Асаб вызвал меня к себе. Его человек позвонил и сказал, что это срочно. Ну я-то не против. Мне сейчас работать вообще негде — клуб-то закрыли.
Он прислал за мной машину — крутую дорогую тачку. Так что я сижу на заднем сиденье, и притом одна, будто особа из высшего общества, а не как обычно. Смотрю на море за окном. Закат, красотища.
Когда мы приехали в его поместье, водитель мне дверь открыл и даже лапу свою протянул — я аж не сразу сообразила, что это он мне выйти помогает. Ну я прямо светской дамой себя почувствовала.
Так тут у него спокойно. Зелень, кустики, лужайки, фонтаны. Ещё и вечер тёплый. И этот господин Асаб такой учтивый, обходительный. Интересно, есть у него женщина?
Может, он меня не по делам позвал? Может, и он не прочь развлечься вечерком с девочкой?
Я тут же себя одёргиваю. Ну да, конечно, размечталась. Нужна я ему, ага. У него все элитные наверняка на выбор, с его-то деньгами. Девчонка с панели — слишком низкий уровень для него.
Ну и ладно. Зато я в этом чудесном поместье. Хоть недолго побуду как в фильме.
Меня ведут не в его дом, а в длинный амбар поодаль, с закрытыми ставнями. Похоже на конюшню. Да, наверняка он там держит лошадей — заниматься лошадьми ему под стать, недаром ведь он выглядит как испанский дворянин. Но конюшня эта какая-то жутковатая. Особенно сейчас, на закате.
Меня заводят внутрь через калитку в деревянных воротах. Здесь темно, всё завешено каким-то целлофаном, и только вдалеке горит свет.
— Иди туда, — говорит мне водитель. — Господин Асаб там.
Он указывает вглубь амбара.
Дверь захлопывается у меня за спиной. Водителя рядом уже нет, я не заметила, как он вышел. У меня вдруг возникает нехорошее предчувствие. Но деваться мне некуда.
Иду на свет, отодвигая эти целлофановые шторы, и с каждым шагом мне всё хуже. Тут странный запах. Чем дальше я захожу, тем он сильней. В конце концов я понимаю, что это тяжкий дух разделанной туши.
Не на конюшню это похоже. А на бойню.
Впереди раздаётся влажные тяжёлый удар. Потом ещё один. Кто-то что-то рубит. Я стараюсь ступать так тихо, как только могу.
Тень за клеёнчатой ширмой поднимает руку с топором и опускает её на стол. Ещё один влажный удар. В промежутках между ударами слышится нервное бормотание.
— Решили за нас взяться, да? Надиви пропал. Мабуши убит. Теперь моя очередь, да? Копаете под меня? Думаете забрать Синдикат себе? Думаете, у меня нет козырей в рукаве? Я вас удивлю.
Дрожа, я захожу за ширму.
На столе женское тело. Расчленённое. Разрублено где аккуратно, как в мясной лавке, а где-то в ярости измочалено топором.
Жуткие детали впиваются в глаза все разом. Лицо, изуродованное до неузнаваемости. Отрубленные руки и ноги. Но страшнее всех увечий наколотая на бедре татуировка.
Россыпь звёзд.
Вскрикнув, я отворачиваюсь, закрыв лицо руками.
«Джен! Лучше бы они тебя заперли в камере. Тебя отпустили, и ты попала в руки к этому чудовищу».
— Добрый вечер, — говорит Асаб, его голос нервно подрагивает. — Приношу извинения за этот… бардак, — он с досадой указывает на жуткий стол. — Просто я не выношу, когда что-то идёт не так, как я хочу. И не терплю никого, в ком вижу предателя.
Всхлипывая, я гляжу на него в щель между пальцами. Он отводит волосы с потного лба. По коже размазываются капельки крови.
— Скажете, что это слишком? Но ведь кто-то же навёл Интерпол на клуб. Может, она. А может, и нет.
Не могу смотреть. Да, да, всё так и есть, Джен. На этом столе вместо тебя должна лежать я.
— Смотри на меня! — орёт Асаб. — Смотри мне в глаза, когда я с тобой говорю!
Я убираю руки от лица. Меня вот-вот вырвет. Асаб нависает надо мной, его трясёт, он весь перекошен. Рука сжимает топор так, что пальцы сплошь белые. Я уже ничего не соображаю от ужаса.
Ну вот и всё. Конец проститутке Лиссе. Прости, Джен. Прости, папа.
— Скажи ему, что я согласен.
— Ч-ч-то? — выдавливаю я.
Он произносит ещё раз, терпеливо, как слабоумной:
— Скажи своему Куратору, что я согласен.