"…Все, что Вам мерещится в темноте, когда нибудь осмелеет и шагнет навстречу из сумрака…" WR
Сакура… Веточки с маленькими розовыми цветочками на бабушкиной клеенчатой скатерти могли кого угодно ввести в заблуждение, но не меня. Да, это похоже на цветущую вишню, но иероглифы, мелким шрифтом бегущие по окантовке, отвергали всякие сомнения.
Для меня цветки сакуры, это прежде всего Макс Вронский… Нет, не подумайте, что у меня сбита ось соотношений или ассоциаций. Но разве, когда вы любите, романтичная мелодия не рождает в вас стойких мыслей о любимом человеке? Или знакомый запах его парфюма, который вы почуяли на незнакомце в лифте?
Почему сакура?
Всему виной мои дурацкие, навязчивые фантазии. Просто когда я думала об этом парне, то представляла, как на нашу, в моем представлении идеальную пару, падают невесомые лепестки, как в многочисленных романтических мангах, которые я в свое время прочла. Это впечатляло, это успокаивало, это давало шанс.
— Что тебя тревожит, Женечка? — Теплая рука бабушки коснулась моих пальцев, которыми я водила по розовым лепесткам на скатерти.
— Нет, все в порядке! — Я попыталась принять непринужденный вид и потянулась к кружке с остывшим чаем. Сколько себя помню, никогда ни с кем не советовалась, никогда в жизни ни кому не жаловалась, не просила помощи. И даже удивлялась тем людям, которые все время твердили о своих проблемах, ища повода вызвать жалость.
Жалость к самой себе, для меня всегда было неким табу. Возможно, я рано повзрослела, но то, что называется "не соответствовать общему имиджу уверенного в себе человека, у которого все отлично", для меня было самым постыдным и страшным.
"У меня все под контролем, эта вся эмоциональная суета, чепуха… меня не интересует. Мой круг интересов гораздо выше", вот, что вы прочтете на моем лице, если внимательно всмотритесь. Именно такое выражение ежедневно видит на моей физиономии брат, когда подолгу смотрит на меня за завтраком и ужином. Поэтому у него нет причин задавать мне ненужных вопросов. Это своего рода защита. От проникновения под "идеальную маску" на моем лице.
Некоторых вопросов я боялась как огня.
— Мы не виделись кажется с сентября, а ты так выросла, так похорошела..
Так непривычно слышать комплементы в свой адрес. Хорошенькой, меня давно никто не называл.
Нежная улыбка бабушки вызвала во мне странные эмоции. Ее улыбка напоминала улыбку матери и в этом доме, доме моих странных воспоминаний, все ощущалось непривычно реально. Когда- то я любила этот дом. И потолки мне казались более высокими и старенькие стулья более удобными. Отрывочные воспоминания накатывали волной, цепляясь друг за друга, словно магнитики, в разной последовательности: мама, в золотистом платье в ореоле солнечных лучей, что пробиваясь сквозь тонкие тюлевые занавески, освещали ее со всех сторон как райское видение; брат, что стащив последнюю конфету из вазочки на столе, дразня мечется по кухне, пытаясь спровоцировать на ответный шаг; темные сумерки под пологом толстого одеяла, которых я не боялась, потому что засыпая, могла сжимать в кулачке край его футболки. В этом доме нас всегда на ночь пристраивали с Никитой на старенький, но крепкий диван; Помню его ладонь, которую он прижимал к моим губам, сердито шепча на ухо- "хватит испуганно дышать мне в загривок. Усвой, наконец, трусиха, когда нибудь меня не окажется рядом, и то, что мерещится тебе в темноте, осмелеет и шагнет навстречу…"
Мне вдруг захотелось прильнуть к груди бабушки, обтянутой в льняной, голубой застиранный халат и расплакаться. Плакать долго, навзрыд, пока все то, что хранится внутри меня, не вытечет черной рекой, словно желчь. Вместо этого я торопливо сунула чайную ложку в вазочку с малиновым вареньем. Если все вытечет, я стану пустой и тонкая скорлупа за которой я скрываюсь, непременно треснет.
— У меня все нормально… — вновь бросила я, пытаясь оставаться равнодушной.
— Что у вас нового? Как дела у Никиты?
На секунду я отвлеклась, балдея от ощущений во рту, которые вызвала сладкая красная ягода, перетертая с сахаром. Никита ушел в маркет делать для бабушки покупки.
— У него усталый вид. Может проблемы на работе?
Я вдруг вспомнила о тех таблетках, которые не единожды находила в кармане его брюк, перед стиркой. Липоцеребрин.
— Ба, я не знаю. Мы мало общаемся…
— Почему? — Она неподдельно изумилась. — Вы же постоянно рядом, близкие люди, вам есть о чем поговорить, не упускайте такую возможность.
"Да. да… знаю…, проходили.."
— Когда он был еще мальчишкой, то не раз удивлял нас с твоей мамой. Таким озорником рос, таким собственником… — бабушка пустилась "в странствие" по своим воспоминаниям. Я внимательно слушала, стараясь сопоставить свое мнение о брате с ее стойкими убеждениями. Собственник? Ну да, соглашусь. Озорник? Было время. —.. и как только ему сняли гипс, он тут же полез на то дерево.
Вот, что странно. Я бы не полезла. Не люблю испытывать судьбу. Покосилась на семейную фотографию, прикрепленную магнитиком к поверхности холодильника. Мама, отец и чуть ниже, наши с Никитой физиономии. У меня папина форма бровей и глаза, а все, что ниже от мамы. А брат, словно соседский мальчишка. Даже цвет волос, светлее на два тона, чем на трех головах.
С чайной ложки на скатерть упала капля малинового варенья. Я смущенно покосилась на близкую родственницу, но та продолжала смотреть в окно, за которым уже ни черта не было видно, погрузившись в только ей ведомые мысли. Синева вечернего неба проникала в окно кухни, смешивалась с теплым светом потолочной люстры. На стенах лежали странные блеклые тени от абажура и мне почему то казалось, что тени незаметно дышат.
— Да, за все приходится расплачиваться… — тихо произнесла она и печально сложив губы покачала головой. Я бы не обратила на эту фразу никакого внимания, если бы не это выражение ее лица.
— За что именно? — торопливо спросила я, нахмурив лоб. Воспоминания рванулись в мой мозг, как только я осознала причину своего вопроса. Я ведь тоже боялась. Опасалась некой расплаты, за то, что произошло совсем не по моей вине, но в чем я косвенно виновата. Я все хорошо помню, хоть это случилось еще тогда, когда я играла в куклы: выпученные глаза псины, слюна взбитой пеной, учащенное дыхание и струя горячей бордовой крови, что брызжет заливая все вокруг: и черную шерсть собаки, и длинные мальчишеские пальцы утопленные в ней, и мое новое розовое платье.
Привычным жестом я просунула в волосы пальцы и незаметно рванула на себе челку, это всегда помогало. Физическая боль, отвлекала от тяжелых мыслей…"Призраки…рассеются, сами собой, когда — нибудь."
— За что?
— Ах, не слушай меня, солнышко, твоя бабушка стала впечатлительной маразматичкой, — она улыбнулась и погладила меня по голове, — слышишь? Калитка скрипнула. Никита идет, подогрею…
Она неторопливо, тяжело поднялась со стула, но я опередила ее.
— Сиди, ба! Что я, чайник сама на огонь не поставлю?
— В этом возрасте нужно больше двигаться… — возразила бабушка.
Дверь в маленькой прихожей скрипнула, впуская пришедшего. Я поравняла чайник на голубом огне конфорки и обратилась в слух. Шелест пакетов, звук снимаемой обуви, верхней одежды. Это тот самый случай, когда узнаешь человека, даже не видя его и не ощущая его привычный запах. Просто по характеру движений.
Никита вошел, и в маленькой кухне сразу стало как то тесно, словно всю мебель сдвинули к центру. Я обернулась, и облокотившись о край столешницы, замерла, молча наблюдая, как он деловито опустошает пакеты, выгружая все на кухонный стол. Мне не терпелось сейчас найти в нем черты того мальчишки, из моих воспоминаний, который бегал по этой кухне в детстве. И мне на секунду это удалось.
— Плодов шиповника я не нашел. Привезем в следующий раз, терпит?
Я махнула головой, отгоняя наваждение, этот глубокий, уверенный мужской голос, шел вразрез с моими воспоминаниями.
— Ну что ж поделать… натуральное все труднее и труднее достать, — снисходительно улыбнулась бабушка. — Моя пачка еще не закончилась, перетерплю.
Брат присел на табурет у стола и мельком торопливо заглянул в экран своего телефона. Бабушка восприняла сей жест по-своему:
— Торопитесь? Ну хоть чаю попей горячего с вареньем, — мученически протянула она и бросила взгляд на меня, — налей Никите.
Я демонстративно закатила глаза. "Сама знаю, когда и что!"
Меня всегда удивляло отношение бабушки к брату. Она отдавала свою любовь нам поровну, но как то искусственно его выделяла: словом, жестом… словно боялась обидеть.
— Я как раз расспрашивала Женечку о тебе, о работе, о здоровье.
"Ну да, со мной мы уже разобрались, у меня же, как бы все нормально. Никаких проблем".
Я поставила перед братом кружку с чаем и отлила в пиалу варенье. Никита несколько раз макнул в малиновую жижу чайную ложку и тут же сунул ее в кипяток.
— Все устаканилось, Лидия Павловна, не переживайте за нас. На работе обычные запарки, к сессиям я уже привык, болеть некогда, — он еще не прикоснулся губами к чашке, — Жека, вроде не хуже других, по крайней мере не стремится брать нехорошие горизонты, все время в напряжении, я хорошо за ней присматриваю. — Брат покосился на меня и уголок его губ приподнялся в пренебрежительной усмешке. Мои глаза встретились с его и я оторопела. Этот взгляд, с толикой издевки и заговорщического налета откровенно "кричал", что я полностью в его власти… и он прекрасно оповещен обо всех тайнах, ревностно хранимыми мною за сотнями "замков".
И вот тут- то меня понесло.
— Да, ба. Я уже не писаю в кроватку и сама научилась правильно натягивать колготки… Это когда одна полосочка спереди, а две сзади.
Никита шумно выдохнул, словно усмехнулся. А я, ведомая только мне одной понятными флюидами продолжила, наращивая голос и интонацию. Мне необходимо было спутать его, отвлечь, заставить переосмыслить, усомниться, пустить по ложному следу. Доказать самой себе, что никто, даже он, надо мной не властен.
— Тебе только это от меня и нужно, да? Что бы я была не хуже других!? А я хуже! Я заурядная человечишка, которая не собирается соответствовать твоему идеальному виденью мира и никчемному распорядку; девчонка, которая постоянно лжет тебе, выкручивается и откровенно этому рада!
— Женечка… — ахнула бабушка, прижав пальцы морщинистых рук к губам.
— Может тебе просто пора обзавестись собственной семьей и оставить меня в покое?! — Я на секунду запнулась, понимая, что в запале сказала лишнее, произнеся вслух, раскрыв, свой самый ярый страх.
Пристальный взгляд брата устремленный на меня, заводил еще больше. Я уже не помнила по какой причине вспыхнула истерикой, но остановиться не могла. — Ты чертов собиратель мертвых душ, вот ты кто! Глотаешь эти свои таблетки в тихую, и думаешь, что очевидное скрыто?
"Остановите меня кто — нибудь!"
— Для начала мне нужно отвинтить башку и лишить глаз…потому что… я все вижу, и то, что я вижу…
Никита сорвался со стула и одним шагом пересек пространство между нами. Схватил за руку, развернул к себе спиной и практически пинками вытолкал из кухни. Таким образом мы оказались в ванной, где больно схватив меня за подбородок, заставил посмотреть на себя в зеркало, висящее над раковиной. Но моими глазами он управлять не мог, и я просто уставилась на его пальцы зажавшие мой подбородок. Кажется именно эта рука утопала в шерсти той псины, именно эти длинные, ровные пальцы заливала блестящая кровь. Отдышавшись, я наконец сглотнула ком стянувший горло и сомкнула глаза.
Секунда, вторая и кажется, я стала воспринимать постыдные реалии.
— Ты выбрала неудачное время выказывать характер доминантной истерички, — шепнул он и отпустил меня, ткнув пальцами в спину, но неожиданно вновь крепко схватил за шею, развернул к себе лицом, заставляя запрокинуть голову и склонился так близко, что я видела перед собой только его глаза. — Не делай больше этих попыток. Даже если ты мне не доверяешь, даже если я тебе не нравлюсь, я всё равно буду присматривать за тобой…
Окинул взглядом, мою взъерошенную челку над лбом, дернул тонкими крыльями носа, развернулся и вышел из ванной комнаты, оставив меня наедине с этим кошмаром. Теперь я отчетливо понимаю, что сорвала маску не вовремя, — испугала старушку.
Я устало облокотилась о раковину и уставилась на свое отражение. Оглушительная тишина. Словно меня контузило. Я так и не поняла, что за фигня на меня "накатила". Еще несколько минут назад у меня и в мыслях не было извергать весь этот словесный бред. И тем не менее оставалось навязчивое ощущение, что до конца я не выговорилась, словно жестко оборвали на полуслове. Не выплеснула все, что накопилось в недрах моей души, потому что внутри, в районе груди, так сложно было подавить невидимые частички необъяснимой, жгучей обиды. И еще труднее стало сдерживать, то, что осталось. Ощущаю себя слабой и жалкой.
"Ты выдержишь, выдержишь!"
Я зажмурила глаза, закусила губы, что бы сдержать слезы и спешно представила образ Макса Вронского. И думала о нем до тех пор, пока "бушующий океан" в моей душе не стих. И пока на все эти вымышленные картинки мелькавшие в моей голове, где мы, например, держимся за руки и его пальцы бережно поглаживают мои, не начинали падать невесомые лепестки сакуры. Я научилась себя обманывать.