Дорога домой прошла без происшествий. Устя перебирала московские сувениры, я обдумывала житье-бытье.
— Устя, ты не жалеешь, что не в Москве живешь?
— Нет, Ваше Сиятельство. Нам грех жаловаться. — она разгладила юбку на коленях. — А там шумно очень. Беды много.
Мда. Шумно. И в бедах дефицита тоже нет. Одна беда вот теперь к нам лыжи смазывает.
Наши домочадцы очень обрадовались и подаркам, и нашему возвращению. Демьян не отходил от Усти, а у Мефодия с Евдокией дела явно продвигаются, так что эта парочка не особо заметила изменения.
С утра все шло как-то не очень хорошо. Вязкий душный день предвещал грозу, и тревоги добавлялось всем: Лазорка нервно ржала, малышка капризничала, у Мефодия разболелась спина. Тягостное ожидание настолько вымотало всех, что я приказала подать ужин пораньше и уже около восьми вечера забралась в постель. Сегодня утащила с собой альбом ди Больо, и наслаждалась тонко прорисованными видами Венеции.
Гроза разыгралась такая, что себя не было слышно. Где-то внизу рыдала Марфа, и между раскатами грома едва слышно было ее возмущение. Я лежала в постели, борясь с желанием забраться в подвал — там тихо и безопасно — или закрыть окна. Но шум ливня успокаивал… Хотя порой слышались и нетипичные звуки.
В распахнутое окно ванной влетел камушек, обернутый листком бумаги. Не первый, судя по всему. Карандаш в сумерках был едва различим, но почерк я помнила. «Здравствуйте!». И смайлик рядом. Единственный человек во Вселенной, который понимает его смысл. Внимательно изучила двор — там ни одного движения. Даже Лазорка не комментирует погоду. Подняла глаза и окаменела — знакомая фигура в плаще присела у дымохода внутреннего крыла здания. Помахал еще так приветливо. Я в ответ парой жестов описала его уровень интеллекта и свое ко всему отношение.
А он — осторожно начал движение ко мне. По мокрой крыше. В ливень.
— Идиоты — мой профиль. — шептала я, созерцая, как вспышки молний освещают перемещение жандарма по крыше. Ему, конечно, помогал кованый бортик на краю — Гроссе утверждал, что это необходимо для очистки снегов с крыш и я верила… Но вот сейчас мне эти ажурные конструкции вовсе не кажутся надежными.
Фохт скрылся из зоны видимости, перебравшись на мою половину крыши. Гром усилился, и я очень надеялась, что прислуга не сильно пялится на мои окна, когда над подоконником появились сначала ноги, потом еще немного ноги, а потом раскачивающийся на ремне герой-любовник.
— Федор Андреевич, Вы так дебютируете или уже практиковали? — неожиданно ровным голосом поинтересовалась я.
— В нерабочее время как-то обходился дверями. — щедро улыбнулись мне из дождя.
Я молча посторонилась, давая ему войти, после чего захлопнула окно и зашторила его от греха подальше.
— Ванну Вам можно уже не предлагать?
Он аккуратно снял капюшон и расстегнул плащ.
— Потерплю.
Я пожала плечами и прошла в спальню. Только хотела зажечь свет, как на мою ладонь опустилась его, мокрая и прохладная от дождя.
— Не стоит.
Он покосился на окно. Знает!
— Так это Вы за мной следите?!!! — взвилась я.
— Нет. — и я не верю в это показное смущение. — Мы просто вместе работаем.
Вот знала же, что с ним что-то будет не так. Почему мне так не прет здесь с мужчинами? В общечеловеческом плане грех жаловаться, а с потенциальными любовниками — беда. Как мне — так достаются Фрол, Петя, проигравшийся генерал, шпионы, спорщики, Тюхтяев в женихах. Теперь вот такое.
— И что, интересные вещи про меня рассказывают на ваших собраниях? Или как там у вас летучки называют? — колко поинтересовалась я.
Почему ее назвали Перепелкой, Федор не знал. Но эти доклады: «Перепелка навещала Глухаря», «Перепёлка отобедала с Бонвианом. Был больше двух часов», «Перепелка совершала конную прогулку с Инфантом». «Перепелка принимала Инфанта за закрытыми окнами». Чуть ли не каждый день. В курилке даже ставки начали делать на то, с кем она все же останется, или уже спит со всеми троими. Ф.А. эмоций своих не демонстрировал, а что на спарринге отметелил самых ярых спорщиков — так то работа. Когда услышал о пари, напрягся. Маркиз весьма пылок, а старый итальянец галантен — они очаровывали самых заносчивых красавиц, и маленькой провинциалке оставалось только сделать выбор, чьи сети комфортнее. Тогда неприятно было. Зато история о козе, всплывшая сама по себе, не в контексте наблюдений — в Москве следить за ней было некому — привела агента Фохта в превосходное настроение.
— Мало о Вас говорят. Скучно живете. — он сделал пару шагов, чтобы занять место на кресле в проеме между окнами. В ботинках позорно хлюпало и хозяйка дома покосилась. — Но лучше бы нам пока не афишировать личные встречи.
— Вы меня стесняетесь? — рассмеялась я.
Он поджал губы.
— Нет.
— Да что Вы говорите?! Значит, исчезнуть после всего — это признак отваги?
— Я не исчезал.
— О, да! Он улетел, но обещал вернуться. — меня несло и это было сильнее самоконтроля.
— Я Вам слово дал. — глухо произнес мужчина.
— Фёдор Андреевич, вы же взрослый человек. Нам просто очень повезло, что наша встреча не имела последствий.
Он вскинул глаза и после долгого взгляда пошел пятнами. Эх, переоценила я твою взрослость, Федя. Хотя мужская контрацепция уже должна была бы быть.
— Да-да, к коронации я уже имела шанс начать распускать корсет и сменить покрой одежды. — прояснила я свой намек.
— Успокойтесь же. — он неуловимым движением переместился из полурасслабленного сидения в кресле ко мне и обхватил плечи.
Сложно победить в споре, когда на тебе только тонкая полупрозрачная сорочка, а твой оппонент при полном летнем параде.
— Мы не о том говорим. — взял себя в руки Фохт, чем заслужил мое невольное уважение. — Я поступил недостойно. И снова прошу за это прощения.
Я подняла взгляд от пуговицы на жилете к его глазам.
— Я волновалась. У Вас не кабинетная работа и… Ни одного признака жизни после той ночи. Разбудили бы…
Когда в отдел пришел Сурков со смены и доложил о суете с врачами и священником в доме Перепелки, Федор едва дождался перерыва. Это был второй день наблюдения за ней, после той вечеринки у Глухаря присматривали за каждым участником, и оказалось слишком сложно разделить личное и служебное пространство. Убийство агента у дома Глухаря уже начали расследовать не только в полиции, поэтому самочувствие маленькой графини вызывало опасения.
Он прошел в дом через кухню с помощью отмычки, посетовав на хаос с прислугой. Детский плач за кухней был вполне предсказуем, но он все же поднялся наверх. Женщина тихо посапывала прямо в одежде. Жарко же станет, убеждал себя он, расстегивая крючки платья, корсет, осторожно стягивая их с улыбающейся графини и сворачивая на кресле.
Спящая — она такая беззащитная, тихая. Трудно поверить, что столь острый язычок у внешне безобидной натуры. Безобидная натура перевернулась на бок, открыв миру спину, то, что пониже и пяточки в чулочках. Стоило или присоединяться, или уйти, но господин Фохт еще не менее получаса просто сидел рядом.
— Правда? — Он как-то удивленно и радостно рассмеялся, подняв меня над собой, как подкидывают ребенка. Зарылся в ворох кружев на груди, вдохнул запах.
— Да. — я перебирала прядки на его темени и с детским надрывом продолжала. — Мы же оба читали, что с Вами… там… А до Пасхи от Вас ни слуху ни духу.
— Милая моя… — он поставил меня на твердую поверхность. — Все хорошо.
— И в Москве. Пришел, ушел, пропал. — я продолжала перечислять свои мелкие обидки.
— Там служба была. — он погладил меня по голове. — А Вы волновались?
Я кивнула. Веду себя как тупенькая школьница, а роковая женщина что-то не просыпается.
— Вы — чудо. — он опустился на колени и поцеловал сначала одну руку, потом вторую. — К сожалению, я не могу Вам дать того, что Вы заслуживаете. Произошедшее, конечно, предполагает предложение, но…
— Фёдор Андреевич, вы женаты? — а сердечко-то предательски пропустило пару ударов.
— Что? Нет! — опешил он. — Я готов… И был бы рад… Но у меня нет титула и вряд ли когда появится. Именьем пока распоряжается вдова моего отца. Ситуация на службе препятствует нашим отношениям и…
Да, партией мечты его назвать сложно. Дипломатично обошел несовпадение характеров и мировоззрения. Но разве я за него замуж хотела?
К концу блистательной речи я уже присела рядом, расстегнула жилет и добралась до рубашки, медленно проскользнула ладонью от впадинки между ключицами до пояса.
— Нет, коли служба препятствует, то оно конечно… — прошептала на ухо и пошла к диванчику. Если не накидывать халат, то выглядит все еще откровеннее, чем нагишом.
Он смотрел на меня тяжелым взглядом.
— Я… — он что-то слишком потерял контроль над голосом. — не могу ожидать, что Вы согласитесь ждать…
Само собой, «она ждала его тридцать пять лет» — это не про нас.
— … Но я пришел сказать…
Да, вот особенно интересно, зачем ты сюда лез, рискуя жизнью?
— В подобных обстоятельствах говорить о… своих чувствах недопустимо. — он нерешительно сделал пару шагов ко мне и сел в ногах. — Но я должен… Если б нашлась хоть мизерная возможность, я бы мечтал провести жизнь только с Вами…
Оп-па. Неужели это признание? «Я старый солдат и не знаю слов любви». Но какой-то он неуверенный…Раньше порешительнее себя вел.
Он немного потерянно смотрел прямо в глаза и надо было что-то сказать, но что? Я вытянула ногу, пощекотала большим пальцем короткие волосы за ухом. Всполохи молний превращали его в совершенно фантастического пришельца с бледно-серой кожей, и вот я чуть улыбнулась, когда он потерся о щиколотку щекой и поцеловал ту самую тонкую кожу на ней. Потом двинулся выше, преодолевая заградительные рвы оборок и брустверы ленточек.
Когда мое колено пристроилось на его плече, разговоры и сомнения стали лишними.
До кровати четыре шага и пусть шел только мой партнер, а я лишь обвивалась вокруг его торса, они были очень долгими. Он сейчас куда тщательнее в исследовании моего тела, чем в прошлый раз, и я пожалела, что столько ночей в моем мире прошли совершенно бездарно. Да на что нам были те исторические изыскания — хотя бы поцелуй он меня — вообще бы из квартиры не вышли. Эту упускать не хотелось, и пусть уголком разума понимаю, что он уйдет ранним утром, у нас есть еще несколько часов.
Не скоро мы оторвались друг от друга, но и тогда не расцепляли рук и ног.
— Милая моя. — прошептал он. — Вы удивительны.
Странно было бы продолжать общаться на Вы после всего, что мы творили друг с другом, но с Фохтом это кажется самым естественным. Гроза смолкла и только дождь продолжал полоскать улицы города.
Я рассматривала его торс, трогала все шрамы, впадины и бугорки. Большой атлас жизни агента Фохта. Загар здесь еще не вошел в моду, так что кожа белая.
— А это? — уточняла я находя новую отметинку.
— Первый год службы. Глупо полез на рожон. — смутился он.
— А?…
— Ой, это в детстве еще, с отцовской саблей играл.
Он рассмеялся щекотке и перевернул меня, оказавшись сверху, и теперь уже сам гладил мои родинки, изгибы, играл прядками волос.
Делать то, что не стоит, а еще лучше — что нельзя, оказалось на диво приятно и увлекательно. С точки зрения разума наши отношения не очень уместны — я по уши влипла в не пойми что, да и вряд ли граф порадуется такому кунштюку, он вообще себе не принадлежит… Но не было сейчас другой постели в целой Империи, куда мне бы хотелось попасть.
— Почему за мной следят? — уточнила я у участника событий.
Он несколько окаменел.
— Я не могу обсуждать следствие…
— Так я и не прошу рассказывать мне подробности. Поставим вопрос иначе: лично я совершила противозаконное действие?
— Нет. — ответил он после недолгого раздумья.
— Значит, это из-за моих контактов с различными дипломатическим работниками… — продолжила рассуждать я, пытаясь пальцами написать фразу на его животе. Пока безрезультатно.
Он молчал, пытаясь найти способ поговорить, не совершая служебного проступка. Я улыбнулась его тяжелым мыслительным порывам и приложила палец к губам, а сама тем временем спустилась чуть ниже. Здесь столько интересного!
— Не рассказывайте, просто слушайте. После коронации оба ко мне дорогу забыли. Присмотр я заметила сразу. Скоро заскучаю и начну к ним в гости захаживать.
Он чуть не подпрыгнул.
— А что, мальчики голодают. Мне, может, кусок в горло не лезет в столовой, когда я обедаю и думаю, как они там.
— Это хулиганство, Ксения Александровна.
Я прикусила ему бок.
— Вот это — хулиганство. А знакомство с соглядатаями — это милая шуточка. Да и может пора хотя бы без отчеств в личном пространстве обходиться?
— Только если после купанья. — он играючи подхватил меня и потащил в ванную.
— Ксения… — мы устроились в чугунном монстре лицом к лицу и тесно не было, зато вполне хватало места для разных шалостей. А он, вместо мелкого подводного хулиганства предпочитал прокатывать по языку моё имя.
Я попробовала поприставать к нему сама, небезуспешно, и после, когда мы уже заползли под одеяло, распласталась по мускулистому телу.
— Да, Федя. — как-то несерьезно это. — А расскажите-ка о Вашем интересе ко мне.
Он хмыкнул и немного расслабился. Все же дела давно минувших дней куда безопаснее скользкой истории с импортными дипломатами и отечественными махинаторами.
— Когда я встретил Вас впервые, то даже позавидовал поручику. Ну как, сначала позавидовал, потом посочувствовал, когда Вы устроили ту выволочку Петру Николаевичу. — он улыбнулся.
Сейчас, отмотай жизнь назад, я бы просто всем гостям касторки в вино налила. Или мышьячку. А Петьке бы пить запретила. Глядишь, выкрутилась бы с поддержкой такого родственника, да и Петя бы жив был. Оно, конечно, жаль, что эта ночь бы не случилась вовсе, равно как и турпоездка домой, но за мужа больно до сих пор.
— А потом, когда начал расследование… На Петра Николаевича указали сразу несколько свидетелей, но он уже скончался. Мне очень нужны были те бумаги.
— Нет никаких бумаг. — жестко отрезала я.
— Теперь, зная Вас лучше, я понимаю бесполезность своих поисков. Но тогда… Ваша демонстративная скорбь после столь скоропалительного и непродолжительного брака вызвала только подозрения, которые Вы не только не развеивали, но и напротив, запутали меня окончательно. Насчет смерти Его Величества — это такая мистика была.
— Но…
— Да, теперь я понимаю, откуда Вы это знали и отчасти понимаю, зачем так поступили. Любите дразнить, верно? — он чмокнул меня в еще мокрый висок. — А тогда досадно было, что расследование в отношении Вас прекратили сверху. Но уж когда Вас занесло к бомбистам — там совсем все из-под контроля вышло. Я уже замечать начал — где появляется графиня Татищева, любое дело летит кувырком. И вот мне главарь их, Субботин, приказал Вас убить, я иду, а Вы смотрите. И делать-то нечего. Наши на улице в засаде были — пока появятся… А взгляд у Вас тогда — как у олененка был. Думал проговоритесь, не поверите, закричите…
Он обнял меня покрепче.
— А после нашего путешествия я понял, что вообще не знал Вас.
И мы решили восполнить недостаток информации старым библейским способом. Даже не поняла, когда заснула.
Следующий день провела с улыбкой счастливой женщины, у которой нет вообще никаких забот, которая не влипла в многоходовую шпионскую интригу, а другими они и не могут быть при таком-то статусе игроков, у которой не появился совершенно лишний и дьявольски неудобный жених, которая не врет всем и каждому о своем прошлом и которая не знает, что весь этот прянично-сказочный мир вокруг, похожий на огромный хрустальный снежный шар, через девять лет впервые треснет, а потом подстреленный винтовкой первой мировой и добитый революционным штыком рассыплется в труху, раскрашенное папье-маше, обгоревшие картонки фотографий, разбитые семейные сервизы, порванные кружева, окровавленные бинты и рубахи… В общем, в жизни двадцатичетырехлетней графини этого всего нет, и то казино, которое выдает столь сомнительные призы, сегодня закрылось на переучет, а сама она пьет зеленый чай, задрав ноги на спинку дивана и улыбается домашним туфлям.
Выгуляла Лазорку, заодно и сама развлеклась. Вспомнила, как весело было в этой амазонке шутить с козой. Словно так давно это было — до прошлой ночи. Вечером внимательно рассмотрела крыши, округу, но своего любовника не нашла. А хотелось, да еще как.
Потом наступил отходняк от эйфории и захотелось взглянуть на ситуации не глазами мартовской кошки, а уже реалистичнее. Пусть и не сквозь призму ханжеской благопристойности, но глоток здравого смысла не повредит. Вот я. Типа графиня и добропорядочная женщина. С полицейским надзором и темным прошлым. И принимающая в гостях не только родичем порученных дипломатов, которым мы официально представлены, и потому играем по определенным правилам, но и непонятного жандарма, который получает все то, что в эту эпоху можно и нельзя, причем бывающего исключительно тайком, под покровом ночи… Как-то не очень красиво выходит.
И вот сам жандарм, который тайком шастает к поднадзорной аристократке, сумбурно признаваясь в своих чувствах и еще более сумбурно намекая на невозможность продолжения. Тоже не очень стандартный романтический герой без страха и упрека.
Отвлекалась от депрессивных размышлений я чтением иллюстрированного справочника по миру насекомых. Очень хочу стать самкой богомола в следующей жизни. Эти девушки явно не рефлексируют по таким мелочам.
И засыпается легко после описаний размножения у ос. И снятся бабочки, шевелящие огромными расписными крыльями прямо на моих плечах, щеках и забирающиеся под рубашку. Или это не бабочки?
Переворачиваюсь и открыв глаза обнаруживаю этого безумного мужчину. Мою постыдную тайну. Совершенно бесперспективные отношения, да.
— Я без приглашения. Не могу не думать о Вас. — и легкая опаска в глазах, видимо остатки воспитания вопиют о невозможности данного поступка и ситуации в целом.
О чем с ним вообще можно разговаривать? Аморальный губитель репутации, крест на моем блистательном светском будущем, пощечина учебнику хорошего тона.
Поэтому за галстук тяну в постель и полушепотом смеюсь, когда он падает, не удержав равновесие. Весь здравый смысл — он за дверями спальни. А тут он и я. Вместе с бабочками и светлячками, ночным питерским дождем и самыми безумными общими секретами.
Он уходил около четырех утра. Бессонная ночь нас не то чтобы вымотала, но любые движения казались ненужными, лишними. Я, обняв подушку, наблюдала за ритуалом одевания: кальсоны, носки, которые пристёгивались к ним подтяжками, рубашка, брюки, жилет, сюртук. Нарочито медленно все это делал, словно растягивал время. Белые ночи делали границу между вчера и сегодня незаметной, да и нам было не до окон, так что полутень его встретила, она же и провожала.
Помедлил, вернулся к постели и встал рядом со мной. А все-таки он красивый. Причем именно не милашка, а красивый мужчина, истинно мужской привлекательностью красивый. Такому можно подчиняться, такого можно вожделеть и не скрывать этого от себя. Теперь самое время рассказать о любви, по-моему. И только я открываю было рот…
— Мы не сможем видеться так. — он предусмотрительно сжал мои ладони. — Вы достойны лучшего, чем быть тайной любовницей.
Как будто я щенок и меня тоько что носом ткнули в вонючую лужицу. Не понимаю почему — все же прошло настолько хорошо, что и представить было невозможно. И вот тут меня прорвало.
— Да прекратите Вы уже!!! В конце-то концов, у меня и своя женская гордость имеется. Раз Вам не нужна, так и скажите — я Вас под венец не тяну и делать этого не стану. Никогда! А если нужна — то придумайте, как изменить обстоятельства.
Я даже выглядывать не стала как он доберется до соседской крыши. Не убился бы — и хватит с него. Вот надо же испортить впечатление от такой чудесной ночи.
К исходу недели приехал Тюхтяев, и я приняла его приглашение на прогулку. С удовольствием.