Молодой человек, высокого роста, в расстегнутой замшевой куртке, без шапки и перчаток, торопливо спускался по лестнице. Он старался идти спокойно, но всё время срывался на бег, перепрыгивая при этом через две ступеньки, и снова замедлял движение, чтобы успокоиться. То брался за перила, то поспешно отводил руку. Старался дышать ровно и слышал стук собственного сердца.
«Почему на лифте не поехал? Быстрее было бы, — пришла запоздалая мысль. — Сколько еще? Кажется, последний этаж. Ага, вот и подъездная дверь. Быстрее! Черт! Спокойно…»
Молодой человек вышел из подъезда многоэтажки и, бросая быстрые взгляды по сторонам, поспешил к соседнему дому. Там, во дворе, стояла его машина.
Шел торопливо, несколько раз поскользнулся, но не упал. Снова начинал идти медленно и снова срывался на бег.
«Как много людей! И все меня видят! Черт! Черт!!! Но сегодня тридцатое декабря! Вечер! Так и должно быть, чтобы много народу. Может, это и к лучшему… А где машина? Я перепутал дома?! — Его накрыла паника. — Руки какие-то мокрые, липкие… Что это? Кровь… Но я же только толкнул. Только толкнул!.. — Мужчина, тяжело дыша, остановился, зачерпнул пригоршню снега и стал тереть им руки, лицо, при этом не переставаявысматривать свою машину. Наконец он увидел её. — Вот оно — спасение! Всё, всё. Сейчас уеду. Подальше от этого места. Подальше…»
Он открыл переднюю дверь, привычным движением скользнул внутрь машины, на водительское место. Как только руки легли на руль, дыхание стало восстанавливаться. Волнение отлегло, он почувствовал уверенность — машина прятала, защищала и давала возможность уехать, умчаться как можно дальше отсюда.
«Так, куда теперь? Алиби!.. Как же я не подумал об этом заранее?! Но я так был уверен во всём. Оставалось совсем немного до… до всего, черт! Надо в клуб. Да. В «Zажигалку». Правда, сейчас туда не попасть, даже как постоянному клиенту. Но всё равно надо попробовать».
Он завел машину и выехал на шоссе, а потом намертво застрял в пробке. Это сначало нервировало, но потом почти успокоило его. За ним никто не гнался, он был надежно спрятан в машине и между машинами.
Около двух часов ночи, отстегнув знакомому охраннику «на чай», он зашел в клуб и сразу направился в туалетную комнату. Начал усиленно мылить руки, затем долго держал их под струей воды. Сполоснул лицо, смочил и поправил волосы у зеркала. Оттуда на него смотрел растерянно-испуганными глазами молодой мужчина, рубашка в мокрых пятнах от воды, воротник задран.
Он повернул голову налево. Перед ним стояли три красных писсуара в форме открытых женских губ, а на стене, где каждый кирпич был покрашен черной краской, швы между кирпичами белой, красовалась давно знакомая и потому потерявшая новизну надпись: «А ты уже большой мальчик». Слово «большой» было написано крупными буквами, а слово «мальчик» — помельче, на красной ленточке.
«Да, да, большой мальчик. Ха, а ленточка-то — как на похоронных венках. А я не замечал раньше. Нет, надо выпить, успокоиться. Да что я, собственно, сделал? Ничего такого, чтобы стоило так сильно волноваться. Машина на стоянке. Посижу здесь до утра, потом вызву такси. И вот оно, мое алиби — был весь вечер в клубе». — Молодой человек выдохнул, не спеша вышел из туалетной комнаты, поднялся по лестнице и направился к барной стойке.
Все места на диванчиках, конечно же, были заняты, и народу — не протолкнуться. Это хорошо.
Гремела музыка, мигал свет, танцовщицы крутились на пилоне, топтались парочки, прыгала «дорвавшаяся до сладкого» молодежь, сновали официанты — все было как всегда, и это немного успокаивало!
Он заказал водки, выпил залпом и сразу велел повторить. Однако мягкое, успокаивающее тепло не обволакивало, а тревога не спешила уходить. Он заказывал еще и еще. Знакомился с девушками и тут же терял их в толпе. Кидал деньги стриптизершам и отжигал на танцполе. Трепался с барменом и выходил на улицу охладиться.
Вечеринка постепенно угасала. Пережитое волнение наконец-то отпустило — он устал бояться.
Утром очнулся на черном кожаном диване. Болела голова. Завтра — о! уже сегодня — Новый год! Это спасение — не надо идти на работу, и много-много выходных впереди. Будет время отлежаться, подумать.
Молодой человек достал из кармана телефон и вызвал такси на улицу Земляной Вал, 50а. Долго ждать не пришлось — такси всегда стоят возле клубов.
Стараясь идти ровно, он снова посетил туалетную комнату и направился к выходу, по пути читая такие приевшиеся и вдруг обретшие прямой для него смысл надписи на стенах: «Весело и звездато», «Твое счастье в твоих руках».
Он проспал до двенадцати, наверняка спал бы дальше, но мешали беспрерывные телефонные звонки. Кто-то жаждал с ним поговорить. А он жаждал воды. Голова разламывалась.
С трудом встал, отключил, не глядя, телефон, поплелся на кухню, выпил кружку воды, вернулся, лег, но сон уже не шел. Он ворочался, пытался поудобнее пристроить голову на подушке, раз за разом прокручивая события вчерашнего вечера.
Он был уверен, что женщина уехала встречать Новый год к родным. Он же проследил за ней и видел, как она садилась в автобус. Квартира стояла пустая. Только зайти и спокойно всё обшарить. А он не успел. Она вернулась. Зачем-то вернулась.
От этих мыслей ему снова стало не по себе. Вспомнились ее глаза. Как она смотрела на него. Молча смотрела.
Под ее взглядом он сначала растерялся, а потом, испугавшись — так сильно, как будто на него что-то нашло, — бросился вон, оттолкнув стоявшую у него на пути женщину. Она упала.
«Не могла же она умереть. Ну, ударилась головой, руку там зашибла. И всё. Всё? Она же наверняка меня запомнила. Полиция составит фоторобот! На каждом углу будут висеть мои фотографии!!! Господи, какие фотографии? Всего лишь фоторобот, да и зачем он на каждом углу? Я же не убийца. Ничего в квартире не пропало. Толкнул тетку, и всё. Так глупо получилось. Именно сейчас, когда оставалось-то — зайти и взять. И вот она, новая жизнь. Я, здоровый, молодой, красивый, с кучей денег. Делай что хочешь, живи в свое удовольствие! Черт! — Молодой человек поморщился. — Надо принять душ. Если не поможет, придется искать таблетку».
Душ помог, но ненадолго. Были выпиты одна за другой две таблетки, но голова продолжала болеть. Скорее всего, болела уже просто от непрерывного потока мыслей:
«Что делать? Позвонить шефу? Всё рассказать? Нет, по телефону нельзя. Кстати, надо включить телефон. Меня же все потеряют. И это будет подозрительно».
Молодой человек ходил по комнате, ложился, снова вставал. Наконец головная боль отпустила. Ехать ужинать в кафе он не захотел: народу везде, пробки. Поджарил яичницу, проглотил, не чувствуя вкуса, запил крепким чаем. Полегчало. Включил телефон и стал отзваниваться, поздравляя всех с Новым годом и на ходу сочиняя причину, почему не отвечал на звонки.
Алла тридцать первого декабря только успела зайти после планерки в свой кабинет, как раздался телефонный звонок — опергруппу вызывали на место происшествия. Нападение на женщину в квартире. Адрес показался ей знакомым.
Точно, она недавно читала протокол с этим адресом. Это же рядом с ее домом. Это же… адрес той «сумасшедшей»! И хотя по должности — замначальника по оперативной работе — она могла остаться в кабинете, Алла поехала на вызов.
Доехали быстро. Типичная многоэтажка, вся в суете надвигающегося праздника, гудела ещё и слухами о происшествии во втором подъезде. Но точно никто ничего не знал: то ли там кого зарезали — надо же, перед самым Новым годом! — то ли семейные разборки: муж напраздновался и задушил жену. Возле подъезда стояли любопытные и скорая.
Когда следственная бригада подъехала к дому, из второго подъезда на носилках вынесли женщину, возле которой озабоченно суетился врач. Алла, расталкивая любопытных, поспешила к врачу, на ходу доставая удостоверение и стараясь рассмотреть лицо женщины.
— Капитан Смагина, ОВД Северное Медведково, — отчеканила она, показывая удостоверение. — Что с потерпевшей? Жива?
— Живая. Состояние тяжелое. Колото-резаные раны. Большая потеря крови, — быстро проговорил врач, вместе с фельдшером загружая носилки с потерпевшей в скорую, потом онизапрыгнули в машину сами и, пугая сиреной зевак и случайных прохожих, выехали со двора.
Алла отправила оперов проверить видеокамеры, где они есть, и в поквартирный обход на поиск свидетелей. А сама с экспертами поднялась на шестой этаж в квартиру потерпевшей.
Медики, конечно, прилично наследили, но их можно понять: жизнь человека дороже улик. Двухкомнатная квартира обставлена просто, без претензий. Везде следы погрома и борьбы, кровь на диване, на полу, в прихожей на стене. Кто-то что-то усиленно искал, не находил и злился, уже просто опрокидывая всё вокруг, — такое впечатление сложилось у Аллы.
Минут через тридцать она опрашивала на кухне потерпевшей главную свидетельницу происшествия Марию Петровну Каретникову 68 лет, соседку с седьмого этажа, которая и вызвала скорую и полицию.
— Мария Петровна, расскажите, как всё было, по порядку.
— Да что, спускаюсь я утром — в магазин. Так-то я давно закупилась. Осталось по мелочи — хлеба там…
— И что вы увидели?
— Да дверь у Александры Васильевны, у Шуры, приоткрыта была. А я вспомнила, что она к сыну в Вешки собиралась. Ну, думаю, передумала, что ли, ехать. Сын-то у нее пьющий. Такой парень хороший был… А вот связался с пьющей девкой, да еще старше себя на одиннадцать лет. Прямо окрутила она его! И сам стал пить…
— И что было дальше?
— Так что, постучала, позвала ее. Не откликается. Я зашла, а тут… — Женщина взмахнула руками, закрыла глаза, лицо ее сморщилось.
— Мария Петровна, успокойтесь. Может, воды?
— Нет… — опрашиваемая выдохнула и продолжила: — Кровь везде на полу, вещи раскиданы. А она лежит в зале, возле дивана, и тихонечко так стонет. Ну, я подорвалась, достала телефон, сумку свою бросила и начала звонить. А у самой руки трясутся, ничего не вижу, цифры прыгают…
— А почему вы не на лифте спускались?
— Так по привычке. Мы с Шурой приятельницы. Я спущусь, спрошу, может, и ей хлеба надо или молока. Так вместе пойдем. Забыла я, что она к сыну собиралась.
— А вы не знаете, было что-то ценное в квартире у Александры Васильевны?
— Не знаю. Ни о чем таком разговора не было.
— А кто к ней в гости ходил?
— Да никто шибко не ходил. Она как мужа похоронила, так болеть начала. Всё по больницам.
— А сын?
— Сын редко. Когда совсем уж денег нет. Всё просит ее квартиру продать. Ей, значит, однокомнатную, а деньги, оставшиеся от продажи, им. Это его благоверная подзуживает. Кому еще…
— А вчера ничего такого не слышали, может, крики, шум?
— Нет. Телевизор смотрела — у меня звук громкий, я плохо слышу. Потом голова разболелась. Я таблетки выпила и спать, а утром…
— А вы никаких странностей не замечали в поведении вашей приятельницы?
— Какие еще странности? Хорошая женщина, всегда поможет. Я вот в прошлом году сильно болела, так она и за продуктами ходила, и за лекарством, и…
— Она ведь предсказательницей была? На картах могла погадать, да?
— А, да, угадывала. Вот, говорит, зря мы сейчас сходим в магазин — свежее молоко еще не привезли. И точно! Я потом уже всегда ее слушалась. Или идем по улице, а она — смотрите, Мария Петровна, она со мной на «вы» всегда, какая счастливая пара прошла. Да ты-то откуда знаешь, спрашиваю. Сегодня счастливые, а завтра несчастные. Она улыбнется, знаю, говорит.
— А внуки?..
— Один у нее внук. Так Шура ради внука и ездила в Вешки. Сашенька. Ему всего четыре года. Сергей в честь матери назвал. Она его, когда могла, к себе забирала. Может, и на Новый год хотела к себе привезти — на горку сводить, еще там куда. А вот как вышло…
— Спасибо вам большое, Мария Петровна. Вы нам очень помогли. Если вдруг что-то вспомните, услышите, позвоните, — закончила допрос Алла. Одна из версий вполне вырисовывалась: «Пьяный сын, жаждущий денег. Надо ехать в Вешки. Вторая — кто-то, кто знал, что в квартире есть что-то ценное. Если Гергардт работала в полях, могла и найти какой драгоценный камешек, а может, золото. Может, может… В этом направлении — надо встречаться с бывшими коллегами. Посмотрим еще, что покажет опрос, видеокамеры и что скажут эксперты».
Алла сделала пометки в блокноте и отпустила свидетельницу. Увидела Илью, подозвала:
— Илюша, давай внимательно посмотрим квартирку на предмет драгоценных камней, скорее всего, необработанных. Если преступник не нашел, может, нам повезет. Давай я осмотрю кухню и зал, а тебе спальня, санузел и прихожая. Идёт?
— Договорились, — Илья улыбнулся: санузел, конечно, достался ему. Но он любил работать с Аллой Сергеевной, считал ее профессионалом с большой буквы. Она была его наставником, когда он еще только начинал служить в полиции.
Алла вернулась на кухню и первым делом открыла холодильник. Ничего интересного: курица, зелень, фрукты, заготовки. Спиртного нет: или совсем не пьет, или из-за сына не покупает. В навесных шкафах тоже ничего особенного — банки с крупами, посуда и всё, что обычно там и находится.
В зале ее заинтересовал шифоньер. Внутри — белье, одежда на плечиках.
«Небогато, и вообще — зачем в зале этот старый шифоньер? Так, а что там наверху. — Алла взяла стул, чтобы осмотреть вещи, хранившиеся на шифоньере. — Тоже ничего особенного: почти всё, что можно выбросить, но почему-то не выбрасывается. Вот зачем тут коробки, старая корзина? Ну-ка, что в ней? — Алла потянула на себя корзину. — Тяжелая. О, новогодние игрушки, мишура, искусственная елочка, куклы, детские машинки. И пупсик. — Она взяла в руки пупса и сразу вспомнила о без вести пропавшей дочери потерпевшей Ольге. — Сколько бы ей сейчас было? Восемнадцать-девятнадцать. — Алла поставила корзину на место. — А не видно, чтобы хозяйка готовилась к Новому году. Может, с внуком хотела украшать комнату, а елку или лапы в последний день взять, так дешевле. Вопросы, вопросы…»
Уже выходя из квартиры, Алла подняла в прихожей с пола опрокинутую сумку с продуктами. Один мандарин закатился под полку с обувью. Отнесла ее на кухню и выложила продукты в холодильник. Если сын ни при чем, хоть продукты заберет.
Илья тоже ничего особенного не нашел, разве что рассыпанную по полу коллекцию камней. Не драгоценных. Но у какого геолога нет такой коллекции!
А еще в спальне висела картина — девочка идет по полю, усыпанному цветами. Цветочное поле сливается с горизонтом, а хрупкая фигурка девочки словно бы растворяется в пронизанном солнцем воздухе. Сомнений нет, девочка уходит навсегда. Чувствовалось, что рисовал картину любитель, но настроение он передать сумел: беззащитность девочки вызывала у зрителей тревогу и желание остановить её.
«Почему же она не поехала? Или не успела? Или забыла что-то важное и вернулась не вовремя?..» — размышляла Алла.
Осмотр ничего не дал. Было решено ехать в Вешки. И если сын замешан в этом преступлении, брать его тепленьким.
Дорога в Вешки тридцать первого декабря, понятно, будет небыстрой, поэтому Алла вернулась в ОВД — работы в праздники всегда много, всё «по плану происшествий», а в Вешки поехал Илья.