"…Страх всегда найдет свою жертву…" WR
Хочется ли мне вернуться? Туда, где все привычно и знакомо, где меня любят, заботятся. Где каждое воскресенье гренки с сыром, а утро начинается с неизменного: " Жека, завтракать!" Да.
Но в одну реку не войти дважды. И от расстановки мест слагаемых сумма не меняется. Ничего уже не станет как прежде. Подруга с рыжими волосами, никогда не повлияет на мое мировоззрение своим мнением. Парень с именем Макс, больше не тронет натянутых струн моей души. Любой, вскользь брошенный взгляд на брата, будет напоминать о принесенных им жертвах во имя меня. Нет смысла идти обратно.
"…Я знаю, ты будешь меня искать…даже если я попрошу, если уверю, что со мной все в порядке, ведь для тебя я вечный ребенок, глупая девчонка и неуверенный в себе подросток…Просто живи.."
Огромный холст передо мной чист, словно моя новая жизнь, которую я только — только начинаю раскрашивать. Мое воображение плескается в оттенках холодного серого, сине-зеленого…почти грязного, с прожилками фиолетовой тоски. Но вместо этого я опускаю широкую кисть в банку с красной краской, единственной, что сейчас передо мной, и неторопливо вывожу крючковатые линии. Эти хаотичные, ни к чему не обязывающие движения руки, успокаивают меня.
Краска стекает по пальцам, пачкая ладони, и когда я все таки обращаю на это внимание, то просто вытираю руку об длинную чужую майку, в которой стою у холста. Иногда мне кажется, что внутри все выгорело и если меня как следует толкнуть, то я рассыплюсь словно зола. Или, что сердце остановилось и больше не бьется, еще секунда и упаду замертво. Но нет, я чертовски сдержанная, до противного, и это держит меня в вертикальном положении.
Какие эмоции я сейчас испытываю? Угнетающую тревогу. Шок. Душевную боль. Озлобленность. Сожаление. Потерю самой себя. Психически и морально я истощена до предела.
Так и не решу, слабость или сила, безрассудство или рассудительность, что имнно руководило мной, когда я отказалась от всего того, что имела? Одно успокаивает, этим я продлила себе жизнь.
За окном резвятся первые декабрьские снежинки. Пространство мертво, пусто, словно в трауре по мне. Но так очевидно, что скоро снег обретет силу, покроет белой, мягкой пеленой город, которого не видно из окна этого дома и парень, с символичной фамилией Волков, непременно выбежит на крыльцо школы, — без шапки, нараспашку; сгребет снежный ком в ладони и метко швырнет в окно нашей классной комнаты. Дина Викторовна оторвется от тетрадей, пригрозит ему пальцем, смешно шевеля губами за толстым двойным стеклом. Теперь я немного завидую ей. Он еще не раз удивит ее своими незаурядными поступками.
Жаль, что невозможно сделать прививку, от жалости к самой себе..
— Зимой, я чувствую себя неуютнее всего. Первый снег, рождественские подарки, предпраздничная суета, — все так наигранно. Ожидание торжества несоизмеримо с той пустотой, которую чувствуешь после.
За эти четыре долгих дня я уже привыкла к присутствию этого человека рядом. К его одиночеству, которое он скрывает за фальшивыми улыбками, к фатальным фразам и к его несуразным попыткам сделать меня виновницей всего. И эти его навязчивые сумасшедшие идеи, заполучить моего брата. В этом безумии, я как раз могу его понять. Но не простить.
— Значит нам нужно заново учиться быть счастливыми, — ответила я, не отводя завороженного взгляда, с падающих хлопьев за окном.
Влад дернулся, и развернувшись, покинул комнату. Я слышала как из столовой он диктует в телефонную трубку заказ; обязательные мясо и салат или рыба и тушеные овощи.
Сегодня придется поесть.
— По окончании школы Макс улетает в Германию, получать образование, — говорит он, вновь появившись за моей спиной. — Планы отца.
Единственные новости, которые касаются нас обоих. Я обещала не вспоминать прошлую жизнь и пока у меня это получалось.
— Рада за него.
— Правда? А вот он, нет, но ему приходится подчиняться, другого пути для него не существует. Отец успешно управляет им, крепко держа за загривок.
Влад протянул исписанный лист, который я без лишних вопросов приняла.
— Это перечень того, что ты не должна делать в этом доме, если хочешь дышать.
Нет, это не забота, просто выполнение обоюдных договоренностей. Он сохраняет мне жизнь, я отказываюсь от всего, что мне так дорого. Не утруждаю себя изучением расписания на ближайшее время сушествования.
— Как прошел твой день?
— Перестань разыгрывать из себя заботливую мамочку, бесит! — Зло бросил он, пытаясь дистанцироваться. Хозяин этого дома старается не находиться в явной от меня близости.
— А ведь тебе так не хватало ее, помнишь?
— Что?! — Влад вспыхнул, будто я обозвала его святым.
Началось.
Вернулся, развернул к себе лицом, больно схватив за руку и, вероятнее всего, испачкавшись в краску. Его предупреждающий взгляд накрыл меня волной. Он ровным счетом ничего не приобрел, сделав меня заложницей своих идей, а я еще осмеливаюсь его провоцировать.
— Черт! Лучше убей меня! Я не думала, что будет так чудовищно больно! — Я падаю на колени, уткнувшись в его ногу. Реву. Нельзя. Я обещала себе и ему быть сильной. Он все еще держит меня за руку.
— Ты же знаешь, Джей. Убить тебя, — самое желанное, из того, что мне хочется, — шепчет он, запуская пятерню в мои волосы. Дергает, заставляя смотреть на себя. Я закусываю губы, сдерживая отчаянье рвущееся изнутри.
— Но тогда ты лишишь себя последней забавной игрушки..
Влад молчит, изучая мое заплаканное лицо. Но вдруг улыбается, глядя на меня с безмятежной отрешенностью. Во взгляде его сквозит хитрость, а улыбка излучает добродушие, лишенное доброты.
— И то, верно… когда-нибудь ты поймешь, что у слов есть буквальные значения. Мы с тобой в одной упряжке… не забывай об этом.
Он оставляет меня в одиночестве, позволяя насладится горем и неудержимыми слезами. Меня выворачивает наизнанку от понимания, что все кончено, что где — то там Никита не находит себе места, пытаясь меня найти. Несущественная цена за право жить. Несущественная цена за свободу парня, к которому, несмотря на все его безрассудные подвиги, как оказалось, я ничего не испытывала.
Стены этого дома начинает сотрясать. Грохот, разбитое стекло, снова грохот. Я наспех вытираю ладонью влагу с лица и поднимаюсь с пола. Пересекаю комнату, гостинную. Врезаюсь плечом в дверь, которая нас разделяет и бью в нее ногой.
— Прекрати! — Жить с психом очень не просто, но я единственное, что сейчас рядом, если не считать кошки, которая шустро пролетела мимо, спасаясь от грохота, — открой дверь!
Я продолжаю бить ногой, призывая его опомниться. Эти его припадки. Их нельзя игнорировать. Безразличие окружающих делает его жестоким, толкает на мерзкие поступки. А это опасно для меня.
— Черт, я не твоя заботливая мамочка, да! Но то добился чего хотел, хватит!
Несколько раз хлопаю ладонью по глади дверного полотна, проклиная петли и замок. Неужели несколько дней назад, тот, что за этой дверью, был готов лишить меня жизни. Я чокнулась. Определенно. Я позволила себе пойти против всех законов. Я безумна.
Обессиленная, сползаю по двери, когда понимаю, что вспышка гнева прошла и Влад затих. Напряженную тишину разрывает композиция Шторм, Ванессы Мей. И я снова беззвучно реву. Игрушка, жертва, узница.