— Восемь недель, — соврала, не моргнув и глазом.
— Ещё можно аборт сделать. Я бы сделала, если б не эти черти со своими сладкими речами.
— Из центра?
— Ты тоже оттуда? — усмехнулась злобно и тяжело осела на лавку. — Впрочем, все мы оттуда. А куда ещё пойти? Помощь матерям… помогли, чтоб им!
До меня начало доходить, что речь идёт уже о совсем ином заведении, я развела руками и сказала невнятно:
— Ну да…
— И, главное, со всех сторон бумажками прикрылись, даже в суд не пойти, да и что я там скажу? Моего ребёнка передумали покупать? Короче, послушай совета, сделай аборт. Деньги хорошие, но они не помогут, когда одна с ребенком на руках останешься. И что мне терпеть? В дом малютки его нести? У кого вообще рука на такое поднимается? Вот влипла-то, черт…
— Я примерно поняла, но не могла бы ты рассказать по порядку? — попросила осторожно, а девушка поморщилась:
— Да что тут рассказывать? Ни думать, ни вспоминать не хочется. И дел по горло, к рождению нет ничего, — неловко поднялась и отряхнулась, сказав на прощанье: — Сделай аборт.
Она торопливо зашагала в сторону остановки, на ходу разматывая длинный шарф с шеи, а я, наоборот, нахохлилась и спрятала голову в ворот куртки. Минут через десять пришёл Панфилов и тихо выругался, резко подняв меня с лавки.
— Всех таблеток мира не хватит, чтобы вылечить твою голову, — проворчал недовольно.
— Что, крутой парень не сработал? — спросила, скиснув.
— Сработал, конечно, — отмахнулся, таща меня к машине, — но эта кантора… тошнит от них.
— Федотовы с тобой не согласятся, — пожала плечами в ответ.
— Вторую девочку забрала семейная пара, но через три недели они просто вернули ее обратно, — сказал хмуро уже в машине и протянул мне лист, оставив второй себе. — Как в магазин. Не понравилась, бракованная. Ей требовалась операция на сердце, не срочная, но дорогостоящая, а им, видите ли, не на что. Плюс у ребёнка с легкими какие-то заморочки, врачи обещали, что со временем наладится, но почти сто процентов будет астматиком. Предложили забрать Поповой, но та в отказ, номер сменила и вспоминай, как звали.
— И где сейчас ребёнок? — спросила тихо, холодея внутри.
— В доме малютки, больше негде, — поморщился Слава, — он один у нас. С такими соседями наверняка переполненный. Иванова Ева Александровна.
— Все мы безотцовщины — Александровны да Ивановны, — хмыкнула невесело. — Но… может, ей повезёт.
— Для начала надо убедиться, что она ещё там, — ответил, быстро выезжая с парковки.
Дом малютки находился довольно далеко от центра. Я бы даже сказала, от цивилизации в целом, за спальными районами, в глуши, в тиши, на каком-то пустыре, обнесённый забором из стальных прутьев, выкрашенных в траурный чёрный. Старая детская площадка, требующая ремонта, скудная растительность и обшарпанные стены. Увиденное нам не понравилось, но ещё больше не понравилось внутри. Панфилов церемониться не стал, достал из кармана куртки ксиву и сунул первому попавшемуся взрослому под нос, сказав строго:
— Иванова Ева Александровна.
— Не вернулась ещё, — пролепетала женщина, сделав шаг назад, чтобы не так сильно задирать голову, глядя на Панфилова.
— Откуда?
— Так в больнице же… уже неделю как, — похлопала глазами женщина.
— В какой? — продолжил допрос Ростислав.
— В первой, наших только там принимают, — поджала губы женщина.
— Спасибо, — ответил чуть мягче и быстро пошёл к выходу.
Всю дорогу до больницы мы молчали. Я сжимала в руках мягкую игрушку и старалась не думать о том запустении, о тех детских визгах, что доносились из конца коридора. О том, что сама с лёгкостью могла бы провести детство в подобном месте, если бы не бабушка. Да, она хлестала меня дедовым ремнём за малейший проступок, да и другими подручными предметами не брезговала, но любила. Боялась, что я вырасту похожей на мать и перестаралась со строгостью, но у меня было детство. И была семья. И пытаться не думать о чем-то довольно глупо.
— Линда, ты идёшь? — позвал Панфилов, коснувшись моего плеча.
Я тут же отстегнулась и вышла, поглубже вдохнув холодного воздуха.
— Нужен набор для взятия ДНК, — сказала, когда он подошёл, а он протянул мне пакет с двумя пробирками с длинными вантами палочками внутри. — Ого, как часто тебе приходилось пользоваться подобным?
— Довольно часто, на самом деле, — ответил серьезно, — в машине еще пара лежит. И чувствую сарказм, но пропущу его мимо ушей.
Найти девочку оказалось плёвым делом: мы просто спросили в регистратуре. Правда, Панфилов все же помахал удостоверением, а я полюбопытствовала, хитро сощурившись:
— Где взял?
— Не вернул, — ухмыльнулся Слава, — настоящее, но недействительное.
— Ты работал в органах? — удивилась, похлопав ресницами.
— Конечно, — улыбнулся в ответ, — пять лет, потом надоело. Никакого полёта фантазии и куча ограничений. Ну и зарплата мизерная. И у меня нет высшего юридического, так что, если б не стаж в органах, мне бы просто не выдали лицензию. Я найду врача, проверь ребёнка.
Я кивнула и прошла в палату. Шесть детских кроваток с высокими бортиками, тишина такая, что закладывает уши, два ребёнка спят под капельницами, один молча раскачивается из стороны в сторону, совсем маленький, в районе года, три кроватки пустуют, но две разобраны, а рядом с ними по раскладушке с цветастым постельном бельём, явно принесенным из дома. Видимо, на процедурах вместе с родителями. Еще в одной кроватке спал мальчик, а в третьей — белокурая девчушка с до того тоненькими ручками, что мое сердце сжалось. Кукольное личико, фарфоровая кожа, катетер на запястье. Никто не смотрит за ней, не утешает ночами, да и, похоже, она уже привыкла и ничего не ждёт. Я положила собаку ей в кроватку и собралась выйти, как вдруг она открыла глаза. Ясные, светло-голубые, огромные на фоне худенького личика.
— Привет, — улыбнулась ей мягко, а девочка смущенно отвела взгляд и натянула одеяло до самого носа, — ты Ева, да? — она покивала, а я представилась: — А я Вишня.
— Нет, — засмеялась Ева, — Вишня — ягода!
— На самом деле, меня зовут Линда, — сказала заговорщицки, наклонившись к ней поближе, — но друзья называют Вишней. Так прикольнее. Ты тоже можешь меня так называть.
— Мы друзья?
— Конечно! — фыркнула слегка возмущённо. — Как друг, можешь сделать мне одолжение?
— Какое? — спросила с любопытством.
— Я возьму анализ, это совсем не больно, нужно только открыть рот.
— Хорошо, — она послушно открыла рот, похоже, привыкшая к разного рода врачебным манипуляциям, а я вскрыла одну из пробирок и повозила ватной палочкой за щекой. Когда убрала, она посмотрела с удивлением: — И все?
— Ну да, — пожала плечами невозмутимо, — я приеду к тебе завтра, можно?
— Да, — слегка кивнула в ответ.
— Тогда до завтра, — улыбнулась ободряюще и подмигнула ей, торопливо покинув палату.