Шум воды из душевой всё не стихает. Моника сидит в кресле, закинув ногу на ногу, и разглядывает свои туфли — удобные, с открытым носком, позволяющим продемонстрировать педикюр. В них жарковато, и в коротком чёрном платье тоже, но чем не пожертвуешь ради элегантности.
Моника крутит в пальцах электронную отмычку. Отличная игрушка — дверь гостиничного номера открылась на раз, хоть замки здесь совсем не дешёвые. Ещё бы, от отеля «Роял палац» не стоит ожидать меньшего. Будь у Моники привычные, простые отмычки, пришлось бы провозиться у двери подольше, и сотрудник на пульте охраны запросто мог бы что-то заподозрить. А с этой электронной штучкой всё заняло пару секунд — со стороны наверняка выглядело так, будто Моника открыла дверь номера ключом.
Будь у неё в распоряжении такие игрушки три года назад, её бы ни за что не взяли при той попытке обокрасть аптеку. Хотя в итоге всё сложилось куда лучше, чем она могла надеяться. Вместо тюремного срока ей предложили работу на Агентство. Знай она, что всё так обернётся — специально попалась бы копам.
Теперь можно проворачивать все эти противозаконные штуки, работая на секретную организацию. Опасность всё равно остаётся, она всё так же сладко щекочет нервы — иначе всё было бы бессмысленно. Но при этом есть приятное чувство защищённости. Если снова закроют в камере, Куратор оттуда вытащит. На него можно положиться.
И приказывать он умеет как никто другой. Ему приятно подчиняться — даже если знаешь, что он тебя использует.
Возможность поработать на Агентство — лучшее, что случилось с Моникой за все её двадцать четыре года. Нищета, разовые заработки, шатания по улицам Антверпена с такими же никому не нужными парнями и девчонками в поисках всего, что можно стащить — это уже в прошлом. Теперь у неё есть работа. Лучшая на свете работа.
В ванной становится тихо. Моника убирает отмычку в сумочку и кладёт ладонь на лежащий рядом «Вальтер» с глушителем.
Крупный чернокожий мужчина в одном полотенце выходит из ванной и замирает, увидев направленный на него ствол. Грубоватое лицо, мясистые сладострастные губы, мощный накачанный торс — всё как на фотографиях в досье. Джебхуз Надиви собственной персоной.
— Не двигайся, — говорит Моника. — Ты пойдёшь со мной.
Надиви смотрит на неё спокойно, без страха. Монике даже кажется, будто он раздевает её взглядом.
— Я арестован? — спрашивает он.
— Не совсем, — не сводя с него глаз, она свободной рукой лезет в сумочку. — Но наручники будут.
Она бросает браслеты ему под ноги.
— Надевай.
— А как я оденусь в наручниках?
— Наденешь штаны. Посветишь торсом, с тебя не убудет. У тебя проблемы посерьёзней, чем публичная обнажёнка.
— Как скажешь, — он усмехается. — У кого пистолет, тот и командует.
Он нагибается за наручниками. Полотенце соскальзывает и падает к его ногам, когда он выпрямляется.
— Как неловко, — говорит он, даже не пытаясь прикрыться.
Моника несколько секунд старается смотреть ему в лицо, но потом всё же опускает глаза. Там есть на что посмотреть. Блестящий от воды конец роскошно свисает едва ли не до середины бедра.
— Может, я надену что-нибудь? — он кивает в сторону спальни.
— Надень наручники, — говорит Моника, не переставая его разглядывать.
Её дыхание само собой становится глубоким и тяжёлым. В низу живота нарастает томительная пульсация.
Щёлкают браслеты. Надиви вытягивает перед собой скованные руки.
— Вот, как ты и приказала.
Моника отводит взгляд от мужского достоинства и смотрит на его запястья. Сейчас она не может точно сказать, слышала она два щелчка браслетов или всего один.
Чушь. Он никуда не денется. Пистолет у неё в руках. Хотя Куратор приказал обязательно взять его живым, и стрелять в него нельзя, достаточно просто пригрозить.
— Пойдём, оденешься, — Моника кивает в сторону спальни. — Не вздумай чего выкинуть. Я за тобой.
Надиви поворачивается и идёт в спальню. Моника делает шаг вслед за ним, держа пистолет в вытянутой руке, и он вдруг останавливается, запнувшись об диван, а когда она собирается его поторопить, он молниеносным рывком оказывается рядом с ней, вцепляется ей одной рукой в предплечье, а другой в горло. Наручники болтаются у него на запястье, одно кольцо пустое — он только сделал вид, что застегнул его до конца.
Моника пытается вырваться, но выученные на тренировках приёмы ничего не дают — Надиви намного больше и сильнее неё. Он выкручивает ей руку, заламывает за спину и отбирает пистолет.
— Попалась, тварь. Теперь ты моя.
Едва не сломав ей запястье, он тащит Монику через комнату и толкает лицом на стол. Ствол «Вальтера» упирается ей между лопаток.
— Ты из Интерпола, да? — он тяжело дышит, видимо, разглядывая её сзади. — Красивых шлюх они себе набирают. Сейчас я их за это поблагодарю.
Он грубо задирает ей платье, оголив ягодицы. Горячая волна проносится через всё тело Моники — она вдруг предельно ясно понимает, что будет дальше.
Что он сделает. Что он будет делать с ней.
Пнув по щиколоткам, он заставляет её расставить ноги. Мгновенный треск ткани — и Моника лишается трусиков. Твёрдый конец упирается ей в нижние губы и одним движением врывается внутрь. Моника охает от мимолётной боли, а Надиви наваливается на неё, впихивая член ещё глубже, так что у неё перехватывает дыхание.
Изнасилована. Унижена. Использована как шлюха.
— Думаете, прижали меня, да? — яростно и нервно бормочет Надиви, вколачивая в неё член. — Что уже почти взяли меня? Я вам покажу, кто кого взял.
Он жёсткими толчками припечатывает Монику к столу, край столешницы впивается ей в бёдра. Он огромен, и действует очень грубо. Она сдавленно шипит, а потом начинает постанывать — сначала от боли, а потом от удовольствия.
Он безжалостен. Он её использует. Она полностью в его власти — пистолет вжимается ей в спину. И всё это так заводит.
— Заставили меня убежать, да? Унизили меня? Я вам покажу, кто кого поимел.
Он долбит её с энергией отбойного молотка. Неутомимый, грубый, опасный.
Может, это последний секс в её жизни.
При этой мысли Моника со стоном кончает. Насильник не обращает на это внимания и продолжает её сношать.
После оргазма ощущения притупляются. Моника, вся растаяв, раскидывается на столе. Надиви самодовольно смеётся.
— Какие вы все одинаковые. Сначала упираетесь, а как получите хорошего конца, так ломаетесь. И с вами что угодно можно делать.
Он вытаскивает из неё пенис и отступает.
— Раздевайся, — говорит он и добавляет: — Туфли оставь.
Моника послушно снимает платье, липнущее к мокрой от пота коже. Надиви осматривается, наставив пистолет на неё. Её всё ещё потряхивает после оргазма, но он понимает это иначе.
— Боишься, сучка? А ну легла на диван!
Она покорно ложится, раздвинув ноги, и он заваливается на неё сверху. Диван узкий, и ему неудобно, приходится держаться рукой, чтобы не упасть. Он заглядывает ей в глаза и угрожающе произносит:
— Без глупостей, тварь. Убью.
Он дотягивается до стоящего перед диваном столика, кладёт на него пистолет, освободившейся рукой направляет член ей между ног, проскальзывает в неё и снова принимается её насиловать.
Это уже не так захватывает, как там, на столе. Он хлёсткими толчками вбивает в неё пенис, и её тело отвечает ему, но ощущения смазанные, блёклые. Когда она чувствовала спиной пистолет, всё было куда острее.
Он распаляется, ускоряется, толчками бёдер вжимая её в пружинящие подушки, и через минуту весь каменеет, отстраняется, вытаскивает из неё член и со стоном кончает. Горячие брызги падают Монике на живот, летят до самой шеи. Она прикрывает ладонью лицо, не сводя глаз с Надиви, и украдкой подтягивает колено к животу.
Когда он откидывается назад, с блаженной улыбкой утирая пот, Моника сильно бьёт его ногой в лицо.
Его голова дёргается, а Моника, выскользнув из-под него, змеёй прыгает к столику, перелетает через него, схватив пистолет, и, перекатившись через плечо, вскакивает и берёт Надиви на прицел.
Он коротко и громко матерится. Потом садится нарочито вальяжно и выдавливает бледную улыбку, потирая челюсть.
— Детка, завязывай. Мы оба знаем, что ты не выстрелишь. Тебе приказали взять меня живым, и ты…
Пуля пробивает диван у него между ног, в паре сантиметров от мошонки. Надиви нелепо подскакивает.
— Ты нужен живым, но не обязательно целым, — произносит Моника. — Без яиц тоже сгодишься.
Улыбка слезает с его лица.
— Надевай наручники. На этот раз по-настоящему.
Он нехотя защёлкивает браслеты, поглядывая на Монику.
— Я тебя только что оттрахал. Изнасиловал, унизил. Тебя это что, вообще не колышет?
Она пожимает плечами, не меняясь в лице.
— Я люблю жёсткий секс.
У неё в промежности всё пульсирует — там всё ещё помнит большой крепкий член. Это триумф — она взяла подозреваемого, — и сейчас ощущение успеха мешается с лёгким унижением, а ещё с удовольствием, которое она не может отрицать.
Идеальный коктейль ощущений. Всё обернулось просто отлично.
«И туфли тоже замечательные», — думает она, глядя на распухающий подбородок Надиви.
Уже ничего не опасаясь, она поворачивается к нему спиной, берёт из сумочки телефон и пишет Куратору короткое сообщение.
«Я его взяла».
***
Меня всё ещё трясёт. Уже полчаса прошло, как меня увезли из поместья Асаба, а я всё никак не могу успокоиться. Машина уже уехала, а я всё стою на тротуаре и дрожу, как в лихорадке.
Кое-как взяв себя в руки, достаю телефон. Едва не выронив, пишу Куратору.
«Асаб согласился».
После этого меня выворачивает прямо на тротуар.
***
Куратор глядит на сообщение от Лиссы. Потом на сообщение от Моники. Ему хватает пяти секунд, чтобы принять решение.
Он отправляет досье Джебхуза Надиви в корзину. От него останется только копия в недрах архивов Агентства. Может, кто-нибудь когда-нибудь разыщет её там и прочтёт. Но для самого Надиви это уже ничего не изменит.
«Ферзём тебе всё же не стать, Надиви», — думает Куратор, набирая сообщение Монике.
***
«Планы изменились. Надиви больше не нужен».
Моника читает на дисплее сообщение от Куратора и закрывает мессенджер.
Несколько секунд она думает, глядя на Надиви и похлопывая себя пистолетом по голому бедру. Он сидит перед ней за столом — обнажённый, со скованными руками и бледной улыбочкой на физиономии. Моника кладёт перед ним телефон и включает запись видео.
— Говори всё, что знаешь об Асабе. Смотри в камеру.
— Как скажешь, дорогая.
Он всё ещё пытается строить из себя мачо, и это смешно и жалко одновременно. Уставившись в смартфон, он начинает говорить.
— Его называют Габриэль Асаб. Думаю, это не настоящее имя. Он появился в Ревалии лет десять назад, или вроде того. Торговал оружием. Убил своего босса и занял его место. Его поддержали потому, что боялись. Он садист. Таких зверей, как он, я в жизни не видел. Нет, правда, он больной на голову. Может вежливо поговорить с человеком о погоде, а потом своими руками содрать с него кожу. Очень любит всё делать сам. А если его что-то злит, он может схватить кого угодно и превратить в фарш. Особенно если человек беззащитный. Например, женщина.
Моника заходит ему за спину, делая вид, что подбирает свою одежду, и украдкой разглядывает Надиви. Мощные плечи, мускулистые руки, широченная спина, накачанные ягодицы. Столько силы — но сейчас он в бегах, в чужой стране, лишившийся всей своей власти.
Вот до чего доводит отсутствие амбиций. Моника никогда не понимала людей, которые сумели забраться высоко и при этом не пытаются залезть ещё выше.
Надиви продолжает свою бессмысленную болтовню, послушно глядя в камеру смартфона.
— Вы ведь хотите наладить бизнес с Синдикатом, я же понимаю. Хотите делать деньги — я это вижу. Не зря я в Синдикате один из первых людей. Так вот, для вас Асаб — не вариант. Лучше вам иметь дело со мной. А от него вам надо избавиться. То есть, нам надо. И я знаю, как это сделать. Я знаю, где его поместье. Знаю, какая там охрана, как к нему лучше подобраться.
Моника тихо подходит к нему сзади. Он не слышит её шагов и продолжает говорить.
— Вам со мной повезло. Серьёзно, в моём лице вы получили с Синдикатом такой шанс, от которого нельзя отказыва…
Моника стреляет ему в затылок. Он с тяжёлым стуком падает лицом на стол, вывернув шею.
Наклонившись, она заглядывает в его потухшие глаза.
— Прощай, дорогой. С тобой было… весело. Жаль, не судьба повторить.
Тело Надиви неподвижно. По зеркальной поверхности растекается кровь пополам с мозгами.
Моника трогает пальцами горячий пистолетный ствол, нервные окончания приятно пощипывает. Несколько секунд она рассматривает мёртвое тело, потом быстро одевается и выходит, плотно закрыв за собой дверь. На её губах играет довольная улыбка.
Это лучшая работа на свете.