Хорошая дорога кончилась километров тридцать назад, ещё на закате. Асфальт сделался разбитым, в нём стали отчётливо видны колеи от танковых траков, а ближе к городу верхние его слои уже целиком перемолола тяжёлая техника. Кирку приходится ехать медленно, маневрируя среди воронок, оставшихся от разрывов.
Иногда проезжую часть преграждают брошенные машины — не военные, простые легковые автомобили. Некоторые разбросаны взрывами. Другие растащили в стороны, чтобы хоть как-то пользоваться дорогой.
Город погружён во тьму. В свете фар видны пятна копоти над пустыми окнами многоэтажек, обваленные стены, торчащие из провалов плиты межэтажных перекрытий. Лишь изредка, вдалеке, возникают пятнышки света — вспыхивают ненадолго и гаснут.
— Это окна, — говорит Райя, глядя на далёкий свет. — Тут ещё живут. И электричество есть.
— Наверно, восстановили после боёв за город, — говорит Кирк.
— И долго они так будут жить?
— До следующих боёв.
Город едва дышит, тёмный и мёртвый. Лишь в глубине теплятся искорки жизни — эти загорающиеся на несколько секунд окна. Где-то в своих квартирах люди включают свет, находят что-то необходимое и тут же со страхом щёлкают выключателями, вслушиваясь в тревожную тишину на безжизненных улицах.
Искры готовы потухнуть в любую секунду. Новый обстрел может начаться хоть сейчас.
— Плохое место для встречи, — говорит Райя. — Мы тут очень заметны. Все сидят по домам, только мы едем.
— Зато здесь территория вне закона. Можно передать что угодно кому угодно.
Помолчав, Кирк добавляет:
— И на улицах мы не одни. Когда въезжали в город, я заметил чьи-то фары. Мелькнули и пропали.
Он ещё раз смотрит в зеркало, но позади темно и пусто.
Райя окидывает взглядом разрушенный город.
— Никогда такого не видела.
— Я видел. Когда служил наёмником. После армии. Был на одной войне.
Райя смотрит на него с уважением. Потом переводит взгляд на очередной расстрелянный дом.
— Это всегда так?
— Всегда.
— А кто здесь воюет? Чего они хотят?
Кирк пожимает плечами.
— Одни хотят независимости. Другие пытаются сохранить страну в целости.
Помолчав, он добавляет:
— Я сначала тоже пытался понять, ещё там, на той войне, кто прав, а кто виноват. Понял, что, какую войну ни возьми, по-своему правы и те, и другие — и все виноваты. А мирняку всё равно, кто там прав, а кто нет. Мирным достаётся ото всех.
Райя смотрит на карту в телефоне.
— На перекрёстке — налево, и мы на месте. Там должен быть театр. Если его не разнесли.
Райя убирает телефон и накидывает белую жилетку. Во внутренний карман она суёт компактный «Вальтер» и застёгивает молнию. Со стороны оружие не заметно.
Нужное здание теперь мало похоже на театр — похоже, в него попала бомба. Даже с дороги видно, что крыша провалилась, большие окна выбиты, а прозрачные двери вестибюля вынесло взрывом. Стоящие у ступенек белые каменные львы закопчены до черноты.
У входа бежевый пикап, целый и чистый. Кирк паркуется рядом с ним. Водительская дверь пикапа приоткрывается, в свете фар показывается встревоженное лицо — такое же, как на фото, которое Кирк и Райя получили от Бенуа. Вот и он, связной.
Бритый наголо мужчина с быстрыми глазами выходит, вглядывается в лица Кирка и Райи и кивает на свою машину.
— Давайте, быстро.
Он открывает багажник и начинает там шумно возиться.
— За вами хвоста не было? — спрашивает он, что-то откручивая ключом-трещоткой.
— Нет, — говорит Райя.
Кирку кажется, будто ключ в руках связного щёлкает на весь город.
— Хорошо, — говорит связной. — Здесь бывают военные патрули.
Он откидывает фальшивое дно багажника, демонстрируя четыре уложенных плотно друг к другу одинаковых чемодана.
— Забирайте. И расходимся.
Вспыхивают чьи-то фары, освещая его испуганное лицо. Чужая машина медленно приближается оттуда, откуда приехали Кирк и Райя. С другой стороны улицы катится ещё одна.
Связной, бледный как бумага, прикрывает крышку багажника.
— Военные, — одними губами произносит он.
— Может, свалим? — тихо спрашивает Райя.
— Нет, — говорит он. — Пристрелят на месте. Разбираться потом будут.
Машины приближаются. Становится видно, что это армейские внедорожники.
— Стоим, резких движений не делаем, — бормочет связной. — Вы журналисты, приехали снимать город. Я привёз вам камеры и остальное говно.
Райя до середины распускает молнию на жилетке. Кирк расстёгивает несколько пуговиц на своей рубашке, чтобы легче было добраться до пистолета под мышкой.
Внедорожники останавливаются, перекрыв улицу с обеих сторон. Хлопают двери, четверо в военной форме приближаются, держа автоматы наготове. Кирк внимательно рассматривает их.
Бронежилеты короткие. Каски старого натовского образца. Машины светят фарами Кирку прямо в лицо и мешают, но при этом освещают салоны друг друга, и видно, что там больше никого нет.
— Кто такие? Что тут делаете? — спрашивает один из военных.
— Мы журналисты, — начинает Кирк.
— У нас украли багаж, — Райя прерывает его, неуверенно улыбаясь. — Мы приехали снимать репортаж, но теперь остались без камер, а тут нам предложили купить быстро и дёшево, вот мы и…
Она смущённо разводит руками. Военные глядят на багажник пикапа. Судя по их лицам, в историю про журналистов они не очень верят.
— Руки держите на виду, — говорит один из них. — А то тут вас и положим.
Он делает шаг к пикапу, и Райя заступает ему путь.
— Подождите-подождите, нас нельзя так просто обыскивать! — быстро говорит она. — Нам обещали особые условия, обещал сам полковник! Ваше командование о нас знает. Полковник обещал, что нам не будут мешать! Я лично его знаю. Он человек слова.
Военный глядит на неё недоверчиво, но с места не двигается. Его челюсть под подбородочным ремнём двигается, будто он пережёвывает услышанное.
— Что за полковник? — спрашивает он.
— Я не могу назвать его имя, — отвечает Райя.
Военный хмыкает и отодвигает её в сторону.
— Стойте! — Райя кладёт руку ему на плечо и наклоняется к его лицу. — Я скажу, как его зовут. Но только не при всех. Поговорим в вашей машине, идёт?
Военный медлит, а потом кивает на внедорожник.
— Пошли.
Райя идёт за ним и вдруг спотыкается, начинает прихрамывать, будто ей что-то попало в сандалию. Она на ходу разворачивается к военным спиной и наклоняется до самой земли, поправляя ремешок на щиколотке. Те одновременно опускают взгляды, рассматривая её голые ноги и всё остальное, что открыла задравшаяся юбка. Кирк внутренне собирается, готовясь действовать.
Райя, всё ещё наклонившись, глядит на него. В её глазах молчаливый сигнал.
«Сейчас».
Кирк и Райя срываются с места одновременно: она прыжком уходит из конусов света, а он бросается за машину, на бегу выхватывая пистолет и давя на спуск. Массивные фигуры военных видны в свете фар чётко, как мишени.
Кирк стреляет в лица, в ноги, в низ живота, под бронежилет. Одного убивает первым же выстрелом, второго ранит в лицо.
Оказавшись в темноте за машиной, он крадётся к каменному льву. Военные кричат и бегают, стонет раненый. Райю Кирк не видит. Он едва успевает заскочить в выбитые двери театра, когда по нему открывают огонь из всех стволов.
Его прижимают очередями, не дают высунуться. Военные не жалеют патронов, и внутрь вестибюля с потоком пуль летит град осколков бетона и штукатурки. Шквал выносит остатки дверной рамы. Кирк прижимается к стене до тех пор, пока они не перестают палить. В настороженной тишине отчётливо слышно, как раненый в лицо ругается и стонет.
Хлопают пистолетные выстрелы — один, два. Кирк, высунувшись вполглаза, видит, что один из троих теперь лежит, выронив автомат и схватившись обеими руками за колено, а двое других палят в темноту, повернувшись к Кирку спиной.
Мгновенно прицелившись, он стреляет одному в поясницу, ниже бронежилета. Другой, разворачиваясь, получает следующую пулю в бок, а потом ещё две в лицо. Раненый в ногу пытается поднять оброненный автомат, но выскользнувшая из темноты Райя приставляет пистолет к его лбу и стреляет.
Кирк идёт к ней, опустив оружие. Она стоит в свете, оглядывая убитых.
— Наш связной — всё, — говорит Райя, кивая в сторону пикапа. Проследив её взгляд, Кирк видит неподвижное тело, смятое автоматной очередью.
— Берём чемоданы и уезжаем, — говорит Кирк, шагая к багажнику пикапа. Труп связного мешает пройти, и через него приходится перешагнуть.
Они быстро закидывают чемоданы в свою машину и уезжают.
Кирк прилагает все усилия, чтобы поскорее выехать из города, и адреналин в крови помогает, обостряя реакцию. Райя не говорит ни слова, не отвлекает. Выведя машину на шоссе, Кирк вздыхает с облегчением.
Говорить не хочется. У Кирка это всегда так после боя — особенно если кого-то убил. Только через некоторое время он понимает, что лицо онемело от долгой неподвижности, а на шее выступил пот, а в салоне очень душно. Открыть окно он забыл.
Он вытирает шею ладонью. Райя молча включает кондиционер.
— Я лет пять прожила в Манчестере. Там и выучила английский. А потом переехала в Израиль. В двадцать три года завербовалась. А потом — Агентство.
Кирк долго молчит. Райе даже кажется, что он её не услышал.
— А я после Канады жил в Гонконге, — говорит он. — Когда родители погибли, записался в армию, потом стал наёмником. Был ранен, попал в госпиталь. Когда лежал там, пришёл человек и предложил мне особую работу. Так я узнал про Агентство.
— Знакомая история, — говорит Райя.
— Тогда я решил, что с меня хватит войны. Что я уже не хочу быть наёмником. Что Агентство с его маленькими точечными операциями мне больше по душе. Но и здесь…
Он глядит в зеркало заднего вида. Города не видно, но Кирк чувствует, что он там. И у Райи тоже наверняка это ощущение. Можно даже не спрашивать.
— Давай поговорим, — произносит Кирк. — О чём угодно, о любой ерунде. Это помогает отойти. Сбросить напряжение.
— Есть ещё способ сбросить напряжение, — говорит Райя, поглядывая на Кирка. Он смотрит ей в глаза, и она не отводит взгляд.
Это всё же будет неправильно. Неуместно. Только не после этого города. После него ничего не хочется. Кирк переводит взгляд на дорогу.
— Тебя дома кто-нибудь ждёт? — спрашивает он.
Она качает головой.
— Я и не знаю, где это теперь — дом. Да и вообще, это всё — кухня, быт, стирать носки — это не для меня. Последнего, кто пытался убедить меня осесть у него дома, я выставила за дверь.
Кирк усмехается. Райя тоже невесело смеётся.
— У тебя глаза закрываются, — говорит она. — Давай я поведу, а ты поспишь.
— Да нормально. В целом.
— Давай, не строй из себя крутого. Тут удобное сиденье.
Она говорит без своей привычной колкости — мягко, с простой человеческой заботой. Кирк медлит, а потом соглашается.
Они останавливаются на трассе, выходят, чтобы поменяться местами, и Кирк идёт к багажнику, будто что-то вспомнив.
— Надо посмотреть, что он нам привёз. Ничего другого мы всё равно уже не получим, но хочется знать, с чем придётся работать.
Они открывают чемоданы. В тусклом свете лампочки поблёскивают компактные и точные автоматы, прицелы, глушители, запасные магазины, коробки с патронами. На мягкой подкладке уложены тактические гарнитуры, аккуратно свёрнутые разгрузки.
— Прямо как открывать подарки, — произносит Райя, оглядывая оружие.
— Рождество в этом году наступит пораньше, — говорит Кирк. — И будет жарким.
— Я напишу Бенуа, что мы готовы.
Райя отправляет сообщение, а Кирк глядит назад, туда, где в темноте остался город.
Там очень легко остаться одному. Вот что тяжелее всего. Там пусто, мертвенно и одиноко. Там не чувствуешь жизни. Совсем как тогда, когда раненый солдат Кирк Меррит брёл в темноте через разрушенные кварталы Тринидада, и вокруг не было никого из своих — никого не было, они все ушли, а он был брошен и один, один, один, и страшно было умереть там, и даже не смерть пугала больше всего, а то, что в последние секунды никого не будет рядом.
— Ложись спать, — ладонь Райи ложится на плечо. — Я поведу. Спи и ни о чём не думай.
— У тебя так получается? — спрашивает Кирк, всё ещё глядя назад.
— Получается. Пока что получается.
Он идёт к пассажирской двери, откидывает сиденье, ложится и закрывает глаза. Райя ведёт, поглядывая на него. Тревога и одиночество растворяются, мысли текут всё медленнее, и через несколько минут Кирк засыпает под шум двигателя.