гордо,Будто помнили,Как их лупили в ночахСвирепой палкойПо окровавленным мордам.3
Но редкие выстрелыТаежных тропБыли подобныХлопанью птицы сбитой,И страна только нижеПасмурный наклоняла лоб,Крылатый,Лосиный,Готовый в битву.Она под первыйВесеннийВыкрик гагарыВыпускала процвестьНароды свои,В дурман и урман уводила парыИ долго корчиласьВ судорогах любви.А к осени,Спутав следы добычи,Волчонок скользилСквозь студеный дым,И всплескивалсяОтпустивший усищаВ рекахПолуфунтовый налим.4
К северу,В предгорьях,У ледовитых речек,Где в пескеСинева медвежьей стопы,Келейным богородицамПервые свечиСжигали одичавшие лесные попы.Там ютилисьСмолевые поместья раскола,Заросшие по бровьГрехом и постом…И до самых крыльев светлыхТонули пчелыВ цвету золотом,В меду золотом.И старцыЖелтый воскОтделяли богу,Мед — себе.Вечерами, после работ,Девки выходили,В песнях тая тревогу,Долгий и невеселыйВелиХоровод.5
К востокуТайга сходила на убыль,Клонились полыниДалеких ровных дорог,И, щурясь,Рукавом халатаЖирные губыВытирал, усмехаясь, степной царек.И его невестаТрясла в смятеньеВ двадцать струй расплескавшеюся косой,И плясали над гривамиОт селенья к селеньюШапки острые,ПодбитыеКрасной лисой.И в гремучем дождеКонского пляса,Под незрячим солнцем,В мертвом мерцаньи лунСтосковавшийся по барышамПобуревший прасолГнал на западПервыйТысячеголовый табун.6
На западеВиделись редкие взблескиСтали,По полям тянулисьРваныеЛемехов следы.Холеные, только что возмужалиГретыеЯблоновые сады.Город стоялНа границе степных пожаров,Молебен о здравии царяОтслужив едва.ШаткуюСтругануюДоску тротуаровПламенем веселымНе успела одеть трава.СубботыКрестом соборнымКрестились,Праздники сочно кропились вином,И лишь…Превосходительства…Генерал-губернатора…Выезд…Ставил городокНа дыбы конем.7
Да, когда теклоАрхиерейское богослуженьеВ христовых хоругвях,В блистанье паникадил,Город приходил —Хоть не сразу! —В движенье:ОдевалсяИ чинноНа улицу выходил.И нога архипастыря,Гусарский сапогГод назад сменившаяНа мягкую туфлю,ПереступалаИсцелованныйСоборный порог,Волоча за собоюБороды,Плеши,Витые букли.И дьякон, «вонмем» вытягивая,Рос и росДо самого куполаВ сиянья оправе,Пока распускался павлиний хвостВизантийский,ГлазастыйХвост православия.8
Впрочем,И иные в городе, к слову,Ангелы водились… И пошли далеко.Ангелы кожевенные — Ивановы,Ангелы скобяные — Золотаревы,Ангелы мукомольные — Синицын и Кº.Детей растяНа перинах лебяжьего пуха,ИзбегаяСомнения и наук, —Во имя отца,СынаИ святаго духаРаботали не покладая рук.Рынок непочат,Место злачно —Подводили счеты не мудрствуя:«Вишь, Восемь уплачено,Три истрачено,Четырнадцать тысячЧистый барыш».9
Федул Синицын,Набиравший силу,В городе Зейске на первых порахПо правуЗачинщика и старожилаКаменную мельницуПустил на парах.И жилВозле ее доходного гула,Но из-за каких-то Петрусь и МарусьСбился не вовремя,Предался разгулуИ ушел в окаянство,ТеменьИ грусть.И в конце года сорок восьмого,Двадцатого августа,Отодвинув засов,Его нашли в петле,Неживого,ПовиснувшегоНад семьей жерновов.10
Но сын его,Синицына Федула, —Артемий,Рябенький, неслышный,Волосом чал,Не кончил коммерческого с вестями темиИ в ЗейскУнаследовать всёПримчал.И перед судьбой своей одинокой,Перед Зейском всемПредстал простак —Юнош незаметный,Голубоокий,С улыбкой на медовых устах.Города отцы —Купцы —Подошли с подмогой,Дланью скользяПо умным усам:«Что уж там? Продай!»Но Артемий: «С богом,С маменькиной помощьюУправлюсь сам!»11
И повел.С почтеньицем, без сумленья,Вымерил прицелы,Округлил рубли…Так повел,Что города отцы —Купцы —В удивленьеСвистнули и плечом повели.И пока ониГоршки деньгой набивали,КаждыйНеподвижен,Как божий храм,Темкин капитал подкатил едва лиНе к сотне тысяч,А то и к двумстам.………………………………………..
12
Он не копил,Он крутил обороты —Деньгу работать гнал! Оттого льПод ним очутилисьМукомольство,Охоты,ГалантереяИ соль.И покуда купцы,Косясь на иконы,Карманы набивали,Крестились замком, —В конторах ТемкиныхНемцы-компаньоныСидели, трубки набив табаком.И пока антихристом величалиКупцы за преферансомИ сулили суму,«Не зайдете ли к нам…На стаканЧаю…» —Губернатор писал ему.13
И мельницы антихриста,Крутя жернова,Рычали, позабывая усталость,И «юноши» с пролысинками головаНад прочимиНа аршин возвышалась.И когдаВ купеческом клубе шелСын Синицына Федула —Артемий, —Отцы сторонилисьИ, одетые в шелк,Невесты от волненья потели.И отцы думали:«Хорош сосед!Такой оберет, если надо! Страхи!Можно сказать, двадцать восемь лет —И такие,Можно сказать,Размахи!»14
Страна лежала,В степи и лесаЗакутанная глухо,Логовом горИ студеных озер,И слушала,Как разрастаетсяВозле самого ее ухаРек монгольский, кочевничий разговор.Ей еще мерещилисьСиние, в рябинах, дали,Она еще вынюхивалаЗолоченое слово «Русь».Из-под бровей ее каменныхВылеталиСтаями утицаИ серый гусь,Когда в знаменитое новолунье,Охотясь на лисицИ бобров,На самых пятках реки БегуньиЗолото отыскалОхотник Петров!15
Золото.Золото!Золото!!16
ПриискателиИз-под хмурого АлданаРасцеловали «мамок» дебелых,Закрутив ус,Подарив им на прощаньице,Дорогим да желанным,Колючие серьгиИ связки гремучих бус.Вместо напутственной,Призакрыв веки,Соловей-гармонистШироко мехами развел,И на целые ночиРазыгрались в музыке реки,Мирные,ТекущиеСреди пашен и сел.А за сотню верст,В пену одев колена,Полной горстьюВлаги разбрасывая изумруд,Исцарапав руки о камень,Дичала Лена,И запевал,Покачиваясь от тоски,Якут.17
Он на «ха» и на «хо»ЗадерживалсяИ, всё корочеИ всё яростнее вычеканивая «э»,Запевал,Когда стая востроносыхПриискательских оморочекУходилаНа ходулях шестовВ водовал.Ему видно было,Как медленноИ шатучеПоползло на нихТулово кривоплечей горы.Язь плеснул.И рванулась черная тучаОстервенелой,Изголодавшейся мошкары.И тогда онПесню поднялДо комарьего писка,А может, и самПолетел им вслед комаром,Чтобы в шею последнегоЖалом впиться,Возвратить свою кровь,Не отрываться добром!18
Приискатели двинулись.На золото!К Зейску!«Плюем на Бом —В дальню тайгу идем».А безвестный МитричСлезно крестил семействоИ наказывалБеречьХозяйство и дом.И, пьяная, у плетнейДо рассвета по-птичьиТанцевала косматая Митрича тень, —Это собираласьНа заработок-добычуЛапотная силаИ мочьДеревень.Изба развалилась.Нечего ждать подмогу.Какое уж хозяйство?Почти что гол.И, хлебушка поевС кваскомНа дорогу,До свиданья, милая! Айда, пошел!19
А которые побогаче —Тоже, как же! —Детей собирали,Что на свадьбу, отцы.Каждому по лошади —Вороная — сажа!Татарские орешки —Подвешены бубенцы.Под носом богатство!Мало что кто в достатке!К северу,К ЗейскуПуть стремя,Ехали новобранцы золотой лихорадки,Бабы, провожая,Шли у стремян.И кой-где уже лавочник сапоги и ситцы,Провизию вез…«Дорога не далека.Амуниция нужна. Снедь пригодится.А там,Глядь,Не обидите и старика».20
И в городах дальнихТысячелистноГазеты подогревали:«Ура!» —Золотой азарт.Усы распушив,Узкогрудым гимназистамПозолотевшим глазомМоргнул Брет-Гарт.Они бросили стихи писать.Сапоги обули.Они докажутПапахен и мамахен — черт возьми!Их перехватывалиГде-нибудьВ Саратове или Туле,Но иные прорывались,Чтобы полечь костьми,Чтобы сгинутьВ призейских глухих просторах:Не вини, пащенок, ежели слаб!Уцелевших жеПриискатели вошь в проборахЗаставляли искать.И любили заместо баб.21
А в трехстах верстах от ЗейскаГрохотали бутары —Аж в ЗейскеСлышен былКирокСтук:Артемию Федулычу СиницынуНе хватало тары —Для заброски товара!На мельницах не хватало рук!Мельницы ждалиЕго руки мановенья.Монополия его, вот он каков!Населению мелетЛишьДля потребленья —Остальное для себяИ для приисков.И за пуды мукиОрудует,Как захочет!Не давая очухатьсяИ дела постичь,Захватывает россыпиЗа площадью площадь,Проценты беретС золотых добыч!22
Он оборачивался,Оборотливый,Скоро.Он брал и веху ставил:«Трогать не сметь!»Он непослушныхСмирял измором,Он дьяконовМог заставитьСлаву петь:«…Слава пресвятомуОборотному капиталу —Родителю богатств,МашинИ красот.Да преклонятся перед нимОт стара до мала,Да увеличитсяИ возрастет!Слава стопе его,Что крепко всталаНа тех, кто безропотен,НищИ наг, —Слава, слава оборотному капиталу,Творцу и вседержителюВсяких благ!»23
Впрочем,И другие не дремали, к слову,Тоже подрабатывали,Как могли:Ангелы кожевенные — Ивановы,Ангелы скобяные — ЗолотаревыИ прочие многиеКороли.Разрастался вкруг ЗейскаКупецкий нерест —Кто крал втихомолку,Кто прямо брал…Купцы надвигалисьВ поддевках черезРвущий надвое закатыУрал.Купцы надвигалисьСквозь одичалые пурги,Улыбчивые,Ноздри крылами раздув,И вот ужеОрел изСанкт-ПетербургаПовернул на востокЗолоченый клюв.24
Так хищник степной,Оглядывая просторы,Круглую голову утопив в плечах,На сопке сидит,Кривую отставив шпору,С недобрымиЯнтарями в очах.И вдруг обеспокоится,Заметив что-то —Там, далеко,Где с небом земля сошлась, —Чуть привстает,И вздрагиваетПеред полетом,И с клекотом срывается,Почти смеясь!И на крыльяхЗолотом отливает Сила:Сбить добычу!Прокусить ей тонкое горло! Ага!Но, нырнувшая сбоку,С размаху когти вцепилаОпередившая добытчикаПустельга.25
Но Синицын вцепился. Крепок, прочен.Он ставил веху,И чтоб трогать не сметь!Треть государству,Треть — для прочихИ Артемию Федулычу третья треть!Зануздали золото!Ого!Пора зануздать воду! —На первой пристаниОркестромИсполнен марш:Артемий ФедуловичИзволили пустить пароходыИ стаюТяжелых девушек —Барж.Первая пристаньВ зелень убрана,Подняты копья литых якорей.Ура!ПароходыДымятТрубами.Ура!Да здравствует РоссияИ город Зейск!26
Ура!Букеты!Якоря подняты!Капитан в белом кителе:«Полный ход!»Генерал-губернаторНа пляшущих сходняхАртемию Федуловичу руку жмет.Платки.Пароход захлебнулся ревом.Чайка.Чайки!Чайки летят с песка!На своем пароходе,В костюме чесучовом,Артемий Федулович —На свои прииска!И покуда пароходуЧалки отдалиИ он, пошевеливая лапами,Пошел, —Верст за триста отсюда,В сукне и крахмале,УправляющихВыстраивалсяЧастокол.27
Сам наехал!Веселый,Дорогою не измучен —«Все так ездить будете», —Он не жалеет затрат.СотняУкрашенных лентамиТаратаек гремучихВ пыль и смятенье одела тракт.«Сухо! Леса близки!Не горите ли?Ха! Бараки отстроили?Давно пора!»…Выстроенные в шеренгуОткормленные смотрители,Выставив груди,Прогрохотали: «Ура!»Сам наехал!И на первом празднике званомОглядел барак,Обращенный стараньем в зал,Подошел к инженерше Марье ИваннеИ«На сопках Маньчжурии» —Приказал.28
И в сверканье плеч ее,До ласки охочих,Плыл по заводям вальса!Король!Парил!И, разыгравшись,Гонцов от «рабочих»Именными наградами одарил.Но когда наутроС помпой,С трескомОбходил рабочих,Выстроенных в парад,Кто-то из рядов спокойно и вескоПослал ему вдогонку:«Наехал, гад».Он не обернулся,Улыбчив прошел, однакоПриставу пальцем погрозил:«Смотри,Как же это так,Любезный вояка,У тебя, оказывается,Есть бунтари?..»29
И красные околышиТех словНе забыли…Время спустя за бараком в пылиНочью кому-тоДолгоРуки крутилиИ, саблями позвякивая,Увели.А при отъездеВ последние горестные минутыАртемий ФедуловичСказал управляющим:«Господа,Набирайте китайцев,Китайцев вербуйте,Они понадежнее да посмирнее. Да».И пошлиГолоплечие, фланелевые кули,ВыходцыИз соседнихГлухих песков.Заработок упал.Управляющие вздохнулиЛегче, подняв доход приисков.30
Зейск же расцветал.Под самыми приискамиЦветом, невиданнымВ этих местах.По улицам,ОдетымВ гололобый камень,Рысаки проходилиВ белых бинтах.И франтов в галстукахИ клетчатых брюкахНачинала по ночамВыплевывать тьма,И к мощеным набережнымНа каменных брюхахШестиэтажныеПолзли дома.Река отступила.Осетры ее покорились навекиЭтому,С железом на хребте,Осетру.Целые ночи без усталиМчали улицы-реки,Пьяных на отмеляхОставляя к утру.31
В дыму кабаков зейскихЗейскиеСобственные цыганеСторублевый, аховыйПолучали заказ —Приискатель, упав,Башку раскроив в стакане,Топал каблуками на них;«А ну еще раз!»И выскакивала Гордая,Ровные зубы скаля.«Ну, пошел, что ли!»В гарусе до колен, —Еще раз! — веселая —Цыгане гуляли —В синих и желтыхВоронках лент.И бровями поигрывала —Эх! —Привозная,И волной ходилаОт гребня до пят!У гитар запутаны струны. Сейчас узнаем,Как под башмакамиДешевые деньгиХрустят.32
За праздничными лентамиШибко леталиХлопки голубями.Девочки в чаду табакаНа плечах у кавалеровДо слез хохотали,Вынимали пудреницыИз-за чулка.Они шептали: «Закажи нам, душка,Милый».И опять хохотали,Чтобы потом —Утром раскрыть глазаНа мятых подушкахИ деньги пересчитатьС оглядкой,Зверьком.Лавочнику отдать, заплатить портному,Подарить хозяйке,Чтобы не ходила ворча,По лестнице взбежать.Позвонить.И по-деловомуТело заголить под шприцем врача.33
Шприц входилКостяной иглой скорпиона…Город пробуждался. Быстрее, спорей —Грохотом пролеток,Колокольным звоном,Хлопаньем магазинныхЖелезных дверей.Дома поднималиТяжелые веки — шторы,Проходили и проходилиЛюдиВ оконной тьме,Счетов деревянную икруНачиналиМетать конторы,И дежурные «параши»Очищали в тюрьме.И сотрясался от кашля,Носом в ботинок тыча,Чеботарь с харкотиной вместо зрачков,И проворная кошкаЛизала, мурлыча,Кровавые пятна его харчков.34
Город пробуждался.В залпах цветочной пылиНа крестах — деревянных Христах —Ржавели венки,Мимо кладбища, крестясь,РумяныеВ город входилиНа заработок плотники,ПильщикиИ печники.Город пробуждался.В охранном отделении,Вздувая шарыЛощеных утренних щек,Гостя хозяин встречал: «А! Мое-с почтенье,Что у нас нового?» —Ложкой мешал чаек.И гость в хохоток, в хохотокНа его допросы:«По порядочку, по порядочку,Как же-с, ась?»На ухо шептал. Принимал папиросуИ в креслах под конецОткидывался,Дымясь.35
И над всем этим роскошеством —Золотая пенка —Вывеска плавала, видимая далеко,Букв откормленныхВымуштрованнаяШеренга:«Контора Артемий Синицын и Кº».Флаг трехцветныйПохлопывал, рея,Как на флагманском броненосцеПеред бедой.Властелин чаевыхВ пудовой ливрееУ стеклянных дверей сверкал бородой.Секретари в коридорахИграли в жмурки,Сталкивались, лапками хватая мрак,Наглухо,До ворота,Застегивали тужуркиИ садилисьЧернитьСнега бумаг.36
Запятые, кувыркаясь, летели,В пыльном удушьеОборваться грозил бумажный обвал, —И клиентовВо тьмеКолыхались туши,Но хозяина плюшевый кабинетПустовал.Но хозяин на даче,Хмурый и валкий,Под лиственною овчиной террасВ сумеркахЛежалВ плетеной качалке,Ногти грыз и суживал глаз.Июньское небо,Высокое,Золотого крапа…«Следственно — природа…Следственно — прииска…»Встав на дыбыИ раскинув лапы,На него медведем шла тоска.37
Может быть, та самая,Что когда-тоУходила отца. И в горькой ее тениОн молча сиделРябой, бородатый,И слушал, как прислугаЗажигает огни.О чем он думал?Может быть,Далекое детствоВдруг проблеснуло водопоем,Залаял пес?Некуда, Артемий Федулыч,От памяти деться —Ладонью не спрячешьСедых волос!О чем он думал,Вглядываясь долгоВ садовую мглу, губой шевеля?Или нарыскавшегосяМатерого волкаТугоПредчувствияЗахлестнула петля?38
Однако с чего бы?Деньги чтили присягу,Барыши с высотНе катились вниз,И давно провезлиНа приискиПервую драгу —Закутанную в рогожиАмериканскую мисс.Однако с чего бы?Стерегут крученые плеткиПеред злобой низовСомненье и страх.И, просеянныеСквозь решето решетки,Агитаторы на казенных хлебах.Ну и всё же на даче,При звездах,Валкий,Он просиживал ночи,Угрюм и тих,На соломенной тихойВолне качалки…Но однажды решил:«В Москву! Никаких!»39
И через недельки двеНа вокзале мореные костиПоразмял. Оглядел каретные кузова…Вся в ёканье, в грохоте,Заморского гостя —Мать купечества — принимала Москва.Вывески саженныеВыстроились в шпалеры,Рванулась навстречуСкаредная красотаПопечительницыВерноподданности и верыВ господа тихого Иисуса Христа.Церкви мелькали:Та, сгорбившаяся, без сил,КороваС колоколами на шее,Та коньком златогривым.И лишь соборХриста Спасителя стыл,Неподвижный,Как скала перед взрывом.40
Из раскрытых чайных вываливались люди,Бычьей кровью вскормленные.Вели разговор.Лебеди плескалисьНа летящем в воздухе блюде,И мелькали кулакиИзвозчичьих ссор.Мытари на углахПротягивали руки в муке, —Слепые, с прошением на груди:«Богом обиженному…»А те, что безруки,Глазами приказывали:«Пощади».Из переулка,В коляске,Встречных шараша, —БабаВ драгоценной собольейПыли…Артемий поглядел:«Соболи-то! Наши!Ишь куда, сердечных, их упекли».41
Этак зажил в Москве,Уже знаемой им когда-то,Обменялся визитамиС тузамиГрада сего.Секретарь всё допрашивал: «Как?»— «Скучновато…Ну, а впрочем, вглядеться,Так ничего…»«Ну, а впрочем, вглядеться, так…»Так на рассветеВглядывается хмурый, ушастый сыч…..Провожатый — обжилсяВ синицынской каретеИ обвык,Собакой приставший хлыщ.И однажды,Букет заказав подороже,Заглянул в глаза Артемию:«Нельзя!Всё же, понимаете, Артемий Федулыч, всё же,Хоть захудавшие, а князья».42
Но АртемиюПонравилась нежданно фамилья:«Синицын к Горлицыным!»Он сказал: «Ускорь».Пара серых в яблоках,Морды мыля,Понесла ихНа рысяхПо Тверской.Хлыщ заранееПодготовил встречу как надо,Подмигнул:«Золотопромышленник! Миллионер!»И пропахшая шубамиПередней прохладаИх встречала торжественно,На особый манер.Глаженый лакей,Пудреный, гладколицый,Карточки на серебряный принял поднос,В залы прошелИ «Господин Синицын»Басом внушительнейшим произнес.43
«Просить!»…………………………………………………..Мадам Горлицына, просто мадам,Фелица Дмитриевна — тень Фелицы —Накопила одышку,Но к сорока трем годамВсё еще по паркету ходила львицей.Кутежом,Прокученными деньгамиОт нее разило,«Катьками», загубленными зазря.Вовремя Фелица сообразила —Выкрасила волосы,Бросила якоря.Вовремя Фелица сообразила —Тщеславия и шика последний заслон —Дом оставила,Где дочь растилаИ держалаЛитературный салон.44
Здесь бывалВнимательный к обедам мужчина,Пахнущий табаком,Стриженный свирепо в скобу,По неизвестным и темным причинамВызвавшийсяПрославить избу.И его ненавистник,В штанах полосатыхКарапуз, щебечущий про асфальт,В стихах коегоБылЛишь один достаток —Богом ему ниспосланныйМальчишеский альт.И третий… четвертый…Досужей толпы забавы,СлавословыОскудевшей от слав луны,Дикие и злые охвостья славы,Хвост цивилизации —Льстецы и говоруны.45
Синицыну не дали опомниться хозяйка и стаяПрочих:Ренн, Кобылочкин,Дочь хозяйки — Ирен…«Садитесь, прошу вас,Сейчас читаетСтихи в честь ИриныПоэтРенн».Что ж?Артемий спокойноПримостился в кресле,Слушать приготовился,Хоть не понималНи аза.Ренн с бумагой в руке поднялся,И вдруг полезлиКруглые под бровь Ренна глаза:МАДРИГАЛ В ЗАСУХУ
Среди пиров корявости,В дыму пивных шумношатающихся стоекЯ не позабудуТвой глазастый праздник:Десятый день парное солнышко,Лукавствуют уральские топазыВ теплой ресничной рощице.Май твой нежностью набухаетВ зелени, в пенных яблонях полощется,Высокая Ирина Горлицына.Крепкоплечая!Смотри,Весны переворот:Двадцатый деньКолючее ведрышкоЗасухой рвется.В задыхающихся поляхСхвати над трехгорьемБескровное облачко,Примани им хмурые тучи,Помоги нам пролитьсяЦистернами пильзенских строкПеред твоимиУзконебоскребными ногами, —Глав обольстительница,Ирина Первостолицына!46
«Браво! Браво!»Хлыщ склонился: «Артемий Федулыч,Хлопайте!» Но Синицын суров,Тих сидел.Драгоценнейшим ветром дулоВ скулы, огрубелые от ветров.Он в кресло ушел,Хуже сделался, меньше,Он гляделВсё внимательнее и веселей,Он товар оценивал — знаменитый оценщик, —Как когда-то оценивал соболей.И на сам делеНе дивиться нельзяНа Ирину Горлицыну —Волосы стянуты узлищем тугим,И глаза, попыхивающие под ресницамиОтсветом долгим,Отсветом золотым и густым.47
Вокруг нее охотниковКруги сужались,Но покуда ещеНикому не довелосьПриручить, прикрутить,Окольцевать ей палец,Захватить хоть горстьОт пепла ее волос.…………………………………….
48
…На обратном пути от Горлицыных,В карете качаясь,Заезжая в настежь распахнутую зарю,Говорил Синицын:«В магарычах не стесняюсь!Продолжай — говорю тебе! —Отблагодарю!»Хлыщ в смешок.(Подсчитал — работать недаром.)…Еще через день, отстранясь от дел,Свиделся Артемий Федулыч с товаромВ горлицынской гостиной,Как захотел.Чем не кавалер?Конечно, определенно!Лучшего отыщешь ли,Душой не кривя?За него разговаривали миллионы —Его золотые,Родимые братовья.49
«Как живете?»(Нету цены товару!)— «Вы мне привлекательны, хоть и не льну…»…В первый раз лет за десятьВзял гитаруИ, не торопясь,Зацепил струну:«Ты скажи мне, перстень свадебный,Я кому тебя дарю?Будь ты крепок, перстень свадебный,Будь ты крепок, говорю!Ты свети нам, перстень свадебный,Помогай слюбиться нам, —Для того я, перстень свадебный,Прижимал тебя к губам.Сорок тысяч перстней свадебных —Каждый круглый золотой,Сорок тысяч перстней краденыхИ один законный — мой.Сорок тысяч перстней краденых,Ты же всем перстням отец,Круглый пламень, пламень свадебный,Золотой мой бубенец».50
Так решилсяТорг короткий ладом —Понапрасну гитарСиницын в руки не брал.Он поцеловал мамашу в лоб,Заплатил что надоИ увез невестуК себе,За Урал.А еще через год,Весной,Когда на гагарахЛиняло перо,В апреле месяце, или возле того,Зейск съезжался с букетамиНа тройках и парахПоздравлять с рожденьем сына его.Приискатели фужеры состукнули.БылиКазахами джигитовки устроены,И в весеннем снегу,Раздувая пайпаки, зажиревшие бииОбъявилиВ его заздравьеБайгу.51
Это было весной,Когда, потрескивая, расходилисьЗвездою трещиныНа речномНоздреватом льду,Когда барсы в Призейском краеРыбой плодились,Это былоВ девятьсот девятом году.Так в великий и долгийПерелет гусиный,Когда, накопивший бешенство,Хлынул разлив,Начиналось детство синицынского сынаВ скрежетанье машинИ пляске лошажьих грив.Годы шли волна за волнойС тяжелым шорохом,Шли, стуча сапогами,В глухих просторах страны…… Тринадцатый…… Четырнадцатый…Ширя напитанный порохом,Голубой, как разрывы шрапнели,Воздух войны.……………………………………….
ЭПИЛОГ
До крестов георгиевских,До самых плечОктябрьского тумана!……………………………………………Прячась от партизанщиныВ таежный урман и лог,Прицепившись к степному штабуКраснолампасного атамана,Синицын вместе с нимБежал на восток.И когда их оцепили, и — вдруг! — грянули далиШироким «ура»,Повторяя: «Бей! Бей», —Крепко сжимая стужуВороненой стали,Он засел с товарищамиВ дымной избе.Раз! И еще раз!Внимательно целясьПо кожаному матросу, бегущему впереди.Три!УпалМолоденький красноармеецС рваным кумачомНа серой груди.И еще раз!Огоньками ненависти и страхаГлаз разжигая,Точно, без промаха, в них!…………………………………………….Но ворвавшийся выборжецВсем телом,С размахуЗагнал емуВ заклокотавшее горлоШтык.1933–1934КУЛАКИ
1929 г. Разгар коллективизации. Станица Черлак.
1
Люди верою не убоги,Люди праведны у Чердака,И ЧерлакНа церквах, на богеИ на вере стоит пока.Он, как прежде, себе хозяин —До звезды от прежних орлов.И по-прежнему охраняемДолгим гулом колоколов.Славя крест, имущество славя,Проклиная безверья срам,Волны медные православьяТяжко катятся по вечерам.Он стоит, Черлак,И закатыПо-над ним киргизских кровей.Крепко сшили купцы когда-тоЮбки каменные церквей.Он стоит другим в назиданье,На крещении льда темней,И в Крещение на ИорданеКрестНа двадцать пять саженей.И в КрещеньеГолыми в водуЛезут бабы, пятя зады.И везут по домам подводыБочки синей святой воды.А на Пасху блестит крестами,Поднимая гам над гульбой,Старый колокол с сыновьямиПляшет, медной плеща губой.И средь прочихПод красной жестью,С жестяным высоким коньком,Дышит благовестом и благочестьемЕвстигнея Яркова дом.Люди верою не убоги,Люди праведны у Черлака.И ЧерлакНа церквах, на богеИ на вере стоит пока.2
Из-под самого ИртышскаПод безголосой дугой,На залетной Рыжухе — пути не рад —Прибыл разлюбезнейший, дорогойЕвстигнея ЯрковаРодимый брат.Пылью крашенный, хмуролицый,Он вошел к Евстигнею в дом,И погнулися половицыПод подкованным каблуком.Он вошелСурьезный, не слабый,Вытер пот со лба рукавом,И, покуда крестился,БабыУдивлялися на него.И, покуда крестился,(— Ми-и-лай!)Будто мерилМогутство плеч,Разлюбезнейший брат Василий, —ЕвстигнейПоднялся навстречь.И покуда бабы, что куры,Заметались туды-сюды,Повстречавшись, как надо, хмуроПрошумели две бороды.Гость одежи пудовой не снял еще,А беседа уже пошла:— Долгожданный, Василий Павлович, Как дела?— Хороши дела.И покуда хлеба крестили,В пузо всаживая им нож:— Что ты скажешь мне,Брат Василий,Как живу?— Хорошо живешь.Из-под самого ИртышскаПод безголосой дугойПрибыл вовремя в Черлак-градСтоль невиданный, дорогойЕвстигнея ЯрковаРодимый брат.Темный ситец бабки и красныйЖенин ситецИ сыновья, —Всей семьиХоровод согласный,Вся наряженная семья.Сыновья ладны и умелы —Дверь с крюковПосшибают лбом,Сразу видимо, кто их делал, —Кулаки — полпуда в любом.Род прекраснейший, знаменитый —Сыновья! Сыны! —Я те дам!Бровь спокойная, волос витый —Сразу видно,Что делал сам.Евстигней поведет ли ухом,Замолчит ли —Все замолчат,Даже дышат единым духом —От старухи и до внучат.И Василий решает: «Вон как!»Косы тени Павловичей.Дом пошатывается легонько,Дышит теплым горлом печей.И хозяин думой не сломан,Слышит лучше всех и ясней —По курятникам робкий гомон,В теплых стойлах ржанье коней.Приросло покрепче иногоК пуповине его добро,И ударить жердью корову —Евстигнею сломишь ребро.Он их сам, лошадей, треножил.Их от крепких его оградНе отымет и сила божья,А не то чтобы конокрад.Он их сам, коров, переметилИ ножом,И клеймом,И всяк,Никакая сила на светеНе отымет его косяк.Никакая на свете пакость,Ну-ка, выйди, не оробей!Хошь мизинец,Хошь телку —На-кось —Отруби, отмерь и отбей.Ну-ка, сунься к амбарам сытым —Всё хозяйство, вся тишь и гладьОпрокинет вострым копытомИ рогами начнет бодать.Дом пошатывается легонько,Дышит горьким горлом печей,Понимает Василий: «Вон как!»Косы тени Павловичей.Дышат дымом горькие глотки.Чай остыл,И на лбах роса,И на стол хлебнувшие водки,Подбоченясь, вышли баса.И тогда —Хоть и не по приказуВодку встретившие в упор, —По-медвежьиУхнув три раза,Братья начали разговор.И Василий, башкою лысойНаклоняясь — будто в хомут,Сообщает:— Сестра АнфисаНизко кланяются и зовут.Разговор не сходил на убыль.Он прогуливался как мог, —Лошадям заглядывал в зубыИ коровий щупал сосок.Он один ходилПромеж всеми,Поклоняясь печи, огню,Он считалПоклоны до земиИ по пальцамСчитал родню.Вспоминал, как ругался деверь,И нежданно к тому ж приплелОб одной разнесчастной деве,Кем-то брошенной на произвол.Оба брата хмелевой силе,Водке плещущей — кумовья.— Брат мой старший.— Да, брат Василий.— Во-первых, сообщаю я.Что —В соседственном нам ЛебяжьемВам известный Рябых Семен,Состоятельный парень, скажем,Властью выжит и разорен.И нам видимы те причины,За которыми шла беда, —Не оставлено и лучины,Гибель, скажем, и только.— Н-да.— Досемёнился,Вот-те здравствуй,Как известно, защиты нет,И напрасно на самоуправствоОн ходатайствовал в райсовет.Сеют гибель по всей округе,Отбирают коров, коней.Затянули, паря, подпруги.Как рассудишь, брат Евстигней?Босяки удила закусили. —Евстигней раскрывает рот:— Что тут сделаешь,Брат Василий,Как рассудишь — Колхоз идет.— Что ж колхоз,А в колхозе — толку?Кони — кости и гиблый дых,Посшибали лошажьи холки,Скот сгубили, разъязви их!Разгнездилися на провале:Ты работай — а власть права,Тот работал, а эти взяли,Тоже, язви, хозяева.Мимо сена,И с ходу в воду.Нет копыт, не то чтобы грив.Объявили колхоз народу,А народ кругом супротив.Не надейся, паря, на жалость,Да тебе самому видней.Что же делать теперь осталось?Как рассудишь,Брат Евстигней?Там,В известном вам ЕнисейскомВзяли Голубева в оборот,Раскулачили, и с семейством —Вниз, под Тару, в гущу болот.И не легкое, слышишь, паря,И не ладное дело, брат:На баржах — для охраны — в ТареПулеметы, паря, стоят.Не открутишься, как возьмутся —Выбьют говор и гонор наш.Наша жизнь — что чаинка в блюдце,Всё отдашь.— Ты, значит, пугашь?— Я что… Может, не согласитесь.— Может…— Может… — Встал Евстигней,Распирая румяный ситец,Руки лезли вроде корней…— Дело сказано братом, дело…Толк известен в его речах. —Голова спокойно сиделаРыжим коршуном на плечах.— Рано нам в бега собираться,Страх немыслимый затая,Не один я,И, кроме братца,Есть еще, — оглядел,—Семья.Сыновья без сумленья встали.Старший принялся говорить:— Та ли дядина речь, не та ли, —Что ты скажешь, тому и быть.И сказал Евстигней:— РазлукаС прежним хуже копылий, ям,И с хозяйством, —Горчее мукиТихо высказал, —Не отдам.3
На красных доскахБожьи ликиВерхненарымских мастеров:Божьей материСоболья, тонкая бровь,АнгелыВ зарослях ежевики.И средь всегоВ канареечном свете,С иртышской зарейВокруг башки,В белых кудрях,Нахмурен и светел,Крутя одежМноговерстный ветерИ ногу в башмачные ремешки,Босую, грозную,Вставив, что в стремя,РасселсяВладетель неба и земи.И, полные муки святой,Облак мешки валялись.Как мельник,Бог придавил их голой пятой —Хозяин, владеющий нераздельно.Он мукомолом в мучной пылиВертел жернова в скиту под Яманью,И люди к нему, как овцы, теклиХоть полпуда выклянчить за покаянье.Он мельник.В мучной столбовой пылиСтерег свою выручку под Яманью.Его на трех таратайках везли,Чтоб въехал пожить в избу атаманью.И лучшийИз паствы его смиреннойКрестился на стремя его ремней,И шел от дверей на него поклонноВ грехах и постах Раб Евстигней.Он верил в него Без отвода глаз,Воздвиг из икон Резные заборы.И вот наступил для обоих часПоследнего,КраткогоРазговора.И раб,Молитву горя сотворить,МоргнулНа несопричастных и лишних,И домочадцы на цыпочках вышли,Двери наглухо притворив.Тогда Евстигней лампаду зажег,Темную осветил позолоту.Пал на колени,На пол лег,Снова всталИ начал работать.Пол от молитвыГудел, как гроб.— Каюсь,Осподи,Каюсь. —Бил, покрывая ссадиной лоб,Падая тяжкоИ подымаясь.И когдаТяжелая его головаЗакрыла глаза,В темень-тревогу,ТихоВознес Евстигней словаГосподу своему,Единому богу.Он прорывался,Потный, живой,Зреть сквозь заоблачные туманы.Он не утаивал ничего —Порченых девок, греха, обману:«Тыщу свечей спалил тебе,Стлался перед тобой рогожей.Сам себя в темной своей избеСвечой подпалю,Вседержитель боже.Мы без тебяПонапрасну биты.Дланью коснисьМоей нищеты.Ищу, твой раб,У тебя защиты, —Господи,СпасиМои животы».Но тлели углем золотым образа.Дородно, розово божье обличье.Бог, выкатив голубые свои глаза,Глядел на мир подвластныйПо-бычьи.Господи, неужто жМоленья мало,Обиды мало?Но ЕвстигнейНе оканчивал слов —Долгим дождемПо вискам стучалаКровь его прадедов —Прыгунов и хлыстов.И вставали щетинойЛеса ТоболаДа пчелиные скитыАлтайских мест —Скопидомы, оказники и хлебосолыПоднимали тяжелыйДвуперстный крест.И еще раз раб поднялся к богу,В сердце сомнения истребя:«Господи,Ты ли сеешь тревогу,Господи, рушишь веру в тебя».И внял.Из облачного вертоградаПогнал кудрей своих табуны,И, зашипев,Погасла лампадаОт крепкой и злойБожьей слюны.Сидел развалившись,Губ не кривя,Голой пятой облака давя.Не было дела ему до земли.И наплевать ему, что колхозыК горлу кулацкомуПодошли…Он притворялся, сытен и розов,Будто не слышит…«Какой ты бог,Язви!..Когда мы, как зерна в ступе,Бьемся, в бараний скручены рог,Ты через свой иконный порогШагу не сделаешь, не переступишь!»Сидел развалившись,Губ не кривя,Грозной ногойОблака давя.Да в ответ Евстигней говорил:«Постой!Смеешься, мужик. Ну что же, посмейся».Рванул на мороз,Косматый, крутой,Дверь настежь —И стал собирать семейство.Встал босойНа снег тяжело.Злоба крутилаНа шее жилы.…В круглых парах семейство вошлоХмурое,Господа окружило.Огни зажгли.И в красных огняхПойманный бог шевелился еле —Косыми тенямиПрыгал страхНа скулах его,И глаза тускнели.— Вот он, —Хозяин сказал, —Расселся,Столько хваленый,Моленый тут.Мы ль от всегоНе верилиСердца!..И сыновьяСогласье дают.— Мы ль перед ним не сгибали плечи?Почто же пошел он на наш уют?Сменял человеков своих на свечи?..И сыновьяСогласье дают.И тогда Евстигней колун вынул,Долго лежавший у него в головах,И пошел, натужив плечи и спину,К богу —На кривых могучих ногах.Загудел колун,Не ведавший страху,Приготовясь пробоватьБожьей крови.Дал ему хозяинСажень размаху,Дал ему ещеНа четверть размаху,И —Осподи, благослови!Облако, крутясь и визжа, мелькнуло,Ангелы зашикали:— Ась… Ась… Ась… —Треснули тяжелые божьи скулы,Выкатилась челюсть вперед, смеясь.Бабка, закричав в тоске окаянной,Птицей стала.Сальник, вспыхнув, погас.И пред Евстигнеем,Трясясь, деревянныйРухнул на колени иконостас.4
День от лютых песен страшен.Евстигней в ладони бил,По полу плясать ходил,Из глубоких медных чашекС сыновьями водку пил.Собирал соседей в гости,Опускался в темь и блуд,Сыпал перстни-серьги горстью,И трещали бабьи костиОт таких его причуд.5
День второй смеялся: мало!До смерти гонял коней,Рвал на части одеяла,И его душа дышалаВинным паром из сеней.Гармонист гудел мехами,Запевал, серьгой бренча.Евстигней шумел: — Мы сами!Мял гармонь в комок руками,И кричала петухамиПьяная его родня.6
И на третьи сутки, лая,Смех вставал над кутежом.Пахло кровью.Песня злая —Ножевая, удалая.Водка пахнула — ножом.Покрутив башкою хмуро,Грузный, тихий, льда темней,На седые волчьи шкурыПовалился Евстигней.7
И в дохе,Глухой, хрипящей,Слаженной для вьюг и стуж,На которую к тому жВосемь шкур ушло собачьих,Восемь злых собачьих душ.В сыромятныхТолстых жабахОднопалых рукавицИ в сарапулевских рябыхВаленках, мимо станицУрлютюпской и КобыльейДо Лебяжинских плетней —К брату младшему ВасильюВ гости ездил Евстигней.И когда поземкой бледнойБыл закрыт возвратный след —В среду под вечер последнийСобран был семьи совет.………………………………………..
8
Сын Димитрий спрашивал отца:— Почему было иконы бить? —Кучерявая, золотая овца,Мямля, в сажень росту:— Как быть?Димитрий Евстигнеич,Старший — страстьМедленный, не мастер на догадки, —Двумя жерновамиХодят лопатки,И когда друзей катает, борясь,Кости их гудятОт медвежьей хватки.— Без иконы лучше ли?Прямо сказать —Замучили соседиБабку и мать.Возражу еще, отец мой и братцы,Что равняться к голи станичной —Не след…Прямо сказать,Так с нами вязатьсяСилы покамест у них и нет…Стоял он, моргая чаще и чаще,Вдруг растерявшись… пока егоБрат средний, Игнатий, отцов приказчик,Места не занял, сказав: — Чего?Чего нам бояться чего невесть?Чего нам бог?Чего нам начальство?Иконы всегда способно завесть.Способно ли намУберечь хозяйство?Опять же,Что начнут отбирать?Может, какое и снисхожденье…Опять же, которых коней загнать,Барашков прирезать — мое почтенье.Может, кого на кривой объедем,Может, декрет как для кого.Опять же,Не мы одни, и соседи,Как кто чего, а я ничего.А младший, мамкин сынок,Тонкий, от сладостей гнилозубый,Начал тянуть:— Ну, какой там бог…Может, вам любо, а мне не любо.Чо вы на сам деле?А по мне —Зря мы хомут надели на шею:Хоть всё хозяйствоВспылай в огне,Вот вам ей-богу, не пожалею.Ежели вникнуть,Постольку-поскольку —Нет основаниев никаких…Волосы, стриженные «под польку»,И сапоги на скрипах тугих.Густо расшит маргариткой ворот,На пояс шит кисет именной…Он уж давно надумывал в город —«Басму» курить и чудить в пивной.Город, сладко дышащий, мглистый,Сердце тревожил в снах и ночах…Что ж, для этогоХоть в коммунисты,Петр Евстигнеич парень казистый —Узок в поясе, а не в плечах.Втягивал щеки свои тугие,В трубку сворачивая губу:«Что мы такое,Кто мы такиеДушно в избе,Как в прелом гробу».Он на собраньях больших и малыхТоже вступал:«Товарищи, я…»Сладко ему —От слов его вялыхПятится и отступает семья.Мать под платком:— Петенька, что ты… —Бабка «ахти», и братья «н-ну»…И, лишь разойдясь вовсю с поворота,Отца увидав, осадил охотуИ на попятную повернул:— Знамо, высказываю, как разумею,Что вы рассудите —Может, глуп…Очи раскрыв и вытянув шею,Семья оборачивалась к ЕвстигнеюПавловичу, не разжимавшему губ,Силясь открыть потайную думу,Ждала без выдыхаИ до слез.Встал ЕвстигнейИ сказал угрюмо:— Надо, должно быть,ИдтиВ колхоз.И покуда ахнула семья большая,Сбитая в стадо, вся как один,— Я, — Евстигней сказал, — обнимаюТебя, Игнатий, середний сын.Земля нам данаНа веки веков.Не ссорься, Игнатий,Зазря с судьбою.Хозяйство, поди, разорить легко,Но толку не будет в сплошном убое.И стоп, и не надо, и не перечь!Время покамест еще за нами.Сумеем и сгинуть, и дом наш сжечь,И наземь коней покласть топорами.И не перечь, не хвались, не сбив.Надо, ребята, размыслить трижды:Нету возможностейСупротив —Значит, возможность наша — выждать.И смекаю —Колхоз, ну что ж,Организуют, как все иные,И приведут на аркане вошьЮдины, Митины и Кривые.Власти милицииНедалеки,Власти партейные — слава богу,Тут же в властях сидят босяки,И состоятельные мужикиБудут обобраны им в подмогу.И смекаю —Надобно нам,Надо в колхоз идти, не иначе.Надо. Решусь, ребята,А там —Будем за гриву ловить удачу.Кто его знает. Темна игра.Если окажемся снова в силе,Первые в сторону и до двора.Если придет такая пора,Вынем поболее, чем вложили.Молчала семья.Дышала семья,Думала семья,Но мало.И сразуВсеми ртамиСказала:— Твоя воля.— Его воля.— Воля твоя.9
Приглашенье всем по чести.Крадучись в неясной мгле,По одной собравшись вместе,Кумушки несли известье,Будто угли в подоле.И пока мужья дремали,Всё боялись порешить,Головой крутя: «Едва ли…» —Бабы под вечер решали,Что собранью завтра быть.И пока мужья: «Однако, —Думали, прибавив: — Что ж,Поглядим, бывает всяко…» —Начиналась бабья дракаИ визгливый шел дележ.10
Федор Стрешнев на полатяхТараканьихНочь не спал,На худых бобах гадал:«Что возьмут и что заплатят?Чем я был и чем я стал?Что возьмутИ чем заплатят?Нет коровы,Конь пропал…»Федор Стрешнев на полатяхТараканьихНочь не спал.«Дмитриевна, — думал ночьюИ прикидывал, — и пусть!Всё-таки ж оно…Как хочешь,Дмитриевна, не решусь».11
Сидор Зотин на полатейПоднебесье в дымный дымДумал: «Не возьму в понятье —Что получим? Что дадим?Стакнуться… Объединиться…Есть пути — и нет пути».Запасенная пшеницаСказывала: не идти.Утром встал с тяжелой думой,На окно взглянул —В снегу…И на день взглянул —Угрюмый…— Как ты хочешь,Что ни думай,Федоровна, — не могу.12
Лысинкой в раю подушекИскупавшись,Не разут,Тек слезой супруге в ушиСам Потанин: — Настя, душат,А, Настасья, отберут.13
Чтобы жить со стужей в мире,Чтоб весну приворотить,Надо шубы шить пошире,Надо печи натопить.Снежная игла кололась.Сед косяк, рассвету рад…Алексашка лисий волосГребнем зачесал назад.Посмотрел в окно — глубокийСнег, пришедший из степей,На семь с лишним четвертей.Ветер вывалил у оконПолный короб голубей.И пока клевали сенаЗолотой налет они,Алексашка вспрыгнул иЗатянул возле коленаСыромятные ремни.Голуби в сенной полудеРазобраться не могли.Алексашка вспрыгнул, и —Утречком иные людиК Алексашке в гости шли.Первым Редников: — Едва лиС опозданьем. Не забыть —Бабы загодя гадали,Что собранью седня быть.И пока он дорогиеШубы сбрасывал с плеча —Нынче стужа горяча, —Вслед за ним вошли другие,Сапогами топоча.Митины и Скорняковы,Труфанов, Седой, Левша,Юдин, Зайцев, Митин сноваИ сама учительша.Редников!Его родословной кореньяУходят в батратчину,В ночь ночей…Из поколения в поколеньеЛетел этот хмурыйВорон бровей.Жила на лбуКрутая, как плетка,Тяжелая, как батрацкая жизнь.Из поколенья в поколеньеПередавалась походка —Опасная, вперед плечом: сторонись!А в юности он,Когда троицыны травыЗвенелиИ, праздничные, ошалев от ветра,Пели сады,По полному правуПолучал порученьеОт всей слободы.И входил он в круг широкий просто,Чуть укорачивая медвежий шаг,От слободы,От бедноты —На единоборство,Разжигая вкруг тальи красный кушак.И лишь только под взмахом его кулачищаНа троицыну сырую землю с ног,Брусничной харей без толку тыча,Валился первыйКулацкий сынок,Смехом недобрую ругань кроя,Кричало «ура» ему полслободы…Так он и рос в Черлаке героем,Редников —Сын мужицкой нужды.Когда же в девятнадцатомСквозь вьюги глухиеЗабрезжил на западеКрасный флагИ навстречу карательные выслалПравитель России,Его белоштанствоАдмирал Александр Колчак,Редников всё припомнил:Как били,Как ему пальцем тогда грозили,Что ему тогда говорили,Как отнимали хлеб у него, —И он уже знал,Идти за кого.Он еще не мог разобраться толкомВ словах «революция»,«Советская власть» —Это было одно чутье, темное, как у волка, —Кровная с революцией связь.Это боль была,Выношенная годами, —Рев глухойИз сердца, издалека…(Горбыльи века, гнета века.)И если б он умер,То под красным знаменем —Молча, прицеливаясь наверняка.Это было Разина в душе восстанье,Мыслей внезапный ледоход —Так он и стал Вожаком партизаньим,ДобытчикомМужицких свобод.Он скудную жалостьИз сердца выжег,И его тогда виделиВ звездах всего, в снегу,Впереди отряда, с винтом, на лыжах,Сохатым мчавшегосяЧерез тайгу.Юдин, Левша, Скорняков — матросы,Каждый в станицах с детства желан…Матросы! Революции золотая россыпь,Революции — правый фланг!Через пурги,Средь полей России проклятых,Через ливни свинцовые,Певшие горячо,Борясь и страдая,Прошли в бушлатахС пулеметными лентами через плечо.В жизнь своюНе сдававшихся на милость,Ах, как щелкалиНаганов курки!Ах, как матросскиеЛенты крутились,Синие леталиВоротники!О, Юдин крутолобый,Золотолицый, —И нужно же было случиться так,И нужно же былоТак приключиться,Чтоб родиной твоеюСтал Черлак.И нужно же было так случиться,Чтоб здесь ждала тебяМать твоя —Ты,Заслуживший высокое званье партийца,Ты, прошедший жизнь, мир по-иному кроя.Но вас, матросы, крестьянские дети,После битвОт друзей, от морей, от подругПотянуло к полузабытой повети,Как гусей, как гусей на юг…Быть вам радостными,Быть счастливыми!Почеломкаемся — вот рука…Вы, цементИ оплот активаПробуждающегося Черлака!К учительше подсел Левша:— Ну, как живем,Ну, как поем,Что нового, учительша? —Глазами повел на Митиных:— Не плохо бы постыдить иных.А?ЛевшаСобственно говоря,Я для гонору, что ли, этоПринял звание секретаряЧерлакского сельсовета?Нету, Митины, в вас отваги.Вы сочувствующие, так сказать,На баклаге да на бумаге,Извиняюся, как вашу мать?1-й МитинТы, Иван Андреич, зря нас задеваешь.Сам знаешь, мы люди темные, к секлетарствам не подходим.2-й МитинА помочь — почему не помочь?Присмотревшись, можно.ЛевшаТы присматривайся,Да не прогляди, —У Ярковых бываешь, значится?Знаю, Митин, тебя я начисто.А поди-ка —Тож — вождиНазываются середнячества.1-й МитинИ всё понапрасну. А насчет того, что к Яркову за хомутом ходил…ЛевшаХомут, известное дело, —Сама на себяРаба надела.УчительницаТы, Левша, неправ, нельзя же сразу.Надо не ругать, а разъяснять.ЛевшаЧто ж,Мы их в активе для показуДержим, позабыл, как иху мать?УчительницаЯ прошу сейчас же прекратить — в беседеЭтот тон не гож.ЛевшаДа почему ж?Мы ведь с ним(Указывая на старшего Митина.)Покамест что соседи —Он моей свояченицы муж.(Хлопая Митина по плечу.)Надо, брат, активней да построже.Скорняков(Подходит к учительнице.)Можно на минутку,Марь Иванн?У меня к вам дельце.УчительницаОтчего же?(Отходит с ним.)Скорняков(Ищет что-то.)Вот те на!А положил в карман…Вот. Нашел.Левша(Митиным.)Ума в башке палата —К знахарю пошли!МитиныВсё за грехи…ЛевшаНадо было к доктору, ребята…Скорняков(К учительнице.)Вот, Марья Ивановна, — стихи.(Читает.)Заря взойдет. Мы клятву не напрасно дали,И день такой немедленно придет,Чтоб мы в труде колхозном ликовалиИ под винтами уходили кулаки…УчительницаМысль правильна.……………………………….— Товарищи, начнем! —И Алексашка встал.Скользнув по раме,Остановилось солнышко на нем,На вожаке, на парне молодом,На молодости, признанной за знамя.— Теперь мы главный принимаем бой,Тяжелый, припасенный напоследок,Ценой любою, тяготой любой —Пусть кровью нашей — выкупим победу.Товарищи партийцы!..………………………….Так был начат день.14-16
С двух крыльев станицыПошел народ.И Чекмарев —Потанинская подмога, —Грудь свою вынеся вдруг вперед,Вывел сквозь зубыСвиста тревогу.И, длинный свист подхватив,ДрузьяДурную показывали отвагу,На вострых носках по ледку скользя,Вперед плечом уводя ватагу.Рубахи с слинявшим красным разводомКавказским поясом перехватив,Ломая — разъязви тя — спесь и моду,Едва по единой чарке испив,И тут же,Срамоты не пужаясь,Закутав усердьеВ тулупчик злой,О ржавые шомполыОпираясь, —ЖенатыеС гирьками под полой.А што,Ежли драка…А либо што…Их бабы сбирали —Да разве ж можно…И гирьки за пазухой,И зато,И в случае ежли,Дак понадежней.И возле потанинского двораВстретились:— А, Алексаша, что жеЗнати-то сколь с ним,Давно пораНам поклониться,Ну что же, можем.И Чекмарев — Весь в сощур —И самШапку снял:— Александр Иваныч!Колхозники, партия,Наше вам,Завтра к нам в гостиПожалте, на ночь.Митины зашептались:— Вон как! —И в матросы уходивший ЮдинЛасково посмотрел на кулак.— Что ж, полюбовное дело —Будем.И вдруг подалисьНавстречу без шума,Как будто ветерПрошел меж них, —В дубленках рваных,Держа угрюмоРавненьеНа Алексея Седых.Прошли,Раздвинув тень Чекмарева,Туда, где, огрубелый в ветрах,Над избами распластавшись сурово,Падал и рвался красный флаг.17
Махорка изо ртовСначала чинноПадала дымом круглым к ногам,Смутная, легкая, ползла по овчинамПо сарапулевкам и сапогам.У подбородковРосла кустамиИ дальше шлаКлубами двумя,Чадные бороды вырастали,Плыли головы, головнями дымя.И толькоПод потолком прогорклымВставалаВо весь девичий рост,Юбки расправляла махоркаИ не жалела синих кос.И не скрипели под ней качели,Была она стройна и легка,И медленноПод нею горелиЛучшие головы Черлака.В пожаре этом неслышном былоМного тоски, сомненья и зла.Не разобрать:Что корни пустилоИ что собиралосьСгореть дотла.Каждая девкаНачисто зналаВ лицоПшеницу, рожь и пшено,Сколько засыпано их в подвалыИ сколько на завтра отделено.Здесь взвешеныРадости и потери,И не зазря рассуждать пришлиОт старой верыК новой вереСвоего хозяйства короли.И мало что ктоХодил в партизанах,И мало что этот,В двенадцать труб,Купецкий лабазОбратили в клуб.Не у одного,Трясясь на гайтане,Крест прикрывалВтихомолку пуп.И в первую очередь,В первый рядПрошел и сел,Как будто бы в сани,Друзьям раздарившиУмело взгляд,С теми, что покрепче, —Потанин.С теми,Которых любой соседВстретит без поклона едва ли,Которых двенадцать с лишним летЦерковными старостамиВыбирали.Они — верховоды хозяйств своих,Они — верховоды земли и хлеба!И шапку снимали,Встречая их,С почтенья косяИ вздыхая: «Мне бы…»И тыщи безвестных, глухих годовСтояли они в правоте и силе,Хозяева хлебов и скотовИ маяки мужицкой России!На пагубе,На крови,На кости.И вслед им мечтали:Догнать, добраться,Поболее под себяПодгрести,Поболее —Осподи, нас прости!И не даватьДругому подняться.В первых рядах,Об стул локоткомОпершись, оглядывая собранье,Сидел, похохатывая шепотком,Лысину прохлаждая платком,С теми, кто покрепче, —Потанин.А дальше —Лбы в сапожную складку,Глотая махорочный дым густой,Всё середнячествоПо порядку,Густо замешенноеБеднотой.В задах, по правую руку,С рубцами у глаз, чернобров,Средь хохотаИ каблучного стукаС робятами Чекмарев.И к нему робятаУже не разПодходили, шепча: «Впорядке».И косил он черные щели глаз,Алексашку ища украдкой.И нашел, и, как из-за куста,Долго метился узким глазом,Губы выкривил: ни черта,Рассчитаемся, парень, разом.И гармонисту мигнул,И тотВывел исподволь «страданье».И басы на цыпочкахСквозь народВдруг прошли,Подумать, вперед,Подговаривая собранье.Банда висла,Трясла башкойНад отхлынувшими мужиками,Зажимала кистень рукой,Чуть притопываяКаблуками.Но под двумя знаменами столУплывал, в кумач наряженный тяжко,И всё шире и шире шелШум улыбчатыйВкруг Алексашки.Алексашка смеялся:— Федоровна,«Утверждаю»— Должна сказать,«Утверждаю…» —И смущалась зотинская жена,Краской смутноюЗалитая.— Не могу, Александр Иваныч.— Должна.— Неспособна, ей-богу…— Но-ка.И когда кивнула людям она,Прокатился ладошный рокот.Уже на стол налегПредсельсовета,Бумаги в щепоти держа,И секретарь залистал газету,Глаза очками вооружа.И остановилсяПлывущий столПод знаменными кистями.Когда по рядамГоворок прошел:— Евстигней Ярков,С сыновьями…Зашелестело в рядах:— Ярковы… —Встали,Место давая им.Но Евстигней отстранился:— Что вы, сограждане,Постоим.Он стоялС потупленным взглядом,ГражданинЯрков Евстигней,И придерживал, тихий, рядомСыновьев,Будто кобелей.И стояли три дитятиВозле тихогоНа приколе,На аршин боясь отойтиОт отцовской любвиИ воли.18
Потушили цигарки,Смолкнул шум,И предсельсовета,Пол обминая,Качнулся:— Товарищи, начинаю,ВыдвигайтеПре-зи-ди-ум.Кто-то встал:— Предлагаю зачесть —Поскольку клубБеднячеством полонИ также постольку, посколькуЕстьСписок от партииИ комсомола…Но сзади крикнули:— Это что ж?Мненьям не дозволяете ходу?В карман его список!В карман положь!Дайте высказатьсяНароду!И в ответ вспыхнуло:— Стервы,Чекмаревцы! Гоните их! —И голосПромеж остальных:— Во-первых,ПредлагаюАлексеяСедых!Вверх пятерни полезли —Нате!Уверенны, суровы, темны,Вверх бесстрашно, —Считай, председатель,Честные рукиСвоей страны.— Сорок.— Довольно! Довольно!— Мало!Кой-где, не выдержав, тяжела,Рука, задрожав, в темноту ныряла,Но новаяВместо нее росла.— Прошел! —И сноваСквозь долгий шум:— Юдина!— Чекмарева!— Учительшу!И вот оно вдругРаскачалось, слово,Плечом выдвигаясьИз темноты:— ТребуемПровести Чекмарева —Представителя от бедноты!Встал Потанин,От смеха икая,В дрожи весь,Слезою давясь:— Когда без желанья народу,КакаяТакая будет Советская власть? —И сквозь слезу,Торопясь, считалРуки приспешников и подлипал.Так ЧекмаревВ табачном дымеПрошел к столу,Веселый да злой,Чтоб сестьПод знаменамиМеж другимиПод крики:«Да здравствует» и «долой».19
Хмурый лоб,Веселые брови,Руку заложивЗа кушак,Слово схватилМихаил ПетровичРедников —Партизан и бедняк.20
— Товарищи,Призываю вас,Бросьте,По краю, покамест память живаО том,Как белели наши костиНа черных знаменахАнненкова.И хоть о костях техСлава плохаяИ крайОт разбойных войн полысел,Сабли через хребты Урянхая,Должно быть, увелАтаман не все!В правдеИ супротивстве повинных,У партизанов, бойцов,У нас,Цел на задницах и на спинахДареный атаманский лампас.И знаем счетВсем старым знакомым.Боролись, товарищи,Кто как мог,И помним,Что над потанинским домомЛетало на знамени:«С нами бог!»Потанин на цыпочки встал:— Да что ты,Немысленная клевета,Боже мой! —Но слово державшийБил с разлета,Тяжелый, как маузер,И прямой.— …И помним…(Свист из задних рядовИ крики:— Крой, Редников!— Брешет даром!)…Как дядюшка твой,«Бедняк» Чекмарев,Рубил нас в оврагахПод Павлодаром.И скажу как умею —Мразь, кулачество,Прошлогодняя сила,Которую нашаСоветская властьВсё жеДо времениПощадила,Против колхозаВооружена!Знаю,Затеи у них какие, —Саблю в руки,Сапог в стременаИ на рысях —Вымогать Россию!Но я, Редников,Бывший в боях,Я говорю:Не допустим этого.На нашей любви,На их костяхДа здравствуетВласть Советов!И мы теперь…(— Не из тучи гром!— Правильно!— Призывают к разбою!)…Слушай, Потанин,Всё отберемЗа век награбленное тобою.Всё отберем,Потому — кулак.И не противься,Слышишь, Потанин?Жить будет, слышишь,Колхоз Черлак,ИмениЛенинского восстания.21
Шум…
22
Иваншин, отряхиваясь, вышел на свет,Будто курица, выпущенная после щупки,В обуви,Которой прозванья нет,ГолубойОт холода и полукрупки.Бороденка торчалаЛаптем худым,Из шубейкиКлоками гляделаВата.Но Потанину хвастался:— Отстоим. —И держался молодцевато.23
— Товарищи,Скажу как могу,Товарищи…(Огляделся тревожно.)Мы с Редниковым,Можно сказать,В снегуВместе отстреливались,Как можно.Что же насчетАтаманских войск,Потанин затронут Мишкою ложно.Потанин — мужик, товарищи, свой,Войска ж расставлялиГде только можно.Можно сказать…(Ряды: — О-ё-ёй!— Есть человек,Да совести нету!— Иваншин, подумай!— Иваншин, крой!— А сколько тебе ПотанинЗа это?..)…Я — как свидетель…По существу же,Если колхоз — при нашей беде,Как бы делаНе стали хуже,А стали хужеОни везде.Ваш же укорМне в укор едва ли, —Чего мне стыдиться?Какой мне стыд?ЛебяжинцыВон как организовали —Народ до сих порОттуда бежит.Когда присмотреться,Так видишь ясно —В единоличииСлаще жись.Можно и порозньЖить согласно…(Крик из президиума:— Стыдись!)— Стыжуся, смотри-ка,Пуще огня!ЗнаменаОт ваших дел покраснели.Да что выНа самом деле на меня,Александр Иванович,В самом деле?Чего мне стыдиться?Какой мне стыд?Да что я —В желаньях одинокий?Да вон —Середнячество не хотит!В рядахПоднялсяСедой и широкий,В иконном окладе бороды,И выкатилОблегчающим лаем:— Насчет налогов туды-сюды,Колхоза ж действительно не желаем.Иваншин взметнулся:— Видишь, сластьКолхозная как приходится людям,На что нам сдалась Насильная власть?!Но басомВывинтил злобуЮдин.Застлал его грудью:— Не нравится власть?(Почти застонав,Надвинувшись,Глухо.)Так, значит,Советская властьНе в сластьТебе,Потанинская потаскуха?И тут же,Губы поджав, ЧекмаревВстал, ожиданьем долгим помятый:— ПосколькуОдергивают бедняков,ПрезидиумПокидаю, ребята.И вынул платок.И гармонист,Смеясь, в темноте опрокинул банку,Поднял плечо,Приготовил свист,Готовый рванутьС ладов «Иркутянку».И гармонь —На красной вожжеРябая птица, —Сдержаться силясь,Дышала, поскрипывала,И ужеЖенатые гирьками перекрестились,«Пора» сказав, торопя затяжку,Шомполы щупая возле ног,Завидев,Что проломил АлексашкаГрудью молчанья тонкий ледок, —Он уже выдался весь,ГотовыйПробиться сквозь молчанье и шум,Когда над собраньемМногопудовыйГолос упал на весы:— Прошу.Голову наклоняя,Под знамяШагал ЯрковС тремя сыновьями.— Прошу…(Гармонист опустил плечо,Решив, что качнутьсяПокамест рано.Женатые зашептались:— Что еще? —Гирьки забывУложить в карманы.)24
— Прошу, —Так сказалЯрков Евстигней. —Прошу разрешитьЕдиное словоСказать за себяИ своих детей.И далиВысказаться Яркову.И он, смирной,Глазами печалясь,Гривастый,Потанину не чета,Вытянул среднему сыну палец:— Игнатий Евстигнеич,Читай!25
Игнатий«Пятистенный,Железом венчанныйДом,После потанинскогоПятый с краю,Со всем преимуществомИ добром,А также двор, амбар и сараи.Саманка, баня,Летний загон,Сад с сиреньюИ протчей природой,Скрытые тесом со всех сторон,ПолдесятиныПод огороды.А также коней:Ходившие в пареБратки,Вороные от морд до хвоста.И привозной из АктюбыГнедо-карий,Киргизская вымесьИ тропота.А также,Окромя тропоты,БабкаИ сын ее Норов рядом — Кони, способные для пахотыИ перевозкиЧижолых кладов.И с нимиНе на равной ногеРыжая родовая кобыла,Бившая завсегда на байгеБегунцов АктюбинскаИ Баян-Аила.При ей жеребенок,Прозваньем Саня,Явившийся только в этом году,И к этим конямКибитки и саниИсправные,На железном ходу.И к ним машины:Одна молотилка,Плуги,Бороны,Грабли и проч.Коровы две:Беляна и Милка,И с МилкоюГодовалая дочь.Включая сюда —Запасы пшеницыСто один пуд,Сто двадцать овса,Включая сюдаПорося и птицуИ пегого на привязи пса».26
И рыжаяВымахнула кобылица,Жаркая, золотом богатая масть,Давая дыбки!Вот она коситсяГлазом, налитым кровью, ярясь.И, круг начертивРазмашистым ходом,Встала —В бабках тонкая,Хороша!В нежных ноздряхПорхала порода,По жилам гулялаЗлая душа.Под ней земля —Словно зерна в ступе,Тянет от нееКонюшенным холодком —То, будто барышня, переступит,То поведетТоченым ушком.Ишь молода —Кровей до отказу!И всё ей кажется —тесно тут…Сейчас на торжищеПестроглазомМимо степных купцовПоведут.И рядомЗубы скалят Братки,Мастью темнейНочей в Заиртышье,И шиной мерцающие ходки,И дом, поднимающий в небо крыши.Плуга стальной осетр, боронаВ щучьих зубах,Грудное мычаньеВедерниц…И дождь проливной зернаХлынулНа ладони собранью.27
Евстигней ПавловичВымолвил: — Вот,Евстигней ПавловичВсё отдает!Всё!Останусь в рванье дерюжьемС детьмиИ сородичамиНаравне.Пусть же хозяйство мое послужитСоветской власти,Как раньше мне.Прошу всепублично васИ всурьезКряду,ОпомнившисьОт заблужденья,Дать моей просьбеУдовлетворенье —Вместе с семьейЗачислить в колхоз.Евстигней ПавловичВымолвил: — Вот,Страх,Альсандр Иваныч, берет.Страх берет,Товарищ Седых(Махнул на ряды рукой),Не скрываю —Краснею перед властью за них,Примеру последоватьПризываю.За мной пойдут,Понимают сами… —Пошептал кривыми усами,Пожевал бровями,Шапку снялИ запел «Интернационал».28
Потанин ноги вытянул,Слабый,За соседей едва локтями держась:«Хотя бы остепенился,Хотя бы…Что это он, товарищи, ась?»И чекмаревцы, забыв про гири,В диком смятении темнотыЗастыли, пятерни растопырив,Привстав и разинув глухие рты.Один Иваншин вдруг запотел.Вскочил, осел, поднялся снова,Взглянув на Потанина, на Яркова,Не выдержал и запел:«И это есть наш последнийИ решительный бой…»29
«Али ты не любишьМальчишку, али…»В снеговой пылиПарней шубыЗа плечо держали,Рядом шли.«Али затеряласьСреди товарок,Али тебя выгляделКоммунист…»Гармонь проносил,Как богу подарок,Заломив башку,Хмельной гармонист.Это средь чаднойИртышской ночи,ПереваливаясьИз сугроба в сугроб(— Чего тебе надо?— Чего ты хочешь?),Кулацкий орудовал агитпроп.И, песню о любви смяв,К сласти ее приморив охоту(— Не надобно нам никаких управ!),Частушку наяривали,Широкороты,Тяжелы, как деды их встарь,Свои, станишные, не постояльцы,И им подсвистывалСам январь,Приладив к губамЛедяные пальцы:«Не ходи, Ярков, до них,Не води коней своих,Не хотят они таких,А хотят иметь нагих…Это счастье не по нам —Не хотят приучивать,Скоро будут мужикамГоловы откручивать».30
(Утром возле колодца бабы разговаривали: — Али это правда, али марево ли. Евстигней Палыч вчерась выступал за власть. И этак сурьезно: «Долю свою без остатка вам, говорит, отдаю». Мужики-то удерживают его, а он всё больше насчет своего: «Отдаю, говорит, народу и то и се». Отдает, сказать, без малого всё. — Юдинская невестка поправила рваные шали: — Как же, постиг. Отдает, покудова не отобрали… Хитрый Евстигней Палыч мужик. — Анфиса Потанина поставила ведра, белужьи руки воткнула в бока, широкой волной раскачала бедра: — А твой кто таков? А ты кто така? — Юдина невестка белым-бела, руки с коромыслом переплела, бровью застреляла: — Мой кто таков? Мой покудова не держал батраков, у мово покудова на крыше солома, мой покудова не выстроил пятистенного дома, моему покудова попы не приятели, от мово родные дочери не брюхатели… А Александр Иванович ему: «Не возьмем: на наших, говорит, ты загривках строил дом, нашей, говорит, кровью коней поил, из наших, говорит, костей наделал удил. Не надо нам кулацкого в колхоз лисья. Раскулачим, говорит, тебя, Ярков, и вся».)
31
Снег лежал, как мех дорогой,Чуть пошевеливаясь от ветра,Петух кукарекалИ ждал ответа.А время было перед пургой.Снег лежал на тысячи верст,Глубокий, дымясь,Двухаршинный, санный.И вспыхивал его звериный ворсГде-то возле огней Зайсана.А небо спокойным не было.Молча,Не выкрикивая, не дыша,Большие тени летали по небу,Широкими рукавами маша.И в небеТо ль рябь ходила кругами,То ль падал тонкий перстень луча,То ль рыбы с отрезанными головамиПлыли, туман за хвостом волоча,В мутной водеПробираясь еле…И может, то впрямь,Боясь зареветь,Метались, привстав на шатких качелях,Тени печальных иртышских ведьм,Похожих на птиц — хозяек метелей.Быть может, они,Молчальницы,Мчатся,Раскинув саженные рукава……Но медленноСтала обозначатьсяСвирепая, сквозь муть, голова.И когда уже проступилиВ мутном светеХитрый рот ее и глазища,В щель —Длинно закричал «на помощь» ветер,Набок упал, и пошла метель.32
Еще до утра аршин остался.От завалинок до самых трубКаждый дом — сед.Белоперого снегу повсюдуСтоль навалено,Будто целую ночь билиКрасноклювых гусей.Густо белоперье кругом лежало,А самый нежный пух —Из-под крыла,Которого добыто тож немало,На крыши метелица занесла.Намело снегу, глубоко, глубоко,По бровь им засыпаны дворы —Небо рассвета темней банных окон,Когда в банной печкеХодят пары.Сугробами непробитыми,Друг друга торопя,Из дому вышли Митины,Дружные братовья.И младший, в кривой папахе,Оглядываясь на дом,Шубу крепче запахивая,Вымолвил: — Что ль, пойдем. —И старший, чтоб не озябнуть,Руки — снегом натер.Схватился — ишь ветер! — за полу:— Вернемся, коль не храбер.— Мне что, когда б не увидели,Тут надобно бы тая… —По улице крались Митины,Дружные братовья.И когда ярковский домПод снегамиПотянулся к ним из-за угла, —Старший сплюнул жемчугамиИ сказал: — Была не была.За дверью тихо спросили: —Кто там? Пол заплескался от босых ног,Телок замычал.— Свои! — (Позевота.)— От Милки, должно,Замычал телок…Вошли.Игнашка за руку: — Просим,В горницу, что ль, тогда.(Шепотком.)В горнице густо, как на покосе,Пахло сеном и молоком.Бабы всхрапывали и сквозь сон «Господи милостивый» говорили.Игнашка вытащил рыбу: — Сом… —Налил зеленого из бутыли.Рядом хозяин шею гнул,В подштанниках. Супясь бровью,Старший Митин ему моргнул:— Павловичу,Ваше здоровье.Но тот отмахнул одеяльный шелк,Плечей шарахнулась сажень косая.— Вы как хотите… —И ушел. —Вашего делаЯ не касаюсь.Игнашка смешок пустил жестяной:— Видишь ты (из зеленой бутыли)…Вы уж, ребята,Лучше со мной —Тятенька это мне поручили.Тятенька, знаете, старовер.Натура тятенькина другая,Я ему, тятеньке, не в пример…Как же мы, значится, располагаем.Гребень взял, надел галифе.— Игнатий Стигнеич,Молва худая —Братцу страшно,А один — куда я?— Страшно ли —Пестиком по голове.Впрочем, я, в случае,Не принуждаю.Но младший заторопился: — Но, но,Нету от братца, сказать, покою.Заладил и всё:Страшно да страшно.Да я завсегдаГотов на такое.Мы сколь возле нихВертелись зазря,А что получили —Одне бумажки.Да я по любому из них заряд —Хоть по учительше,Хоть по Алексашке.Тогда в порядкеСошлись теснейИ шепотом (из зеленой бутыли):— Коней!— Коней.— Добудем коней.— А выплата?— Как говорили.— Как говорили?— Так говорили.— Все-таки.(Из зеленой бутыли.)Рядом закашляли.Вздрогнул: — Ну,Что это? — Братья переглянулись.Вырвался И ушел в тишинуТопот — быстрый какой! — вдоль улиц.ИгнашкаНу ладно, будем считатьПоденно, как говорят, али сдельно.Учительшу эту —Как ее звать? —Вместе с Алексашкой в расчет принимать,Али ее принимать отдельно?Больно худа…— Уж это как вы… —Игнатий подумал, зрачком играя:— Одна голова,Голова вторая,Опять же выходит — две головы.Ну ладно, за Алексашку даюПолета муки (в рыбину вилку).Корову. Лошадь, значит. Мою.И, как говорено раньше, Милку.Ну, что ли, к нимЕще порося.Ишь надарил — одно безобразье.Кур вам наловят, что ли, и вся,А за учительшу —Крысу разве.Митин старший придвинулся: — Ишь,У Милки, пожалуй, не те удои.У нас же, сам знаешь:И дом без крыши,И сам понимаешь — дело худое.Давай взамену Беляну —И в путь.Беляну давай,И обоим — любо… — Но младшийКапризно вытянул губы:— Меньше Рыжухи не соглашусь.— Что вы, ограбить меня хотите! —Били в ладони,Спор шелестелИз-за коровьих розовых титек…(Что вы, ограбить меня хотите!)Из-за лошажьихРыжих мастей…— Как говорили!— Как говорили?Или Рыжуху, Игнатий, или…Игнашка вспотел, вынул платок.Курчавясь, привстав на нежных копытцах,С детским задумчивым любопытствомГлядел из-за жердиНа них телок.— Ну, так решили, что ли? — ИгнатийНатужился, улыбнулся:— Орлы! —Бабье тело пало с полатейИ, пробежав,Растрясло полы.Солнце прошло по горнице вкось,У Митина старшего еле-елеГлаза зеленые подобрели:— Игнатий,Материалу б нашлосьБабе? Уважь…— Материалу? Ась?Попробуй,Тебя досытаУважь-ка! —Сундук разбудил со звоном Игнашка,Сквозь зубы молитвенно матерясь.И вынул цельный кусок голубого:— На тебе. Шелковый репис. Дарю.Твоя, поди, в жись не знала такого.Репис! Оставил голой свою.И вывел ихВ сенцы, в темь, в рогожу,И шепотом еще им:— ПритомТятенька предполагаетПро то же,Что предпочтительнееПестом.33
Старший МитинГлазами водил,Вожжи держалРукой деревянной:— Лошади — звери,Снег — что подстил,Садитесь, пожалуйста,Марья Иванна!А младший, кривя:— Как же-с, нельзя.Теперь покататься — первое дело. —Вставал на носки,Сапогами скользя,И ремень тянул,Чтоб дуга загудела.— Как же-с, нельзя.В колечко концыИ коренному еще:— Становись, ты! —И дутые вьюгою бубенцыЛетели с дуги — последние листья.И пристяжная татарской княжной,Вся вороная.И снегом украшенСедой коренник,На подбор пристяжной —Первейшая иноходь! Барабашев!Старший смеялся,Глазами водил,Вожжи тянулРукой деревянной:— Лошади — звери,Снег — что подстил,Садитесь, не бойтесь,Марья Иванна!И младший, глядя на туфли(Беда),На шубку и платье (стираный ситец):— Побольше бы сена,Кошму б сюда,Товарищ учительша,Не простудитесь.Пара прошла по улке в намет.Здорово!У Алексашкина домаТропкой младшойПробежал знакомой,В двери:— Сань, Марья Иванна зовет.— Едем?— Конечно. И лошади около.— Что ли, наган прихватить, потому —Метят? —У Митина сердце заекало.— Взять, что ли,Митин, наган?— Ни к чему.— Ну, так поехали.— Рады стараться,Мы им затянем, коням, удила.Мы их заставим! —Но мать подошла:— Саня, куда это?— В поле кататься.Горе прошло по глазам ее тенью:Может быть, думала что-то, тая.Худо,Когда, позабывПро рожденье,Мать не целуют свою сыновья!Мало ли что…Только сани сквозь стужуДвинулись,Только запела дуга,Что-то смекнув,ЗаблисталиИ тут жеС хохоту покатились снега,Вычертив за избы, в поле, по скату,Заяц бы толькоНе перебежал,Только б не вылез сквозь сено носатый,Скрытый до времениСамопал.Только бы путьНаезженный, санный,Только б разбегаКромешная власть!Старший на козлахКачался, как пьяный,Пестик за пазухойЧуял, томясь.А младший думал: «Значится, так…Значится, если забрать полукругом,Тут же в соседстве, значит, друг с другомМарьины сопки и слева овраг.Сразу от сопок будет провал,Ежели пара вдруг разомчится,Тут бы, видать, и должно случиться,Только бы старший не оплошал.Сначала крестом,А после пестом.Значится, выбрать только мгновенье,Коней загнать, заморить и потомПо Черлаку разгласить нападенье.Дескать, в шалях, неизвестно кто,Вроде как всемером али боле,Взяли в оружие и дреколье,Нас-де же треснули, значит, и тоВон как царапнули…Вы, мужики!Дескать, катайте-ка порысистей…Нам-де пригодны лишь коммунисты,Вы еще вспомните, кто мы таки».Вытянул кнут,В колоб выкрутил вожжи,Дыбом встаращилась шуба на нем,Марьины сопки…— Залетные! Что же,Иль, Александр Иваныч,Катнем?И лошади взяли,И ветер в лицоУдарил крылом молодымЧто есть силы.И пристяжнаяСогнулась в кольцо,Башку на летуНа снега положила.И коренник, как цыган хохоча,Сиял, окружен голубыми ветрами,То будто бы шубуСрывая с плеча,То самое небоХватая зубами.И вот оно,Вкось набегая, летит,Мелькает в кустахАлексашкино детство,Под крупным дождемЗаблестевших копыт.От шепота юностиНекуда деться.И сани бросались,Зарывшись в обвалах,Вперед,Как хмельная, смертельным концом,Бросалась в сумятицу войн небывалыхШальная тачанкаС убитым бойцом.А Митин на козлахШатался, как пьяный,Да вдруг обернулсяНа полном скаку:— Довольно!Приехали, Марья Иванна! —И Марью ИваннуПестом по виску.Мир гулко шатнулся —Ни солнца, ни снегу.Совсем оплошал,Перед криком затих,И пара в деревья метнулась с разбегу,Да так, что на сучьяхПовисла кривых.И тут же насели,Свирепо и тяжко,За шею схватили. Была не была.Он вырвался — в чащу.Смотри, Алексашка,По Марьиным сопкамОхота пошла.По кручам, по рытвинам,Вдаль над рекоюЗаговорил не шутя самопал.Ты ветер схватил,Словно ветку, рукоюИ с пригоршней дроби под сердцем упал.Последние силы упал собирая,Чтоб выплюнуть сволочи этой еще:— Предатели… Гадины…Умираю.Товарищи… отомстят. —А братья рассуждали:— Надо уметь,Надо, ох надо!Надо учительшу посмотреть.Пошли к саням.Ласкались кони,Терли друг другу шеи. БровьЧуть приподняв,Склонясь по-вороньи,Долго Егор разглядывал кровь.Вывели коней на дорогу братцы,Затряслась дуга — собор бубенцов, Но тут издалече, С двух концов, Начали голоса На них надвигаться.34
— Ве-е-едут. —И тут,Кулаки вздымая,Бежал Черлак(Убивцев веду-ут),И тутПервым Ярков на крыльцо шагнул —ОгневаяРубаха на немИ черный тулуп.И Митины за ним,Кривобоки, немы,Перекосило, скрючило их,А по бокам — зеленые шлемыИ синяя стальСторожевых.А к воротам ужеПодошла подвода, —СаниПод парусом медвежьим —Корабль.Пристяжные глоталиУдил гремучую воду,Заиндевел коренникИ зяб.— Ве-е-е-едут! —Ярков уже ногу ставилНа ступень последнюю,На снег встал,И веко тяжелое, будто ставень,Над глазом остывшимПриподнимал.Но сбоку,Дорогу пересекая,Выше крыш занося кулак,Рванулась ненависть людская,И, запыхавшись,Вбежал Черлак.И, многоликий,Пошел к крыльцу.Так и стояли —Лицом к лицу.Черлак еще не знал,Зачем с дубьем,С вилами у этого он у крыльца.Но не было, не было лица на нем,Не было на немЛица.Дух переводя,Куда-то спеша,Стоял он, громко дыша.И сделал шаг один, небольшой,К крыльцу,И снова стояли лицом к лицу.И младший МитинНе выдержал — с каблуков.Воздух кусая, заплакал и скороЗаговорил: — Соседи! Ярков…Телку сулил…По его наговору…Молча, второй, чуть поболе, шагСделал навстречу ему Черлак.И кто-то явственно,Как часы бьют,Сказал: — Какой здесьМожет быть суд?Просим их выдать нам.Мы им — трибунал. —И голос бабий запричитал,Запричитал:«Ах, уж как лежалСашенька наш родненький,Все-то личико у негоВ кровиночках,Пальчики-то все перебитые…»И сразу толпа пошла на крыльцо —Горем вскрыленная стая,Но стали холодное полукольцоСомкнулось,И голос:— Остановись, стреляю!(«…А уж как глазыньки-то у негоЗапеклись, у милого,Весь-то лежит измученный,Изувеченный…»)ЭПИЛОГ
Трехъярусное раскачивая войло,сопя, Коротконогий,Нагулявший мяс до отказу,Коровьи запахи втягивая в себя.Багровошерстный, золотоглазый,Неповоротлив, нетороплив,Останавливаясь, чтоб покоситься,Курчавый лоб до земли склонив,ОнНадвигалсяНа станицу.И на бугре,Над шатким мостом,Над камышовой речной прохладой,Встал, ударяя львиным хвостом,Пылая, — лютый водитель стада.И вслед за нимПо буграм покатымВслед за мужем, за бугаем,С хребтами красными от заката,Багровым осыпанные репьем,ВслушиваясьВ длинный посвист бича,Окружены сияньем и ревом,Четверорогое вымяТяжело волоча,Шли одичавшие за день коровы.Солнце они несли на хребтах,Степь в утробах, —Полынь и траву ее.…А в ивняке, от станицы в ста шагах,Закружилось пьяное комарье.Это трубилаНачало ночь.Утка закрякала.В темень, во мглуСтарая сова зазывала дочьУчиться охотскому ремеслу.И кто-то в ивняке,На том берегу,Тяжелый, сквозь заросли пробираясь,Спросил: — Стараешься ли?— Ста-ра-юсь.Спросил еще: —Бе-ре-жешь?— Берегу. —И кто-то в ивняке, оклад бородыПоглаживая,Над ширью воды,На стадо сверкающее взирая,Сказал:— Насчет колхоза туды-сюды,Но Фильке ИваншинуНе доверяю,Сукину сыну…А Филька шел,Улыбку в хвою бородки спрятав,В уме прикидывая: «Хорошо,Коровий генерал-губернатор:Ишь, доверяют, стало быть…Шутка ли? Всё колхозное стадо —Думал, что ни за что, стало быть,Так сказать, мужикам не забытьПрения мои и доклады…А вдруг припомнят, ну-ка…»И сразуВычертил след змеиный бичомВслед бугаю: — Пошел, лупоглазый,Опаздываю,А ему нипочем.……………………………………………А по станице шумели: — Идет,Гонят. — Кого?— Обчественный скот.Вся станица встала кругом,И, еще тихи и робки,Доярки переглядывались с испугом,Туже завязывая платки,Слыша, как гул идет со степи:— Справимся ль? Господи, пособи!Управимся ли… —И тогдаСтаршая сказала:— Чего там! Айда!И, приподняв усмешкоюГуб края,Рукав засучивая сурово,Хитро мигнула на бугая:— Весь в хозяина, весь в Яркова.А окладистобородыйТут же при всехПодошел к Иваншину: — А ну-ка,Был за тобою грех?— Был грех.— Высказывался за тех?— За тех.— Наука это тебе?— Наука.— Свое? — на скотину косясь.— Свое.— С уважением пасешь?— Пасу с уваженьем.— Предпочтеньем дорожишь?— Дорожу предпочтеньем.— Бережешь ее?— Берегу ее.1933–1934ПЕСНЯ О ТОМ, ЧТО СТАЛОСЬ С ТРЕМЯ СЫНОВЬЯМИ ЕВСТИГНЕЯ ИЛЬИЧА НА БЕЛОМОРСТРОЕ
Первый сын не смирился, не выждалНи жены, ни дворов, ни коров —Осенил он крестом себя триждыИ припомнил родительский кров.Бога ради и памяти ради,Проклиная навеки ее,Он петлю себе тонкую сладилИ окончил свое житие.Сын второй изошел на работеПод моряны немыслимый вой —На злосчастном песке, на болотеОн погиб, как боец рядовой.Затрясла лихоманка детину,Только умер он все ж не врагом —Хоронили кулацкого сына,И чекисты стояли кругом.Ну а третьему — воля, и сила,И бригадные песни легки, —Переходное знамя ходилоВ леву руку из правой руки.Бригадиром, вперед, не горюя,Вплоть до Балтики шел впереди,И за это награду большуюОн унес с собой в жизнь на груди.Заревет, Евстигнёшке на горе,Сивых волн непутевый народИ от самого Белого моряДо Балтийского моря пройдет.И он шел, не тоскуя, не споря,Сквозь глухую, медвежью страну.Неспокойное Белое мореПодъяремную катит волну.А на Балтике песня найдется,И матросские ленты легки,Смотрят крейсеры и миноносцыНа Архангел из-под руки.С горевыми морянами в ссоре,Весть услышав о новом пути,Хлещет посвистом Белое мореИ не хочет сквозь шлюзы идти.1934ИЗ ЦИКЛА «СТИХИ МУХАНА БАШМЕТОВА»
Нине Голицыной
1. ГАДАНЬЕ
Я видел — в зарослях карагачаТы с ним, моя подруга, целовалась.И шаль твоя, упавшая с плеча,За ветви невеселые цеплялась.Так я цепляюсь за твою любовь.Забыть хочу — не позабуду скоро.О сердце, стой! Молчи, не прекословь,Пусть нож мой разрешит все эти споры.Я загадал — глаза зажмурив вдруг,Вниз острием его бросать я буду, —Когда он камень встретит, милый друг,Тебя вовек тогда я не забуду.Но если в землю мягкую войдет —Прощай навек. Я радуюсь решенью…Куда ни брось — назад или вперед —Всё нет земли, кругом одни каменья.Как с камнем перемешана земля,Так я с тобой… Тоску свою измерю —Любовь не знает мер — и, целый свет кляня,Вдруг взоры обращаю к суеверью.2. РАССТАВАНЬЕ
Ты уходила, русская! Неверно!Ты навсегда уходишь? Навсегда!Ты проходила медленно и мерноК семье, наверно, к милому, наверно,К своей заре, неведомо куда…У пенных волн, на дальней переправе,Всё разрешив, дороги разошлись, —Ты уходила в рыжине и славе,Будь проклята — я возвратить не вправе, —Будь проклята или назад вернись!Конь от такой обиды отступает,Ему рыдать мешают удила,Он ждет, что в гриве лента запылает,Которую на память ты вплела.Что делать мне, как поступить? Не знаю!Великая над степью тишина.Да, тихо так, что даже тень косаяОт коршуна скользящего слышна.Он мне сосед единственный… Не верю!Убить его? Но он не виноват, —Достанет пуля кровь его и перья —Твоих волос не возвратив назад.Убить себя? Все разрешить сомненья?Раз! Дуло в рот. Два — кончен! Но, убив,Добуду я себе успокоенье,Твоих ладоней всё ж не возвратив.Силен я, крепок, — проклята будь сила!Я прям в седле, — будь проклято седло!Я знаю, что с собой ты уносилаИ что тебя отсюда увело.Но отопрись, попробуй, попытай-ка,Я за тебя сгораю со стыда:Ты пахнешь, как казацкая нагайка,Как меж племен раздоры и вражда.Ты оттого на запад повернула,Подставила другому ветру грудь…Но я бы стер глаза свои и скулыЛишь для того, чтобы тебя вернуть!О, я гордец! Я думал, что средь многихОдин стою. Что превосходен был,Когда быков мордастых, круторогихНа праздниках с копыт долой валил.Тогда свое показывал стараньеСредь превращенных в недругов друзей,На скачущих набегах козлодраньяК ногам старейших сбрасывал трофей.О, я гордец! В письме набивший руку,Слагавший устно песни о любви,Я не постиг прекрасную науку,Как возвратить объятия твои.Я слышал жеребцов горячих ржаньеИ кобылиц. Я различал яснейИх глупый пыл любовного старанья,Не слыша, как сулили расставаньеМне крики отлетавших журавлей.Их узкий клин меж нами вбит навеки,Они теперь мне кажутся судьбой…Я жалуюсь, я закрываю веки…Мухан, Мухан, что сделалось с тобой!Да, ты была сходна с любви напевом,Вся нараспев, стройна и высока,Я помню жилку тонкую на левомВиске твоем, сияющем нагревом,И перестук у правого виска.Кольцо твое, надетое на палец,В нем, в золотом, мир выгорал дотла, —Скажи мне, чьи на нем изображалисьВеселые сплетенные тела?Я помню всё! Я вспоминать не в силе!Одним воспоминанием живу!Твои глаза немножечко косили, —Нет, нет! — меня косили, как траву.На сердце снег… Родное мне селенье,Остановлюсь пред рубежом твоим.Как примешь ты Мухана возвращенье?Мне сердце съест твой одинокий дым.Вот девушка с водою пробежала.«День добрый», — говорит. Она права,Но я не знал, что обретают жалоИ ласковые дружества слова.Вот секретарь аульного совета, —Он мудр, украшен орденом и стар,Он тоже песни сочиняет: «Где тыТак долго задержался, джалдастар?»И вдруг меня в упор остановилоНад юртой знамя красное… И ты!Какая мощь в развернутом и сила,И сколько в нем могучей красоты!Под ним мы добывали жизнь и славуИ, в пулеметный вслушиваясь стук,По палачам стреляли. И по правуОно умней и крепче наших рук.И как я смел сердечную заботуПоставить рядом со страной своей?Довольно ныть! Пора мне на работу, —Что ж, секретарь, заседлывай коней.Мир старый жив. Еще не всё сравнялось.Что нового? Вновь строит козни бий?Заседлывай коней, забудь про жалость —Во имя счастья, песни и любви.3
Я, Мухан Башметов, выпиваю чашку кумысаИ утверждаю, что тебя совсем не было.Целый день шустрая в траве резвилась коса —И высокой травы как будто не было.Я, Мухан Башметов, выпиваю чашку кумысаИ утверждаю, что ты совсем безобразна,А если и были красивыми твои рыжие волоса,То они острижены тобой совсем безобразно.И если я косые глаза твои целовал,То это было лишь только в шутку,Но, когда я целовал их, то не знал,Что всё это было лишь только в шутку.Я оставил в городе тебя, в душной пыли,На шестом этаже с кинорежиссером,Я очень счастлив, если вы смоглиСтать счастливыми с кинорежиссером.Я больше не буду под утро к тебе прибегатьИ тревожить твоего горбатого соседа,Я уже начинаю позабывать, как тебя зватьИ как твоего горбатого соседа.Я, Мухан Башметов, выпиваю чашку кумыса, —Единственный человек, которому жалко,Что пропадает твоя удивительная красаИ никому ее в пыльном городе не жалко!4. НАХОДКА НА БУХТАРМЕ
В песке и грязи речонки,Далеко известной речонки Бухтармы,Тяжелые кости,Рыжие кости,Длинные кости находили мы.Из Актюбы приехалНа Бухтарму дуанаИ сказал собравшимся:«Видите, какова у костей длина!Кто встречал другие,Подобные им?Каждую кость,Любую кость Не унести двоим!»Продолжал говоритьДуана из Актюбы:«Я разгадку костей,Этих ржавых костей, добыл.Священные кости это —Молиться надо!Знаменитые кости —Почитать их надо!Кости великанов,Но добрых, не злых,Спляшем мы священнуюПляску на них».И съезжались аулыСмотреть на кости,К первым богатырямПриезжали гости.Известие шло от ПавлодараДо Баян-Аула, —А потом и дальшеИзвестие повернуло.И к воде бухтарминской,К бухтарминской тинеСъезжались все,И костры горели в долине.Но вот из ОмскаПрибыла экспедиция.Говорит начальник экспедиции:«Не молиться мы приехали —Совсем за другим.Из вязкой тины,Глубокой тиныДобудем мы костиИ сохраним!Приниматься за делоНужно скорей.Это кости не богатырские,А костиНевиданных здесь зверей,Дорогостоящие кости зверей,Редкие кости зверей!»Не уверены в правде начальника,Казахи говорят: «Едва ли.Мы подобных зверейВ степях не встречали,Да, не встречалиПодобных зверей мыНа берегах речонки,Далеко известнойРечонки Бухтармы».Отвечает начальник:«Теперь их нет,Они перевелись ужеМножество множеств лет.Ни один из них Теперь не живет,Их истребилЛед,Лед,Лед!Лед, сверкающийНа вершинах Алтая,Здесь лежал, блестяИ не тая».И аулы узнали,Что не было богатырей,Услыхали аулы,Про дорогостоящих,Невиданных,Редких зверей.Уваженьем прониклисьК начальнику экспедицииИ перестали молиться.А дуана, испугавшись,Чтоб с ним не случилось беды,Вновь в АктюбыПроложил следы.И в сотый раз опозорена его седина:Наврал, наврал седой дуана.Так и выходит:Наврал дуана,Вот тебе и на!Мы слыхали, чтоУтешился он,Сказки детямРассказывает он:Будто бы уцелевшиеОт льда,Льда,ЛьдаПо ночам пробегаютОгромных зверей стада,И под ихКосматыми лапамиСтепь дрожит,И наутроЗвездами,Звездами,Звездами солончак разбит.Да и много еще чегоРассказывает дуана —Всем известнаЕго языка длина.Ну и пусть он детямСказки рассказывает!..5. ПЫЛЬ
Я, Амре Айтаков, весел был,Шел с верблюдом я в Караганды.Шел с верблюдом я в Караганды,Повстречался ветер мне в степи.Я его не видел —Только пыль,Я его не слышал —Только пыльПрыгала безглазая в траве.И подумал я, что умиратьС криком бесполезно.Всё равноПосле смерти будетТолько пыль.Ничего, —Одна лишь только пыльБудет прыгать, белая, в траве.Спрятал ноздри рваные верблюд,Лег на землю.«Старый мой верблюд,Слушай, слушай!Это только пыль,Ничего, —Одна лишь только пыльПрыгает по спутанной траве».Стал я громко хохотать:«Ну что ж?..»Стал смеяться дерзко я:«Постой,Ты смешна,Крутящаяся пыль,Не страшна ты,Бешеная пыль,Прыгающая в траве».Пусть засыпан буду я песком,Пусть один погибну я в песках,Не страшна ты и безвредна, пыль.НичегоТы не изменишь, пыль,ЗадохнешьсяТы сама в траве!Человек бессмертен столько раз,Сколько разОн смерть свою встречал.Сквозь тебяПройду я мертвым, пыль,Я пройду в Караганды сквозь пыль,Весело ступая по траве.И, свою подругу там обняв,Я шепну ей на ухо смеясь:«Дорогая,Мне встречалась пыль,Старая,Невидящая пыль,Прыгающая смешно».6. ОБРАЩЕНИЕ
На север, к Тоболу все глуше — трясина топи, рыжая мшарь и леса. Дикие гуси, крякуши.Но и тут — всё поет.Лягушка — и та поет.И у каждого свои голоса.Если бы отбубнили все комары, в мире стало б скучнее,Так квакайте, квакушки, летней ночью, раздуваясь в прудах и болотах сильнее!..Я простой, как бурдюк, но и меня смущает тревога гудков, барабана гугнивая дробь.Ирина, скажи: хоть воробьиный голос есть у меня?Хоть трели лягушки, гибкость ужа, ящериц прыть, кузнечиков треск есть у меня?Козлиное лицо, пьяные прыжки мои, рачий свист, черепашья страсть могут тебя рассмешить на минутку?Аришка, скажи.Ты мое счастье глазастое, рысь мохноухая, моя подводная незабудка.7
Как тень купальщицы — длина твоя.Как пастуший аркан — длина твоя.Как взгляд влюбленного — длина твоя. В этом вполне уверен я.Пламени от костра длиннее ты.Молнии летней длиннее ты.Дыма от пальбы длиннее ты. Плечи твои широки, круты.Но короче свиданья в тюрьме,Но короче удара во тьме —Будто перепел в лапах орла,Наша дружба с тобой умерла.Пусть же крик мой перепелиный,Когда ты танцуешь, мой друг,Цепляется за твою пелерину, —Охрипший в одиночестве длинном,Хрящами преданных рук.8. ВОСПОМИНАНИЕ О РУССКОЙ
Ты длинна, как солнца луч в амбаре,Где лежат горячие хлеба…Пыльные, цветастые татареБьют в барыш в ладони на базаре…В честь твою, Ирина, в АтбасареНачинались пляски и пальба.Оттого ль, как рыжая лисица,Ночью память грудь мою грызет.Ты — крылата, коршуна сестрица.Ты длинна, длинней полета птицы,И горька. Горька, как дикий мед.Оттого ль средь гульбищ сабантуяЯ один от кумыса не пьян.Я с разлукой спорю, я ревную,Я ношу занозу золотуюВ самом сердце горестном, Мухан.1931–1934ИЗ ЦИКЛА «ИРИНЕ ГОРЛИЦЫНОЙ»
1. ЕЙ И АЛЕКСЕЮ КРУЧЕНЫХ
От ревности девушки хорошеют.Глаза твои шире речных карасей.Восславил твои зубыИ мою шеюРевностный заступник наш,Выдумщик цветастыйАлексей!Восславил тебя, длинноногуюБескрылую птаху,На струны комнатПятиярусныхПоложил персты.Струны же сами тебеСлаву рокотаху,Рабьи струны,НатянутыеНа гусли в четыре версты.2
Ты припомни, как был неуютенна постелях Григорий Распутин —Человек из Тобольских краев.Но некрепкое узкое телоо медведях узнать захотело,о деревне в шестнадцать дворов!..3
В цвету твоих меньших годовНа рубежах столетий старшихИдешь — линкольн среди фордов,Советских хахальниц фельдмаршал.4. Н. Д. Голицыной
Дождусь ли, когда у Нинырасцветут в глазахименины?А покамест у Ниныгорький рот,и в глазах у Нинывсенощная идет!5
Гляжу на купальщицу Нину —уж больно хитра! Ноги у Нины стро-о-о-ойные, как у самого осетра.И в глазах у Нины — пол-океана, и того океана — вода окаянна!1934ПЕСЕНКА ДЛЯ КИНО
Выйди, выйди в утреннее мореИ закинь на счастье невода.Не с того ль под самою кормоюРазрыдалась синяя вода.Позабыл, со мною не простился,Не с того ль, ты видишь, милый, сам,Расходился Каспий, рассердился,Гонит Каспий волны к берегам.Не укутать тонкой шалью плечи,Не хочу, чтоб шторм не уставал,Погляди, идет ко мне навстречу,Запевает самый старый вал.Я тебя не позабуду скоро,Ты меня забудешь, может быть…Выйди в море, — самая погодаЗолотую рыбицу ловить.1934«Опять вдвоем…»
Опять вдвоем,Но неужели,Чужих речей вином пьяна,Ты любишь взрытые постели,Моя монгольская княжна!Напрасно, очень может статься…Я не дружу с такой судьбой.Я целый век готов скитатьсяПо шатким лесенкам с тобой,И слушать —Как ты жарко дышишь,Забыв скрипучую кровать,И руки, чуть локтей повыше,Во тьме кромешной целовать.Февраль 1934ШУТКА
Негритянский танец твой хорош,И идет тебе берет пунцовый,И едва ль на улице СадовойРавную тебе найдешь.Есть своя повадка у фокстрота,Хоть ему до русских, наших, — где ж!..Но когда стоишь вполоборота,Забываю, что ты де-ла-ешь.И покуда рядом нет Клычкова,Изменю фольклору — каково!Румба, значит. Оченно толково.Крой впристучку. Можно. Ничего.Стой, стой, стой, прохаживайся мимо.Ишь, как изучила лисью рысь.Признаю всё, что тобой любимо,Радуйся, Наталья, веселись!Только не забудь, что рядом с нами,Разбивая острыми носамиВлаги застоялый изумруд,По «Москве» под злыми парусамиСтруги деда твоего плывут.Март 1934СТИХИ В ЧЕСТЬ НАТАЛЬИ
В наши окна, щурясь, смотрит лето,Только жалко — занавесок нету,Ветреных, веселых, кружевных.Как бы они весело леталиВ окнах приоткрытых у Натальи,В окнах незатворенных твоих!И еще прошеньем прибалую —Сшей ты, ради бога, продувнуюКофту с рукавом по локоток,Чтобы твое яростное телоС ядрами грудей позолотело,Чтобы наглядеться я не мог.Я люблю телесный твой избыток,От бровей широких и сердитыхДо ступни, до ноготков люблю,За ночь обескрылевшие плечи,Взор, и рассудительные речи,И походку важную твою.А улыбка — ведь какая малость! —Но хочу, чтоб вечно улыбалась —До чего тогда ты хороша!До чего доступна, недотрога,Губ углы приподняты немного:Вот где помещается душа.Прогуляться ль выйдешь, дорогая,Всё в тебе ценя и прославляя,Смотрит долго умный наш народ,Называет «прелестью» и «павой»И шумит вослед за величавой:«По стране красавица идет».Так идет, что ветви зеленеют,Так идет, что соловьи чумеют,Так идет, что облака стоят.Так идет, пшеничная от света,Больше всех любовью разогрета,В солнце вся от макушки до пят.Так идет, земли едва касаясь,И дают дорогу, расступаясь,Шлюхи из фокстротных табунов,У которых кудлы пахнут псиной,Бедра крыты кожею гусиной,На ногах мозоли от обнов.Лето пьет в глазах ее из брашен,Нам пока Вертинский ваш не страшен —Чертова рогулька, волчья сыть.Мы еще Некрасова знавали,Мы еще «Калинушку» певали,Мы еще не начинали жить.И в июне в первые неделиПо стране веселое веселье,И стране нет дела до трухи.Слышишь, звон прекрасный возникает?Это петь невеста начинает,Пробуют гитары женихи.А гитары под вечер речисты,Чем не парни наши трактористы?Мыты, бриты, кепки набекрень.Слава, слава счастью, жизни слава.Ты кольцо из рук моих, забава,Вместо обручального одень.Восславляю светлую Наталью,Славлю жизнь с улыбкой и печалью,Убегаю от сомнений прочь,Славлю все цветы на одеяле,Долгий стон, короткий сон Натальи,Восславляю свадебную ночь.Май 1934ИРТЫШ
Камыш высок, осока высока,Тоской набух тугой сосок волчицы,Слетает птица с дикого песка,Крылами бьет и на волну садится.Река просторной родины моей,Просторная,Иди под непогодой,Теки, Иртыш, выплескивай язей — Князь рыб и птиц, беглец зеленоводый.Светла твоя подводная гроза,Быстры волны шатучие качели,И в глубине раскрытые глазаУ плавуна, как звезды, порыжели.И в погребах песчаных в глубине,С косой до пят, румяными устами,У сундуков незапертых на днеЛежат красавки с щучьими хвостами.Сверкни, Иртыш, их перстнем золотым!Сон не идет, заботы их не точат,Течением относит груди имИ раки пальцы нежные щекочут.Маши турецкой кистью камыша,Теки, Иртыш! Любуюсь, не дыша,Одним тобой, красавец остроскулый.Оставив целым меду полковша,Роскошествуя, лето потонуло.Мы встретились. Я чалки сам отдам,Я сердца вновь вручу тебе удары…По гребням пенистым, по лебедямУдарили колеса «Товар-пара».Он шел, одетый в золото и медь,Грудастый шел. Наряженные в ситцы,Ладонь к бровям, сбегались поглядетьДосужие приречные станицы.Как медлит он, теченье поборов,Покачиваясь на волнах дородных…Над неоглядной далью острововПриветственный погуливает рев —Бродячий сын компаний пароходных.Катайте бочки, сыпьте в трюмы хлеб,Ссыпайте соль, которою богаты.Мне б горсть большого урожая, мне бБольшой воды грудные перекаты.Я б с милой тоже повстречаться рад —Вновь распознать, забытые в разлуке,Из-под ресниц позолоченный взгляд,Ее волос могучий перекатИ зноем зацелованные руки.Чтоб про других шепнула: «Не вини…»Чтоб губ от губ моих не отрывала,Чтоб свадебные горькие огниНочь на баржах печально зажигала.Чтобы Иртыш, меж рек иных скиталец,Смыл тяжкий груз накопленной вины,Чтоб вместо слез на лицах оставалисьЛишь яростные брызги от волны!Август 1934ГОРОЖАНКА
Горожанка, маков цвет Наталья,Я в тебя, прекрасная, влюблен.Ты не бойся, чтоб нас увидали,Ты отвесь знакомым на вокзалеПригородном вежливый поклон.Пусть смекнут про остальное сами.Нечего скрывать тебе — почто ж! —С кем теперь гуляешь вечерами,Рядом с кем московскими садамиНа высоких каблуках идешь.Ну и юбки! До чего летучи!Ситцевый буран свиреп и лют…Высоко над нами реют тучи,В распрях грома, в молниях могучих,В чревах душных дождь они несут.И, темня у тополей вершины,На передней туче, вижу я,Восседает, засучив штанины,Свесив ноги босые, Илья.Ты смеешься, бороду пророкаВетром и весельем теребя…Ты в Илью не веришь? Ты жестока!Эту прелесть водяного токаЯ сравню с чем хочешь для тебя.Мы с тобою в городе как дома.Дождь идет. Смеешься ты. Я рад.Смех знаком, и улица знакома,Грузные витрины Моссельпрома,Как столы на пиршестве, стоят.Голову закинув, смейся! В смехе,В громе струй, в ветвях затрепетав,Вижу город твой, его утехи,В небеса закинутые вехиНеудач, побед его и слав.Из стекла и камня вижу стены,Парками теснясь, идет народ.Вслед смеюсь и славлю вдохновенноХод подземный метрополитенаИ высоких бомбовозов ход.Дождь идет. Недолгий, крупный, ранний —Благодать! Противиться нет сил!Вот он вырос, город всех мечтаний,Вот он встал, ребенок всех восстаний, —Сердце навсегда мое прельстил!Ощущаю плоть его большую,Ощущаю эти этажи, —Как же я, Наталья, расскажи,Как же, расскажи, мой друг, прошу я,Раньше мог не верить в чертежи?Дай мне руку. Ты ль не знаменитаВ песне этой? Дай в глаза взглянуть.Мы с тобой идем. Не лыком шиты —Горожане, а не кто-нибудь.Сентябрь 1934КЛЯТВА НА ЧАШЕ
Брата я привел к тебе, на голосОбращал вниманье. Шла гроза.Ядра пели, яблоко кололось,Я смотрел, как твой сияет волос,Падая на темные глаза.Голос брата неумел и ломок,С вихрями грудными, не простой —Ямщиковских запевал потомок,Ярмарочный, громкий, золотой.Так, трехкратным подтвержденьем славной,Слыханной и прочной простоты,Тыщи лет торжествовавшей, явной,Мы семьей сидели равноправной —Брат, моя поэзия и ты.Брат держал в руках своих могучихЧашу с пенным, солнечным вином,Выбродившим, выстоянным в тучах,Там, в бочагах облачных, шатучих,Там, под золотым веретеном!Брат рожден, чтоб вечно отражаласьВ нем страна из гнева и огня,Он — моя защита и родня,Он — всё то, что позади осталось,Всё, что было милым для меня.Чаша у тебя в руках вторая…Ты ее поднимешь вновь и вновь,Потому что, в круг нас собирая,Вкруг нее, горя и не сгорая,Навсегда написано: любовь.Как легко ты эту держишь тяжесть —Счастие, основу, вечный свет!Вот он бродит, пенясь и куражась,Твой настой из миллионов лет!Сколько рук горячих исходилаЭта чаша горькая, покаИ твоя в ней потонула сила?Я ее, чтоб ты сильней любила,Поцелую в мутные бока.Я клянусь. На чем мне больше клясться?Нет замены, верен твой сосуд —Начиная плакать и смеяться,Дети, им рожденные, теснятся,Громко матерям соски сосут.Ну, а я? На лица глядя ваши,Радуюсь, скорблю, но на бедуЯ средь вас, соратник ваш, без чаши…Где ее, скажите мне, найду?Я стою пред миром новым, рукиОпустив, страстей своих палач,Не познавший песни и науки.Позади — смятенье и разлуки,Хрип отцовский, материнский плач.Впереди, с отставшим не считаясь,Часовые заняли места.Солнце косо вылетит. Шатаясь,Гибельная рухнет чернота.Так смелей! Сомнения разрушу,Вместе с ними, молодость, вперед!Пусть я буду проклят, если струшу,Пусть тогда любовь мою и душу,Песнь мою гранатой разорвет!1934ПОСЛАНИЕ К НАТАЛИИ
Струей грохочущей, привольнойТечет кумыс из бурдюка.Я проживаю здесь довольный,Мой друг, и счастливый пока.Судьбы свинчаткою не сбитый,Столичный гость и рыболов,Вдыхаю воздух знаменитыйКрутых иртышских берегов.На скулах свет от радуг красных,У самых скул шумит трава —Я понимаю, сколь прекрасныТвои, Наталия, слова.Ты, если вспомнить, говорила,Что время сердцу отдых дать,Чтобы моя крутая силаТвоей красе была под стать.Вот почему под небом низкимПью в честь широких глаз твоихКумыс из чашек круговыхВ краю родимом и киргизском,На кошмах сидя расписных!Блестит трава на крутоярах…В кустах гармони! Не боюсь!В кругу былин, собак поджарых,В кругу быков и песен старыхЯ щурюсь, зрячий, и смеюсь,И лишь твои припомню губы,Под кожей Яблоновый сок —Мир станет весел и легок:Так грудь целует после шубыМосковский майский ветерок.Пусть яростней ревут гармони,Пусть над обрывом пляшут кони,Пусть в сотах пьяный зреет мед,Пусть шелк у парня на рубахеГорит, и молкнет у девахиЗакрытый поцелуем рот.Чтоб лета дальние трущобыЛюбови посетила власть,Чтоб ты, мне верная до гроба,Моя медынь, моя зазноба,Над миром песней поднялась.Чтобы людей полмиллионаСмотрело, головы задрав,Над морем слав, над морем травИ подтвердило мне стозвонно,Тебя выслеживая: прав.Я шлю приветы издалёка,Я пожеланья шлю… Ну что ж?Будь здорова и краснощека,Ходи стройней, гляди высоко,Как та страна, где ты живешь.1934ПЕСНЯ ЮГО-ЗАПАДНЫХ СЛАВЯН
Прискакали два лыцаря к красотке,У красотки вся квартера освещена.Выставила им водки и селедки,Полюбовника за дверь выставила она.Звякали уздечками серебряными кониНа привязи. Огни потушил телеграф.Дала красотка лыцарям по иконе,Но полюбовник, «смертию смерть поправ»,Вновь возвратился в обогретое место,По-другому повернулось дело теперь:Он ее жених, а красотка — его невеста,Дверь закрыта. Лыцари, выламывайте напрочь дверь!1934ДРУГУ-ПОЭТУ
Здравствуй в расставаньи, брат Василий!Август в нашу честь золотобров,В нашу честь травы здесь накосили,В нашу честь просторно настелилиЗолотых с разводами ковров.Наши песни нынче подобрели —Им и кров, и прибасень готов.Что же ты, Василий, в самом делеЗамолчал в расцвет своих годов?Мало сотоварищей мне, мало,На ладах, вишь, не хватает струн.Али тебе воздуху не стало,Золотой башкирский говорун?Али тебя ранняя перинаИсколола стрелами пера?Как здоровье дочери и сына,Как живет жена Екатерина,Князя песни русския сестра?Знаю, что живешь ты небогато,Мой башкирец русский, но моглиПировать мы все-таки когда-то —Высоко над грохотом Арбата,В зелени московской и пыли!По наследству перешло богатствоДревних песен, сон и бубенцы,Звон частушек, что в сенях толпятся…Будем же, Василий, похваляться,Захмелев наследством тем, певцы.Ну-ка спой, Василий, друг сердечный,Разожги мне на сердце костры.Мы народ не робкий и не здешний,По степям далеким безутешный,Мы, башкиры, скулами остры.Как волна, бывалая прибаскаЖемчугами выстелит пути —Справа ходит быль, а слева — сказка,Сами знаем, где теперь идти.Нам пути веселые найдутся,Не резон нам отвращаться их,Здесь, в краю берез и революций,В облаках, в знаменах боевых!1934В ЗАЩИТУ ПАСТУХА-ПОЭТА
Вот уж к двадцати шести
Путь мой близится годам,
А мне не с кем отвести
Душу, милая мадам.
Лукавоглаз, широкорот, тяжел,Кося от страха, весь в лучах отваги,Он в комнату и в круг сердец вошелИ сел средь нас, оглядывая пол,Держа под мышкой пестрые бумаги.О, эти свертки, трубы неудач,Свиная кожа доблестной работы,Где искренность, притворный смех и плач,Чернила, пятна сальные от пота.Заглавных букв чумные соловьи,Последних строк летящие сороки…Не так ли начинались и моиС безвестностью суровые бои, —Всё близились и не свершались сроки!Так он вошел. Поэзии отцы,Откормленные славой пустомели,Говоруны, бывалые певцыВокруг него, нахохлившись, сидели.Так он вошел, смиренник. И когда-тоТак я входил, смеялся и робел, —Так сходятся два разлученных брата:Жизнь взорвана одним, другим початаДля важных, может, иль ничтожных дел.Пускай не так сбирался я в опасныйИ дальний путь, как он, и у меняНа золотой, на яростной, прекраснойЗемле другая, не его родня.Я был хитрей, веселый, крепко сбитый,Иртышский сплавщик, зейский гармонист,Я вез с собою голос знаменитыйМоих отцов, их гиканье и свист……Ну, милый друг, повертывай страницы,Распахивай заветную тетрадь.Твое село, наш кров, мои станицы!О, я хочу к началу возвратиться —Вновь неумело песни написать.Читай, читай… Он для меня не новый,Твой тихий склад. Я разбираю толк:Звук дерева нецветшего, кленовыйЛесных орешков звонкий перещелк.И вдруг пошли, выламываясь хило,Слова гостиных грязных. Что же он?Нет у него сопротивленья силы.Слова идут! Берут его в полон!Ах, пособить! Но сбоку грянул гогот.Пускай теперь высмеивают двух —Я поднимаюсь рядом: «Стой, не трогай!Поет пастух! Да здравствует пастух!Да здравствует от края и до края!»Я выдвинусь вперед плечом, — не дам!Я вслед за ним, в защиту, повторяю:«Нам что-то грустно, милая мадам».Бывалые охвостья поколеньяПрекрасного. Вы, патефонный сброд,Присутствуя при чудосотворенье,Не слышите ль, как дерево поет?..1934ОБОЗ
Снегиревая заря, мерзлая божья рябина,Кровь на льду, раскрасневшийся край земли…Под синим широким небом через равнинуОбозы шлиВ щелканьи кнутов, в пугливом ржаньиЗакурчавившихся от мороза коней,И кругом их летали «прощай», «до свиданья»,Да вороны, да редкие звезды огней.И деревни, как скопища ведьм небывалых,Им махали ручищами мельниц, крича:— Не забыла ли Машенька полушалок?— Нет ли с вами Игнатия Лукича?Но молчали укутанные в овчиныОбозники, от злобы сводило у нихПальцы твердые, как лучина,И литовки бровей на лицах глухих,Лавошники кутались в одеялы,Их глаза, что гири, были тупы.И, бороды развевая, рядом шагалиОдичавшие от голода попы.И мерно ладонь в ладонь ударяли,Вслушиваясь в обозные бубенцы,Коршунами сидя на мешках с сухарями,Накопители — кулаки и купцы.Дышали хрипло их подруги,Тяжелые, как гроба,Высокие, как праздничные дуги,Красногубые и без лба,И в самом конце, снег обминаяСапожками: «Дойдем, ни черта!» —Влачилась неприкаянная, блатная,Иссволочившаяся мелкота.Так всё дальше — к северу, к концу России,Молча, сквозь небывалый мороз,Сквозь ветры протяжливые и косыеПередвигался обоз.Поблескивал месяц в конских гривах,Не оставляя за собою следа,Шла золотая орда юродивых,Окоченевшие от ненависти стада.А позади комсомольцы, главари-буяны,Позванивая в лунную медь,Широко развертывали баяны,Тяжелые от счастья запеть,В лунную медь позванивая,Чтобы наутро, песней пьяна,Легче дышала, невиданная, незнаемая,Солнцем объятая страна.1934АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ГЛАВЫ
1
Широк и красен галочий закат.Вчера был дождь.В окоченевших кадках,Томясь, ночует черная вода,По водосточным трубам в ночь подрядРыдания теснились. Ветром сладкимДо горечи пропахла лебеда.И кудри царские по палисадам,Как перенесть я расставанье смог?И на иконах белокудрый бог,И голубей под крышей воркованье…Вот родина! Она почти что рядом.Остановлюсь. Перешагну порог.И побоюсь произнести признанье.…………………………………………..Так вот где начиналась жизнь моя!Здесь канареечные половицыПоют легонько.Рыщет свет лампад,В углах подвешен. Книга «ЖитияСвятых», псалмы. И пологи из ситца.Так вот где жил я двадцать лет назад!Вот так — лишь только выйдешь на крыльцо,Спокойный ветер хлынет от завозен, —Тяжелый запах сбруи и пшениц…О, вёсен шум и осени винцо!Был здесь январь, как горностай, морозен,А лето жарче и красней лисиц.В загоне кони, ржущие из мглы…Так вот она, мальчишества берлога —Вот колыбель сумятицы моей!Здесь, может, даже удочки целы.Пойти сыскать, подправить их немногоИ на обрыв опять ловить язей.Зачем мне нужно возвращать назадМенял ладони, пестрые базары,Иль впрямь я ждал с томленьем каждый год:Когда же мимо юбки прошумятВеликомученицы ВарварыИ солнце именинное взойдет?..Ведя под ручку шумных жен своих,Сходились молчаливые соседи,И солнце смех раздаривало свой,Остановясь на рожах их тупых,На сапогах, на самоварной меди…Неужто это правило душой?* * *
А именины шли своим путем,Царевной-нельмой, рюмками вишневки.Тряслись на пестрых дугах бубенцы,Чуть вздрагивал набухшим чревом дом,И кажется теперь мне: по дешевкеСкупили нас тогда за леденцы.В загонах кони, ржущие из мглы…А на полтинах решки и орлы,На бабьих пальцах кольца золотые,И косы именинницы белы.И славил я порукой кабалыВарвары Федоровны волосы седые!2
Не матери родят нас — дом родит.Трещит в крестцах, и горестно рожденьеВ печном дыму и лепете огня.Дом в ноздри дышит нам, не торопясь растит,И вслед ему мы повторяем мненьеО мире, о значеньи бытия.Здесь первая пугливая звездаГлядит в окно к нам, первый гром грохочет.Дед учит нас припрятать про запас.Дом пестует, спокойный, как всегда.И если глух, то слушать слез не хочет,Ласкает ветвью, розгой лупит нас.И всё ж мы помним бисеры зимы,Апрель в ручьях, ворон одежду вдовью,И сеновалы, и собак цепных,И улицы, где повстречались мыС непонятою до сих пор любовью, —Как ни крути, не позабудем их!Нас мучило, нас любопытство жгло.Мы начинали бредить ставкой крупной,Мы в каждую заглядывали щель.А мир глядел в оконное стекло,Насмешливый, огромный, недоступный,И звал бежать за тридевять земель.Но дом вручил на счастье нам аршин,И, помышляя о причудах странствий,Мы знали измеренья простоту,Поверив в блеск колесных круглых шин,И медленно знакомились с пространством,От дома удаляясь на версту, —Не более. Что вспоминаешь ты,Сосед мой хмурый? Может быть, подвалы,В которых жил отец твой за грошиНа городских окраинах, крестыКладбищ для бедных, и зловонье свалок,И яркий пряник в праздник — для души?Но пестовала жизнь твою, любя,Другая, неизвестная мне сила.И был чужим сосущий соки дом,И вечером, поцеловав тебя,Твоя сестра на улицу ходила,Блестя слезой, от матери тайком.И поздно ночью, возвратясь из мглы,Полтинники, где решки и орлы,Она с тобою, торопясь, считала.И сутки были, как они, круглы.Мир, затопляя темные углы,Пел ненавистью крепкого накала.3
Дышал легко станичный город наш,Лишь обожравшись, — тяжко. Цвет акаций,Березы в песнях, листьях и пыли,И на базарах крики: «Сколько дашь?»Листы сырых, запретных прокламацийДо нас тогда, товарищ, не дошли.У нас народ всё метил загрестиЖар денежный и в сторону податься.Карабкались за счастьем, как могли, —Не продохнуть от свадеб и крестин.Да, гневные страницы прокламацийДо нас тогда, товарищ, не дошли.Да если б даже! — и дошла одна,Всяк, повстречав, изматерился б сочноИ к приставу немедленно отнес.Был хлеб у нас, хватало и вина,Стояла церковь прочно, рядом прочно —Цена на хлеб, на ситец, на овес.И до сих пор стоят еще, крепки,Лабазы: Ганин, Осипов, Потанин,И прочие фамилии купцов…Шрапнельными стаканами горшкиЗаменены. В них расцвели герани —Вот что осталось от былых боев,Сюда пришедших. Двадцать лет назадЗдесь подбородки доблестно жирели,Купецкие в степях паслись стада,Копился в пище сладковатый яд.В шкатулках тлели кольца, ожерельяИз жемчугов.И серьги в два ряда.Не потому ли,Выгибая клюв,Здесь АнненковСобрал большую стаю —Старшой меньших! Но вывелась семья,И, черные знамена развернув,Он отлетал, крепясь крылом к Китаю,И степью тек, тачанками гремя.И мало насчитаешь здесь имен,Отдавших жизнь за ветры революций,Любимых, прославляемых теперь.Хребты ломая, колокольный звонЛюдей глушил. Но все-таки найдутсяОдин иль два из приоткрывших дверьВ далекое. И даже страшно мне:Да, этот мир настоян на огне,И погреба его еще не раз взорвутся,Еще не раз деревья расцветут,И, торопясь, с винтовками пройдутВ сквозную даль солдаты революций.4
Был город занят красными, ониРасположились в Павлодаре. ДвоеИз них…1934ПОСВЯЩЕНИЕ Н. Г
То легким, дутым золотым браслетом,То гребнями, то шелком разогретым,То взглядом недоступным и косымМеня зовешь и щуришься — знать, нечемТебе платить годам широкоплечим,Как только грустным именем моим.Ты колдовство и папорот КупалаНа жемчуга дешевые сменяла —Тебе вериг тяжеле не найти.На поводу у нитки-душегубцаИди, спеши. Еще пути найдутся,А к прежнему затеряны пути!май 1935«Неужель правители не знают…»
Неужель правители не знают,Принимая гордость за вражду,Что пенькой поэта пеленают,Руки ему крутят на беду.Неужель им вовсе нету дела,Что давно уж выцвели слова,Воронью на радость потускнелаПесни золотая булава.Песнь моя! Ты кровью покормилаВсех врагов. В присутствии твоемПринимаю звание громилы,Если рокот гуслей — это гром.1935ПРОЩАНИЕ С ДРУЗЬЯМИ
Друзья, простите за всё — в чем был виноват,Я хотел бы потеплее распрощаться с вами.Ваши руки стаями на меня летят —Сизыми голубицами, соколами, лебедями.Посулила жизнь дороги мне ледяные —С юностью, как с девушкой, распрощаться у колодца.Есть такое хорошее слово — родныя,От него и горюется, и плачется, и поется.А я его оттаивал и дышал на него,Я в него вслушивался. И не знал я сладу с ним.Вы обо мне забудете, — забудьте! Ничего,Вспомню я о вас, дорогие мои, радостно.Так бывает на свете — то ли зашумит рожь,То ли песню за рекой заслышишь, и верится,Верится, как собаке, а во что — не поймешь,Грустное и тяжелое бьется сердце.Помашите мне платочком за горесть мою,За то, что смеялся, покуль полыни запах…Не растут цветы в том дальнем, суровом краю,Только сосны покачиваются на птичьих лапах.На далеком, милом Севере меня ждут,Обходят дозором высокие ограды,Зажигают огни, избы метут,Собираются гостя дорогого встретить как надо.А как его надо — надо его весело:Без песен, без смеха, чтоб ти-ихо было,Чтобы только полено в печи потрескивало,А потом бы его полымем надвое разбило.Чтобы затейные начались беседы…Батюшки! Ночи-то в России до чего ж темны.Попрощайтесь, попрощайтесь, дорогие, со мной, — я едуСобирать тяжелые слезы страны.А меня обступят там, качая головами,Подпершись в бока, на бородах снег.«Ты зачем, бедовый, бедуешь с нами,Нет ли нам помилования, человек?»Я же им отвечу всей душой:«Хорошо в стране нашей, — нет ни грязи, ни сырости,До того, ребятушки, хорошо!Дети-то какими крепкими выросли.Ой и долог путь к человеку, люди,Но страна вся в зелени — по колени травы.Будет вам помилование, люди, будет,Про меня ж, бедового, спойте вы…»Август 1935«Я полон нежности к мужичьему сну…»
Я полон нежности к мужичьему сну.Пахнет в доме овчинами, жена спит,Грубые руки ее раскинулись — два крыла,Легкая влага у нее на лице.Падает низкий, тяжелый потолок,Мертвые мухи в паутине висят,И только зыбки дерюжный маятникГрозно покачивается в тишине.Он считает: сколько время прошло,Сколько дней без солнца и ночей,С тех пор, как стало тяжко житьИ спать, тяжело дыша.Я полон любви к мужичьему сну.Ведь надо же понимать — спит человек…Ведь надо же пожалеть детей его?И грубые руки его жены?Ему наплевать, что за окном рассветШирокий, захолодевший встает теперь,Что коровы мычат на зарю теплоИ нежно начинают лошади ржать.Послушайте, люди, он крепко спит,Этот угрюмый и грубый человек.Он сеял всю жизнь пшеницу и рожьИ не слышал, как гремят соловьи.Посмотрите, люди, как во снеОн брови сводит теперь!Это он думает, что, может быть,Двор его посетил конокрад.Это он боится, что дождь побьетКамнями его посев,Что конь падет и сгложет пожарСкудный его приют!Крепко он держится за свое добро.Он спит. Ему наплевать,Что травы кланяются заре,Ему надо траву — косить!Я люблю тебя, угрюмый человек,Если б мог я твой сон беречь!Я люблю твои песни, и твой день,И грустящую твою гармонь.Песня моя тебе одному принадлежит,Ты брат мне и единственный друг,И если тебя по харе бьют,Сердце визжит у меня в груди.Я песни своей ни за что другим не отдам,Ни женщине, ни лживым льстецам,Не для этого ты растил меняИ черным хлебом кормил.И что б ни сулила эта жизнь,За пятак скупившая иных,Я ни за что не предам и не обмануНедоверчивых глаз твоих.Так послушай, что говорит сын,Кровь от крови глухой твоей,Ты напрасно, напрасно бережешьЭтот страшный, проклятый кров.Сколько дней без солнца, ночейОн высасывал кровь твою?Как смеялись сверчки его,Когда мы умирали в нем?Ты напрасно, напрасно бережешьОт пожаров его и от воров —Не такое наследство твое дитёПотребует, когда взрастет!Дикий, дикий! Темень моя!Неужели ты не разглядишь,Как поет над страной большой рассветИ качаются яблоневые сады?Неужели ты так далеко живешь,Что к тебе паровозом не дойти,И не дотянутся к тебе провода,И свет у тебя в избе не зажечь?Рассвет по ромашкам шел к мужичьему дому,Поглядеть в окошко, как мужику спится.Как мужику спится? Плохо мужику спится.Вот какая-то птица к нему садитсяИ начинает разговаривать по-худому.Август 1935ЖЕНИХИ
Вот, что случается порою.
А. ПушкинСам колдунСидел на крепкой плахеВ красной сатинетовой рубахе —Черный,Без креста,И не спеша,Чтобы как-нибудь опохмелиться,Пробовал в раздумье не водицу —ВодкуИз неполного ковша.И пестрела на столе закуска:Сизый жир гусиного огузка,Рыбные консервы,Иваси,Маргарин и яйца всмятку — в общем,Разное,На что отнюдь не ропщем,Всё, что продается на Руси!А кругом шесты с травой стояли,Сытый кот сиял на одеяле,Отходил — Пушистый весь —Ко сну,Жабьи лапы сохли на шпагате,Но колдунНе думал о полатях —Что-то скучно было колдуну.Был он мудр, учен,Хотишь — изволь-ка, —КилыОн присаживал настолько,Что в Калуге снять их не могли.Знал наперечет,Читал любого:Бедного,Некрасова,Толстого —Словом, всех писателей земли.Пожилой, но в возрасте нестаром,Все-таки не зря совсем,НедаромПо округе был он знаменит —Жил, на прочих глядя исподлобья,И творил великие снадобьяВёснами,Когда вода звенит.Кроме чародейского обличья,От соседей мужиков в отличьеОн имелДовольно скромный дар:Воду из колодца брать горстями,В бескозыря резаться с чертями,Обращать любую бабу в пар.И теперь,На крепкой плахе сидя,То ль в раздумье,То ль в какой обиде,Щуря глаз тяжелый,НапередЗнал иль нет,Кто за версту обходомПо садам зеленым, огородамЛегкою стопой к нему идет?Стукнула калитка,Дверь открыта,По двору мелькнула — шито-крыто,Половицы пробирает дрожь:Входит в избу Настя Стегунова,ПолымемГорят на ней обновы…— Здравствуй, дядя Костя,Как живешь?И стоит — Высокая, рябая,Кофта на ней дышит голубая,Кружевной платокЗажат в руке.Шаль с двойной турецкою каймою,Газовый порхун — он сам собою,Туфли на французском каблуке.Плоть свою могучую одела,Как могла…— А я к тебе по делу.Уж давно душа моя горит,Не пришла,Когда б не этот случай,Свет давно мне, девушке, наскучил,Колдуну Настасья говорит.— Вся деревняВ зелени, в июле,Избы наши в вишне потонули,Свищут вечерами соловьи,Голосисты жаворонки в поле,Колосиста рожь…Не оттого лиЖарче слезы девичьи мои?Уж как выйдутВечером туманы,Запоют заветные баяныНа зеленых выгонах.И тутПарни — бригадиры, трактористы —Танцевать тустеп и польку чистоВсех моих подружек разберут.Только я одна стоять останусь,Ни худым,Ни милым не достанусь —Надломили яблоню в саду!Кто полюбит горькую, рябую?Сорву с себя кофту голубую,Сниму серьги, косу разведу.Сон нейдет,Не спится мне в постели,Всё хочу, чтоб соловьи не пели,Чтобы резеда не расцвела…Восемь сутокПлакала, не ела,От бессонья вовсе почернела,Крепкий уксус с водкою пила.Я давно разгневалась на бога.Я ему поверила немного,Я ему —Покаялась, сычу!И к тебе пришла сюдаНе в гости —С низкой моей просьбой:Дядя Костя,Приворот-травы теперь хочу.…Служит колдуну его наука,Говорит он громко Насте:— Ну-ка,Дай мне блюдце белое сюда. —Дунул-плюнул,Налил в блюдце воду, —Будто летом в тихую погодуЗакачалась круглая вода.— Что ты видишь, Настя?— Даль какая!Паруса летят по ней, мелькая,КамышиКуда ни кинешь взгляд…— Что ты видишь?— Вижу воду снова.— Что ты видишь, Настя Стегунова?— Вижу, гуси-лебеди летят!Служит колдуну его наука.Говорит он тихо Насте:— Ну-ка,Не мешай,Не балуй,Отойди.Всё содею, что ты захотела.А пока что сделано полдела,Дело будет,Девка,Впереди.Всё содею —Нужно только взяться. —Тут загоготал он.— Гуси-братцы,Вам привет от утки и сыча! —…ПоднималисьКолдовские силы,Пролетали гуси белокрылы,Отвечали гуси гогоча!— Загляни-ка, Настя Стегунова,Что ты видишь?— Вижу воду снова,А по нейПлыветДвенадцать роз.— Кончено! —Сказал колдун. — Довольно,Натрудил глаза над блюдцем — больно.НадоПоступать тебеВ колхоз.Триста дней работай без отказу,Триста —Не отлынивай ни разу,Не жалея крепких рук своих.Как сказал —Всё сбудется, не бойся.Ни о чем теперь не беспокойся.Будет тебе к осени жених!Красноярское —Село большое,Что ты всё глядишься в волны, стояНад рекой, на самой крутизне?Ночи пролетают — синедуги,Листья осыпаются в испуге,РыбыШевелят крылом во сне.Тучи раздвигая и шатаясь,Красным сарафаном прикрываясь,Проступает бабий лик луны —Август, август!Тихо сквозь ненастьеВ ясном небе вызвездило счастье…Чтой-то стали ночи холодны.Зимы ль снятся лету?Иль старинныйГрустный зов полночный журавлиный?Или кто кого недолюбил?Август, август!Налюбиться не далТем, кто в холоду твоем изведалЛунный, бабий, окаянный пыл.Горячи, не тягостны работы,У Настасьи полный рот заботы,Все колосья кланяются ей,Все ее исполнятся желанья,Триста дней проходят, как сказанье,Мимо пролетают триста дней!Низко пролетают над полями…Каждый деньЗадел ее крылами.Под великий, звонкий их припев,Гордая,Спокойная,Над миром,Первым по колхозу бригадиромСтала вдруг она, похорошев.Август, август!Стегуновой НастеВ ясном небе вызвездило счастье,Мимо пролетелоТриста дней.В урожай,Несметный, небывалый, —Знак Почета, золотой и алый,Орден на груди горит у ней.И везут на двор к ней изобилье:Ревом окруженные и пылью,Шесть волов, к земле рога склонив,Всякой снеди груды,Желто-пегихТелок двух ведут возле телеги,Красной лентой шеи перевив.Самой лучшей — лучшая награда!А обед готовится как надо,Рыжим пламенем лопочет печь……Съев пельменей двести,Отобедав,Ко всему колхозу напоследокПредседатель обращает речь:— Честь и слава Насте Стегуновой!Честь и славаНашей жизни новой!Нам понять, товарищи, пора:Только так —И только так! —СпокойноМожем мы сказать — она достойна,Лучшему ударнику — ура!— Правильно сказал! Ура, директор!…………………………………….Много шире Невского проспектаУлица заглавная у нас,Городских прекрасней песни, тоньше,Голоса девические звоньше,Ярче звезды в сорок восемь раз!Всё, что было,Вдоль по речке сплыло,Помнила,Жалела,Да забыла,Догорели черные грехи!Пали, пали на поле туманы —Развернув заветные баяны,Собирались к Насте женихи!Вот они идут, и на ухабахВидно хорошо их —Кепки набок,Руки молодые на ладах.Крепкой силой, молодостью схожи.Август им подсвистывает тожеПтицами-синицами в садах.А колдун, покаясь всенародно,Сам вступил в колхоз…Теперь свободноИ весьма зажиточно живет.Счет ведет в правленье, это тожеС чернокнижьемОчень, в общем, схоже,Сбрил усы и отрастил живот.И когда его ребята дразнят,Он плюет на это безобразье.Настя ж всюду за него горой,Будто нет у ней другой кручины…И какие к этому причины?Вот что приключается порой!1935ПРИНЦ ФОМА
ГЛАВА 1
Он появился в темных селах,В тылу у армий, в невеселыхПолях, средь хмурых мужиков.Его никто не знал сначала,Но под конец был с ним без малаКосяк в полтысячу клинков.Народ шептался, колобродил…В опор, подушки вместо седел,По кованым полам зимы,Коней меняя, в лентах, в гике,С зеленым знаменем на пике,Скакало воинство Фомы.А сам батько в кибитке прочной,Обок денщик, в ногах нарочныйСкрипят в тенетах портупей.Он в башлыке кавказском белом,К ремню пристегнут парабеллум,В подкладке восемьсот рублей.Мужик разверсткой недоволен…С гремучих шапок-колоколенЛетели галки. Был мороз.Хоть воевать им нет охоты,Всё ж из Подолья шли в пехоту,Из Пущи — в конницу, в обоз.В Форштад летьмя летели вести,Что-де Фома с отрядом вместеВ районе Н-ска сдался в плен,Что спасся он, — и это чудо, —Что пойман вновь, убит, покудаНе объявился он у стенФорштада сам…И город старыйГлядит с испугом, как поджарыйПод полководцем пляшет конь.Грозят его знамена, рея,И из отбитой батареиФома велит открыть огонь.С ним рядом два киргизских хана,Вокруг него — его охранаВ нашитых дырах черепов.Его подручный пустомелет,И, матерясь, овчину делятПять полковых его попов.Форштад был взят. Но, к сожаленью,Фомы короткое правленьеДля нас осталося темно —Как сборы он средь граждан делалИ сколько им ночных расстреловВ то время произведено?И был ли труд ему по силам?Но если верить старожилам(Не все ж сошли они с ума),Признать должны мы, что без споруХодили деньги в эту поруС могучей подписью: Хома.ГЛАВА 2
Так шел Фома, громя и грабя…А между тем в французском штабеО нем наслышались, и вотПриказом спешным, специальнымПо линии, в вагоне спальном,Жанен к нему посольство шлет,И по дороге капитануВсё объясняет без обмануОсведомитель: «Нелюдим,Плечист и рыж. С коня не слазит.Зовет себя мужицким князем:И всё ж — губерния под ним».А конквистадор поднял шторы,Глядит в окно — мелькают горы,За кряжем кряж, за рядом ряд,Спит край морозный, непроезжий,И звезды крупные, медвежьиУгрюмым пламенем горят.Блестят снега, блестят уныло.Ужели здесь найдут могилуВеселой Франции сыны?..Рассвет встает, туманом кроясь,На тормозах подходит поезд,Дымясь, к поселку Три Сосны.Оркестр играет марсельезу,Из двадцати пяти обрезовДан дружественный вверх салют.Стоят две роты бородатых,В тулупах, в валенках косматых…Посланцы вдоль рядов идут.И вызывают удивленьеИх золотые украшенья,Их краги, стеки и погон,И, осмелев, через ухабыБегут досужливые бабыШтабной осматривать вагон.Стоят кругом с нестройным гуломИ с иноземным карауломЗаводят торги: «Чаю нет?»А в это время в школе местной«Мужицкий» князь, Фома известный,Дает в честь миссии обед.Телячьи головы на блюде,Лепешки в масляной полуде —Со вкусом убраны столы!В загоне, шевеля губою,Готовы к новому убою,Стоят на привязи волы.Пирог в сажень длиной, пахучий,Завязли в тесте морды щучьи,Плывет на скатерти икра.Гармонь на перевязи краснойИграет «Светит месяц ясный»И вальс «Фантазия» с утра.Кругом — налево и направо —Чины командного состава,И, засучивши рукава,Штыком ширяя в грудах снеди,Голубоглаз, с лицом из меди,Сидит правительства глава.И с ужасом взирают гости,Как он, губу задрав, из костиОбильный сладкий мозг сосет.Он мясо цельными кускамиБерет умытыми рукамиИ отправляет сразу в рот,Пьет самогон из чашки чайной…Посол Жанена чрезвычайный,Стряхнув с усов седую пыль,Польщен, накормлен ради встречи.На галльском доблестном наречьеТак произносит тост де Билль:— Prince! Скрыть не в силах восхищенья,Вас за прием и угощеньеБлагодарить желаю я.Россия может спать спокойно.Ее сыны — ее достойны.C'est un обед — Гаргантюа…С народом вашим славным в миреРешили мы создать в СибириПротив анархии оплот,И в знак старинной нашей дружбыСемь тысяч ящиков оружьяВам Франция в подарок шлет.Три дня назад Самара взята.Marchez! В сраженье, демократы,Зовет история сама.Я пью бокал за верность флагу,За вашу храбрость и отвагу,Же ву салю, мосье Фома!ГЛАВА 3
Страна обширна и сурова…Где шла дивизия Грязнова?Дни битв ушедших далеки.Бинтуя раны на привале,Какие песни запевалиТогда латышские полки?Тысячелетья горы сдвинут,Моря нахлынут и отхлынут,Но сохранят народы ихВ сердцах,Над всем, что есть на свете,Как знамя над Кремлем и ветер,Как сабли маршалов своих!Местами вид тайги печален —Сожженный, набок лес повален, —Здесь падал некогда снаряд,Средь пней крутых, золотолобыхВ глухих запрятаны чащобахСледы утихших канонад…Лишь ветер помнит о забытых,Да на костях полков разбитыхОгнем пылает псиный цвет,Бушуют травы на могиле…Снега непрочны. Весны смылиФомы широкий, тяжкий след.Он всё изведал: бренность славы,Ночные обыски, облавыИ мнимость нескольких удач…По-бабьи, в плач шрапнель орала,До Грязных Кочек от УралаБежало войско принца вскачь.Попы спились, поют в печали,Степные кони одичали,Киргизы в степи утекли.И Кочки Грязные — последнийПриют — огонь скупой и бледныйТуманной цепью жгут вдали.Владеют красные Форштадом…Конь адъютанта пляшет рядом,И потемнелый, хмурый весь,Фома, насупив бровь упрямо,Велит войскам:— Идите прямо,А я здесь на ночь остаюсь,В селенье, по причинам разным. —Он стал спускаться к Кочкам ГрязнымВитой тропинкой потайной —И на минуту над осокойВозник, сутулый и высокий,Деревню заслонив спиной.Окно и занавес из ситца.Привстав на стремени, стучитсяФома:— Алена, отвори!— Фома, сердешный мой, болезный. —Слетает спешно крюк железный,Угрюмо принц стоит в двери,В косматой бурке, на пороге:— Едва ушел. Устал с дороги,Раскрой постель. Согрей мне щей.Подруга глаз с него не сводит.Он, пригибаясь, в избу входит,На зыбку смотрит: — Это чей? —И вплоть до полночи супругиШумят и судят друг о друге,Решают важные дела,В сердцах молчат и дуют в блюдца.И слышно, как полы трясутсяИ шпор гудят колокола.Не от штыка и не от саблиРук тяжких кистени ослабли,Померкла слава в этот раз.Фома разут, раздет, развенчан, —Вот почему лукавых женщинКоварный шепот губит нас.На Грязных Кочках свету мало.Выпь, нос уткнувши, задремала,Рассвет давно настал — всё тьма.Щи салом затянуло, водкаСтоит недопитая………………………………………………..Вот какИсчез мятежный принц Фома.1935–1936 РязаньХРИСТОЛЮБОВСКИЕ СИТЦЫ. Поэма в трех частях
Часть первая
ГЛАВА 1
Четверорогие, как вымя,Торчком,С глазами кровяными,По-псиному разинув рты, —В горячечном, в горчичном дымеСтояли поздние цветы.И горло глиняное птахиСвистало в тальниковой мгле,И веретёна реп в землеЛежали, позабыв о пряхе —О той красавице рябой,Тяжелогрудой и курносой,В широкой кофте голубой,О Марье той желтоволосой.От свежака пенноголова,Вода шаталась не спеша,Густого цвета золотого,И даже в пригоршне ковшаОна еще была медова…Она еще была, как ты,Любимая!Забыто имя —Не оттого ль в горчичном дыме,По-псиному разинув рты,Торчком,С глазами кровянымиВосстали поздние цветы!Спят улицы.Трава примята.Не Христолюбова ль ИгнатаНам нужно вспомнить в этот раз,Как жил он среди нас когда-тоИ чем отличен был от нас?Тычинский поднимает руку:— Да, вспомнить нам его пора,Он затевал игру-разлукуУ позднышевского двора.Рыбак, в рассветную погодуОн вместе с нами в тине вяз,Он с нами лазал в эти годыЗорить чужие огороды —Не отличался он от нас. —И Коробов в ответ:— Он лазалПо огородам с нами. НоИзвестны здесь как богомазыВсе Христолюбовы давно.Был дед его кровей суровых,Держал его в руках ежовыхИ в темной горнице своейУчил писать Золотобровых,Сурмленых божьих матерей.Хоть было мало в этом проку,Но отдышаться дал им нэп,И шли поблажки,И, жестокоВлюблен в Исусов желтооких,Дед всё сильней в упорстве креп.Окреп в своем упорстве яромИ малевал святых церквамИ обновленческим,И старым,И староверческим скитам.Но слухи шли, что Христолюбов(Хоть и почтенна седина)Охоч до смятых бабьих юбокИ до казенного вина.Что коль не ладится работа,То матерится в бога онТак, что сурьма и позолотаХрустятИ сыплются с икон.А внук давно привык к скуластым,Угрюмым ликам расписным,Его теперь тянуло к яствам,Лежавшим грудой перед ним:К черемухам, к багровым тучам,К плотам, идущим не спеша,И к щукам, и к язям пахучим,К кистям турецким камыша,К платкам-огневкам, к юбкам драным,К ветрам душистым в зеленях,К золотопятым и румянымСоседкам, пьющим чай в сенях.Сколь ни работал по указке,Сколь дрожь ни чувствовал в руке,Вставали радугою краскиНа горьком дереве ольхе,Весенним цветом,Цветом пылким…И замечать стал дед — вот-вотПо божьим скулам вдруг ухмылкаЛучом лукавым проскользнет.В очах апостольских — туманы,И у святых пречистых девМогучи груди,Ноздри пьяныИ даже губы нараспев!ГЛАВА 2
Зачем к нам ехал в захолустьеГостить и жить художник Фогг?Или в других местах искусстваОн применить, чудак, не смог?Или, глаза сквозь стекла пучаИ вслушиваясь в тишину,Хотел он здесь ясней и лучшеПостичь российскую страну?Нет! На холстах больших и малыхОн рисовал одно и то ж:Пруды, березы, лен и рожь —Любой казацкий полушалокСмелей и лучше в душу вхож.Его встречали по-простецки:— Что, пишешь, мол, — айда, вали! —Ради фамилии немецкойОладьев жарких напеклиДа шанег с ягодой…— Ешь, малый,Как водится, до ста осьми,У нас ведь тоже есть бывалыйНарод ремесленный, — пожалуй,Хоть Христолюбовых возьми.Когда же, мастер красногубый,Сквозь вьюг отчаянный гудежПо невозделанной и грубойЗемле ты к нам гостить придешь,Фогг?Он, душою неимущий,Не мог добыть на смысл права.Он шел, чуть горбясь, в самой гуще,В огне,В тумане естества.Он шел, все травы приминая,Даль сторонилась от него.Он шел, старик, не понимаяВ кипенье судеб ничего.Не понимая, что качелиСвершают корабельный путь,Что парни под небом сумелиРаздумье шапкой зачерпнуть,Что розан трепетный и алыйНа коромысле — тоже гнут.И Фогг кричит: — Послушай, малый,Где Христолюбовы живут?— Вишь, голубь падает с разлетаУ Иртыша, где берег крут,Стоят высокие ворота,Там Христолюбовы живут! —В медовых язвах от испаринТорчат цветы, разинув пасть.И Фогг кричит: — Послушай, парень,Как к Христолюбовым попасть?— Стучи в калитку дольше тростью,В закрытый ставень вырезной,Пока от лая и от злостиНе взмылит морды пес цепной.Сияет живопись нагая,Ущербный свет сердец благих,Святые смотрят не мигая,Как люди крестятся на них.Фогг долго щурится на доски:— Да, очень мило, — говорит. —Но у Исусов лица плоски,На их устах полынь горит. —И Христолюбов пальцем строгоВедет по кружеву стиха:«Нет правды аще как от бога,Ты бо един, кроме греха».У самого же под навесомБровей густых, что лисий мех,Кривясь, запечным мелким бесомРябой, глазастый пляшет грех.И темным дождичком в ненастье —Винцом обрызганы усы…Там, за стеной,Соседка Настя —Браслеты дуты на запястье,На голове венец косы,Блестит веселый бисер потаУ губ, и кожи розов свет —Ее томит,Ей томно что-то,Она в постелях, ей охота…Да скоро ль возвратится дед?— А это что?— Средь змий и гадинЕгорий храбрый на коне,А это внук работал…СкладеньРаскрыт! При восковом огнеСверкай, сверкай, уструг ольховый!Мы все живем, все видим сны,Возникни, ангел крутобровый,На диком зареве весны!И старый Фогг дается диву:Одета в радугу и нимб,Краса несметная ленивоСкользит, колеблясь, перед ним —Меж двух коровьих морд — святая,До плеч широкий синий плат,Глаза смешливы, бровь густаяИ платье белое до пят.И губы замкнуты… Но где-тоНа соловьиных их краяхТаится долгий отблеск лета.Сейчас святая скажет: «Ах!»Сейчас она протянет руку,И синий плат сорвут ветра…Я вспомнил вдруг игру-разлукуУ позднышевского двора.Мне б вновь лететь мечте вдогонкиВо всю мальчишескую прытьПод светлым месяцем и тонкихКричащих девушек ловить.Не ты ль, Катюша, жаркотела,Возникла вновь? Но для кого?Не от дыханья ль твоегоИкона эта запотела,О павлодарская жар-птица!На табуретку Фогг садится:— Да это Сурикова кисть! —И дед, дабы не осрамиться,Ему ответствует: — Кажись.ГЛАВА 3
Светло в полночь на сеновале.Звезда в продушине горит.Велит, чтоб люди крепче спали,Шумят цветы на сеновале…— Ты будешь, слышишь, знаменит,Тебе почет оказан будет,Есть много у тебя дорог,Со мной поедешь, выйдешь в люди, —Так говорит художник Фогг.— В соседстве с дедами седымиЧто ты узнал, что видел ты?— В горячечном, горчичном дымеСтоят пудовые цветы.Всем место за столом по чину,Молитва есть «Помилуй мя»,Сусал о, грабли, плуг, овчины —Все эти вещи знаю я.— Я повстречал тебя. Ты — чудо.Но раз ты здесь возникнуть смог,Советую, беги отсюда, —Так говорит художник Фогг.— Ты будешь мастером, Игната,Тебе пойдет ученье впрок,Искусство — вот дорога наша… —Так важно повторяет Фогг.Не так ли нас, приятель, тожеОт ненаглядной,Злой землиПо пустырям, по бездорожьюЧужие руки увели?Сквозь мир бродяг, сквозь сон бобылий,Сквозь бабьи вывизги потерь…Не так же ль нас с тобой хвалили?Не то же ль нам с тобой сулили?Мы разонравились теперь!Светло в полночь на сеновале,Смотри, Игнатий, не усни,Не мни цветов на одеяле,Привстань, в продушину взгляни —Летать и прыгать не умея,Горючие, вокруг луныСветясь, как при царе Птолмее,Светила расположены.Туманов мерное сиянье —Тучны вы, звездные поля!И в середине мирозданьяНадежда господа — земля.ГЛАВА 4
Глядят с завалинок соседи.— Что ж? Стало быть, отъезд решен?Отпробуй на прощанье снедиИ самоварной древней медиПоследний раз послушай звон.Крестись и думай: «Надо, надо».Нет матери, и мертв отец.Ты сирота. И за оградойВо все колокола отрадыГудит прощальный бубенец.И дед, тебя собрав в дорогу,Строг и растерян у ворот,Зовет Сизмундовичем Фогга,Глаза платком расшитым трет.Он отпустил тебя от пряселИдти в неведомую мглу,Но передать обязан прасолТовар свой из полы — в полу.И ты стоишь, искусства рекрут,Распарен, мыт, одет, обутВесь, как петушьи ку-ка-реку,Ботинки хромовые жмут,Крылатый чуб зачесан гладко,Рубаха в красных вензелях,Пиджак обужен, и в подкладкуЗашит заветный шум бумаг.Последний поцелуй. — Поедем.— Ах, господи! — Что ж, всё одно,Сидят на лавочках соседи,Ржет конь и трогает: — Но, но!Но, но, товаришш! Понемножку! —Фогг на возок упал с колен.Ярковы взглянут ли в окошко?Проснется ль Юлька Ходанен?— Пошел! —Дед топчется и машет Платком.Скажи, издалекаТебе не явственно ль, Игнаша,Что у него горит рука?В рогах репейника кровавых,К окраинам, наискосок,В полынях, в лебединых травахПередвигается возок.Но прежде чем, узду ослабив,В скитанья отпустить, страна,Простая родина, по-бабьиОстерегает пестуна.Союз примет, союз упорный,Пригоден ли на что-нибудь?Угрюмый кот, хромой и черный,Перебегает трижды путь.Не оттого ль на сердце грустно?Вон девка за водой прошла.Игнатий, глянь, хоть ведра пусты,Ее походка тяжела.В ее походке лень и тяжесть:«Останься, о останься здесь.Тебя такой же силой свяжет,Ты будешь так же плотью цвесть.Густа, бесстыдна и невиннаДевичья кровь,В ней солнце есть,В ней есть желанья именины —Останься, о останься здесь!»Так, прежде чем, узду ослабив,В скитанья отпустить, страна,Простая родина, по-бабьиОстерегала пестуна.А по небу просторным бегомШел облаков кипучий вал.Над лошадиным крупом пегимПротяжно овод запевал.Был зной. И жестяные кровли,Накалены, воздеты ввысь,Как губы треснули, и кровью,Собачьей кровью запеклись.И горло глиняное птахиСвистало в тальниковой мгле,И веретёна реп в землеЛежали, позабыв о пряхе…Часть вторая
Я узнаю свой век,ПородуЕго высоких звездных дум,Растет и крепнет год от году,Идет,ГудётЗеленый шум!Когтями сжав полынь и дрему,Гудят чугунные леса —У первенцевНаркомтяжпромаДавно окрепли голоса.Их нянчит мамка-индустрия…А ты,Чье прошлое сума,ВзглянувНа их стальные выи,Не испужалась ли, кума?Кума!Решают сельсоветыСудьбу, сердечные дела.Из косДля быстрой эстафетыТы ленты синие дала.Известны намТвой смех и сила,Твои сердечные дела —Худому мужу изменила,Сама в ударницы пошла!Не оттого ли карусельюВ сиянье глаз,В раскатах,ВлётНа виноградниках весельяРабота круглый год идет?..«К нам черт грядет железнохвостый,Сей смрадНе минет никого,Пойдут желтуха и коростаОт пряжи мерзостной его.Моль на душе плешину вытрет,Натешит дьявола сверх мер…»Так провещалАпостол Митрий,Кержак, алтайский старовер.Но у паромных перевозов,Под дальней пристанью Угой,В триковой паре,Пьян и розов,Апологет кричал другой:«Средь массСомнений больше нету,Теперь, впервой за десять лет,Мы будем, граждане, одеты, —А говорят, что бога нет!»И, слишком плавный от досуга,Целуя воздух горячо,Куражился,Ходил по кругуКазацкий выговор на «чо»:— Чо? Надот!— Слышал, чо ли, паря?— За правду, чо ли?— Кто ё знат!— Мануфактурный в ПавлодареПускают нынче комбинат…………………………………..Согнувшись под стальным копытом,Нежданный получив удар,На ящерицуС перебитымХребтомПохож был Павлодар.Обшит асфальтной парусиной,ГугнивИ от известки бел,Еще он лаял мордой псинойИ кошкой на столбах шипел.Шипел,Зрачки рябые сузив,В подушки пряча когти,НоДорог железныхГромкий узелЕму уже стянул давноКадыкИ перешиб суставы,Усы спалил,И, на беду,Сверхсрочно шли и шли составы,Почавкивая на ходу.И грузчикам досталось хлопот,Когда, по-козьи бородат,В вагонах прибыл первый хлопок…Ого!Недели две подрядИ день и ночьВелась разгрузка,Во мгле бессонные огниЖег Комбинат-текстиль.До пускаОстались считанные дни.Ночных сирен глухое пеньеНапоминало долгий стон,И вой сигналов — наводненье,Казалось, город затоплен.Разорван вал,И дамбы сбиты,Теченьем согнуты сады,И негде нам искать защитыОт мутной хлынувшей воды.Но сон железен.И на стройке,Отфыркиваясь, второпяхДавились галькой гравемойкиИ оплывалБетон в бадьях.И моторист вечерней сменыЛебедку запускал.Сквозь тьмуБольшие звезды автогенаЛетели на руки к нему.Огромен,Многоребер,Ярок,В плакатах с головы до пят,На курьих косточках хибарокСтоял текстильный Комбинат.Он знал,Что срок молчать не долгий,Ему работы хватит тут,Он знал, что на Днепре и ВолгеЕго братьяЛегко живут,Что враг его давнишний умер…Клубами шла над степью пыль,Метался чибис, обезумев,Крича: текстиль! текстиль! текстиль!А Комбинат! —Он стал виденьем,С легендами вступив в родство,И райской птицейПо селеньямЛетала сказка про него.И лишь кочевник нелюдимо,Своих конейГоня в аил,Его завидя,Говорил:«А, марево!»И ехал мимо.Но всё жК открытью КомбинатаВесь край собрался, почитай,Кубань,Кедровая Палата,Черлак, ЛебяжьеИ Китай.На эту ситцевую пасху,На троицынФабричный день,Забыв про всякую опаску,Шло сорок девять деревень.Как на пиру,В заздравье брату,Раз сорок девять, почитай,«Ура!» кричали КомбинатуКубань,Кедровая Палата,Черлак, ЛебяжьеИ Китай.С трибуны, ветками обитой,Встав над толпою в полный рост,Оратор, всюду знаменитый,Такое слово произнес:— Товарищи мои родные!Я возвестить вамГромко рад —Деревне ситцы продувныеСегодняДарит Комбинат.Товарищи мои и братья,Навек минулиДни потерь,Пусть носят праздничные платьяВ колхозахДевушки теперь!О том, что мы бедны, —Шептали,О том, что голодны, —Шептали,Но в клевете обчелся враг.Над жизньюРадостной и новойПодымем вышеКумачовый,Непобедимый красный флаг.Назло врагу и мироеду,Мы кровью добыли победу…Вниманье, граждане!СейчасЗдесь пронесут знамена-ситцы,Пускай весь мирНа них дивится —Да здравствует рабочий класс!Как на пиру, в заздравье брату,Раз сорок девять, почитай,«Ура!» кричали КомбинатуКубань,Кедровая Палата,Черлак, ЛебяжьеИ Китай.Над степью августовской голойСияло солнце в злой пыли,ОркестрИсполнил марш веселый…И ситцы разные пошли.Они, светясь, горели краской.Но вдругУвидел в них народТо, что на всенощнойС опаскойПустынный колокол поет.Шел ветер горестный за ними…На нихВ густом горчичном дыме,По-псиному разинув рты,Торчком,С глазами кровянымиСтояли поздние цветы.Они вились на древках — ситцы,Но ясно было видно всем —Не шевелясь,Висели птицы,Как бы удавленные кем.Мир прежних сновКоровьим взглядомГлядел с полотнищ…И, рябой,ПропитанныйТяжелым ядом,Багровый,Черный,Голубой,Вопил, недвижим!Былью древнейДымился в ситцевых кустах,Лежал заснувшею царевнойС блудливой тенью на устах.Тих, полорот,Румян, беззлобен,И звалК давно ушедшим дням,Явясь химерою, подобьемТого,Что страшно вспомнить нам.И всё ж при этомБыл он весок…Или — по-прежнему темна —Из этих ситцев занавесокОпять нашьет себе страна?И выпрыгнут былые кони,И, восковая, горяча,На христолюбовской иконеЗажжет угасшее свеча?Что за причуды?Кто художник?Чьей волейСтаи поздних птицОстались на дождливых пожнях,Где запах мертвых медуницВитает……………………………………………ДиректорМы позвали васПоговорить.Да. Я согласен.Вы провели на этот разВсех ловко.Но весьма опасенТот путь,Которым вы пошли.Откуда родом?ХристолюбовВ ПавлодареРодился я.Но рос вдалиС четырнадцати лет.ДиректорЕдва лиРодитель был ваш беден?ХристолюбовНет!Но я его не помню.С детстваМеня воспитывал мой дед.ДиректорА на какие жили средства?ХристолюбовИконы рисовали…ДиректорТак.Разбитый,На корню подгнивший,Ремесел прежнихНе забывший,На ситцах расцветает враг!ХристолюбовВраг?..ДиректорДа!Спросить позвольте снова,ПочтоНа ситцах черный чад?ПочтоНа ситцах трехпудовыЦветы бессмысленно торчат?ХристолюбовВы видели их…ДиректорВ самом деле,Я,Как партиец,Признаюсь:Моя вина.Мы проглядели.Ответим за ошибку…Пусть.Но ты запомни,Христолюбов,И триждыОглянись назад —Не только на собраньях в клубахТебя сегодня заклеймят.Запомни, гражданин,ЭпохуНе шутовским цветам твоим,Не твоему чертополохуГлушитьЦветением чумным!Ее не провести угрюмымЗабавникам.Яснее дняОна гудёт зеленым шумом,Своих слепых врагов тесня.Чем ты живешь?Чего ты ждешь?..………………………………………………..Игнатий шел домой.БагровыйЛетел куда-то облак.ДождьНакрапывал.И непохожСам на себя был город новый.Луны премудрая играШла.Через улицу бежалиЛисицы быстро…У двораВалялись сорванные шали,И гулкий дальний блеск удилБеззвучно таял…Кто когда-тоВон в этом низком доме жил?Чьи пальцы тонкие, девичьи,Задев заветную струну,По-лебединому,По-птичьиЗдесь пели песню не одну?Колокольцы по тыну закрутятся,Вздрогнет утренний сад, чуть живой,Я опять понесусьЗа тобой,Моя утица,Синекрылый селезень твой!Тебе ли говорю, сестрица?Темно в дороге —Посвети!Снять шапкуИ перекреститьсяИль повернуться и уйти?(Тих советский город на Поречье! Христолюбов. Улица. Луна. Вот идет ему старик навстречу, важный и спокойный…)
ХристолюбовСтарина!СтарикЧто, сынок?Христолюбов(Указывая рукой.)Ведь это позднышевский дом?СтарикПозднышевский.ХристолюбовПочему ж его не срыли?СтарикПридет время, так сроют.ХристолюбовА разве не пришло время?СтарикЗначит, не пришло, если стоит целым.Христолюбов(Задумчиво.)Вот так калитку распахнешьИ вздрогнешь,Вспомнив, что, на плечиНакинув шаль, запрятав дрожь,Ты целыхДвадцать весен ждешьУсловленной вчера лишь встречи!Вот так,Чуть повернув лицо,Увидишь теплое сияньеЗабытых сновИ звезд мельканье,Калитку, старое крыльцо,Река блеснет,Блеснет кольцо,И кто-то скажет: «До свиданья!..»СтарикО чем это ты?ХристолюбовТак, пустое! А не знал ли ты дочь Позднышева, Екатерину?СтарикКатерину? Погоди, это старшая, что ль?ХристолюбовСтаршая. Где она теперь?СтарикУехала. За ОГПУ вышла.ХристолюбовКак за ОГПУ?СтарикА так. За начальника ихнего.Христолюбов
Видишь, старый. Всё разлетелось, всё рассыпалось. И Катерину увезли, и дом сроют, и останется лишь одно голое место. Ты очень не любишь его?
СтарикКого?ХристолюбовНу, ОГПУ этого?Старик
Михаил Семеныча? А за что ж мне его не любить? Душевный человек, рыбачить вместе ходили.
ХристолюбовА!..…………………………………………..…Пришел домой и свет зажег —И сразуБеспорядок ожил:В углуПять пьяниц толсторожихСидели обнявшись…КружокИх был украшен юной девой, —В шелку ее кипела плоть,Она держала кружку в левой,А в правой ветчины ломоть.А рядом,От заката красен,Играл горнист в сырую тьму,Он был огромен и прекрасен,Но не хватало Глаз ему.И все войскаПод флагом рваным,Построенные в полукруг,Казались глазу сбродом странным,Без плеч,Без туловищ,Без рук…И тут жеСтарый,НехорошийПортрет валялся мордой вверх,Со злобойКем-то на пол брошен,Весь в паутине липкой мерк.Из рамы женщина смеялась:Был тлен в ее лице и вялость,И в сини, в искрах золотыхГлаза погас ли…Но осталасьУлыбка пасмурная в них.И пухлый, красный ротС краями,Слегка опущенными вниз,Глумился, тешился над нами…Из всех тебе знакомых лицТы выбрал призрачное, это,ИюльскийДушный пустоцвет,Заплывшее жарою лето.Она не розан, чтоб колоться,Ее срывали много раз —И с хладнокровьем полководцаТеперь оценивает нас.Так вот на что ушли вы, годыРаботы яростной!..От нихОстались яркие разводыДа девкиВ платьях продувных,Фужер вина, глаза коровьи…Для чьей кромешной славы тыСвоей густойИ чистой кровьюПоил и вскармливал холсты?И вот о чем Игнатий думал:«Прошедшее,Мой враг угрюмый,Иль впрямьЯ вечный данник твой?Затяжелели смертью векиИ все мои мечты навекиПылают краской неживой?Чем я тебе, страна, враждебен?Кому,Зачем служу молебен?Кто сердцем властвует моим?Любовь какою мерой мерил?Я сам себе давно не верил —Всё этоТолько прах и дым!И стоит лишь забыть…И злаяПечаль мояСгорит дотла.Возникни вновь, мечта былая,Приказываю!Жду!Желаю!Но не такой, какой была!Я напишу тебя как надо,Екатерина!Чтоб кругомКачалась жизнь подобьем садаПод ветром в дыме золотом.Чтоб, быстротою разогрета,В улыбке разомкнув уста,Ты синей лентой эстафетыСтояла дважды обвита.Чтоб в глубине золоторуннойГремелоНа сто голосовВ честь победительницы юнойСто тысяч курских соловьев!»(Холст и краски берет Христолюбов. Улыбается, будто со сна. Отвертывается от толстогубых пьяниц. Яркий свет. Тишина.)
Все рассужденья к черту!СлышаЛишь сердца собственного стук!ЧертыУгасшие, мальчишьи,В нем в этот мигПроснулись вдруг.И, губы выпятив упрямо,Чуть-чуть насупливая бровь,Перед собой глядел он прямо,Сощурившись…И вновь и вновьЛицо из мрака выплывалоИ гасло на холсте его,Мелькало, пряталось.СначалаСовсем оно было мертво.Но онПривел его в движенье,Дыханьем наделил.И вотВ нем появилось выраженье,Уже казалось, что живет,СебяНад прежним мракомВыся,Та голова — светла, бела,Но тутСкользнула хитрость лисья,Глаза неслышно повела.И ясно стало, что непрочноЕе на свете бытиеИ что давным-давно порочнаТень возле слабых губ ее.И как ни путал,Снова дивой,В густой опутанная дым,Дразнясь улыбкою блудливой,Печальной,ХитройИ красивой,Она вставала перед ним.Спокойней.Вот она! Еще бы!…Но очи норовили вкосьГлядеть.И что-то вроде злобыВ них скрытым пламенем зажглось.Как ни старался —Больше, резчеИ с каждою минутой злей,Уже совсем не человечьи,Глаза грозились.Всё темней,Всё глуше становились.С махуОн ворот расстегнул,И злей,Неутомимо, словно птаху,Ее гонял среди ветвей.Ага!Не увильнешь!Попалась!Казалось, что преграды нет,Лишь толькоТронуть кистью малость —И отовсюдуБрызнет свет.Он отошел взглянуть.Тут что-тоПроизошло —Смешна, пуста,Вся раскрасневшись,Полорота,На Христолюбова с холстаГлядела дура…— Этак! ВонаКуда пошло! Ну, так и быть,Держись-ка, ведьма! —И с разгонаОн начал рыло кистью бить.И в ножевых багровых ранах,Всё в киновари, как в крови,Оно свалилось………………………………….…Выпь в туманахВопила: «Догоняй! Трави!»Куда бежал? Чего искал онНа улицах?Родных?Народ?Под непомеркнувшим оскаломЛуны, угрюмой от забот,Кипела облачная пена…И песня слышалась вдали:С работы шла ночная смена,С большой работыЛюди шли.Уверенно вперед шагалиПо смутным улицам они,И песнюПовторяли далиПро «Волочаевские дни».Мост строили. Огни горели.И под моторов долгий храп,Свистя,Летали на качелиТела литых чугунных баб.Мост строили…Часть третья
Он всё забросил: кисть, палитру,Друзей,Не в шутку, а всерьез.«Погибну, думал,Но не вытруВоспоминанья горьких слез».Разлучено навек с румянцем,Лицо тускнело.СторонойОн шел угрюмым оборванцемВ заздравный шумИ чад пивной.В шальных огнях стучали кружки,Обнявшись, плакали подружки,Кричали «здравствуйте!» ему,«Субботу»Пело сорок пьяных,И в розах оспенных, румяныхПлясала в сумрачном дымуСлепая рожа баяниста,И сладко,ГорестноИ чистоБаян наяривал вразлет,И ждали воры в дырах мрака,Когда отчаянная дракаВ безумье очи заведет,И взвизгнет около Вертинский,Метнет широкий ножик финский,И (человечьи ли?) уста,Под электричеством оскалясь,Проговорят:— Ага, попалисьВ Исуса,Господа,Христа!В пивной неукротимой этойБыл собран всё народ отпетый,И выделялись средь толпыСостригшие под скобку гривы,Осоловевшие от пива,От слез свирепые попы!Вся эта рвань готова сноваБылым конямСменить подковы,У пулеметов пузом лечь,С батьком хорошимДвинуть в поле,Было б оружье им да воля —Громить,РасстреливатьИ жечь.Мешки у нижних век набухли,У девки пышно взбиты букли:— Пей, нелюбимая, дотла! —Звенит стекло в угаре диком.— Так спой, братишка,Гоп со смыком,Про те ль подольские дела.(Вспомним про блатную старину,да-да.Оставляю корешам жену,да-да.Передайте передачу,Перед смертью не заплачу,Перед пулей глазом не моргну!)А утром серым,Красногривым,Когда по прибережным ивамВкось,Встрижь проносится, змеясь,И на широких перекатах,У самых берегов покатыхЛениво плещет рыба язь,Шел Христолюбов в гости.ДомаНе заставал хозяев:— А!Знать не хотят! —Возле паромаЖил бакенщик.Спешил туда…И в шалаше, средь старых весел,Со стариком,Тоску забросив,Из чашки пил кирпичный чай,Ругал весь свет, просил деньжонокДать в долг…Средь юных трав саженныхШумел веселый,Пыльный май,Сирень еще не воссиялаВо всем бессмертии своем.А Христолюбова гонялоПо улицам…………………………ГолосНу, как живем?ХристолюбовС кем честь имею я?..ГолосТак скоро…Стал забывать друзей давно?Не затеваешь разговора…Рад иль не рад?ХристолюбовМне всё равно.ГолосСкажи, какое безразличье!Ты неужель забыл, земляк,О том, как вместе жили, какЗорили вместеГнезда птичьи?Как на Гусином перекатеРыбачили…ХристолюбовЕгор!СмоляниновИгнатий!ХристолюбовЯ рад!Я очень, очень рад!Давно мне радость незнакома.Давай представимся вдругорядь.(Протягивая руку.)Художник…СмоляниновСекретарь парткома.ХристолюбовЧто?..СмоляниновДа!Ты помнишь ли? Лет десятьТому назад я в комсомолВступил…И право, если взвесить,То было не случайно. ГолБыл мой отец…Но бросим это.Гляди, Игнатий, сколько светаИ зелени,Как край богат,Как эти флаги реют гордо,И как величественно,ТвердоСтоит текстильный Комбинат.Что было раньше здесь? КрылечкиХибарок…Цвел шиповник дик,И доносились из-за речкиК нам завывания шишиг.А ныне?Не глухим каликойСтал старый, сонный город наш.Текстиль!За это жизнь отдашь —Он создан партией великой.ХристолюбовВсё это, друг, старо.СмоляниновЧто ж ново?ХристолюбовВсё это басни.СмоляниновЕсли б яУслышал от кого другого…ХристолюбовВновь повторяю, не тая —Всё это басни!СмоляниновБасни? Ну-ка,Попробуй,Вздумай,Докажи,Что Комбината этажиЛишь вымысел один…ХристолюбовНе штукаТо отрицать, чего уж нет,Иль то, что не возникло…Я жеКлянусь тебе —Пусть трижды дажеТвой Комбинат стоит, одетВ молву и присказки, но всё жеЕго не существует…СмоляниновЭк!Куда хватил ты!ХристолюбовИ похоже,Он не был вовсе…СмоляниновДа?ХристолюбовВовек!СмоляниновЧто ж он, по-твоему?ХристолюбовОн? Пар!Послушай,Ты поверить можешьВ то,Чтоб угасший полдень ожилИ возвратился прежний жар?Чтоб вдруг согбенная старухаПредстала девой?Дряхлый песЗалаял звонкоИ до слухаНам пенье бабок донеслось?Чтоб жизнь вся снова стала ими,И в золотом,В горчичном дыме,По-псиному разинув рты,Торчком,С глазами кровянымиВосстали поздние цветы?И тыщи отблесков минувших,Не сгинувших, а лишь заснувшихМелькнули всюду?..Отвечай!Поверить можешь в заблужденье?Не можешь?Ну, мое почтенье!Мне некогда с тобой.Прощай!Смолянинов
Христолюбов! Игнатий! Эй, постой, черт тебя побери! Что он здесь молол? Он болен. Нет, он не болен. Но если бы и впрямь ожили все эти старухи, то бишь привидения, про которые он здесь говорил, то первая забота у нас, у большевиков, была бы отправить их обратно.
……………………………………………………………..
Кабинет парткома текстильного Комбината. Смолянинов и Христолюбов.СмоляниновТоварищ Христолюбов.ХристолюбовДа.СмоляниновМы вас позвать сюда решили —Сказать,Что договор, тогдаМеж нами заключенный…ХристолюбовДа?СмоляниновКонечно, остается в силе.ХристолюбовПозвольте…СмоляниновТак. Согласны ль выВновь приступить к своей работеИ если…ХристолюбовЗдорово живете!Чтоб снова выгнан был?СмоляниновПравыВы в том, пожалуй, что немногоПоторопились здесь,Но всё жИ ваш поступок нехорош,И ситцы ваши…ХристолюбовНет, дорогаМоя ушла от вашей вкось.Обманывать себя довольно —Хочу, чтоб голодно,ПривольноИ одиноко мне жилось!СмоляниновИн-ди-ви-ду-а-лист.ХристолюбовДа. Ин-ди-ви-ду-а-лист.СмоляниновСвободная личность.ХристолюбовДа. Свободная личность.Смолянинов
Я член партии. Я верю партии, люблю партию и живу для нее. Партия прикажет, и я исполню, не рассуждая, потому что она мудрее любого из нас. А ты со своим индивидуализмом — пошляк, ноль. Ты думаешь, приятно и легко мне, большевику, выслушивать от тебя твои, с позволенья сказать, тирады?
Я с тобой говорю потому, что наша обязанность, прежде чем окончательно отсечь, бросить на свалку, пытаться уберечь, вытащить, поставить на ноги человека. Чем больше талантов кругом, чем ярче они цветут — тем лучше.
Этого хочет Партия, Народ…
ХристолюбовНарод?Его люблю и знаю.Меня он нянчил на руках.И лучше не припомню сна я!Я с ним встречаюсь…СмоляниновВ кабаках.ХристолюбовЛожь!СмоляниновНет!ХристолюбовУдарь по всем прибасам,Душа моя!Я так хочу!С народом я плечо к плечуСтою…СмоляниновВ очередях за квасом.ХристолюбовНарод!СмоляниновНарод. Передо мной,Лица дыханием касаясь.Плывут под синевой сквознойВсе семь Республик — семь красавиц!Народ,Великая родняСредь гор, лесов,Полей бескрайних!И гордо смотрят на меняС мостковВодители комбайнов.Горды успехом сталевары,О счастье девушки поют,От МурманскаДо Павлодара —Повсюду Молодость и Труд.Живите радостней, растите!Цвети, Советская земля,Ты слышишь,Как трепещут нити,Протянутые из Кремля?Там Сталин! Ленин!Слышь, Игнатий,Как можешь ты до этих порНа зорях думать о закате,Гнилую воду пить!ХристолюбовЕгор,Про нехорошую потерюЯ расскажу тебе теперь,Ты другу старому поверь,Я ж сам себе давно не верю…На сердце снег! На сердце снег!..СмоляниновЧудак!Непрочный человек.Послушай, хочешь, завтра едемСо мною отдыхать к соседямВ колхоз…………………………………………….Широк степей разбег,Земля степная дышит жарко,Круглоголовая татарка,Да черно-синий можжевель,Да на улогахТонкий ирис,И горизонт,Змеясь и ширясь,Зовет за тридевять земель.А кони дальше едут прытко,В поту гнедые, в паутах,КоврамиЗастлана кибиткаИ на ухабах у-ух да а-ах!— Егор, а это что за пашня?— Совхозные владенья там.— Егор, а это что за башня?— Там элеватор…По грядамСовхозных нив шел ветер…— НорыЗдесь были лисьи, да стадаКочевничьи паслись.Но скороДороги римские сюдаМы проведем……………………………………………….И вот в сараеОни живут. Сквозь синевуПросторной ночи, не сгорая,Блестят созвездья.И в хлевуСпокойный, нежный хруст коровий,Овес и упряжь в изголовье,И ветер шевелит травуУ самого порога.Где-тоГрустит, поет гармонью лето,И за рекою, в бурелом,В туманЗапрятавшись, как птица,Горячим сердцемНочь стучится,От нетерпеньяБьет крылом.А утром Федор Федосеев,Хозяин,Их с собой ведетИ говорит:— Страна РасеяИзвестна — хватит всем!И мед,И хлеб, и лес,И зверь,И рыба,И нечего сказать — спасибоСоветской власти…ШирокоРукой обводит даль: — Какая,Ребята, благодать. —Мелькая,Поля скользят:— Теперь легко,Теперь нам что?Теперь мы знаем,На что работаем, хозяин!Постой, немного погодяСкота в колхозах будут — реки… —Стоял, уверенный навеки,Рукою дали обводя.ФедосеевА вы, простите, кто же будете по профессии?ХристолюбовЯ… Я художник.ФедосеевРисуете?ХристолюбовРисую. Что ж, Федор Петрович, знаете вы художников?ФедосеевА как же? Разве не видалиВ моей квартире на стенеКартин?ХристолюбовНет-нет…ФедосеевТоварищ Сталин на трибуне,И Ворошилов на коне.ХристолюбовВам нравится?ФедосеевКонечно.ХристолюбовОчень?ФедосеевИначе б их не приобрелИ не держал бы…ХристолюбовМежду прочим:Гляди, летит степной орел,Карагачей рокочут листья,Жара малиновая, лисьяХитро крадется.Может быть,Всё это смутное движеньеБесстрашноНа одно мгновеньеСмогли бы мы остановить.И на холстеДеревьев тени,Медовый утра сон и звук,Малиновки соседней пеньеВ плену у насОстались вдруг.Настали б вьюги вновь.СлепаяПошла метель крутить!Но знай,В твоей избе, не погибая,ЦвелИ качался б веткой май.К нам,Чудотворцам,Видишь ты, —Со всех сторон бегут цветы!Их рисовал не человек,Но запросто их люди рвали,И если падал ранний снег,Они цвели на одеяле,На шалях,На коврах цвели,На грубых кошмах Казахстана,В плену затейников обмана,В плену у мастеров земли.О, как они любимы нами!Я думаю:Зачем своеУкрытое от бурь жильеМы любим украшать цветами?Не для того ль,Чтоб средь зимы,Глазами злыми пригорюнясь,В цветах угадывали мыУтраченную нами юность?ФедосеевЧто говорить, день нынче славный,Трава, вода,Земля,Листьё.Но я хозяин самый главный,И без меняЗдесь пусто всё.И снова будет май.И сноваЕго ветра пройдут, звеня…А ты разборчиво,Толково,Художник, нарисуй меня.Неужли тварей бессловесныхЯ, Федосеев, хуже?ТыИзобрази нас в красках лестных,Мужичьих наших лиц черты.Доярок наших,Трактористов,Всю нашу жизнь рисуй любя,И всё, как есть.Тогда мыИстоПолюбим, милый гость, тебя!Ты покажи нас в нашем деле.Что май без нас? Цветочный дым.Минута!Если бы не Ленин,И лето было бы другим.Было б кольцо в ноздрю продето,Запали б потные бока,Как вол, понурясь,Аж с рассветаРаботали б на кулака.Огромной жизнью —Той,Напевной,Которой и сравненья нет,Жила колхозная деревняИ походила на рассвет.Она смогла с былым проститься…И с прежних тягостных ночейВсё молодее,Всё яснейГлядели человечьи лица.Нельзя взглянуть, чтоб не влюбитьсяВ походку гордую твою,Республика!В каком краюТакие собраны богатства,Так солнце блещет горячо?В какой другой стране ещеТакая вольность есть и братство?Сто тысяч ты пошлешь певцов,Сто тысяч вышлешь ты героев,И если всё ж в конце концовОни погибнут — Вышлешь втрое.Всему приходит свой черед,И красной буквой праздник будет —Огромный,Материнской грудьюТы вскормишь гениев, народ!…………………………………………Орлова, Голубева, ЛюбуМатвеевуИ всех иныхУзнал ли и значенье ихТы понял сердцем, Христолюбов?Они входили в жизнь твою,Как воздух нежный, земляничный,Как отдых в кровь,Подобно днюРаботы близкой и обычной.Все в блеске золота густого…Не ими льЭтот мир пригож?И стало тоПростей простого,Что раньше было — к горлу нож.Случился праздник — имениныЕлены Горевой —КолхозДоярке лучшейНе холстины —Батист и шелк в подарок нес.Батист и шелкВ подарок нес —Охапку именинных роз.На стеблях тонкихДвухаршинныхКругом стоятЦветы в кувшинах,Весь луг цветами занесен —Бураном свадебным…ПовсюдуСтоят невиданные блюда,И стол накрытНа сто персон.И над рекою ивняковойПроносит облачную тень,И первым тостом Начат новый,Великий,ИменинныйДень.СмоляниновХоть я курортник здесь случайный.(Смех. Аплодисменты.)Всё жВыпал случайЧрезвычайный.И потому я трижды радВ таком пируПринять участье.Приветы шлет колхозу«Счастье»Шеф,Друг —Текстильный Комбинат.(Аплодисменты.)Что вместе нас связало сроду?МыГраждане одной страны.Мы дети одного народа,Единой партии сыны.И неразрывен,Крепок,Прочен,Как серп и молот, наш Союз,А если кто его захочетВдруг разорвать,То я боюсь —Напорется свиное рылоНа серп, на штык!Чтобы впередНавечно неповадно былоЛезть в наш советский огород!(Аплодисменты.)За наш Союз несокрушимый!За наш Союз непобедимый!