"…Если вас любят, никогда не спрашивайте "за что?". Ответ всегда окажется недостаточно полным…" WR
По пути в ванную комнату я обернулась. Высокая, тугая как жгут фигура брата, возвышалась над кухонным столом и в полоске молочного света, бьющего из оконного проема, казалась на редкость безукоризненной. Искренне верю, что он идеален. Хочу верить. В этот момент он возился с завтраком — невозмутимо, сдержанно, как умел, а из двух кружек, что стояли рядом (его темно-синяя с золотым орнаментом переплетенных звезд и знаком "близнецы", и моя — белая, с яркими клубничками), белой дымкой вырывался бодрящий аромат мелиссы. Обе кружки покупала я. И со вкусом, видимо, у меня не все в порядке — когда они стояли рядом, вот так как сейчас, то смотрелись как королевский звездочет и деревенская простушка.
Брат и я — единственная крепкая ниточка связи. Такую не порвешь даже из сильного желания, слишком велико влияние. Никита относится к тому малому проценту людей, которые умело влияют на других — необыкновенной харизмой, уверенностью, непоколебимой устойчивостью, решительностью, успевая за долю секунды охватить собой все занятое пространство, а при необходимости — вытеснить из него неугодных… Я же — полная его противоположность. Всегда в тени — тихая, задумчивая, но способная чувствовать.
В пищеводе заурчало от предвкушения трапезы, и я тут же позабыла и о Максе, и о дурацком "белом кролике". Но заметив белую массу, на бутерброде под ветчиной, тут же возмутилась.
— Я не буду масло, — спокойно и твердо.
— Будешь, — отозвался брат.
— Я сказала, нет, — пытаюсь настоять.
— Я по губам читать не умею.
Фыркнула… Говорят, окружающие нас люди — это наше отражение, которое мы пытаемся спрятать, подавить, что бы не быть похожими на оригинал, из расчета ни в коем случае не потерять свою индивидуальность. Не знаю, не проводила столь глубокого анализа. Но в любом случае, эта личность, из той среды в которой я существую, определенно повлияла на мое виденье мира, блокировав возможность познавать жизнь в слепую. Быть зависимой быстро вошло в привычку.
— Тебе в сотый раз напомнить, что не стоит выходить из комнаты в одной майке? — Первое, что спросил он, едва я устроилась за столом.
Не сто, но пару раз намекал. Ну как объяснить, то, что объяснить невозможно? Ткань мягкая, покрой удобный, в груди не жмет, сидя, можно упираться голой коленкой в гладкую ножку стола. В чем проблема? В том, что иногда широкий ворот оголяет одну третью часть плеча? Прищурив глаза, я уставилась на брата, сонно покачиваясь на стуле.
— Я давно не обращаю внимания на твои напоминания. — "Ай, какая молодец..! С утра пораньше кинула в бой всю артиллерию…"
— Уверена? — Брат тут же ответил на дерзкий необдуманный выпад, — ни удивился, ни оскорбился, ни завис и голос был спокоен, пусть и обжигающе холоден. Взгляд не спрашивающий, не заискивающий — прямой, и от того уничтожающий. Он говорил, смотря на меня привычно — сверху вниз, и желание дерзить сменилось вполне ожидаемым — острой необходимостью оправдаться.
— Тебя смущают мои голые, кривые ноги, что ли?
— Ты на самом деле хочешь об этом поговорить? — Он прошелся взглядом по моему лицу, которое сейчас выражало легкое недоумение, и слегка поджал губы.
Вот теперь стоило заткнуться..
— Нет. — тихо закончила я, мысленно обозвав себя дурой. Знала же, что в подобные игры с ним не стоит играть.
Некоторое время изучаю костяшки на пальцах его правой руки, которой он придерживает кружку, и откидываю голову назад.
Едва ли возможно предугадать, что на уме у этого человека, потенциал которого, напрямую зависит от его внутреннего состояния. Никита действительно непредсказуем, в нем гармонично уживается не сочетаемое — с виду абсолютно холоден, неприступен, но внутренне, эмоционально горяч, подвижен, словно там, в глубине, беснуются скрытые вулканы.
Поразительным было то, насколько сдержанно и сосредоточенно он держался в те минуты, когда был расслаблен и умиротворен. Ведь за ширмой, кажущейся надежной и спокойной гаванью, скрывался настоящий взрывной темперамент, со склонность к необдуманным и жестоким поступкам. На попытки подчинить себя необоснованным, с его точки зрения ограничениям, Никита реагировал часто очень резко, а если на него оказывали силовое давление или злили, тут же переходил в короткую, но резкую контратаку. При этом так возбуждался, что на время терял контроль над своими поступками. Боже вас упаси, глубоко его задеть, — один из предохранителей в его голове "слетал" и на короткое время превращал в безумного садиста. Да, если вы тот "счастливчик" из-за которого "тумблер" сработал, можете молиться, — вами займутся без предупреждения.
Помню в детстве, в пылу очередных межличностных разборок, неосмотрительно порвала фото его девушки. Да, мне взбрело в голову сделать ему больно, а девушку, я вообще считала ненужной помехой. Вот тогда и познала на себе силу его ярости. Схватив меня за аккуратно заплетенные косы, выволок в кухню и сунул головой в духовой шкаф. Пара неприятных, жестких фраз на ухо, и мой запал вредничать исчез на долгие годы. Такой покладистой, смиренной сестричке, мог позавидовать любой брат.
Меня трясло после этого часа два. В его действиях было столько конкретики и плохо сдерживаемой агрессии, что я глубоко впечатлилась. Пока он не отнял руки от моих волос, с той головы, что секунду назад была прижата щекой к днищу духовки, он даже на йоту не дрогнул, не усомнился в правильности своего поступка. И это не единственная удивляющая выходка подобного характера. Я по край ней мере, знаю еще о парочке. Благо, не в мой адрес.
В силе своего влияния, брат оказался неподражаем, хотя, с некоторых пор, вроде как ослабил ко мне свой интерес. Стало меньше запретов. Это, однозначно, имело свой побочный эффект: теперь, при любой возможности, он задерживал на мне свой ненавязчивый, но в то же время глубокий взгляд, будто сканировал. А поскольку радужка его глаз имела холодный серый оттенок, словно сталь клинка, взгляд воспринимался мной как пытка. Чувствую себя подопытной жабой с кишками наружу на препарировочном столике. Не знаете о чем я? Счастливчики. Полистайте учебник зоологии за восьмой класс.
Вот собственно и сейчас, я жую свой бутерброд под его пристальным взглядом, и не понятно, то ли укоризна таится в его глазах, то ли снисходительность. Обычное, надо сказать, начало дня. Мне кажется, он видит меня насквозь, считывает мысли, чувствует настроение и это, в ответ, заставляет сдерживать все эмоции. А поскольку, мне действительно есть что скрывать — частенько пребываю в состоянии раздражительной мнительности. Ведь есть вопросы, на которые я не готова отвечать.
— А про кривые, это в точку… — он пару раз моргнул и усмехнулся. Улыбка тут же изменила его лицо, смягчила черты. В такие моменты, когда меня не буравит его взгляд и заметна улыбка на губах, я возвращаюсь в негу расслабленности и покоя, тут же вспоминая дурацкую фразу из какой — то книги, прочитанной мной: "Он — самый хороший человек, которого я знаю. Он спас котенка миссис Хамфриз… Думаю, ему можно довериться."
Никакой миссис Хамфриз, я естественно не знала, но где — то примерно в вышеописанной плоскости, строилось мое отношение к брату. Он, — хороший и ему можно доверять, но на самом деле, до сих пор испытываю страх перед ним, хоть и беспредельно люблю.
С тех пор, как три года назад у нас с братом не стало родителей, отношения между нами перешли в новую фазу зависимости. Ему пришлось мириться с моей непоследовательностью и скрытностью, а мне — терпеть дотошное внимание и придирчивое опекунство с его стороны. Самовольно взяв на себя бразды управления нашей маленькой семьей, Никита вырос в моих глазах до высот сенсея…и естественно, получил возможность меня воспитывать.
И надо сказать, у него получилось слепить из меня жутко ответственную особу с высокими моральными принципами. В свои 17, я не таскалась по сомнительным заведениям с пьяными одноклассниками, не курила и не зависала круглосуточно в соц сетях. Взяла за привычку ежедневно готовить и следить за порядком в квартире. В знакомых кругах слыла безынициативным меланхоликом, что ничуть меня не задевало. Ну в общем, на фоне всего этого, с учебой у меня проблем не было.
— По твоему, я кривоногая? — К какому лешему я завелась с утра пораньше?
Никита сглотнул ту порцию чая, что попала в рот, облизнул губы и уставился на меня безразлично-скучающим взглядом.
— Да нет, скорее безмозглая… или бестолочь… — ответила я за него, склонившись над кружкой. — На выбор.. — Продолжать это не было смысла.
— Вообще-то, я просто собирался напомнить о нашем недавнем разговоре…
— Помню… — перебила я, — твой друг поцапался с предками и поживет немного у нас. — Облизнула чайную ложечку, на кончике которой остался сахар и дунула в кружку.
— Да, — согласился он, коротко кивнув головой. — Поэтому никаких голых ног и призывно покачивающихся полушарий под майкой.
Брат опустил подбородок, подпуская к лицу тёмные тени. И до меня наконец дошло…, и это "дошло", скатилось жаром по спине.
Стоило отступить. Срочно реабилитировать себя в его глазах.
— Я надену майку подлиннее.
Он тихо выдохнул и двинул ко мне тарелку с нарезанным сыром и листьями салата.
— Она будет такая длинная, что при ходьбе, я буду на нее наступать, — заверила я с плохо скрываемой издевкой, осознавая, что таких маек в моем гардеробе нет.
Никита прищурился, что являлось прямым намеком заткнуться и углубиться в чаепитие. Я склонилась над кружкой и его тихое: "это меня устроит", было мною услышано.
После, я занялась тем, что демонстративно приподнимала кругляшки ветчины в поисках того самого единственного бутерброда, который окажется с меньшей мерой масла. Брат не стал смотреть это представление, шумно двинул стул, поднялся из-за стола, и выплеснув недопитый чай в раковину, вымыл в кружку.
— Мне пора, не забудь убрать со стола.
Да-да, порядок во всем, теперь был для него превыше всего. Нет, педантом он не был, но с некоторых пор, вздумал изводить меня порядком и твердой принципиальностью по некоторым вопросам. Хотя в прошлом, в момент соответствия моему подростковому возрасту, уж точно не акцентировал внимания на подобных вещах.
Пришлось встать, чтоб проводить Никиту. С трепетом наблюдаю, как он обувается и втискивается в верхнюю одежду. В этот момент я "зависаю" — обуревает непреодолимый страх, что уйдя, он может не вернуться. Так же, как родители.
— Жека, ты слышишь меня?
Я моргнула, очнувшись, и тут же встретилась с его настороженным взглядом. Криво улыбнулась и качнула головой. Брат некоторое время молчит, подозрительно пялясь на меня и словно ему не понравилось, то, что приходится видеть перед собой, презрительно дернул губами.
— Заканчивай. Ничем хорошим для тебя это не кончится.
— Я не… — кривлюсь, под натиском ровным счетом ничего не объясняющей фразы, которая заставляет в очередной раз содрогнуться, от мысли, что сказанное им, касается той тайной грани, которую я с таким трудом скрываю.
— Заканчивай витать в облаках, — отмахнулся он, не дав закончить. — До вечера, и не вздумай прогуливать школу, — коротко кивнул и исчез за закрывшейся дверью.
Некоторое время стою на пороге, изучая покачивающуюся связку ключей в дверном замке. "Он и я, — это невозможно. Не причин опускать пальцы в кипяток, чтоб понять — ожог неминуем."
В комнате, я тронула экран планшета. Слово "жертва" горело ярко, словно выказывало свое право на меня, вызывая желание послюнявить палец и стереть.
Отстраненно отвернулась и взбила пятерней волосы. Ладно, Белый Кролик, когда-нибудь ты споткнешься.