Пепел и роса - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

5

Встречали нас в Москве и журналисты, и полиция, но мне удалось, накинув вуаль на лицо и переодев Устю в свою старую мантилью, проскочить мимо этих стервятников. Кто рискнет трогать двух скорбящих вдов? В здании вокзала я вызверилась на железнодорожного чиновника уже представившись ему по полной, и вдоволь насладившись переходами цвета лица из серого в зеленовато-бурый и обратно, позволила бесплатно отправить нас курьерским в Петербург. Первым классом, само собой.

Дома меня ждала пара телеграмм от родственника (тут же ответила, отправив Мефодия на телеграф). Трогательно это все-таки. Написала ему письмо, где без цензуры высказалась относительно организации железнодорожных перевозок.

Кроме того, наблюдалась глубокая драма на лице кухарки, которую я на время своего путешествия отпустила к родственникам. Драма уже поджила и сияла всеми оттенками зеленого. Ее муж исхитрился заделать ребенка еще и жене брата, так что обстановка в деревне царила так себе. Почему свекровь и деверь решили сорвать злость на беременной женщине — я не пойму никогда. Чудо, что обошлось без выкидыша. Опять же, прелести дореволюционной деревенской морали и доброты.

Я вздохнула и предложила поработать после родов до тех пор, пока ребенок не начнет ходить. В конце концов, к нам санитарная служба не придет, а малыш в люльке или в манеже на качестве еды вряд ли скажется. Евдокия ползала на коленях невзирая на растущий живот и все норовила целовать руки. Еще раз стоит поблагодарить Господа, что уберег меня от роли крестьянки.

Красноперовых мы разместили, как я и обещала, в одной комнатке, хотя Евдокия и сокрушалась, что не прилично это. Акцентировав внимание на их сиротстве, я запретила расспрашивать о прошлом и послала Мефодия в лавку за платьем для Устиньи. Все они теперь носили темно-шоколадного цвета платья с атласными оборками кофейного оттенка. Мужчинам пришлось заказать форму — брюки, рубахи и сюртуки того же цвета, а жилеты — кофейные.

— Как баре, — смеялась кухарка.

* * *

Устя вообще оказалась на диво обучаема и быстро привыкла к новым условиям. По-видимому, именно такая адаптивность не позволила ей сломаться после всего произошедшего. Что происходило в голове у Демьяна — мне не ведомо, но по дому он носился как робот-пылесос, оттирая все невидимые глазу пятнышки на стеклах, перилах и полах, расставляя мебель по линеечке, возясь со шторами и вообще выполняя все поручения.

К следующей неделе сразу несколько газет опубликовали рекламу женских салфеток для свежести и чистоты. Торговля почтой, все, как мы с Фролом и планировали. Одно из объявлений я вырезала и отправила Ольге Александровне.

Через месяц Фрол удвоил штат сотрудниц, потом посадил их работать в три смены, а я, наконец, получила свой первый доход. И пусть эти пятьсот рублей — смета легкого шоппинга, но это первый мой организованный пассивный заработок.

Деньги Фрол привез сам, несказанно меня порадовав. Тем более, что накануне я ознакомилась с налоговыми претензиями к бедной маленькой графине. Оказалось, что паразитизм мытарей — не изобретение нашего века, а посему пришлось наряжаться и ехать в Усадьбу, выпрашивать у Лугина разрешение на пользование библиотекой, потом разумно оценивать свои возможности в скорочтении, ехать в книжный магазин и искать хоть какое-нибудь издание Свода Законов Российской Империи. Оказалось, что издают его редко и малыми тиражами. Вообще пора начать посещать распродажи имущества — очень хочется набить книжные шкафы, а то там до сих пор три еще саратовские книжки стоят — «О хорошем тоне», «Азбука Цветов» и Священное Писание. Яркая характеристика моего богатого интеллекта и широкого кругозора.

Короче говоря, так и пришлось обращаться к стряпчему графа Татищева. Тот бодренько рассчитал все мои долги государству, с учетом подключения к городской канализации, содержания Лазорки, сборов на прислугу — за них тоже, оказывается, должна была платить я. Это ж получается, сколько мороки из-за меня было у Фрола? Я в лавке считала простые вещи — приход, расход, порчи, излишки, а налоги и подати он уже сам высчитывал. Оказалось, что моя помощь не так уж была и велика. Хорошо, хоть за недвижимость все уже оплачено на пятилетку вперед.

Поэтому к моменту приезда Фрола я была преисполнена самых благостных чувств.

— Проходите, Фрол Матвеевич! — я сама встретила его на пороге.

Он со смесью смущения и восхищения рассматривал мое жилище, трогал изразцы на печи, восхищался котлом (пока еще не эксплуатируемым по причине тотального страха Мефодия перед адской машиной), недоумевал по поводу зимнего сада с одним лишь фикусом — подарком Гроссе. В общем-то стали куда более заметны мои навыки хорошей хозяйки, а вернее их полное отсутствие.

Ну хоть кухарка не дала упасть в грязь лицом, приготовив достойный обед.

— Как Вам дом, Фрол Матвеевич? — с надеждой спросила я.

— Ну этакий дворец нашему не чета. — степенно отвечал он, осторожно пробуя консомэ на овощном бульоне — приближался Великий Пост и Евдокия начала экспериментировать с рецептами.

— Зато жизни в Вашем доме куда поболее будет. — отмахнулась я. Действительно, построив дом и наполнив его прислугой, я все равно ощущала какую-то пустоту, заполнить которую не получалось. Не было пустоты в суете калачевской лавки, в тесноте самарской квартирки Петра, но как только я осталась одна — появилась эта яма.

— И то верно, холодно тут… — согласился Фрол, переходя к мясным закускам. — Я вот о чем поговорить хотел…

— Да?

— То письмо Ваше об увеличении капитала… Когда Петр Николаевич только преставился… Еще в силе? — осторожно начал он.

— Конечно, Фрол Матвеевич.

— Да я тут… Мы… В общем, Антон Семенович хочет дело свое в Саратове закрывать, и в столицы перебираться. Тут и общество культурнее и вообще…

Антошина попа ищет приключений, понятно.

— Да и я подумал, что можно и мне тут торговлю открыть. Опять же, салфетки эти Ваши как хорошо пошли…

— Прекрасная мысль! Я могу тысяч пятьдесят вложить. — Все равно я их на постройке дома сэкономила, только как бы мне не начать спонсировать этого мелкого паразита. — Как же в Саратове дело?

— Да я уже все обдумал, вот. — он протянул бумаги. — Бабы пока пусть шьют. Я над ними Данилку оставлю — смышленый малый получился. Лавку у меня Фома Петрович Печатников покупать хотел.

— Конечно, мы ж ему конкуренцию тогда составляли с нашими рекламными акциями.

— Да, до сих пор переживает. — посмеялся мой гость.

— А прислугу куда?

— Фёклу-то с собой возьму. Куда нам одним. — ах, уже нам. — А Никитишна прихворнула как Вы уехали, да и преставилась волей Божьей.

— Жалость-то какая… — я уже думала ее себе взять по такому случаю в пару к Евдокии. — Ну Царствие Небесное, добрая была женщина.

Перекрестились, помолчали.

— Фрол Матвеевич, я только хочу, чтобы Вы правильно все поняли. Все имущество мы оформим на Вас под Ваше же гарантийное письмо. Так у меня будет доля в доходах, а у Вас — чистый собственный капитал. Решения будем принимать совместно. И вот еще что… Деньги мы вложим в Ваше дело, а аптека Антона Семеновича, ежели он такую открывать планирует, будет отдельным предприятием. И я смогу в ней поучаствовать, но уже как самостоятельный инвестор.

Фрол немного потух глазами, но предложение все равно было весьма и весьма неплохим.

Пока же мои приятели сняли квартиру на Большой Подьяческой, всего две комнатки и кухню, на пятом, самом дешевом, этаже доходного дома, и Рябинкин упивался столичной жизнью. Интересно, на сколько хватит Фрола?

Гуляли мои друзья не так уж и долго — до начала Поста. То есть Фрол уехал раньше, а Антон Семенович, периодически наведываясь ко мне пообедать, иногда даже в компании очередного воодушевленного творца, дотянул до масленой недели.

Вместо билета на поезд он обзавелся очередным узорчатым галстуком и пришел ко мне в печали. Так и пришлось ехать вместе с ним на вокзал, покупать билет и следить за отправлением поезда.

Вроде бы во времена моего детства Масленица была символом окончания зимы. Но не здесь и не сейчас. После начала Великого Поста зарядили сырые метели и промозглость проникала даже сквозь стекла с этим тусклым светом, с непонятным переходом от ночи к вечерним сумеркам и странным пограничным состоянием между депрессией и жаждой свершений. Начинало казаться, что вот-вот и я пойму, в чем же смысл этой невозможной истории.

Лазорка цвела и пахла, а еще рвалась на волю похлеще меня. В гололед я за нее побаивалась и дальних походов мы не совершали, зато если выпадал снежок, то с удовольствием и уже безо всякого смущения изучали окрестности. Да, в сумерках, покуда еще не было большой толчеи, но восемь-девять кварталов в одну сторону уже не казалось невероятной далью. Наибольшую нежность наша злыдень стала испытывать к Демьяну, а тот все чаще старался взять свой обед и покушать рядом с ее стойлом, отдавая ей весь хлеб. Мефодий немного ревновал, но поскольку я повысила его до дворецкого, уже больше времени проводил в доме, важно листая газету. Не то чтобы его переполняли успехи в чтении, но страницу в день он мог одолеть.

Поток наказанных из Усадьбы стал лавинообразен — то ли Лугов вдруг озверел, то ли редкие визитерши нашептали о красавчике-работнике, но теперь в горничных недостатка не было. Я договорилась с Устей и Мефодием, и ради даже случайной встречи с Демьяном барышням приходилось выскребать по пол-дома. Зато они успели обучить Устю модным прическам, что опять же приносило мне одни дивиденды.

В один особо промозглый денек наш дом пережил большую инспекцию — в столицу с отчетом приехал московский губернатор. По пути из Зимнего дворца Его Превосходительство изволили навестить мою скромную обитель и быть бы скандалу, не проспи накануне Сусанна утреннее построение и не окажись в наказанных. С удовольствием гоняясь за Демьяном по этажам — я полагаю, именно он больше всех благодарен Василию Ивановичу за непредсказуемые лестницы — она успела сообщить, что граф приехал утренним поездом и почти сразу же отбыл к Высочайшему столу.

Что тут началось!!! В столовой расстелили шикарную скатерть с тонкой вышивкой рябиновыми листьями — я даже не помнила откуда у меня такое сокровище. Небось еще с приданного. На кухне Евдокия в полуобмороке готовила обед из семи блюд — я сроду такой расточительности в пище не поощряла, но та ссылалась на собственный опыт. Лишь бы не родила от волнения. По нашим с ней подсчетам выходило, что разрешаться от бремени ей в конце марта, но это дело такое… Мефодий натер все латунные ручки внизу до блеска. Лазорке насыпали свежей соломы под копыта и дали тройную норму овса.

Потом горячка спала, прислуга засела на кухне, а я у окна. Снова вьюжило. Я всегда очень любила зиму с метелями, снегом, терпким морозцем, но вот после январской поездки энтузиазм подостыл.

Роскошный экипаж с гербом на дверце замер возле моих дверей и я колобком покатилась с третьего этажа как раз чтобы успеть чинно спуститься последний пролет лестницы прямо в объятья родственника.

— Ну здравствуй, Ксения Александровна. — он небрежно скинул шубу, трость и шляпу на руки Мефодию, а я отправилась демонстрировать свои достижения.

* * *

За пару месяцев нам удалось более или менее обжить большую часть пространства. Музыкальная комната все еще пустовала, хотя там поставили несколько кресел и диванчиков. В прочих комнатах особой загроможденности не было, хотя по стенам я развесила Петины акварели и теперь они хотя бы не зияли пустотой. В зимнем саду определялись с планами на будущее кадки с пальмой, плеть хойи и еще пара зеленых питомцев неназванного вида — их приобрела на гаражной долговой распродаже имущества обанкротившегося адвоката.

Тот был явным показушником, на что намекали пафосные картины и бюсты мыслителей, но мне же не его услуги покупать. Изначально я отправилась было за книгами, но все так удачно сложилось — мороз с утра ударил за тридцатку и наплыва посетителей не было, поначалу я вообще оказалась одна и лишь Мефодий грустно переминался у входа. Хотя официальный аукцион должен был начаться позже, за пять рублей пристав устроил мне право первой ночи. Оптом за сто рублей я выкупила книжный шкаф со всем содержимым и глобус, а в нагрузку юной вдове подарили цветочки. Их обернули газетами и для верности накрыли ковром за двадцать рублей. Я прямо перед приходом нескольких профессиональных торговцев успела урвать за следующую сотню роскошный огромный стол — да-да, с зеленым сукном и массивными резными тумбами, огромную карту Российской Империи и чуть потертое кожаное кресло. Уезжала почти по-пиратски. Зато теперь моя библиотека похожа на таковую, а на стол первым делом я выставила пресс-папье от Тюхтяева. Миленько получилось. На стене висел портрет Александра Третьего, который меня всегда восхищал юмором и упертостью. Оба эти качества теперь мне не помешают.

В следующую мародерскую вылазку стало понятно, что некоторые вещи можно покупать еще дешевле, и пришлось останавливать себя, чтобы дом не стал похож на секонд-хэнд. Зато теперь появились разномастные кресла, ширмы, подсвечники, кушетка в зимнем саду, вазы всяческих окрасок и стилей, шкура загадочного, явно краснокнижного животного на полу в спальне, сундуки, шкатулки, морской бинокль, а уж часов-то — в каждую комнату есть что поставить. Последние, напольные шли парой, но я разделила их между прихожей и кабинетом. В одной шкатулке, со стойким запахом табака, кстати, обнаружилось потайное отделение с дерринджером внутри. Интересно тут люди живут, что такие вещи забывают.

Я не гналась за древностями — по мне антиквариат все, что здесь встречается, так что просто отбирала вещи на свой вкус. Потом приглашала обойщика — и вся разномастность приобретала стиль и единообразие. Раза в три дешевле выходит, чем новое покупать.

Граф прогуливался по моему гнезду — а я демонстрировала только парадные помещения, и долго формулировал мысли.

— И тебе самой нравится?

— Более чем. Места много, все мои капризы при строительстве учли, даже вот канализацией не пахнет. Прислуга хорошая, порядок поддерживать легко. Райская жизнь. Жаль, Петя не дожил.

— Да, жаль… — постучал пальцами по перилам граф.

— Пообедаете со мной чем Бог послал? — с надеждой спросила я.

— Да, что-то я подзадержался в Зимнем.

Евдокия превзошла себя, исхитрившись в пост приготовить почти полноценную еду — борщ с фасолью, грибную лазанью, несколько овощных салатов, тушеного кальмара. На морепродукты подсадила ее я, не в силах переживать холод и безысходность этой зимы.

Граф откушал, а потом пристально посмотрел на меня.

— И вот ты прямо так постишься?

— Не всегда. С сыроядением у меня плохо складывается, так что каюсь. Кашки ем. — честно ответила я.

— Удивляюсь я тебе.

— Зато со мной не соскучишься. — улыбнулась ему в ответ.

— Ольга тебе жениха нашла. — начал родственник.

— Нет!!! — я уже думала, ее отпустило.

— Сама понимаешь, не она, так кто другой начнет. Дмитрий Васильевич Хрущёв. Из побочной ветви, но семья хорошая. Генерал гвардии. Недавно в отставку вышел. Именье свое есть, неподалеку от Москвы. Вдовец. Дети уже взрослые.

Какая чудесная партия. Я, конечно, не так юна, но престарелый генерал после моей вольницы-то…

— Николай Владимирович, давайте серьезно. У меня только два вопроса: обязательно ли это с Вашей точки зрения, и что с ним не так?

— А почему что-то должно быть не так? — удивился он.

— Потому что с каждым человеком есть что-то «не так». Просто оно или безобидное, или нет. Одному будет приемлемо, а другому невыносимо. Например, со мной «не так» очень много — я свободолюбивая, дерзкая, салонные развлечения не люблю. У всего этого есть и светлые стороны — на бальных вопросах можно экономить время, деньги и нервы, а в случае сложной ситуации — не пропаду. Но мужчине, желающему тотального контроля, со мной будет плохо. И мне тоже с ним — не мед.

— Разумные вещи говоришь, но жена мужу должна подчиняться.

— Я любила и уважала Петю. Поэтому у нас с ним конфликтов было — пальцев одной руки хватит пересчитать. И все из-за вольнодумных приятелей или дуэлей. Хотя и денег у нас было мало, и я была большим сорванцом — сами видели. Вам этот генерал Хрущёв в друзьях или врагах полезнее?

Свекор пошевелил усами.

— В друзьях, конечно… У него сейчас в делах упадок и невеста с приданным бы очень помогла. — ну вот с этого и надо было начинать.

— А дела в упадок пришли почему? — если бизнес какой, то интерес еще может быть.

— Ну там долг чести… — начал было родственник.

— Нет-нет-нет. Игрока прибью подсвечником и в обществе выйдет огромный скандал. Рука у меня тяжелая, сами видели. — так, вдохнули-выдохнули. — Николай Владимирович! Выпить хотите?

— Так пост же. — улыбнулся он.

— А Вы в дороге, как лекарство. — я плеснула грамм сто пятьдесят высокоградусного антидепрессанта. — Если очень нужно, я могу встретиться с генералом и тогда он сам разочаруется лично.

— Пожалуй, без этого можно обойтись. — согласился граф и откинулся в кресле.

— А Вас приглашали по поводу коронации? — я давно планировала поднять эту тему, и делать это надо так, с глазу на глаз.

— Откуда знаешь? — изумился родственник.

— Это логично. Траур прошел, время пока есть. По всему выходит, что коронацию в мае устраивать станут, после поста.

— Верно. Жаль, ты парнем не уродилась — я б к себе в службу взял. Мозги-то светлые, не бабьи.

— Благодарю. — я продолжала потягивать клюквенный морс и то ли ягода плоха, то ли нервы ни к черту, а горечь на языке смертная. — Я бы хотела привлечь Ваше внимание к двум вопросам. Во-первых, Ваша безопасность. Те, кто Гершелева присылали, вряд ли упустят такую возможность…

— Упустят. — с гордостью произнес граф. — Ты Тюхтяеву что-то такое насоветовала, что он до сих пор о тебе дифирамбы поет, чем очень огорчает Ольгу Александровну, кстати. Так вот, его люди умудрились всю ячейку взять. И такие там разные люди нашлись, что только диву даемся…

Ну хоть одной головной болью меньше.

— И еще один момент. Если празднование будет на Ходынском поле, то за тринадцать лет население Москвы выросло наполовину, а пространство для празднования осталось прежним. И меня одолевают плохие предчувствия…

— Да пустяки все это. Не бери в голову. — отмахнулся граф и вскоре уехал.

И тут я тоже исправить что-то не смогу.