Пыль и бисер - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

ИНТЕРЛЮДИЯ

1. Падение

— Федор Андреевич! — я даже не шептала, а каркала. — Вы здесь?

«Здесь» — это крайне сомнительного вида переулок, в который мы неблагополучно вылетели после взрыва. Шляпка моя, определенно, ни на что более не годилась, да и перчатки тоже шли на выброс. В голове шумело, но явных переломов заметно не было. Когда глаза привыкли к темноте, я нащупала кирпичный выступ и чье-то колено.

— Федор Андреевич! — дотянулась до головы, пощупала пульс и наконец-то услышала мычание. Жив. И то какое-то облегчение, хотя…. Прости меня, Господи.

— Что….

Мы с трудом поднялись. Видок не очень, но его потрепало сильнее — рукав превосходного пальто порван, котелок смят, а трость сломана.

Тренькнул телефон и я не сразу обратила внимание. Снова тренькнул. Он ЖИВ!!!!!

Дрожащими пальцами я открыла кармашек муфты, вытащила расшитый райскими птицами чехол для зеркальца и открыла край, за котором прятала остатки своей цивилизованности. Зарядки хватало еще на пару-тройку часов — сегодня мне нечего было фоткать — но была сеть. И несколько непринятых вызовов. И прямо сейчас пришло сообщение, что с 16.48 19 февраля 2015 (Пятнадцатого, Карл!) года я нахожусь в роуминге по России. На моих глазах автоматически пополнился баланс, и я заплакала. Я дома. С моего падения в чертов мельничный погреб прошло 3 часа. Или два года. Смотря как считать.

Я в безумном порыве бросилась к железным воротам с магнитным замком — изнутри дворика его можно открыть кнопкой, и опасливо выглянула наружу.

В Санкт-Петербурге прекрасно все. Но никто и никогда не любил Лиговский проспект так, как я в эту минуту. С трепетом — и не было ничего страшнее — выбрала самый важный номер и услышала то, что ждала эти два года сильнее всего.

— Доча, здравствуй, как ты?

— Мама. — я не видела больше ничего, но это неважно. — Я тебя люблю.

— Ты плачешь, что случилось? — переполошились на том конце провода.

— Ничего, мам. Я в командировку уехала на пару дней в столицу. Завтра-послезавтра буду дома. Давай в кафешку сходим или в кино, хорошо?

— Ддда… Точно все хорошо?

— Лучше не бывает, мам!

Шефу я написала смс, что встреча не состоялась и до понедельника нужно договориться о новой. А вот после этого обернулась к своему спутнику. Ну… Если бы я отрастила сейчас вторую голову и пару-тройку щупалец, удивлялся бы от вряд ли больше.

— Федор Андреевич! Имею честь пригласить Вас к себе в гости. Я только попрошу Вас помолчать во время поездки при посторонних, хорошо? — и даже имитировала кривенький реверанс.

Он как-то неприветливо посмотрел на меня, но бить не стал.

— Что происходит, Ваше Сиятельство? — очень холоден. Прямо-таки сухарь. Конечно, когда на скорбящую вдову орал на своей территории, был более уверен в себе.

— Вы так много на придумывали обо мне, Федор Андреевич, а все было куда проще и удивительнее. Я не авантюристка, не революционерка и не шпионка. Я просто моложе Ваших правнуков.

Я приоткрыла дверь и залюбовалась его лицом. В общем-то стоило испытывать жалость, но я в свое время прошла это одна, а он в хорошей, можно сказать, понимающей компании.

Он с непередаваемой смесью ужаса, любопытства и ошарашенности смотрел на проносящиеся (ну громко сказано про скорости в час пик, но все же) автомобили, спешащих и не обращающих внимания ни на что людей и почти вывалился наружу, когда я втащила его обратно.

— Это… что?

— Это Питер, друг мой, лучший город на Земле. А мы едем домой.

Вместо дальнейшей беседы мой спутник решил что-то свое и рванул к двери, из которой мы выпали. Это не подвал в Саратове, столица. Поэтому ему попался бак для раздельного сбора мусора.

Что я могу сказать? Федор Андреевич — человек долга и джентльмен, который умеет держать себя в рамках, хорошо играет разные роли, и вряд ли сам помнит, что такое искренность, а я увидела и услышала не должностное лицо, а живого человека. Наверняка матросы бы позавидовали.

— Ну как, полегчало? — я подошла к нему и погладила по спине. Все же сама-то ревела целую ночь. И это я еще хоть теоретически знала о таких приключениях и о времени, в которое попала. Хотя кто знает, что легче. Я вот жила почти тридцать лет и не ожидала, что Россия окажется втянутой в конфликт не только на юге, но и на западе. Было бы мне комфортнее в пятнадцать, если бы я знала, что по ночам будут взлетать в небо многоэтажки, в театре захватят заложников, а сентябрьская линейка выкосит почти целую школу? Пожалуй, свой ад есть у каждого поколения.

— Сударыня, если это Ваша очередная шутка, то она слишком затянулась. — он холодно отстранился от моих рук. Ой, какие мы гордые.

— Федор Андреевич, Вы же логик и здравомыслящий человек. Я не обладаю силой, способной перестроить столицу за пятнадцать минут. На дворе две тысячи пятнадцатый год. Попробуйте это принять.

Я дала ему шанс прийти в себя.

— Федор Андреевич, нам нужно раздобыть денег. Подождите меня здесь, дверь полностью не закрывайте — мне тут через улицу буквально перейти надо.

— Вы грабить собрались? — практически уверен в ответе.

— Ну вот Вы опять за свое. — рассыпалась в смехе. Оказывается, это так легко — быть беззаботной на своей территории. — Нет, конечно. Я столько не награблю. Буду возвращать свое, честно заработанное.

И на его глазах начала раздеваться. Конечно, подразнить его всегда было приятно. Сейчас это получится даже безнаказанно. Мне пришлось снять все нижние юбки и на уровне коленей укоротить верхнюю — она все равно немного порвалась, так что не очень жалко. Но любопытно, что пронеслось в голове у моего спутника, когда я совершила столь развратный поступок.

Мне жутко повезло, что телефон до сих пор жив. Вызвала такси, обрадовав водителя поездкой за полторы тысячи километров и крякнув от цены. Потом таки добыла деньги из воздуха. Благодаря приложению Сбербанк-онлайн, я сначала перевела на Яндекс-кошелек те деньги, которые хотела потратить совершенно иначе, а потом уже через бесконтактный (хвала высоким технологиям) банкомат Альфа-банка получила наличку. В родном городе такое еще не прокатывает, так что хорошо, что мы попали именно в Петербург. Странно, правда, куда делись два года, но об этом я подумаю потом.

Я покосилась на гостеприимную подворотню, заглянула в ближайший супермаркет, купила орешков, шоколадки, минералку, чипсов и бутылку коньяка. Большую. Не удержалась, зашла в магазин косметики. На чуть-чуть всего. Замучилась краситься первобытными способами.

Пока переходила дорогу, подъехал знавший лучшие времена серый Focus с меланхоличным азиатом за рулем, который на ломаном русском попросил аванс. Я кивнула, отдала половину (ах, номинал такой суммы еще полдня назад позволил бы мне прикупить маленькую дачку) и нырнула в подворотню.

Федор Андреевич все-таки крепко сдал. Его и без того не шибко жизнерадостное лицо приобрело землистый оттенок, а под глазами залегли тени.

— Пальто снимите, пожалуйста. — попросила я. Все же надо тротуар пересечь без любопытства полицейских. У нас на двоих только моё водительское удостоверение, а этого маловато в смутное время.

Он безропотно выполнил мою просьбу, положил одежду в пакет, куда отправились и мои нижние юбки, я вознаградила его коньяком, принятым с удивительной благодарностью, и мы двинулись в путь. Впереди нас ждали 22 часа дороги.

Вопреки моим подозрениям, водитель хорошо умел пользоваться навигатором (я несколько раз пихала жандарма локтем, чтобы он перестал пялиться на приборы), и ехали мы бодро. Я благополучно задремала еще на окраине, но каждый раз, просыпаясь видела, что Федор Андреевич окаменев смотрит в окно. По ночи трасса не самый тур-объект, но попадались фонари, заправки, придорожные кафе.

В Валдае мы вышли подышать свежим воздухом, я буквально за руку проводила его в туалет, откуда он вышел весьма впечатленный.

— Как Вы, Федор Андреевич?

Он искоса бросил одичавший взгляд.

— Не могу сказать, Ксения Александровна. Все еще надеюсь, что это контузия. — он помолчал, и шок сменился подозрительностью. — Или Вы, сударыня, не Ксения Александровна?

— Ну что Вы, — я достала из чехла телефона права и он с минуту любовался моей не очень удачной фотографией.

— Но как?

— О, Федор Андреевич, это удивительнейшая история. Однажды я вышла из дома….

А краткий-то рассказ о моих приключениях куда веселее реальной жизни.

Возле Твери из-за аварии на трассе мы попали в пробку, а он наконец задремал, нечаянно склонив голову мне на плечо, а после сполз на колени. Странное ощущение абсолютной чуждости и, одновременно, близости.

Я пару часов сдерживалась, а потом все же дотронулась до его волос. От первого же прикосновения мужчина вздрогнул. Открыл глаза, и надежда на лице сменилась обреченностью.

Я погладила его по волосам.

— Все наладится, Федор Андреевич, все наладится.

Б…, как оно наладится? У него-то как? Я смогла чудом вывернуться с документами, с хорошей легендой, которую, положа руку на сердце, никто не захотел всерьез проверять. Придумала себе работу (дай Бог здоровья Фролушке. Хотя какое ему сейчас здоровье?), вышла замуж, оказавшись настоящей Золушкой. А у нас ему, живому анахронизму, что делать? Он даже от любой заразы иммунитета не имеет.

Анахронизм тяжело вздохнул и уставился в окно. Я же, слыша урчание в обоих желудках, протянула ему предусмотрительно раскрытый сникерс.

— Благодарю.

Телефон благополучно сдох и мы ехали в полной информационной тишине, пока водитель не включил радио. Фохт резко вскинулся, начал озираться. Я прошептала ему на ухо:

— Не обращайте внимания. Это радио. Инженер Попов скоро покажет его в действии. Звуки передаются на расстояние.

— Вот так просто? — сухо уточнил он.

— Ну, как телеграф, только звук. Вообще не совсем так, но Вам проще понять будет.

Новости не особо вдохновляли. США не могут определиться, уходят ли они из Афганистана (изумленный взгляд), Киев предает анафеме Донецк, оттуда отвечают взаимностью, санкции, Путин встретился в Кремле с ветеранами, Греция все еще продолжает уходить из Евросоюза.

На Федора Андреевича больно глядеть.

В Шацке остановились в придорожном кафе. Водитель быстро поел и пошел курить с дальнобойщиками, а мы ковырялись в сомнительного вида салатах, сидя в углу.

— Этот трактир — не подобает графине, — обронил Федор Андреевич.

— Федор Андреевич, графиня потерпит. — я пожевала фрагмент кальмара, и решила, что ровесников жрать неэтично. — У Вас ко мне будет много вопросов, но кое-что я предупрежу сразу: я не знаю, как вернуться обратно и почему это все случилось. Подобные истории и у нас, и у Вас считают сказками, как Рипа Ван Винкля господина Ирвинга.

Ой, надо как-то работать над словарем. Я так старалась подстроиться под язык Прекрасной Эпохи, что теперь затруднительно общаться с родной средой.

2. Приземление

Около четырех часов дня мы пересекли границу родной губернии, традиционные колдобины поздравили с этим куда доходчивее табличек, и в густеющих сумерках мы таки приехали к парковке, где под тонким слоем снега стоял мой жук. Мой жучок!!!!

Я расплатилась с водителем, вытащила наружу Фохта, достала фрагмент ключа, которым пусть не с первой попытки, но отключила сигнализацию и завела двигатель, выдохнула и гостеприимно распахнула дверцу. Хорошо, все-таки, что я заслуженная росомаха и храню прочие документы в машине.

— Поехали!

Он все-таки пребывал в оцепенении. Некому было рассказать, насколько в шоке была я, но мой стресс был в большей степени от разлуки с родными, а остальное казалось увлекательным, пусть и непростым путешествием. А у него как-то более драматично все переживается.

— Теперь мы можем открыто разговаривать. А то как-то почти сутки, а Вы меня не упрекаете. Непривычно мне.

Меня охватило какое-то безудержное веселье. Первый раз за два года можно не опасаться раскрытия, можно быть собой и не подстраиваться под требования общества. Это как праздник непослушания.

Он сел, аккуратно закрыв дверь — с третьей попытки в такси это освоил.

— Вы умеете управлять таким экипажем? — опасливо уточнил мой спутник.

— И безумно скучала по этому. — погладила приборную панель. — У вас-то еще ждать и ждать. А потом обнять и плакать те автомобили.

С места я трогалась очень осторожно — все же два года перерыва в вождении, два года в совершенно ином ритме, но мастерство не пропьешь. Тонна металла и пластика подчиняется любому движению ладони, тихо воркует радио, ненавязчиво светят дисплеи. Мой мир, в который уже не надеялась вернуться, который вычеркнула к чертям из памяти.

Мы успели проскочить мост до больших пробок и минут за пятнадцать доехали до дома. Даже парковочное место свободно было. Я полезла под коврик багажника, где на случай какой тревоги хранился запасной комплект ключей, с облегчением их достала и повела своего гостя в своё логово. Ну, во всяком случае, по его лицу читались именно такие эмоции. Он думал, что я не вижу его прикосновений к приборной доске. Мальчишка все-таки всегда мальчишка.

Новый повод для конфликта приключился еще на первом этаже. Распахнулись двери и мой спутник с изумлением уставился в недра антивандального металлического ящика.

— Это лифт. — пояснила я через минуту.

— Я не понимаю.

— Ну мы войдем внутрь, а потом выйдем у моей квартиры.

— Так зачем туда заходить, если нужно выходить?

Вот не поверите, так и пошли пешком. На девятый-то этаж.

— Федор Андреевич, неужели в Санкт-Петербурге нет еще подъемников в зданиях? — причитала я по дороге.

— Подъемники есть, я даже видел их пару раз. — ответили мне. — Но они точно не выглядят такой крохотной нелепицей.

В квартире я вошла, разделась и первым делом пошла в санузел. Гидромассажная ванна, как мне тебя недоставало! Быстро в кучу свалились лиф, корсаж, корсет, шемиза, панталоны эти глупые, растянувшиеся на коленках за путешествие чулки.

Но как только струи воды коснулись кожи я забыла обо всех переживаниях. Рассматривая россыпь галогенок на потолке я почти поверила, что утром ушла на ту дурацкую встречу, и просто задремала потом в пробке. Мне же всегда снились удивительные сны, обязательно цветные и со сложными сюжетами. Люська находила мне самые заковыристые диагнозы под такие симптомы, но я лишь отмахивалась всегда. Зря, наверное.

Над всей ванной нависает зеркало. Очень непрактично в уборке, зато весьма пикантно, если ванну принимаешь не в одиночестве. Тетка всегда мечтательно закатывала глаза, упоминая об этом факте. А мне проверить так и не довелось. Теперь нечего откладывать, надо жить, пока есть такая возможность.

Я подняла взгляд, очень надеясь обнаружить свое чуть запущенное каре и косую челку, но зеркало отразило отросшие за лопатки волосы, а на шее тонкой багровой полоской саднила отметина о моем чудесном спасении. Это кто ж мог подумать… Я смазала ее ранозаживляющим гелем — через пару дней пройдет. А натуралистичненько он меня душил.

Час спустя я обнаружила, что мой гость так и стоит в тесной прихожей. Что он, вампир что ли, чтобы приглашать отдельно?

— Заходите, Федор Андреевич.

Он долго молчал на кухне, созерцая приготовление мной ужина. Ну громко это сказано про перемещение полуфабрикатов из морозилки в микроволновку, но все же. Хозяйка я или нет?

— Прошу прощения за… — он коснулся своей шеи..

— Бросьте, Федор Андреевич. Иначе же никак… — отмахнулась я. Разве можно сердиться на того, кто мало что спас мне жизнь, так еще и вернул домой.

Он помолчал…

— У Вас странная планировка жилья.

— Это с непривычки. — да, не татищевские хоромы.

— А кухарка уже ушла? Ах, да — Вас же так давно не было…

Я аж хрюкнула.

— У меня нет прислуги. Мы тут научены обходиться сами. Прислугу держат те, кто работают 24/7 или в больших коттеджах.

— Вы совсем другая здесь… — чуть искоса посмотрел.

— Это Вы просто плохо меня узнали там.

Я вручила ему тарелку с паэльей и мы переместились в комнату.

— Может быть, хотя бы сюртук снимете?

Он неопределенно помялся, потом медленно расстегнулся, долго искал куда пристроить вещи… Со стороны было похоже на черепаху, снимающую панцирь. Впервые за полгода знакомства я увидела в нем беспомощность.

Мы ели молча и смотрели телек. Его включение уже почти не задело Фохта. Ну как не задело: он несколько секунд поднимал и опускал руку, пытаясь что-то сказать, а потом перестал и опустился на диван. По Культуре показывали новую версию Шекспира, где чернокожая лесбиянка и транссексуал китайского происхождения переписывались в Viber, охотясь за покемонами в разных командах. Свежо, ничего не скажешь.

— Это что?

— Ромео и Джульетта, Федор Андреевич.

Он помолчал, выпил еще немного…

— Вы живете в безумном мире, Ксения.

— Вы, как нельзя более точны.

Домучив еду — все же сто лет назад продукты были намного вкуснее, я развернулась к своему спутнику.

— Спрашивайте.

— Да я не знаю, с чего начать….

— Ну что уже заинтересовало?

— Вот это все… — он обвел рукой комнату. — Это уникальные артефакты? Или сейчас у всех так?

— Федор Андреевич, мир изменился, но не так кардинально. Я живу хорошо, так сказать, средний класс. Не бедствую, но и не роскошествую. Техника, которую Вы видите, в основном стоит меньше или около моей ежемесячной зарплаты. Машинка, на которой мы приехали — дорогая. Кредит за нее я выплачивала два года, и то тогда пришлось пахать за троих. При этом все вышеперечисленное, возможно, стоит дешевле моего браслета. — я погладила наследственную драгоценность.

— Я полагаю, нужно обратиться к полицмейстеру. — он это явно не только что придумал. — Мы расскажем о том, что случилось, документы из архива все подтвердят…

Я рассмеялась в голос, а он осекся и насупился.

— Федор Андреевич! Вспомните, как Вы приехали терзать меня в Суздале. Вот тогда я могла бы рассказать все как на духу. И про перемещение во времени, и про остальное. Вы же, конечно, сразу во все поверили бы и помогли устроиться на новом месте, верно? В доме для душевнобольных или на каторге.

Он опустил глаза.

— Вот. Это первая причина моего смеха. Вторая про архивы. Тут после нашего исчезновения такое было, что вряд ли они сохранились.

— Ну а если написать лично Государю… Личное прошение от дворянина.

Теперь моя очередь вздыхать.

— Нет больше государя, Федор Андреевич.

— Я… понимаю, все-таки столько лет. Ну Государыня, кто-то же есть.

— Федор Андреевич, сто лет назад никого не стало.

Я протянула руку за ноутбуком, открыла Википедию. С Первой Мировой начнем. Это как-то может его подготовить. Хотя…

— Если вот так подвести стрелочку, да-да, пошевелить эту штучку, и все получится, к выделенным синим шрифтом словам — узнаете подробности. Слева вверху стрелка назад — возвращает Вас к прошлому запросу.

— А что это?

— Это самый большой из архивов. Ну или огромная помойка. Каждый думает по-своему. Обращайте внимание на источники информации. Фильмы и художественная литература изрядно привирают. Ну и это… Я пока уберусь, а Вы уж сами почитайте.

Часа через два я заглянула в комнату, где в сумерках, освещаемый лишь экраном ноута, сидел мой компаньон. Раньше я не видела, чтобы мужчина плакал так, что это страшно. Слезы могли вызвать сочувствие, жалость… Здесь я испугалась. За него самого.

Все дела были переделаны, оставалось одно, самое гложущее. Я взобралась на стремянку, достала с антресолей старую жестянку от печенья и открыла. Медали, документы, фотографии. Паспорт девицы Нечаевой. Тот самый, с расплывшимися от воды подписями. Здесь. И одновременно в Саратовском архиве там. И я здесь. Или там.

Это слишком сложная мысль и ее нужно было подумать позже и основательнее.

— Федор Андреевич! — я старательно смотрела в разные места, только не на него. — Спать пора.

— Да, я пойду в свою комнату, — глухо ответили из-за монитора.

— Вы сидите на своей комнате.

Тут он отвлекся от чтения.

— В 1895 году в городах жила от силы одна седьмая населения. А сейчас наоборот. Поэтому мы расселены очень компактно и комната у нас одна. Я сплю на кровати, а Вам постелем на диване. — я вытащила из шкафа гостевое постельное белье.

В свое время, когда я сюда только перебралась, то отгородила спальный угол тканым панно. Днем комната выглядела авангардно, а ночью текстильный абстракционизм открывал мое лежбище. Будь квартира моей собственной, устроила бы капитальный ремонт, но тетка вышла замуж в Германию, и никто не знал, сколько продержится этот брак. Прежние мужья могли продержаться как пару месяцев, так и пятилетку, так что загадывать было рановато, поэтому жилье не продавали и даже не рисковали сдавать.

— Но это непристойно!

— Федор Андреевич, говорят, что красота — в глазах смотрящего. А приличия — в поступках, тогда.

И задернула за собой штору.

3. Первый шаг

Пробуждение было удивительным. За два года я так привыкла к высоким потолкам — и у Фрола, и в Самаре, и в усадьбе Татищевых, и в Петербурге, конечно, всюду эти поднебесные выси, после которых 2.55 смотрятся коробочкой. Зато свой дом. Наверное.

Фохт так и заснул с ноутом на коленях, и, судя по всему, сны его посещали плохие.

Я аккуратно забрала ноутбук, накрыла одеялом горе-путешественника и отправилась в душ. В конце XIX века можно организовать ванну, но теплый душ с утра — это роскошь, которую люди нашего времени не ценят.

Первый день без корсета. Как-то даже голой себя чувствую. Нормальные трусы, джинсы, которые теперь свободноваты в талии, майка…. И рубашка поверх. Чересчур открытые вещи уже кажутся вульгарными. Некоторые привычки стоит сохранять.

Я заварила нам кофе, приготовила овсянку, сервировала стол.

— Федор Андреевич, извольте завтракать!

Он взвился, ошарашенный и грустный. Раньше он всегда был настороженным, собранным и холодным. Вряд ли очень приятный человек в непрофессиональном общении, но сейчас все еще хуже.

— Я бы хотел привести себя в порядок. — ох, он все-таки умеет краснеть.

Из закромов я выдала ему бритву, полотенце, мыло, свой безразмерный банный халат и приготовилась ждать.

Как и было задумано, утренний туалет моего гостя сопровождался падениями мелких предметов, тихими ругательствами и умилением на моем израненном сердце. Да, это детский сад, но сколько нервов было потрачено на его угрозы и придирки. Нельзя, нельзя такое прощать.

Наконец все стихло, но дверь оставалась закрытой.

— Федор Андреевич, Вы живы?

Тишина.

А ну и правда пропал — смылся во всех смыслах? Я теперь уже и не знаю, в каком месте можно провалиться в прошлое.

Нельзя сказать, что я вообще не думала на этот счет. Как только поняла, что тут я вообще ничего не потеряла, начала вдумчиво анализировать все произошедшее. Пока выходило, что перемещаться у меня вышло только при угрозе жизни. Хотя, когда меня в юности сбил престарелый автомобилист на пешеходном переходе, провалилась я только в «Скорую». Ну а вдруг там в подвале было опасно? В Петербурге же опасность была вполне реальной.

Если считать, что я волшебной удачливостью нашла порталы в прошлое, то почему они одноразовые?

И самое скользкое во всем — паспорт. После того, как с помощью Фрола мы его выцыганили у будущих предков, он не мог вообще очутиться снова там, где мама бы его нашла.

Я пожала плечами и решила погуглить моего гостя. Как ни странно, Федор Андреевич Фохт был знаком архивам российских газет. В частности, он обвинялся в участии в дуэли с поручиком П.Н. Татищевым в октябре 1894 года. В ходе той дуэли поручик был смертельно ранен, а жандарм подвергся служебному расследованию с последующим понижением в чинах. Конфликт между моим мужем и спасителем возник в ходе следствия по обвинению офицеров 6 артиллерийской бригады в антиправительственном заговоре.

В дальнейшем господин Фохт служил на мелких должностях и погиб при задержании бомбиста в феврале 1895 года.

Меня начали терзать смутные сомнения. Род Татищевых в Википедии описывался поверхностно, но родовую усадьбу я таки нашла, как и сведения об эмиграции выживших. Графини Ксении Татищевой обнаружить не удалось. Стало ясно, что в понедельник я иду в областной архив изучать брачные метрики июня 1894 года.

Урчание внизу живота напомнило, что время идет, а гость уже запропал в ванной. Я еще раз окликнула, постучала и вошла. Федор Андреевич всем своим телом занял пол моей тесной ванной. Из носа текла кровь, а сам он пребывал без сознания. Я охнула и полезла за нашатырем — помогло, хоть и не сразу. Видно, что сосудики в глазах полопались. Определенно, сейчас он и меня не узнает. А нет, узнал. Неловко запахнулся и сычом смотрит.

— Что с Вами, Федор Андреевич?

— Да что-то дурно стало, пройдет. — он явно не из ипохондриков.

— И частенько ли Вам так дурнеет? — послал Господь припадочного.

— Редко. — он попытался встать, не смог. Пришлось помочь опереться на стену, чтобы сохранилась иллюзия самостоятельности. А ведь здоровый же тип, сантиметров на пятнадцать выше меня. Очень неудобен в транспортировке.

— С рождения этими припадками страдаете?

— Я не припадочный, сударыня.

— Конечно. Так вот, потери сознания с носовыми кровотечениями давно начались?

Он долго молчал, надеюсь, обдумывая вопрос, а не измышляя отговорку.

— Лет 7 уже.

— Вот просто в один прекрасный день началось само?

— Нет. — язвительно парировал он. — В один не самый прекрасный день я выслеживал бомбиста в императорском поезде.

— Вы видели то крушение? — да ладно, живой очевидец удивительнейшей истории.

Он горько вздохнул.

— Я в нем участвовал.

* * *

Время завтрака по умолчанию считают безопасным. Ну что может произойти за едой? Свита полусонно занимала места, Государь и Императрица улыбались старшим детям, когда идиллия закончилась. Вагон подпрыгнул, небо и земля сменялись местами. Первый удар, второй, уже тихий третий. Роскошный, сияющий вагон-столовая превратился в скомканную ловушку. Первым собрался Государь, и придерживая часть потолка своим мощным плечом, организовал выход остальных сквозь прорванную стену. Он оплатит этот подвиг болезнью и безвременной смертью, но спасет всех. Оглушенные придворные не сразу сообразили, что находятся почти в самом низу оврага. Из вагона обслуги слышались слабые стоны, но когда подоспела помощь, там спасать было уже некого. Молодой франт, жутко гордый от того, что может видеть весь двор на расстоянии нескольких шагов, в момент крушения был выброшен из тамбура своего вагона и успел прикрыть грудью большеглазую девочку в серо-голубом платье, когда мимо пронеслась сорванная стальная крыша. Лишь потом он сможет поклониться Великой Княжне, а пока прижимает к земле ее трясущееся тельце.

Суета, крики, стоны. Императрица мужественно помогает раненным, лишь на несколько минут преклонив колени перед обезглавленным телом казака. Тот сопровождал ее больше 20 лет, всю ее российскую жизнь.

* * *

Я протянула ему мокрое полотенце, стерла кровь, и мы приступили к остывшему завтраку.

— Федор Андреевич, я тут отъеду на несколько часов: мне нужно встретиться с семьей. — Он с подозрением посмотрел на меня.

— У Вас есть семья?

— Да. Мама, отчим, сестра. Я дико скучала по ним все это время. — я повертела в руках ложку и отложила в сторону. — Наверное, Вам понадобится одежда. Более современная.

Он чуть неуверенно встал, дошел до сюртука и порывшись внутри достал несколько ассигнаций.

— Боюсь, они нас не спасут, друг мой. Сейчас в ходу совсем другие деньги.

Он сжал губы и побледнел чуток.

— Я не альфонс и не могу допустить, чтобы Вы меня содержали.

— Тогда могу Вам одолжить. — улыбнулась я. — Вы сами-то как видите свое будущее?

— Не знаю, Ксения Александровна. — он обреченно изучал свои ладони. — Вы проводите меня туда, откуда Вы попали к нам?

— Почему бы и нет? В понедельник, если все будет хорошо, я снова поеду к господину Углич-Спасскому, и Вы своими глазами увидите эту яму.

— Вот и хорошо. — Он выдохнул с облегчением. — Полагаете, стоит туда попасть — и я вернусь?

— Да понятия не имею. — я с трудом сдержала порыв добавить в кофе конъячку в пропорции 1:1. — Тут есть несколько непонятных мне моментов.

И я рассказала о паспорте, даже помахала оригиналом.

— Да, припоминаю. Я сам его держал в руках. — задумчиво протянул гость.

— Когда же?

— Ну… — он помялся. — Перед нашей встречей в Суздале. Только тогда в нем была запись о Вашем замужестве.

То есть это не тот, а другой паспорт. Вообще другой. И все это вообще можно списать на бред, не сидел бы посторонний мужик на моей кухне.

— Я тут посмотрела архивы некоторые. — неуверенно начала я. — Там нет графини Татищевой.

— Да? — вот она его фирменная ирония.

— Да. Зато есть печальная история графа Петра Николаевича Татищева, который в ноябре 1894 года вызвал на дуэль чиновника из Петербурга. Сам был смертельно ранен, а чиновник — осужден за дуэль.

Он все еще не догадывался.

— Чиновника понизили в должности и тот стал рядовым жандармом. И точно так же пошел на склады на Лиговской улице.

— А что же с ним…. Со мной… Стало?

Вместо ответа я молча протянула ему ноут с раскрытой статьёй.

— И что это значит?

— Это значит, что у нас есть две новости: одна хорошая, а другая — так себе. Мы не совсем в будущем и не совсем в прошлом. У нас есть рассказ Рэя Бредбери «И грянул гром». Там человек, попавший в прошлое, раздавил бабочку, а вернувшись в настоящее, застал мир совсем иным. А я в вашем времени уже много чем отличилась. Ваше время уже начало меняться, потому что я там появилась. Но, если мир не почувствовал этого, значит то прошлое — это параллельная линия. Поэтому то, что у нас случилось в 1894-95 гоах — оно не изменилось.

— Это хорошая или плохая новость? — вряд ли ему понравилось объяснение, но лучшего у меня нет и не предвидится.

— Хорошая. Для меня, во всяком случае. Не обязательно изменение будет улучшать жизнь. Предположим, Вы бы попали в Ваше прошлое и познакомили бы Вашего папеньку с другой женщиной. Он прожил бы совсем иную жизнь, а Вы бы не появились на свет. И все хорошее, что Вы делали — не случилось бы. Следовательно, и Вы не cмогли бы их познакомить. Классический временной парадокс. Мир — цепочка нелепиц и случайностей, на самом деле.

— Ну а плохое-то что?

— А плохо то, что у нас теперь нет свидетельств того, что Вы вернулись в прошлое.

— Но я же еще и не вернулся.

— Если бы все было предопределено, то мы бы уже знали, что один жандарм пропал, а потом чудесным образом вернулся и прожил достойную жизнь.

— Но и обратного утверждения нет. — он с внезапным аппетитом принялся за еду.

Когда завтрак был окончен, я собрала посуду и начала ее мыть. На кухне воцарилась тишина. Краем глаза я заметила точку интереса моего собеседника.

— Федор Андреевич, Вы что-то хотели мне сказать?

— Ксения Александровна, у вас так принято ходить дома? — заметил все-таки. Значит голова не сильно пострадала.

— Что Вы, я стараюсь не травмировать Ваше чувство прекрасного. Так у нас ходят вне жилища. А дома допустимо и в нижнем белье. — и мерзко захихикала.

Тот поджал губы и явно не поверил. Жаль не лето, а то сходили бы на пляж. Хотя…. Вот заодно и маму с Люськой развлеку.

4. Движение

— Федор Андреевич, а Вы плавать умеете?

— Я участвую в ежегодном заплыве Управления. — гордо заявил он, чем подписал себе приговор.

Десять минут мне понадобилось на организацию моих барышень и бронирование билетов в аквапарк. Полчаса на сборы и уговоры зайти за нормальной одеждой. Я помнила еще исподнее Фрола, мужа и догадывалась, что даже за большие деньги нас так не пропустят. Мы забежали в дисконт-центр мужской одежды, быстро нашли ему джинсы, шорты, несколько маек, свитер, толстовку, плавательные шорты и трусы, которые он долго вертел, пока не покраснел окончательно.

Я игнорировала его смущение, забившись в соседнюю примерочную.

— Федор Андреевич, я вынуждена взять с Вас два обещания.

— Каких? — безнадежно уточнил он, рассматривая свое отражение в зеркалах.

А неплохо вписался. Этакий менеджер среднего звена на досуге. Или преуспевающий молодой ученый, учитывая манеры и некоторую оторванность от мира. Все же образ делают в основном тряпки.

— Спокойно реагировать на одежду других людей. — пусть хоть попробует. — И при моих близких не называть мой титул.

— Но…

— Договорились?

— Даю Вам слово.

Ага, а теперь сдержи.

* * *

Я слишком часто в последнее время поступаю порывисто. Это обратная сторона чопорности последних двух лет — женщинам позволялось быть взбалмошными, наивными и восторженными, а в этом выделяться мне не хотелось. Теперь же я тащила на встречу с родней совершенно постороннего мужчину. И как его объяснить? «Мама, познакомься, живой жандарм — теперь таких не делают уже!» или «Люся, помнишь, в детстве ты искала кости мамонта на даче? У меня есть для тебя живой!». И вообще, если он не сумеет свалить завтра, то выгнать на улицу я его не смогу, а появление такого экспоната долго хранить в тайне не получится.

— Федор Андреевич, помните, Вы в нашу первую встречу были инженером?

* * *

Слава Богу, Люська заехала к родителям вовремя и нам не пришлось кружить по городу.

— Родные мои, как же я соскучилась! — даже прослезилась, когда обняла моих родных девочек.

— За неделю? — с подозрением протянула сестра. Она не изменилась совсем. Хотя да, за неделю куда меняться. Все та же язвительная мелкая глиста с проволочными темно-рыжими волосами, россыпью веснушек по всему телу и зеленущими глазами.

— Я так вас обеих люблю. — не обращая внимание на ее ворчание я не могла отпустить маму. Ее запах, ее взгляд… Я успела смириться, что уже не увижу ее больше.

— Ты пила с утра? — подозрительно обнюхала меня сестрица.

— Нет, вредина. Поехали купаться.

Я усадила маму рядом с собой, а сестра устроилась на заднем сиденье с господином Фохтом.

— Девушки, познакомьтесь. Это Федор Андреевич Фохт, наш партнер с Санкт-Петербургской железной дороги. Приехал на день раньше и согласился с нами отдохнуть. Федор Андреевич, это моя сестра Людмила, и мама Анна Степановна.

И тут он чуть приподнялся, насколько это позволяло сиденье и поцеловал им руки. Штирлиц как никогда был близок к провалу.

— Счастлив с Вами познакомиться, Анна Степановна, Людмила Александровна.

— Я не Александровна, я Сергеевна. — сразу расставила акценты Люся и начала окучивать столь галантного мужчину, рассказывая о себе все и немного больше. — Я от второго брака мамы. А Ксюша о Вас не рассказывала… Это так здорово, что Вы с нами. А откуда Вы? Из Петербурга, да? Я очень люблю там бывать. Очень-очень. А Вы в центре живете? Да Вы что, прямо на Итальянской улице?!!!! Это же можно на Невском каждый день гулять…. Ах, да, работа. Но по ночам-то…. А Эрмитаж… Вы часто бываете в Эрмитаже? Я вот еще не успела сходить, но очень хочу. А давайте мы сходим вместе.

— Лююююся. — мама умеет быть удивительно доходчивой.

В общем, дорога прошла в тихой семейной обстановке.

* * *

Аквапарк наш не чета Самарскому или Казанскому, но для Фохта сойдет. Мы чинно вошли в холл, получили магнитные браслеты, обращению которыми я едва успела научить гостя и оказались в раздевалках.

— Ксюша, это неприлично — тащить незнакомого человека в сауну. — вступила мама. Не то чтобы гневом пылала, скорее пожалела мужика. — Он устал, ночь не спал — ты его глаза видела?

— Мамуль, его надо как-то развлечь. Он сам согласился. И, Люсь, он только что прошел курс лечения от водобоязни. Не глумись, если что не так.

— Ксюш, у тебя нет сердца. — огорчилась мама.

Мы быстро переоделись и вышли. Фохт изучал потолок, пытаясь не видеть проходящих мимо девиц в бикини.

— На горки, да?! — заверещала сестрица и потащила его за руку.

— Он очень важный клиент? — задумчиво спросила мама, глядя им вслед.

— Не критичный. Рядовой аудитор. С ним лучше проявить гостеприимство, а на контракт раскручивать начальство. — судорожно додумывала я легенду гостя.

— А, ну тогда не жалко. — философски заключила моя маман и мы отправились к аттракционам.

* * *

Жаль, очень жаль, что чиновники Суздальского отделения жандармерии не увидели с каким лицом важный петербургский чин слетает с сорокаметровой спиральной горки.

— Ксюша рассказала, что Вы ни разу не были в аквапарке. Это так грустно. Зато теперь-то можно? — заткнуть Люсю под силу только одному человеку, но этот человек только что забрался в пузырьковую джакузи, заказал себе «Маргариту» и не планировал спасать чужака. Я тоже.

— У тебя необычное кольцо. — она взяла мою левую руку и рассмотрела обручальное кольцо графа Татищева повнимательнее. — Серебряное? Очень миленькое.

— Да, это необычное кольцо с очень долгой историей. Как-нибудь обязательно расскажу. — Я погладила тонкий ободок на пальце.

— Ты похудела? — мама озадаченно посмотрела на мою усовершенствованную двумя годами корсета фигуру.

— Слегка. А ты как?

— Вообще тихая неделя была. Сережа работал с утра до ночи. И сегодня уехал. Усиление у них, из-за всей этой обстановки. Люська в ординатуре тоже сутками торчит.

— Мы таки получим врача в семью. — рассмеялась я.

— Хотелось бы дожить. — улыбнулась мама.

А мне было все равно, что она говорит, что говорить мне, лишь бы она улыбалась и ее можно было коснуться.

— Ты такая тихая сегодня. — мама коснулась моего запястья. — не заболела?

— Нет, мам. Мне очень-очень хорошо.

* * *

— Ксюх, странный он, твой Федя. — Рядом плюхнулась Люся.

— Он не Федя, а Федор Андреевич. И не мой, а совершенно самостоятельный. — тоном занудной училки поправила я.

— Голубой? — огорчилась сестра.

— С чего ты взяла? — а вот с этой точки зрения я как-то не рассматривала проблему Фохта.

— Ну он на сиськи не пялится, от баб шарахается.

— А к мужикам лезет?

— Нет. Вообще с отвращением на все смотрит. Говорю же, странный.

— Нормально все. — я наблюдала, как он рассекает бассейн. Там, где располагались обыкновенные дорожки, особо толпы не было, и мой гость мог спокойно отдохнуть. А форма-то у него ого-го. Под 40 в 1895 — это преддверие старости, но выправка, мускулатура — моим ровесникам в этом бассейне фору даст. Я огляделась и поняла, что Люськиным тоже.

Он уже почти не стеснялся своих плавательных шорт, и вернул былую уверенность в себе. Я напряглась, когда к нему подошли трое мужиков, о чем-то заговорили, но вскоре стало понятно — начали гонять наперегонки. Опыт столетней давности не пропьешь, порвал жандарм пивные животы как тузик грелку, и компания отправилась к бару. Оттуда вышел через полтора часа, изрядно повеселевший, нашел глазами нас и присоединился.

— Нравится Вам, Федор Андреевич?

— Да. Чрезвычайно, Ксения Александровна. Благодарю за приглашение.

Полупоклон вежливости в бассейне выглядит странновато, но к жителям Санкт-Петербурга в России особое отношение, поэтому старомодная учтивость только восхищает.

* * *

Потом мы собрались обратно, завезли моих родственниц домой и отправились к себе.

— У Вас очень теплые отношения с семьей, Ксения Александровна. — осторожно начал мой спутник.

— Да. Я очень скучала по ним там. — расплываюсь в улыбке я.

— Да, пожалуй, такой секрет я разгадать бы не смог.

Ооооо! Прям победа на нашем углу ринга.

— Я же намекала Вам, что копаете не с той стороны.

Мы ехали по гололеду, так что получалось медленно, и Федор Андреевич смог насладиться пейзажем.

— Ваш город очень изменился. Как, впрочем, и весь мир. — снова ушел в себя.

Мужчины все же другие. Женщины имеют более гибкую психику, нам легче подстроиться под изменения. Им же легче идти выбранным маршрутом, но проще же и сломаться под давлением.

* * *

Поскольку еда — ресурс не бесконечный, мы заехали в О'КЕЙ. Вообще, если быть честной с самой собой, я глумилась над Федором Андреевичем. Аккуратно, иногда бережно, но глумилась. Это детская месть за все хорошее против всего плохого: и за его преследование, и за мои переживания в начале приключения, и за трудности ассимиляции. За все нес ответ один жандарм. А в царстве всеобщего потребления он завис, как устаревшая операционная система под новым антивирусом.

— Это выставка?

— Нет, это такой магазин. Вы же видели, небось, лавку Фрол Матвеевича? Вот то же самое, но побольше. — я выбирала замороженную пиццу с учетом мнения соседа.

Он оглядывал бесконечность рядов с суеверным ужасом.

— У Вас строятся огромные лавки, высокие дома, а Вы живете в столь тесной квартирке.

— Парадокс урбанизации, друг мой.

Скорее всего со стороны мы были похожи на обычных супругов, затаривающихся едой на неделю. С Петенькой у нас такого не было. Это уже парадоксы моей личной жизни.

* * *

Вечером мы трапезничали пиццей с пивом. Оно моего гостя не впечатлило от слова совсем.

— Ксения Александровна, я вот давно хочу Вас спросить — почему Вы это едите? — он укоризненно смотрел на яркую коробку.

— Это своего рода умерщвление плоти, Федор Андреевич. — с непроницаемым скорбным лицом ответила я.

Я подготовила письмо для Фрола, где сообщала о внезапном отъезде по монастырям на молебны, давала инструкции по ведению дел, приложила доверенность на его имя. Подумала. И написала письмо свекру с самой искренней благодарностью за все, что он сделал. Мой современник бы возиться не стал. Очень осторожно подбирая слова намекнула, что некоторым трупам лучше оставаться неопознанными, а всем приятнее поверить, что вдовствующая графиня с компаньонкой отправилась молиться о бессмертной душе поручика Татищева.

5. Разбег

Ранним утром мы собирались очень интересно. Обычно по понедельникам я просыпала, но теперь, с гостем в доме, приходилось блюсти порядок и с легкой ненавистью взирать на него — бодрого и свежего, красными глазами. А потом уговаривать одеться во вчерашний костюм. И не компрометировать себя в глазах моих коллег.

В офис прибыли первыми, что позволило тихо проскользнуть в мой закуток. Как аксакалу нашей конторы — я пережила уже пару полных смен состава — мне полагалась отдельная стекляшка. Там Фёдор Андреевич сразу устроился за чтением и конспектированием — видимо уж очень интересовало будущее, а я заглянула к шефу.

— Я договорился, там примут нашу презентацию, а потом уже решат, стоит ли встречаться с тобой. — величественно сообщил наш белый господин. Начальник шибко увлекается генеалогией и периодически находит в себе разные корни. Терпимо было бы, если бы примитивно купил дворянский титул, но ему нужно было все по-настоящему, и контора оплатила расшифровку ДНК. То есть до сих пор оплачивает по мере новых достижений в науке. И теперь мы все в курсе, где жили некоторые предки господина Гиляева в Х веке.

— Хорошо, я завезу. — быстро ответила я и технично рванула в голубую даль. Последние полгода фирма переживала не лучшие времена, настолько не лучшие, что пришлось обновить резюме, так что бывать в офисе хотелось все меньше и меньше. — Мне еще в Саратове в пару мест заглянуть надо, так что буду на телефоне.

Я уволокла Фохта под изумленные взгляды подтянувшейся широкой общественности и скрылась за дверью.

— Ксения Александровна, я так и не понял, чем Вы занимаетесь. — осторожно начал мой спутник, убедившись, что в пробке мы обосновались всерьез и надолго. Оказалось, это явление ему знакомо по профессиональным поездкам.

— На работе-то? Да всем понемногу. Проводим анализы работы компании, разрабатываем стратегии развития, делаем из ничего конфетку, оцениваем и рекламируем. — я профессиональный швец, жнец и на дуде игрец. В девятнадцатом веке это не помогло мне найти работу, зато способствовало сохранению психического здоровья в экстренной ситуации.

* * *

Когда мы подъезжали к мукомольному комплексу, оба несколько напряглись. Я побаивалась, что меня опять поведет куда не попадя, он — что оставит на месте. Повезло девочкам. Рухнувшее дерево было видно издалека. Вековой тополь не пережил влажного снегопада и теперь его пенек вонзался в атмосферу острыми иглами годовых колец. А ствол аккуратно так накрыл и яму, и пару неудачно припаркованных автомобилей.

Я отловила одного из работников, тихо куривших за углом.

— Как у вас эффектно деревце-то легло.

— Прямо Тополь-М. - заржал мужик.

— И когда убрать обещали? А то мой шеф сюда собирается, а теперь к офису не проехать.

— Эээ, теперь не скоро, пока страховщики все не соберутся, главный трогать не велел. Недели две-три пролежит.

* * *

На Фохта было больно смотреть, поэтому я быстренько занесла презентацию в приемную Углич-Спасского, ужаснулась дресс-коду — наша Фекла куда лучше одевалась, с достоинством, и рванула оттуда в голубую даль.

— Федор Андреевич, Вы, главное, не переживайте. За две недели яма не пропадет, а мы тем временем займемся чем полезным.

— Чем же таким полезным я могу тут заняться? — язвительно ответил он.

* * *

В диагностический центр я его завезла украдкой. Вряд ли можно было получить на это согласие, но здоровье постояльца меня очень беспокоило.

Надо было видеть лицо оператора МРТ, когда я выпрашивала разрешения сидеть рядом с пациентом. Но несколько месяцев титульного дворянства сделали меня убедительной, и вскоре мы остались вдвоем в этом сумрачном помещении.

— И что теперь? — произнес голос с каталки.

— Насколько мне известно, пациента помещают в этот прибор на полчаса и он ждет. Я буду держать Вас за ногу. — шепнула ему ободряюще и тут как раз это началось.

Процедура оказалась удивительно нудной, но прошла без эксцессов. А вот процесс анализа снимков, наоборот, принес неприятные открытия.

— Уважаемый Федор Андреевич! У Вас были травмы головного мозга? — этой даме бы допросы в Гестапо проводить — такая стареющая валькирия.

— Да, контузия.

— В ДТП, — подсказала я, заслужив неодобрительный взгляд медика. — 7 лет назад.

— Странно, что проглядели тогда. И шили-то Вас как-то странно.

— В райцентре. — прошуршала я снова.

— Ну тогда понятно. — удовлетворилась объяснением женщина. — У Вас интракраниальная аневризма височной доли. Веретенообразная.

— А это операбельно? — снова вылезла я.

— Да, но постарайтесь это сделать быстро. По-хорошему это показания к госпитализации…

— У него медполис забрали на переоформление. Спасибо, мы пойдем.

Я собрала все бумаги, за руку практически увела пациента и быстрее вышла на мороз.

Там отдышалась и набралась сил посмотреть на своего спутника. Тот выглядел озадаченным, не более того.

— Федор Андреевич, вы услышали диагноз?

— Ну да… Что-то с виском.

После недолгого совещания с всемирной сетью я выяснила, что проблема моего гостя так себе, требует быстрого решения и остается лишь выбор метода операции. Лично мне больше нравилась идея эндоваскуляной эмболизации — без трепанации черепа и с малым сроком реабилитации. Но это не мой главный орган, принимать решение не мне.

— Федор Андреевич, один из сосудов Вашего головного мозга поврежден и его стенка медленно, но верно идет к разрыву. Прорыв аневризмы — это апоплексический удар, по-вашему.

Собеседник помрачнел. Уж как он решился мне доверять не знаю, наверное, ломать себя через колено пришлось, но хотя бы в вопросах моего времени споров не возникало.

— И сколько у меня… осталось времени?

— Этого Вам никто не скажет. Может год-два, может неделя. — Блин, да ты в любую минуту можешь уехать в край вечной охоты. — Но сейчас такое лечат. Можно вскрыть череп и удалить это хирургическим путем или через крупные сосуды сделать это изнутри.

— То есть как изнутри?

Я сначала пробовала показать на себе, но уж очень это его смутило. Пришлось обращаться к медицинским сайтам. Современные технологии шокировали моего гостя.

— И через все туловище в голову проведут что?

— Тонкий щуп, которым сделают заплатку на сосуде.

— И?

— И все. Отлежитесь и будете жить дальше. Возможно, даже без мигрени. При втором сценарии побочных эффектов многовато — провалы в памяти, нарушение координации движений, затрудненность речи.

— Я подумаю над Вашими словами. — завершил разговор Фохт и пошел вперед.

* * *

А я осталась бороться с сомнениями. С самого начала путешествия было трудно понять, что я с ним вожусь. Могла бы в одиночку уехать из Питера и черта с два бы Федор Андреевич меня нашел. Из обезьянника и психбольницы особенно. Но мне казалось правильным отплатить миру тем, что он сделал для меня, послав в свое время Фрола. И как купец, не задавая лишних вопросов, вообще не зная ничего обо мне, принял и поверил мне, так и я позабочусь об этом осколке чужого прошлого. Тем более, мужик мне жизнь спас — пора отвечать.

Я сидела за рулем, как и не поворачивая замок зажигания — смотрела прайсы частных клиник. Потом хмыкнула, и ознакомилась с государственными. Там расходы были на порядок меньше, а квалификация врачей подкреплялась не только рекламными фотографиями. По зрелом размышлении и обзвоне знакомых, пришлось выбрать железнодорожную клинику. Там бесплатно обслуживали своих и за деньги чужих, зато с документами можно будет пройти менее строгий контроль. Но, блин, деньги. Столько у меня не было, и даже если заодно вырезать на продажу почку у пациента, мы вряд ли выручим нужную сумму. Приходилось принять неизбежное, хотя и очень-очень жаль.

* * *

— Ефим Давидович, какая радость — слышать Ваш голос. Это Ксения, из «ИнфинитумКонсалтинг».

— Кисонька, помню-помню.

Да, уж, мы все тебя запомнили с восемнадцатью пересъёмками рекламного ролика. Тот режиссер вообще наши телефоны потом в черный список занес.

— Да, мне тоже очень приятно, что помните. Как Ваше здоровье?

— Ой, вэйз мир, какое здоровье может быть у старого еврея?! Я прихожу в больницу и мне кланяются даже уборщицы, потому что половина их зарплаты — точно из моих денег. Милочка, старость не радость.

Да ты нас всех еще в линеечку уложишь и оградку красить придешь.

— Вы мужчина в самом расцвете сил. Молодым и не снилось. Как Ваш бизнес?

— Да какой тут бизнес, сама понимаешь, кризис, одни долги. — привычно запричитал мой собеседник, а я, как наяву, вспомнила его ехидную улыбочку.

— Ну может, все-таки какой гешефт получить можно? Я к Вам человечка завезу, у которого есть кое-что на продажу. Вам понравится.

— Вези, кисонька, вези.

Человечек сидел напротив и воплощал отвращение от своей роли. Я понимаю, что именно ему нахлебником быть не хотелось. Но иных возможностей не было. Да и в любом случае, продажа моего сокровища — вопрос времени.

* * *

На прощание я сфотографировалась с этим браслетом, даже поплакала над ним.

— Вам так дорога эта вещь? — не выдержал Федор Андреевич.

— Это же Фаберже. — благоговейно прошептала я. — Мне его все равно не одеть, но даже шанс потрогать бы никогда не выпал.

Он изумился.

— В городе несколько магазинов торгуют их изделиями, и далеко не все из них стоят астрономических сумм.

— В вашем городе. В наших городах за яйцами Фаберже охотятся коллекционеры и все несколько десятков сохранившихся изделий хранятся в далеких сейфах у сверхбогачей.

— Фаберже?

— Ну как Вам объяснить… Вот представьте, что есть бриллиант с кулак размером бирюзового цвета. Таких в мире мало, а шансы их увидеть — ничтожны. И больше такого не добудут, потому что место добычи провалилось в бездну. Наше место добычи провалилось в бездну в 1917, заодно прихватив множество сокровищ и их владельцев.

Он хотел что-то сказать, но замолчал.

— Тогда не стоит это продавать.

— Не в том дело. Я все равно не смогу с ним… Но это же Фаберже… Я в детстве мечтала вот об этой штуке. — Быстро нашла в поисковике нужную картинку — пасхальное яйцо «Клевер». Его сделают в 1902 году. Красиво, правда?

Он неопределенно фыркнул.

— Обычно женщинам нравится, чтобы много бриллиантов…

— Чтоб «бохато»? — рассмеялась я. — Такое бы вообще без драгоценных камней, только с листками клевера — это было бы очень элегантно. Но подобных вещиц точно история не сберегла.

Помните Вупи Голдберг в «Привидении»? Я с бархатным футляром расставалась почти так же. Но после небольшой заминки мы таки прошли в заурядный ювелирный магазинчик, где мечтательный продавец отвел нас в пыльную подсобку.

* * *

Если бы Ефима Давидовича не было, его бы обязательно придумали. Вообще, я подозреваю, что образ еврейского патриарха он эксплуатирует совершенно сознательно, и старые брюки зря скрывают астрономической роскоши туфли, а кудельки полуседых волос при необходимости можно уложить в прическу психически благополучного гражданина, но имидж — наше все.

— Доброго дня, Ефим Давидович!

— Здравствуй, кисонька! — меня трижды облобызали, сообщили, что похудела, повзрослела, и таки совершенно непонятно, куда смотрят эти поцы, кто не берет меня замуж.

— Познакомьтесь, Ефим Давидович, с моим давним знакомым Федором Андреевичем!

Его оценивающе осмотрели, и увиденное в стандарт не уложилось — гость мой уперся бараном и поехал в собственном костюме.

— Очень рад, очень рад.

Нас устроили на стульях, явно снятых с палубы Ноева ковчега и принялись рассматривать.

— Федор Андреевич хочет продать семейную реликвию. — начала издалека я. — Браслет женский, вторая половина XIX века, Россия.

Мой спутник после небольшого пинка подал ювелиру наше сокровище. Тот сохранял невозмутимое лицо практически все время, пока гемтестером отщелкал все до последнего камушка, даже когда достал из закромов микроскоп. Только спина напряглась.

— Симпатичная вещица.

— Да, внезапно обретенный подлинник Фаберже не каждый день встретишь, верно? — безмятежно улыбнулась я.

— Ну не факт, что подлинник. — затянул тоскливую песнь наш хозяин.

— Подлинник. — Первый раз отверз уста мой спутник. И как-то так сказал, что возражать даже у меня бы язык не повернулся. Расслабилась я на своей территории, забыла, что это профессионал в работе с людьми.

— Ефим Давидович, аукционная цена на Sotheby» s на такое начинается с полумиллиона долларов. Вы это знаете, я это знаю. У Вас будет товар в прекрасном состоянии, который не обязательно продавать открыто.

— Деточка, где Сотби, а где мы. — а в глазах работает счетчик, и это чудесно.

— Ефим Давидович, уж кто-кто, а Вы точно сможете на этом неплохо заработать. Сто пятьдесят.

— Нет, откуда такие цифры?! Даже на своем аукционе столько не отобьётся.

— Тогда восемьдесят, но быстро. Половину в рублях.

— Послезавтра устроит, кисонька?

— Замечательно, да, Федор Андреевич? — я обернулась к владельцу, который так и продолжал изображать невозмутимую фигуру на барельефе.

— Хорошо.

Мы распрощались и быстро покинули гостеприимное логово.

— Это не очень дешево? — уточнил мой спутник уже в машине.

— Моя зарплата за десять лет. Очень хороших лет. — прикинула навскидку я. Несколько автомобилей, пара квартир. Для наших целей вообще достаточно и половины было бы.

* * *

Через день Федор Андреевич вызвался пойти один, что меня чуточку напрягло, но была логика в том, чтобы не светиться лишний раз. Я дожидалась его в нескольких кварталах от ювелира, и через полчаса увидела, как он идет молодцеватой походкой, плечи расправлены, в глазах огонь. Тут-то и поняла, что все время здесь он не чувствовал себя полноценным мужчиной, подчиняясь моим решениям, моему выбору, моим аргументам.

Деньги мы разделили на несколько частей, кое-что убрали подальше, а с оставшимся капиталом двинулись по медучреждениям.

Доктор нам попался хороший, понимающий, что время от времени паспорта находятся на оформлении и вполне хватает копий (за небольшие деньги, кстати, понял), а что на копии возраст и фотография не очень сочетаются — так то издержки нездорового образа жизни. На этот раз я утащила копии документов Лёни и чуть-чуть поработала в фотошопе. Федор Андреевич уже с подозрением косился в мою сторону.

— Ну что?

— А почему нельзя обойтись без этого? — он брезгливо ткнул в несколько неудачных попыток познакомиться с 327 статьей Уголовного Кодекса Российской Федерации.

— Потому что без документов Вас в нормальной клинике не примут. И так-то нет гарантии, но лучше, чем вообще ничего.

— Вы обдумываете действия на несколько шагов вперед. — по некотором размышлении послышалось из его угла.

— Да. Так проще. — чуть-чуть и получится хороший скан.

— Это не пристало женщине.

— Так. — я откинулась на стуле. — Федор Андреевич, эмансипация женщин уже случилась, причем началась еще на Вашем веку. Сейчас женщины летают в космос, руководят правительствами и армиями и вообще делают много разного, для чего нужны мозги. А еще рожают без участия мужчин, кстати говоря. Это мое общество, и Ваши современники вскоре тоже вынуждены будут это принять. Если Вас так ранит подобное обстоятельство, попробуйте видеть во мне друга без признаков пола.

Обиделся. Патриархальный он слишком.

* * *

С больницей получилось настолько все гладко, насколько это вообще было возможно. Ну если не считать того, что в ночь после операции Федору Андреевичу стало хуже и потребовалась экстренная вторая (еще минус несколько десятков тысяч). Рассвет я встречала в его индивидуальной палате (оплата посуточная, пребывание родственника — по тарифу при наличии флюорографии).

Утром он медленно открыл один глаз, затем другой. Молча сфокусировал их на мне.

— Воды…

Я резво бросилась за бутылкой, потом смотрела, как он жадно пьет — после наркоза и меня сушило несколько дней.

— Ну как?

Он осторожно пошевелил ногами, поочередно поднял руки, ощупал голову.

— Странно очень.

— Если очень странно — то это лекарства, пошутила вошедшая медсестра.

Он хорошо видел, прекрасно слышал, сохранил все двигательные функции, срезался только на одном вопросе.

— Какой сейчас год? — дежурно уточнил врач.

— Одна тысяча восемьсот девяносто пятый. — автоматически произнес пациент и все замолчали.

Полстраны проехали, множество людей встретили и все прокатило, а тут вот…

За спинами переглядывающихся медиков я показала пациенту кулак и деланно рассмеялась. Ко мне повернулись тревожные и недоуменные лица.

— Это у нас семейная шутка. Когда кто-то хочет сменить тему разговора, вспоминаем 1895 год. Тогда родился прапрадед Лёнечки — легендарнейшая личность в их роду, пламенный революционер, знаете ли. И как у некоторых есть фраза «словно и не было советской власти», так и у нас 1895-й.

Абсолютно бестолковое объяснение, но что можно придумать на ходу?

— Март, 2015-го. — хрипло отозвался мужчина в кровати.

— Вы бы, Леонид Борисович, не шутили так. А то и в третий раз на операционный стол уедете ни за что. — ответно съехидничал медик и ушел.

Я даже глумиться не стала — грех смеяться над больным.

* * *

После обеда его поставили на ноги и позволили сделать несколько шагов по палате, на третий день начали готовить к выписке. Лекарств прописали не так чтобы очень много, но где их взять в конце XIX века. Так что придется моему гостю бросить курить, завязать с алкоголем и вести здоровый образ жизни.

* * *

Дни потекли размеренные, почти семейные — я работала, а он целыми днями исследовал исторические сайты. Изучал историю страны и мира так подробно, что я устыдилась — в школе подобной основательности у меня не было. Порой мы подолгу дискуссировали о каких-то событиях, и я все чаще спотыкалась о нехватку знаний. Пришлось купить себе новый планшет, и подыскивать аргументы прямо за разговорами. Особо яростно мы бились на тему личности Николая Последнего.

— Его Величество оказался в сложнейшей ситуации.

— Он упустил все, что можно, привел страну к пропасти и позволил горстке самовлюбленных идиотов захватить власть. И это я, Федор Андреевич, не о большевиках. Те взяли лишь то, что плохо лежало.

— Но эти министры… Вы же посмотрите, что за чехарда творилась на ключевых постах! — горячился гость.

И я только из трепетного отношения к его черепушке щадила Светлейшее самолюбие.

— Он был наделен абсолютной властью. И несет ответственность за то, как она была использована или не использована. Вступили в войну — надо было дожимать противника. С Японией позор вышел. Это же героизм в сражениях и крысятничество в Генштабе. Революция 1905 года — вообще апофеоз бездействия властей. Вон посмотрите любые новости — Украина показывает, что бывает, если власть попадает к улице и кого эта улица приводит.

И ведь смотрел. Ужасался и читал. Неделю изучал вторую мировую и просто мертвел над фильмами о Хатыни и блокаде Ленинграда. Хотя и Первая мировая тоже не особо воодушевляла.

Зато можно было всласть позлословить над крушением Британской империи, к которой мы оба испытывали единодушную тараканью любовь, посочувствовать судьбе Столыпина, пройтись гребнем критики по европейским политикам. Бывали, бывали вечера, когда я радовалась его соседству.

Ему понравилась идея стикеров и скоро холодильник и стена рядом с диваном покрылись ровным слоем пометок с ятями. Там были и напоминания, о чем меня спросить, и идеи, и советы. Еще страньше, чем с Фролом или Петей жили.

— Ксения Александровна, — окликнул он меня однажды в ночи. — Мне неловко спрашивать, но иначе узнать не получилось. И я прошу прощения за бестактность вопроса.

Я высунулась из своей норы в кровати. Это что же он этакое усмотрел?

— Давно хочу заметить, что в этой Вашей Сети попадаются непристойные изображения.

— Ну а где еще людям порнуху-то смотреть? — удивилась я.

— То есть Вы это видели? — ужаснулся мой гость.

Я откинулась на подушку.

— Федор Андреевич, вот ответьте честно — вы в детстве за голыми женщинами подглядывали?

— Это неприлично. — засопели с дивана.

— Вопрос звучал иначе. Смотрели или нет?

— Предположим.

— То есть интерес был. Вот и сейчас людям интересно. Кому-то еще и познавательно. Так что даже девственники могут в теории знать все техники секса. Да и иные потребности тоже можно удовлетворять. Вообще, если любопытно — посмотрите видео. Только звук потише, пожалуйста сделайте.

Утром он избегал смотреть мне в глаза. Забавный.

* * *

Несколько раз выбрались погулять по вечернему городу. Его изумляли огни, неоновые вывески, красочные рекламные экраны. Я же почему-то скучала по тишине. Раз прошлись по старой Ильинской улице, на которой все теперь не так — одна из важнейших магистралей города, вечные пробки. На перекрестке, где мы познакомились с Петей уже почти и не осталось тех домов. Дом, где была лавка Фрола, начинали сносить, и я не удержалась — поднялась наверх. Моя комната почти не изменилась, а вот гостиную разделили перегородкой. Я стояла и плакала по всему, что прожила, по всем, кого потеряла… Фохт тактично ждал на темной лестнице и, к моему облегчению, не стал утешать.

* * *

Побывали и в ночном клубе, откуда вынесли мигрень, легкое отравление неудачным коктейлем и выбитые барабанные перепонки.

— Что это было? — спросил он меня, когда выскочили за дверь как были, в майках.

— Ну у нас это вместо балов. — как еще обозначить место развлечений в жизни моих современников.

— Смеетесь надо мной? — он не поверил.

— Не сегодня.

В общем, не погрузился он в мир электронной музыки. Может и стоило сводить на какой приличный концерт, но моих любимых групп пока не было.

* * *

Но все кончается. Одна из вылазок в Саратов, когда я утвердилась в информации о холостой жизни поручика Татищева, а заполировала это данными домовой книги купцов Калачевых, гласившими, что Анфиса Платоновна была выписана еще в мае 1893-го, а Фрол как самоубийца — тремя месяцами позднее, дала зеленый свет нашему путешественнику.

* * *

Вечером мы вдвоем стояли у злополучной ямы. Брошенный вниз фонарик исчез, как и не бывало, так что проход работал. Не факт, что в то же место, но работал. Мой гость был сосредоточен, собран и погружен в себя.

— То есть просто прыгать туда? — уточнил в пятнадцатый уже раз.

— Полагаю, да. — кивнула я, не отрывая взгляда от бездны.

Он прыгнул, но недалеко и неглубоко. Выругался и с нескольких попыток с помощью моего автомобильного троса таки смог вылезти. На такой поворот мы не рассчитывали.

В ближайший час он несколько раз прыгал, падал и аккуратно спускался. Раз я его даже толкнула — а толку чуть.

— Это точно то место? — он больше уже ничего не говорил.

— Точно то. Фонарик же пропал.

Фонарик действительно, поступил с нами по-свински.

Он посветил в бездну моим телефоном.

— Ничего похожего на фонарик. Один мусор. — пробормотал зло.

— Какой мусор? — взвилась я. — Там же пустота.

— Откуда? Был я там. Яма как яма. Кирпичные стены, мусор какой-то. — проворчал жандарм.

— То есть Вы не видите того, что я, а я не вижу того, что доступно Вам. — констатировала я полный тупик и с размаху ударила по листу, прикрывавшему временную дыру. Гнев — это грех, и воздаяние мне случилось почти сразу же. Кровищи — хороший такой ручеек.

— Ну что же Вы, Ксения Александровна! — он перехватил мою ладонь, обмотал собственным носовым платком и прижал к губам. Не может быть!!!

— Не может быть!!! — произнес он вслух и рассмеялся. — Я вижу. Вижу ее.

Поднял меня в воздух закружил, поцеловал в щеку крепко-крепко.

— Спасибо Вам. За все. И прощайте.

Даже долгий взгляд на прощание не получился.

Тьма поглотила тело, словно и не было никогда на Земле этого путешественника между эпохами. На смену уже начавшей подсыхать мартовской грязи пришел пушистый снег, хлопьями кутающий город, и эти хлопья противно таяли на щеках. Они всегда так делают. Я же не плачу, верно?

Больше книг на сайте - Knigoed.net