— Каждый раз приходится слушать его балабольство, — пробубнил Чудновский, опуская дымящийся револьвер. — А потом еще и на кулаках махаться заставит. Надоел.
— Это было подло даже для меня, — закряхтел Телорез, когда мы поднялись к нему. Он распластался всем телом на грязных ступенях пролета и, взглянув на пулевое ранение в своем левом плече, иронично добавил: — Но Вы никогда не славились меткостью.
Раздался щелчок взведенного курка, и я увидел, как Телорез приподнял револьвер, зажатый в правой руке, и, направив на Чудновского, нажал на спусковой крючок. Позабыв о сломанной ноге, я со всей силы ударил ей по оружию. И в тот самый момент, стоило моей ноге коснуться блестящего барабана, как раздался гулкий выстрел, и револьвер безвольно вылетел из рук Телореза, скрывшись за рядами зрительских скамеек. Я без всяких раздумий, не замечая ноющую боль в сломанной ступне, запрыгнул на Телореза и начал скручивать ему руки, но он нервозно, несмотря на простреленное плечо, пытался вырваться из моего захвата.
— Алексей Николаевич, нужна ваша помощь! — прокричал я и обернулся в его сторону.
Чудновский прижимал окровавленную руку к животу. Лицо полицмейстера покрылось нездоровой бледностью, и, слегка качнувшись, он уселся на ближайшую скамью. Я не знал, что делать. Броситься к Чудновскому и упустить Телореза или удерживать Телореза и дать умереть Чудновскому.
— Ну давай, полисмен! — язвительно обратился ко мне Телорез. — Тут вопрос жизни и смерти! Помоги своему начальнику!
Я в недоумении вертел головой, глядя то на Телореза, то на Чудновского. Как бы то ни было, но очевидного выбора передо мной не стояло. Нужно было решать. Но, к моему счастью, позади раздался знакомый голос:
— Вот тебе раз! Лиду хлопнули!
Послышалась еще пара крепких мужских восклицаний, которые издали циркачи, вошедшие в манеж вместе с Цыганом.
— Микола! — крикнул я. — Чудновский ранен!
Тяжелые шаги Цыгана, казалось, разрушат зрительскую трибуну, ибо вокруг поднялся жуткий грохот, пока тот взбегал по ступеням.
— Его держите! — глянув на Телореза, приказал Микола двум своим здоровякам схватить преступника.
Чудновский редко дышал. Его бледная рука, залитая кровью, безвольно лежала на животе, уже не пытаясь остановить непрекращающийся поток крови.
— Держитесь, Алексей Николаевич! — дрожащим голосом произнес я.
Полицмейстер попытался что-то сказать, но из его рта вырвался лишь короткий стон, после чего тело Чудновского обмякло.
Громко выругавшись, Микола взял полицмейстера на руки и спешно понес к выходу из манежа.
— Иван! — не оборачиваясь, обратился Цыган к одному из своих громил. — Подгоняй обоз!
— А с этим уродом что делать? — сбегая по лестнице, спросил Иван.
— Пусть его везут в участок, — отстраненно сказал я.
***
Голова Чудновского лежала на моих коленях. Казалось, полицмейстер не дышит, но, поглядывая на его простреленный живот, я замечал, как тот едва видимо вздувался, что давало надежду на спасение Чудновского.
Впервые мне стало жаль Алексея Николаевича. Все распри, которые недавно были между нами, уже казались глупостью, стоило мне увидеть осунувшееся бледное лицо полицмейстера. Я сетовал на судьбу своего начальника, которая завела его в эту преступную чащу, пробираться сквозь которую у Алексея Николаевича не было ни сил, ни упорства, ни видимого желания. Он не заслуживал такой несчастный конец. Его исход должен произойти в глубокой старости, в окружении любящей семьи, далеко от мира, полного опасности и внезапной смерти, караулящей у каждой дверной щели.
Бесконечно осмысляя произошедшее с Чудновский, я то и дело возвращался в прошлое, вспоминая день, когда узнал о смерти отца, и то чувство беспомощности, охватившее меня при осознании того, как много я не успел сказать ему. И вот, вид умирающего на моих руках Чудновского вызвал давно забытое, горькое и режущее сердце чувство из прошлого. Я желал извиниться за пренебрежительное отношение к нему не только как к полицейскому, но и как к человеку. В прошлом мной было сказано много гнусных и неправильных вещей в сторону Алексея Николаевича, и я бы не простил себе, если бы Чудновский ушел из этого мира, считая, что я его презираю.
Неужели лишь в силах смерти раскрыть всю истину наших поступков, вызвав искреннее сожаление и раскаяние? Или же это было эгоистичное желание остаться в глазах умирающего хорошим человеком?
***
Когда Чудновского положили на операционный стол, меня отвели в пустую палату, где осмотрели ступню. Все оказалось не так плохо, как я думал: закрытый перелом без критических травм кости. Легким движением рук врач вставил стопу на место, и вся боль данной процедуры живописно отобразилась на моем лице в виде уродливой гримасы. После наложения гипса мне посоветовали отправиться домой, и даже вытащили из больничных закромов полугнилой костыль, который все же стойко меня держал, но я остался в больнице. Подковыляв к операционной, где пытались спасти полицмейстера, я уселся на скамейку и принялся ждать.
Пока врачи всю ночь боролись за жизнь Чудновского, я был занят рассуждениями о том, является ли мое сострадание к полицмейстеру искренним или же я и впрямь эгоистично желал, чтобы он перед своим уходом увидел во мне доброго и сочувствующего человека, а мнимое благородство скрывало истинные корыстные мотивы привлекательного искупления. А может быть, то были отголоски детской травмы, связанные со смертью отца, которой я был не в силах противостоять?
Чем настырнее меня одолевал сон, тем больше путались мысли, проводя тропинки умозаключений к темной пропасти бессознательного. В конечно итоге я уснул ближе к утру, так и не ответив для себя на поставленный вопрос.
Врач нежно хлопнул меня по плечу, когда в окна начал робко прокрадываться холодный утренний свет.
— Мы боролись за его жизнь, как могли, — устало произнес он, когда я взглянул на него полусонным взором. — Вы можете идти домой, молодой человек.
Не вразумив, что врач хочет сказать, я надавил кулаками на глаза, пытаясь задавить все еще сильную сонливость и встревоженно спросил:
— Что вы имеете в виду? Он… умер?
— Мы его спасли, — пытаясь подобрать нужные слова, ответил врач. — Но сейчас ему будет лучше набраться сил и отдохнуть. Если хотите навестить пациента, то приходите дня через два. Ему должно полегчать.
— Ну даете, — пробурчал я, поднявшись со скамьи и гневно взглянув на врача, не способного грамотно формулировать речь. — Вы очень неумело доносите информацию о пациентах!
— Послушайте, — раздраженно ответил врач, явно недовольный моим агрессивным тоном. — Мы не спали всю ночь, в поте лица пытались вытащить из лап смерти Вашего товарища, и когда нам это удалось, Вы начинаете обвинять уставшего и обессиленного человека в неправильных формулировках? Мой Вам совет: не хотите неприятностей, думайте о последствиях своих выражений!
У меня не было сил цепляться к словам врача, и, узнав всю необходимую информацию о состоянии Алексея Николаевича, я молча, опираясь на костыль, захромал на улицу на крыльцо больницы.
Перед зданием стоял обоз Цыгана.
— Телорез давно в участке, — сонно произнес Микола. — Ваши коллеги вызвали врача, и Телорезу оказали медицинскую помощь… — он смолк, ожидая от меня каких-либо слов, но я, пребывая в полусонном состоянии, молча смотрел на него. Немного помолчав, Цыган спросил: — Как там Алексей Николаевич?
— Сказали, что жить будет, — неразборчиво ответил я. — Через пару дней можно будет навестить. Вы сообщите его жене?
— Конечно, — слегка приободрился Микола. — Думаю в ближайшее время отправиться к ней.
— Вы нам врали, — внезапно сменил я тему разговора. — Оказывается, Евгений был знаком с Вашими циркачами и приносил им наркотик.
— Скажите мне, при чем тут я? Я не в силах уследить за всей труппой и быть в курсе, с кем они водят дружбу, — ответил Микола и после короткой паузы добавил: — Но даю слово, что контроль будет усилен, и все причастные к произошедшему инциденту будут наказаны.
Мне хотелось верить Цыгану, но его непринужденный тон не давал расслабиться, вызвав подозрение в неискренности сказанного.
— Может, Вас подкинуть до дома? — словно чувствуя мои сомнения, сказал Микола.
— Нет. Лучше отвезите в участок. Мне необходимо побеседовать с Телорезом.
— Как скажете, — произнес Микола и спрыгнул на землю.
Он подошел ко мне, аккуратно взял под руку и помог сесть в обоз.
— Отвезу вас, а после загляну к жене Алексея Николаевича. — сказал он и приказал щуплому кучеру гнать коня к полицейскому участку.
Глава 10