В студии у Большого Майса всё как всегда. Огромная кровать посреди комнаты. С одной стороны полукругом выставлены штативы осветительных приборов, треноги для камер, разложены свёрнутые кольцами провода. Здесь годами ничего не менялось — разве что постельное бельё.
Валери помнит всё это в мельчайших деталях. При желании она могла бы нарисовать эту студию по памяти.
Съёмочная команда суетится, готовя камеры и освещение. Световик новый. Он иногда поглядывает на Валери, на её скрещенные ноги, на обнажённые бёдра, на голую грудь. Её уже давно не волнуют такие поглядывания.
По статистике актрисы взрослого кино выгорают за два года интенсивной работы. Валери продержалась куда дольше. И в свои двадцать восемь лет она не теряет популярности.
На большом столе разложены микрофоны и линзы для камер. На маленьком — батареи флаконов и тюбиков с лубрикантами, гелями, гигиеническими жидкостями, коробки презервативов. У Валери возникают ассоциации с медицинскими инструментами, подготовленными к операции.
Она сидит в низком матерчатом кресле. Одежду она оставила на диване для персонала — его не используют в съёмках, и за его чистоту можно не беспокоиться. Оператор и световик всё возятся, и от долгого сидения на у неё на ягодицах могут остаться красные следы от кресла, и надо будет сначала подождать, пока они сойдут — а может, визажистке придётся поработать кисточкой и пудрой. Это единственное, что беспокоит Валери.
Актёр в кресле напротив тоже голый. Он смотрит на неё не отрываясь, лыбится и поигрывает мускулами. Мачо.
— Валери Стилл, надо же, — говорит он, сверкнув отбеленными зубами. — Я Джонни Хардман.
Здоровенные руки с выпирающими бицепсами. Накачанный пресс, грудные мышцы как две плиты. Загорелый, гладко выбритый. Внушительный болт покоится на бедре.
Валери равнодушно пожимает плечами.
Не понимая намёков, он всё водит по ней масляным взглядом.
— Всегда мечтал тебя… всегда хотел с тобой поработать. Я профессионал, — невпопад добавляет он.
В его взгляде, в самодовольной улыбке уверенность. Валери смотрит на него так, будто его тут нет. Он перестаёт лыбиться и смущённо отводит взгляд.
— Отлично, мы готовы! — выкрикивает режиссёр, вставая с дивана. — Как наша звезда, в норме?
Валери молча кивает. Режиссёр смотрит на неё с подозрением.
— Что-то не так? — спрашивает он.
— Всё хорошо, — говорит Валери.
Оператор наводит камеру на большую белоснежную кровать, на покрывало, брошенное на матрас с художественной небрежностью. Валери встаёт, вертит головой, делает несколько движений, будто выполняя утреннюю зарядку. Слегка мнёт пальцами щёки, и на губах появляется улыбка. Поворачивается к актёру, закрывает глаза, сосредотачивается, а когда смотрит на него снова, её взгляд уже игривый, обещающий, заинтересованный.
Актёр идёт ей навстречу, неуверенно улыбаясь.
Она впивается в него страстным поцелуем, и он даже не сразу отвечает. Она опускает руку вниз, ловит толстый конец и сжимает его, водя ладонью взад-вперёд. Опомнившись, он стискивает её ручищами, мнёт ей грудь, лапает ягодицы.
Его движения становятся всё увереннее. Он постепенно нащупывает привычную почву. Его очевидно сбило с толку то, что она моментально переключилась с равнодушия на страсть. Не давая ему остыть, Валери опускается на колени и обхватывает губами его член.
Она ни о чём не думает. Ни о том, как и что делать. Ни о том, что сейчас несколько человек наблюдают за тем, как она делает минет мужчине, которого впервые видит. Ни о том, сколько людей посмотрит на это в будущем.
Эти мысли были раньше, и смущение, и неуверенность тоже. Теперь она просто работает. И работать она умеет.
Джонни Хардман тяжело дышит, потом начинает хрипло стонать. Он кладёт ей ладони на затылок и двигает бёдрами, вталкивая налитый кровью конец ей в рот до самого горла. Наверняка он сейчас думает о том, чтобы выглядеть в кадре как можно профессиональней.
Валери размеренно двигает головой, подстраиваясь под его ритм, и он вдруг громко стонет, и ей в рот тут же выстреливает горячая струя, а потом ещё и ещё.
Идиот. Обкончался, и пяти минут не прошло. И как теперь остальное снимать?
Валери старается ничем не выдать свою досаду, продолжая подыгрывать ему. Она облизывает его член, с обожанием глядит ему в глаза, размазывая вязкую сперму по подбородку.
— Стоп! — кричит наконец режиссёр.
Валери встаёт. Кто-то подаёт салфетки, и она утирает лицо, стараясь нанести как можно меньше ущерба макияжу. Новоявленный профессионал, весь пунцовый, смотрит в пол.
С кем приходится работать… Наверняка его взяли только за накачанные мышцы и большой инструмент. Такому скорострелу будущее в порно не светит.
— Ничего страшного, — режиссёр поднимает ладони вверх, будто призывая всех к миру. — Этот камшот включим в сборник. Будет эксклюзив. Джонни, передохни, приведи себя в форму. Минут пять тебе хватит?
— Я… не знаю, — отвечает он. — Наверно. Я постараюсь…
— Пойдём со мной, — Валери берёт его за руку и ведёт за собой.
Она ложится на кровать, а он садится на самый край. Валери говорит с ним легко и непринуждённо, по-простому. Расспрашивает, откуда он приехал, и узнаёт кое-что о жизни в Австрии. Рассказывая о себе, он оттаивает, начинает жестикулировать и улыбаться. Они разговаривают о том-о сём минут десять.
Он болтает и болтает. Он совсем не замечает, что она всего лишь играет роль его подружки. И дело не только в том, что он недалёкий — просто она действительно хорошая актриса.
Поэтому её видео так популярны. Не только из-за личика с гордыми скулами, не только из-за томного взгляда с поволокой, не из-за идеального тела, не из-за мраморной кожи. Глядя на неё, легко поверить, что она действительно чувствует всё, что изображает.
На съёмочной площадке появляется ещё один мужчина — высокий, чернокожий, с широкими плечами и сладострастными пухлыми губами. Он не участвует в съёмках, но его нельзя назвать посторонним. На самом деле никакой не Большой Майс, а именно он владеет и этой студией, и этой кинокомпанией, и десятком других таких же. Это Джебхуз Надиви. Самая крупная фигура в порноиндустрии Ревалии.
Он о чём-то говорит с режиссёром. Заметив взгляд Валери, он улыбается ей как хорошей знакомой. Она кивает ему в ответ и отворачивается к партнёру.
Надиви действительно знает её не только как актрису. У них куда более близкие отношения. И романтика здесь не при чём.
Не переставая болтать, Валери поглаживает австрийского профессионала по бедру, опускает руку к паху, и его инструмент постепенно приходит в рабочее положение. Заигрывая с ним, Валери целует его грудь, живот, опускается ниже. Через минуту ласк она поворачивается к режиссёру и показывает ему большой палец.
— Так, перерыв закончен, продолжаем! — кричит режиссёр, и оператор спешит к камере, допивая что-то из стаканчика. Остальные тоже подтягиваются, и сцена продолжается с того места, где прервалась.
Теперь Джонни Хардман ведёт себя вполне уверенно. Взяв Валери за плечи, он поднимает её с колен и ставит её на кровати на четвереньки, пристраивается сзади, крепко берёт за бёдра и одним движением врывается в неё. Он сразу берёт быстрый темп, будто пытаясь реабилитироваться за недавний позор. С оттяжкой ударяя прессом ей по ягодицам, он стонет, рычит, мнёт ей зад и всячески переигрывает. Валери подстраивается и начинает бешено двигать бёдрами навстречу его толчкам.
Надиви встаёт позади оператора, достаёт телефон и делает несколько снимков. Он всегда так поступает, когда приходит к ней на съёмки. Валери уверена, что она у него далеко не одна такая, но у неё он бывает часто.
И нередко он вызывает её к себе. Может, сегодня тоже позвонит. И тогда придётся поработать сверхурочно.
Она на секунду ловит его взгляд и продолжает играть.
Её партнёр останавливается, вынимает из неё член и заваливается на спину. Он весь в поту, тяжело дышит — видимо, не рассчитал свои силы. Режиссёр жестами показывает Валери, что нужно продолжать, и она садится на партнёра сверху, одним движением направляет в себя торчащий конец и принимается скакать на нём.
Она превосходно изображает страсть. Улыбается ему, глядя в глаза. Она грациозна, естественна, ни тени фальши. Настоящая звезда кино.
Он принимает её игру за чистую монету. Заведясь не на шутку, он ловко опрокидывает её на спину, ухитрившись не выскочить из неё, и начинает вколачивать в неё член. Кровать сотрясается, матрас пружинит, подкидывая её бёдра ему навстречу. Не переставая играть и стонать, Валери вспоминает, как видела по телевизору работу строительного копра — здоровенная машина забивала в землю толстые бетонные сваи. Сейчас с ней делают что-то очень похожее.
Профессионал над ней потеет, уперев руки в матрас, и через некоторое время с жутко ненатуральным рёвом вытягивает из неё член и кончает ей на живот. Валери ожидает, что будет всего несколько капелек, но австриец удивляет, выдав пару хороших струй, заляпавших ей живот и грудь — может, в порно он всё же чего-то добьётся. С обожанием глядя на него, Валери кончиками пальцев размазывает по коже липкую дрянь.
— Снято! — выкрикивает режиссёр.
Глаза Валери сразу становятся холодными, улыбка сходит с лица. Ей протягивают салфетки, и она тщательно вытирает пальцы, а потом начинает стирать сперму с груди.
Назвавшийся Джонни Хардманом австриец глядит на неё с обалдевшим видом. Налитый кровью пенис быстро опадает.
— Я слышал, в художке новые натурщицы, — доносится до Валери голос Надиви.
— Так и есть, — отвечает ему режиссёр. — Я видел фотки. Некоторые вполне ничего. Я бы взял их в работу.
— Завтра заеду к ним на урок, — говорит Надиви, и они оба мерзко гогочут.
Валери знает нескольких девочек, которые пришли в порно через художественную школу. Надиви знакомится там с натурщицами, с молодыми художницами и предлагает им сниматься. И ещё она знает, что у него страсть к новеньким. «Пользованные» его почти не интересуют. Кроме некоторых, включая Валери.
Обтеревшись салфетками, она надевает бельё. Принимать здесь душ не хочется, тем более что там уже плещется австрийский профессионал. Лучше дотерпеть до дома, чем оставаться здесь.
Тем более, что Надиви уже ушёл.
— Всё в порядке? — на всякий случай спрашивает она крутящегося рядом режиссёра.
— Да, всё отлично, — говорит он. — Вот если бы все так умели с первого дубля, а то иногда бывает по…
— Можно мне забрать деньги? — обрывает его Валери.
Режиссёр захлопывает рот, замешкавшись, спешит к сумке и возвращается с солидной пачкой купюр.
Отдавая деньги, он низко наклоняется к Валери.
— Слушай, а хочешь сняться у меня в фильме? — он говорит так тихо, что его едва слышно. — Плачу я больше, чем твой продюсер, и всё пойдёт только тебе.
— Я работаю через продюсера, — она встаёт и начинает одеваться. — Поговори с ним.
— А ты сама разве не решаешь, что тебе делать?
Валери натягивает майку так резко, что шов в подмышке с треском рвётся.
— Всё через него.
Ей уже стоит огромных усилий оставаться бесстрастной. Спокойствие перерастает в боль.
Как хорошо, что можно наконец выйти из этой клятой студии.
На улице уже почти темно, лишь алеет небо на западе, но Валери всё равно надевает солнечные очки — огромные, зеркальные, закрывающие едва ли не половину лица. Снимает их она лишь в машине.
Доехав до дома, она запирает дверь и некоторое время смотрит в окно на пустую улицу, образованную редкими частными домами в один-два этажа. Никаких подозрительных прохожих. Никаких незнакомых машин.
Уйдя в гостевую, она находит в телефонном списке контактов человека без имени, чей номер никогда не определяется. Через защищённый мессенджер она пишет ему короткое сообщение.
«Завтра Надиви приедет в художественную школу. Будет на уроке. Будет смотреть новых натурщиц».
Можно не беспокоиться, что адресат может находиться в другом часовом поясе, что он может быть занят. Валери никогда не видела его, только говорила с ним по телефону несколько раз. Дольше всего они разговаривали тогда, когда он её вербовал.
И сейчас ответное сообщение приходит сразу же.
«Прекрасная работа. Я передам информацию агенту на месте».
Валери бросает телефон на кушетку, рывком открывает прозрачную сдвижную дверь, выходящую на пляж, сбрасывает одежду прямо на пороге и идёт к маленькому деревянному пирсу. Ветер остужает полыхающую кожу. На груди, на животе, между ног всё ещё чувствуется грязь. Разбежавшись, Валери бросается в море.
Через минуту её начинает отпускать. Перевернувшись лицом вверх, Валери неспешно загребает руками, и грязь растворяется в холодной воде. Её место занимает пустота.
Пустота ширится, вытесняя всё, все мысли и чувства. Всё опять нормально, не хорошо и не плохо. Хотя бы ненадолго.