Как оказалось, про фармацевтическую фабрику я чуток припоздала — в Москве уже несколько лет работала фабрика Келера, которая и могла стать нашим первейшим конкурентом. Сильная сторона, которую я планировала эксплуатировать по полной — мои наработки в уже проверенных за столетие сферах, поэтому хотелось создать более прогрессивную лабораторию, но на нее требовались деньги, которых и у графа не было.
Опыты с пенициллином и потенциальные варианты его применения сдвинули скептицизм графа с мертвой точки и где-то в недрах государства нашлись источники финансирования покупки патента. За жалкие десять тысяч рублей мы с доктором продали права на Бактериофаг Российской Империи. Деньги поделили на три неравные части: половину мне, а половину распотрошили граф, как спонсор лаборатории и Сутягин, как раб микроскопа.
Вторым направлением нашей работы стал лучистый гриб и продукты его жизнедеятельности. Вот уже весь флигель усадьбы заполнился оборудованием, а в помощники доктору были наняты двое выпускников медуниверситета. Насчет них меня терзали смутные сомнения, но Тюхтяев свято верил в убедительную силу подземелий. На всякий случай сама я перестала ходить во флигель и теперь лишь встречалась с доктором у себя, где передавала свои наработки. Он удивлялся подобной паранойе, но граф поддерживал мое инкогнито, на том и порешили.
Дабы не особо увязать в дебрях антибиотиков, которые при примитивных технологиях получались не такими действенными, как мне бы того хотелось, начали штамповать всякое.
Начали с активированного угля — когда я рассказала графу об идее противогаза, он так воодушевился! Оказалось, что первые эксперименты с боевыми отравляющими веществами провели отнюдь не немцы на речке Ипр, а чопорные англо-саксы в Крымскую войну. Еще дед Петеньки в ту войну был серьезно травмирован подобным снарядом — вместе с адмиралом Корниловым поучаствовал в разборке «вонючей бомбы» и так и не оправился до самой смерти, утеряв голос, часть легких и слизистые на глазах и горле.
Какие, однако, пробелы обнаружились в моем образовании. То, что мы сляпали буквально на коленке, не очень было похоже на хороший респиратор, но вполне защищало от хлора и синильной кислоты. Хотя и знакомые графа из военного ведомства сомневались, в том, что найдется чудовище, способное применять оружие столь ужасающее, мы запатентовали это изобретение на его имя, а он выкупил у меня право претензии в обмен на 35 % от продажной стоимости. Потом граф подумал-подумал и решился на весьма отчаянный эксперимент.
Сначала попросил сделать дюжину противогазов. Как я догадалась к ним докинуть перчатки — не знаю, но после того дня насчет Николая Владимировича сделала далеко идущие и самые неприязненные выводы.
Мы выехали из города в крытой коляске. Стараясь не привлекать к себе внимания, я надела мешковатый мужской костюм, став похожей на ассистента Сутягина. Граф поджал губы, но смолчал. Тюхтяев правил сам — не хотели лишних свидетелей. И тут бы мне опомниться, повернуть назад — но куда там. Народ еще не начал стягиваться с дач, приезд графини и детей из Крыма ожидали не ранее сентября, и наша маленькая банда незамеченной отправилась на берег Финского залива. Тюхтяев был не очень доволен моим участием, но причин не озвучивал.
На каменистой косе нас троих уже поджидал один из студентов, который привел туда корову, козу, расставил вокруг скотинки шезлонги и поставил непонятный предмет посередине. Ну не может же он… Я еще раз посмотрела на одержимый блеск в глазах графа и поняла — может. Этот — может. За отца он готов расплатиться как угодно.
— Николай Владимирович, Вы уверены, что это хорошая идея? — осторожно, как и надо с психами, уточнила я.
— Все превосходно. Я уже твой протогас испытывал.
— Противогаз… — обреченно поправила я и забилась в угол кареты.
Вскоре к нам подъехал еще один экипаж с тремя мужчинами в гражданском платье, но с явно военной выправкой. Граф заранее предупредил их о грядущем, поэтому они без слов позволили застегнуть на себе противогазы, даже перчатки натянули и я вспомнила, что и шеи бы надо замотать. Тут получилось так себе, только носовыми платками.
Шезлонги все же получилось отодвинуть от скота, хотя Николай Владимирович в запале предложил использовать бочонок с хлором вместо камина. А потом все произошло так, как должно было. Пустили хлор, заметались в предсмертных судорогах животные и сменился ветер. Студент-идиот не понимал, чем нам это грозит, а я успела только ударить поводьями по лошадиным спинам. У Тюхтяева это как-то элегантнее выходило, а я первый раз в автошколе лучше ехала. Группа смертников скрылась вдали. Пока я возилась со своими лошадками, военный кучер не успел понять, что происходит. Мои крики оказались заглушены противогазом, да и не особенно я в эту секунду о посторонних думала, если честно.
Так быстро все это… когда удалось чуть притормозить — в полукилометре от места стоянки, было видно, как лошади еще били копытами, а кучер уже лежит рядом. И я не видела, но точно знала, что на его посиневшем лице вывалился язык. Мутило, но блевать в противогазе…
Самое дикое, что сидящие ко мне спиной Их Высокопревосходительства даже не подозревали о том, что случилось за их спинами.
Я стянула противогаз, засунула его в сумку в возке, упаковала волосы под картуз, попрощалась с завтраком, потом умылась горьковатой водой и отсчитав примерно двадцать минут медленным шагом направила лошадей обратно. Остановилась подальше, сгорбившись на облучке. Граф все же отличается атипичным везением — ветер снова изменился и дул теперь в сторону залива. Надеюсь, что там нет припоздавших рыбаков. Да и с увеличением расстояния концентрация газа может уменьшиться до дискомфортных величин, верно же?
Первым снял противогаз Тюхтяев — жарко ему стало, видите ли. Оглянулся, на мгновение замер, коснулся ладонью графа, указал ему на источник проблем и бочком-бочком двинулся ко мне.
— Вы зачем разделись? — рассерженно прошипел он.
— Как ветер сменился, стало незачем. — медленно выдавила я.
— А эти? — он кивнул в сторону трех тел.
— Не успела предупредить — лошади понесли. — коротко я изложила события последних минут.
— Вы бы, Ксения Александровна, спрятались куда… — он осмотрелся и открыл сундук, в котором мы привезли противогазы и другой багаж. Пришлось втискиваться в тесный ящик и слушать голоса.
— … преступление… — незнакомец?1
— … непредвиденный фактор… — это уже студент.
— … чудовищная сила… — незнакомец?2.
— … это открывает такие возможности… спасение солдат на поле боя… стратегическое превосходство… — граф.
— … убрать все… — незнакомец?3.
— … сжечь… — Тюхтяев.
— … вместе как-нибудь… — граф.
Двое военных остались там, чтобы вместе со студентом уничтожить улики, а самый высокопоставленный составил компанию графу. Ехали преимущественно в молчании. Дорога мне показалась куда дольше, чем утренняя.
— … Дорогой граф, это была очень доходчивая… презентация… И я, конечно, рассмотрю Ваше предложение… Но мы все могли погибнуть!
— Нет! В этом-то и вся штука. — с энтузиазмом сектанта вещал родственник. — Защита от неминуемой гибели таким малым средством.
— Воля Ваша, Николай Владимирович, но не шути так более. — и сошел с повозки.
Цоканье копыт, поворот, подъем, медленный спуск — это очередной мост был.
— Где наша барышня? — произнес граф, все еще находясь в эйфории. Он вообще, в своем уме?
— В сундуке лежит. — ответил кучер.
— Как лежит?
— Живая, я ее спрятал от греха.
— Вот это верно… — успокоился родственник и мы до Усадьбы не виделись. Там повозку загнали на задний двор и только тогда я была освобождена.
— Ну ты видела?! — восхищенно повторял граф. Может при легком отравлении возникает такая реакция?
— Я все видела. Это было сочетание слабоумия и отваги. И просто чудо, что совершенно непроверенный эксперимент стоил жизни только одному человеку. — психанула я и опрометью кинулась за ворота. — Вы — взрослый, мудрый человек, а такое учудили!
Добежала до своего переулка быстрее, чем на Лазорке, влетела в дом, прямо в парадной сорвала костюм, свернула его тючком и приказала оцепеневшему Мефодию взять его каминными щипцами и сжечь немедленно в лабораторной печи. Хороша же я была полуголая, нервно отдающая распоряжения между прыжками на лестнице.
В душе я оттирала себя до ссадин. Почему все получается настолько кривобоко? За каждый шаг вперед кто-то платит собственной жизнью, даже там, где без жертв можно было бы обойтись.
Тем же вечером мы с Устей отбыли в Вичугу. На вокзале почти столкнулась с Тюхтяевым, но поезд уже трогался, а статский советник еще разглядывал платформу, так что не свиделись.
За прошедший год усыпальница стала еще более строгой — по-видимому сменили садовника и теперь всюду английские газоны. Словно и не было никогда Петеньки с его искристым взглядом и кроткой улыбкой. Вот странно получилось — он, местный, исчез, как не бывало. Я — пришелица, устроилась так, словно жила тут вечно. Бестолковый обмен.
— Петенька, отец твой совсем с катушек съехал… — я сидела прямо на могиле, не заботясь о сохранности платья и игнорируя мелкий дождик. — Он угробил человека и несколько животных, даже не обращая на это внимания. А я только к нему привязываться начала. Ты был прав, он очень жесткий. Дома бардак. В жизни — тоже… Лучше бы ты не умирал.
Свежая мысль, ничего не скажешь.