"…Вы можете быть здоровы, но кто то обязательно посчитает вас больным…" WR
Я узнала бы эти ржавые ворота, выкрашенные в зеленый травянистый цвет, из тысячи других.
По очень важной причине, я спешу удалить эту преграду, чтобы очутиться внутри. Чтобы остановить бешеный поток боли в глубине меня, вперемешку с едкой злобой недоговоренности и лжи. Меня трясет от слабости, чувство нетерпения мешает трезво мыслить, но я все еще непоколебима.
Кролик, уже представлялся мне секундантом моей скорой гибели, а не тем безликим психом, что стоит на моем пути. Со мной жестоко играли все эти годы, если теперь, в свои семнадцать, мне приходится отчаянно давить в себе все комплексы, деформируя себя, что бы сделать выбор. Этот дурацкий выбор: знать правду или нет.
Я обернулась и посмотрела на Дена. Он не мог знать зачем нужен мне здесь, но в любом случае он был именно тем, кто возможно поможет мне удержаться от агрессии, которая меня переполняла. Чудак! Я наконец то, боюсь его меньше, чем то, что увижу внутри.
— Взламывай, — говорю я, и смотрю на него так, что бы никаких сомнений и вопросов не возникало.
Ден пытается усмехнуться, считая все происходящее придурью. Он не может догадываться, что сейчас я, именно та Евгения Снежная, которая подпишется под любым документом, лишь бы втереться в доверие. И что интерес к себе в нем, разожгла я сама, — неосознанно, но все таки действенно. Так и останусь для него милой загадкой, тонким гибким прутиком и стойким оловянным солдатиком. Хотя ощущаю себя такой же закрытой дверью, теперь уже хрупкой скорлупой, готовой надломиться по единственному приказу, который заставит меня поверить, что мое одиночество лишь болезнь.
Что вы знаете о любви? Любовь это грезы? Несбыточные мечты? Потребность быть нужной? Иллюзия идеальных отношений? Вряд ли. Любовь это боль, которую мы носим в себе и пытаемся заглушить сотнями любых способов, — сексом, привязанностью, верой, изменами и оглушительным криком внутри себя, когда осознаем, что нам в принципе все равно кого любить, лишь бы нас любили в ответ. сильнее.
Ему пришлось повозиться с этим чертовым замком. Я прикрывала ладонями уши, когда металл издавал скорбные, отвратительные звуки. Искусала пальцы, в страхе, что нам не удастся проникнуть за эту дверь. Я ждала, молчаливо и терпеливо выслушивая разнообразный мат из уст своего друга.
Наконец, замок упал. Ден дернул створку ворот и отошел, пытаясь восстановить силы.
Я осторожно вошла в темное нутро гаража, боясь потревожить гнетущую тишину, безжалостно наступая на собственную тень, которая в свете полной луны была столь четкой, что казалась определенно живее меня.
Чертовски прискорбно видеть свои фотки, развешанные на шершавой кирпичной стене, припорошенные пылью. Всего лишь прискорбно. Я в общем то не удивлена, лишь подавлена. Подавлена тем, что все это время была настолько слепа. Ни боли, ни разочарования, ни обиды.
— Это что? Типа алтарь преклонения?
Я не удивлена его вопросу. Нечто тугое и горячее течет через меня, стекает по пальцам, что бы поскорее покинуть оболочку моей тлеющей души.
— Это болезнь, Ден. Всего лишь болезнь.
И когда он задрал брови, добавила.
— Зря ты связался со мной.
— А что это меняет? Это всего лишь твой брат.
— Всего лишь брат? Ты предпочел бы, что бы это был кто — то типа Вронского? Что бы можно было набить морду?
Ден пожал плечами и скривился. Естественно, ему все равно. Это ведь не его родная сестра спит с мужчинами избирательно похожими на него.
Чертовски прискорбно.
Я выдыхаю что- то похожее на боль, и перевожу глаза на офисное кресло, которое расположено как раз напротив такой неестественной гаражной стены. Оно заботливо прикрыто запылившимся упаковочным целлофаном и даже в этом я нахожу руку брата. Это так свойственно ему, аккуратность и продуманность до мелочей.
Я откидываю шуршащий полог, возмутив облако пыли и сажусь. Изучаю "коллаж" своей короткой жизни: вот я сплю, свернувшись калачиком, словно пушной зверек в норке, вот жую пиццу смешно раздув щеки, вот улыбаюсь, получая подарок, вот задумчиво смотрю на огонь от костра на даче, вот танцую в радужной пене.
Пытаюсь понять, с какого именно момента брат заболел мной, что послужило толчком и как я могла не заметить очевидного. Вспышки ревности дают повод думать, что он не собирался никому меня уступать. Как долго он собирался это скрывать? До совершеннолетия? До того момента, когда я обрету близость на стороне и стану отдаляться? Ведь он должен был все распланировать, все учесть. Это мой брат, он даже болеет по плану. Не зря так ловко скрывал взрывы ревности, поднося все в свете строгого целомудренного воспитания. И дело даже не в том, что отвратительно, когда близкий родной человек смотрит на тебя и представляет в свете картинки 18+, а в том, что все эти годы, держал меня взаперти из-за своих извращенных надежд, сделал такой, какая я есть на сегодняшний день: забитой, неловкой, одинокой, пытающейся коряво привлечь к себе интерес противоположного пола.
— Ну, и что ты собираешься делать?
Этот навязчивый вопрос уже давно крутился в моей голове, но попытки найти ответ, были тщетны. Хорошо, что Волков задал его в слух. Теперь уже придется ответить.
— Для начала пересплю с тобой, — говорю абсолютно безэмоционально, словно предлагаю пройтись по аллее.
Волков оборачивается и сморит мне в лицо.
— Серьезно? Ну тогда это все меняет, — его взгляд, абсолютно опустошенный, словно он не рад, словно не этого ждал, но сейчас, я этого не замечаю.
— Ага, абсолютно все.
Я лезу в карман куртки и нащупав маленькую стеклянную бутылочку с таблетками, высыпаю на ладонь сразу две штуки. Все вроде стало на свои места, только я еще не в конце пути. Меня все еще ждет фольга.
— В таком случае, я теперь поживу у тебя до совершеннолетия. Ты не против?
Ден запрокидывает голову.
— Снежная, ты чума!
— Чума это страшная неизлечимая болезнь. Не заразись.
— И предусмотрительная… — подытоживает он.