Но Амелия не осознавала, что уже увидела станцию Пимлико в последний раз.
Взрыв, сотрясший поезд, был огромен. Это шокировало Амелию двумя разными способами. Во-первых, шум. Произошла серия взрывов, один за другим, каждый звучал как фейерверк, взорвавшийся в дюйме от ее уха. А потом движение. Она почувствовала, как поезд сошел с рельсов, а затем мгновение внезапной тошноты, передняя часть вагона поднялась на два метра в воздух.
Погас свет. Амелия могла видеть только из-за искр снаружи, когда вагон царапал стену туннеля. В этом слабом оранжевом свете она видела ужас на лицах своих попутчиков, они крепко сжимали подлокотники своих сидений.
Крик начался примерно в то же время, когда прогнулись стены вагона. То, что казалось таким жестким и крепким, сминалось, как фольга, и горело, как бумага. Стеклянные окна треснули и разбились. Амелия никогда раньше не видела, чтобы кто-то умирал, но теперь, в скудном свете искр, она увидела кривой кусок металла в груди сидящей рядом с ней женщины и почувствовала брызги крови на ее лице. Амелия упала на пол.
Поезд все это время двигался, но теперь остановился. Наступил момент зловещей тишины — пассажиры перестали кричать — и было темно. Амелия дрожащими руками нащупала сумочку. Оттуда она вытащила свой мобильный телефон и включила его. Экран засветился, озаряя жуткое зрелище мертвой женщины, которая также упала на пол, ее мертвые глаза смотрели на Амелию.
Амелия не одна зажгла телефон. По всему вагону, как маленькие маячки, горели экраны. Они смутно раскрывали картину тотального опустошения — и соседка Амелии была не единственным мертвым телом: она видела серые силуэты трупов вокруг. Она посмотрела на тыльную сторону ладони. Осколок стекла от одного из разбитых окон порезал ее, и кровь стекала на рукав ее тонкой куртки.
Постепенно вагон наполнился тихими рыданиями. Амелия с трудом поднялась на ноги — нелегко, потому что пол вагона был наклонен.
— Нам… нужно пройти вперед, — неуверенно крикнула она.
Никто ее не слышал. Потому что, пока она говорила, сверху раздался громкий стон. Холодный страх хлынул по жилам Амелии. Звук не походил ни на что, что она когда-либо слышала раньше, и что-то подсказывало ей, что конец близок.
Все ее тело дрожало, когда она подняла телефон над головой и посмотрела вверх. Крыша вагона прогнулась. Она была на грани обрушения.
— Боже, — прошептала она. Она окинула вагон взглядом. Крыша прогнулась всюду, сколько она могла видеть.
Снова стонущий звук. На этот раз громче. Крыша еще немного просела.
Амелия Ховард не была набожной. Она не была в церкви с детства. Но теперь она упала на колени, склонив голову, и шептала молитву. Она знала, что умрет, поэтому не молилась о жизни. Она просто молилась, чтобы ее смерть не причинила слишком много боли.
Она все еще молилась, когда рухнула крыша, но ее молитва не получила ответа. Сверху на нее рухнули бесчисленные тонны щебня. Она ощутила невыразимую агонию от ломающегося позвоночника, а ее руки и ноги раскалывались, как хрупкие ветки. Ее голова была раздавлена между полом вагона и тяжестью над ней. Она закричала от боли, но крик был заглушен ее земляным гробом. Она попыталась вдохнуть, но вместо воздуха проглотила пыль. Ее рот наполнился кровью, и мир потемнел.
Конец, когда он наступил, был милостью. Не только для Амелии Ховард, но и для всех остальных в вагоне, которые просто оказались не в том месте и не в то время.
Экстренные службы работали быстро и эффективно. Но они мало что могли сделать.
В течение нескольких минут после взрыва вся сеть поездов была эвакуирована. Вокруг станции Пимлико был установлен кордон. Машины скорой помощи, полицейские и пожарные машины заполнили окружающие дороги, и сирены приближающихся сотрясали воздух. Спасатели в касках и кислородных масках мужественно прошли по туннелю, ведущему к станции. Люди выходили, их одежда и кожа были в грязи, а лица были потрясенными. Такого никто из них раньше не видел.
Были и другие машины. Внедорожники без опознавательных знаков, из которых с мрачными лицами выходили сотрудники антитеррористической службы в штатском. Вверху кружили вертолеты. Журналисты уже прибыли и пробивались сквозь толпу зевак, стоящих у оцепления, в то время как пять полицейских кричали им, чтобы они держались на расстоянии. Однако один мужчина — у него были седые волосы до плеч, зеленые глаза и запах вишневого табака — подошел к кордону, поднял его над головой и направился к месту взрыва. Офицер полиции подбежал к нему и явно собирался закричать, чтобы он вернулся за ограждение, когда мужчина махнул удостоверением личности перед лицом.
Глаза полицейского расширились, и он встал смирно.
— Хорошо, сэр. Прошу, проходите.
Седовласый мужчина кивнул полицейскому, прошел к туннелю. Когда он был в пяти метрах оттуда, он остановился. Он выглядел задумчиво, глядя на операцию спасения. Когда стало ясно, что на носилках не было живых, только мертвые, он опустил голову, вздохнул и пошел к кордону.
— Я могу помочь, мистер Бартоломью? — спросил офицер, который до этого пытался его остановить.
Мистер Бартоломью вяло улыбнулся в благодарность.
— Нет, — сказал он. — Вернитесь на свое место.
Он пошел прочь, подняв воротник куртки из-за холода ранним утром. Он думал, но не сказал:
«Никто не может помочь бедным душам там. Помощь нужна живым».
2
ПРОДОЛЖАТЬ/ОТСТУПАТЬ
На неприметном далеком острове у северного побережья Шотландии проходил урок. Ученик был уже не мальчиком, но еще не мужчиной. У него были обязанности взрослого. Порой они давили на него сильнее, чем в другие дни. Сегодня был один из таких дней.
Тело Зака Дарка болело. Пока Амелия Ховард ехала в последний раз на поезде, а многие другие парни его возраста надеялись поспать еще пару минут перед школой, Зак начинал тяжелую ежедневную тренировку. После такого многие взяли бы день на отдых, но не Зак. Его день только начинался.
Комната, в которой проходил урок, была на первом этаже каменного поместья, которое Зак уже считал домом. В центре комнаты стоял круглый дубовый стол, окна от пола до потолка выходили на продуваемый ветрами пейзаж и неспокойный серый океан. Зак стоял у окна, глядя на море. В отличие от большинства учеников, чьи далекие взгляды означали, что им скучно, Зак задумался, наблюдая, как дождь хлестал по острову Святого Петра. Была середина июня, но времена года здесь ничего не значили. Казалось, дождь шел все время. Других учеников в этом классе не было, но было два учителя: молодая женщина с белыми волосами до плеч и грубоватый мужчина, тоже блондин, с простым квадратным лицом и плоским носом. После смерти родителей Зака в Африке — невинных жертв жестокого наркобарона — и его вербовки в качестве агента Габс и Раф, ангелы-хранители Зака, стали его наставниками, защитниками и семьей в одном лице. Они оба сидели за дубовым столом.
— Хорошая заколка для волос, — сказал Зак Габс, возвращаясь к столу.
Пальцы Габс потянулись к заколке, прикрепленной к ее волосам. Она была размером с монету в пятьдесят пенсов и имела форму звезды.
— Лесть везде поможет, милый, — сказала она, и на ее губах мелькнула улыбка. — Но как насчет того, чтобы сосредоточиться на уроке?
Зак склонил голову.
— Я все еще не понимаю, — сказал он. — Как они могли просто позволить людям умереть?
— Потому что иногда на войне приходится принимать трудные решения, — сказал Раф, пожав плечами. — Не говори мне, что это для тебя новость.
— Я никогда не был на войне, — Зак знал, что его голос звучал сварливо, но ничего не мог с собой поделать. Этот урок оставил неприятный привкус во рту.
Габс нежно ему улыбнулась.
— Неправильно, Зак, — сказала она. — Ты просто никогда не служил в армии. Такие люди, как мы, постоянно находятся в состоянии войны. Никто не читает об этом в газетах, но это не значит, что этого не происходит.
Зак вздохнул, встал и начал ходить по комнате.
— Так позвольте прояснить, — сказал он. — Это Вторая мировая война, и у немцев есть секретный код под названием Энигма, который британцам удалось взломать. Британская разведка перехватывает сообщение о том, что немцы собираются бомбить Ковентри. Если они эвакуируют город, немцы поймут, что они взломали Энигму, поэтому они позволят бомбардировке продолжиться и сотням людей погибнут.
— Если вкратце, да, — сказал Раф.
Зак покачал головой.
— Это неправильно, — заявил он.
— Это спасло много жизней. Если бы немцы поняли, что британцы разгадали код Энигма, мы проиграли бы войну.
— Это все еще неправильно.
— Может, стоит продолжить? — предложила Габс. — Никто не знает, как было на самом деле. Раф просто привел пример.
— Для чего?