За месяц до смерти Анри де Моранвилля
Мишель де Моранвилль, как явствовало из его имени и фамилии, имел по отцу французские корни и в тайне гордился хваткостью деда, не только избежавшего ужасов гильотины, но сумевшего и на чужбине застолбить себе место под солнцем Он, правда, желая восполнить свой капитал, занялся когда-то неподобающей аристократу коммерцией, за что на время был изгнан из светских гостиных, как недостойный, однако с течением времени и переменой взглядов на мир, его снова начали принимать и принимали тем благосклоннее, чем богаче он становился. Таким образом уже отец Мишеля де Моранвилля слыл одним из завиднейших женихов светского Лондона, сам же Мишель взял в жены Грейс Стаффорд, двадцать пятую в списке претендующих на английский престол, и это говорило о многом.
Богатый, влиятельный, не обделенный мужской красотой и лоском светского денди, женатый, к тому же, на очаровательной женщине, де Моранвилль мог бы считаться счастливейшим смертным, не томи его сердце гнетущая мысль о бездетности их с супругой союза. За пять лет в целом счастливого брака Грейс де Моранвилль ни разу не понесла от него… Она оказалась пустышкой, пустоцветом, выстрелом в пустоту.
А ведь он так мечтал о наследнике, маленьком де Моранвилле, которому он оставит наследство, приумноженное в разы. И когда случилось невероятное — жена, забеременев, родила здорового мальчика — он не мог поверить своему счастью. Это было тем чудом, божьим ответом на их многочисленные молитвы, на который единственно уповали степенные доктора, снова и снова разводя руками в беспомощности…
Но и тогда, расцвеченная появлением наследника жизнь де Моранвиллей, не сделалась совершенной: роды оказались тяжелыми, и супруга, едва не отдав Богу душу, впала в гнетущее оцепенение на долгие месяцы. Доктора, приглашенные к ней, называли ее состояние «postpartum exanimationes» — родовым помешательством и снова разводили руками, уверяя, что это проходит само, нужно просто дать время.
И Грейс действительно стало лучше: однажды она, наблюдая в окно за нянькой с пятимесячным мальчиком на руках, вдруг вышла из комнаты и, пройдя через дом, забрала у женщины сына. С тех пор она большую часть времени проводила с ребенком сама и тряслась над ним с маниакальной заботой… Охладев, однако, не только к супругу, но и к жизни, которой жила. Ни балы, ни светские рауты более не прельщали ее…
Грейс де Моранвилль, как шептались «доброжелатели», чуточку повредилась в уме.
И только супруг ее знал, насколько сильно преуменьшали они степень проблемы.
— Олдридж, — в раздражении позвал граф. — Олдридж… черт побери!
На пороге его кабинета материализовался дворецкий.
— Вы звали, сэр?
— Не задавай идиотских вопросов, — огрызнулся в раздражении граф. — Где папка с бумагами, что лежала на этом столе? Я сам положил ее здесь прошлым вечером.
Олдридж изменился на тон, сравнявшись по цвету с лепниной на потолке.
— Сэр, я…
— Да не мямли ты. Кто заходил в кабинет этим утром?
— Никто, сэр.
— А как же служанка, растапливающая камин? Только не говори, что эта дуреха растопила его моими бумагами.
— Как можно, сэр?! Она никогда не посмела бы. — И, утративший невозмутимость дворецкий, вдруг кашлянул в кулак.
— Да говори же, как есть, нечего тут расшаркиваться, как на балу, — одернул его собеседник.
— Миледи, сэр… — начал тот, — миледи де Моранвилль утром спустилась раньше обычного и…
— И?
— … Долго гуляла в саду. — Брови дворецкого вскинулись. — Может статься, что она снова…
Мужчина понял в то же мгновение, на что намекает слуга, и стиснул край бронзовой пепельницы.
Неужели опять?
Быть не может. Проклятье!
— Где графиня сейчас?
— В столовой, сэр, завтракает.
— Хорошо.
Де Моранвилль стремительным шагом вышел из кабинета и ворвался в столовую мрачный как туча. Раздражение в нём клокотало вулканической магмой… Он больше не мог его сдерживать.
— Где папка с бумагами, Грейс? — кинул он прямо с порога, не заботясь о тоне.
— Папка с бумагами? — переспросила жена, намазывая тост джемом. — Отчего вы решили, сэр, что я это знаю? — Ее лицо отобразило вопрос, такой неподдельный, что граф на мгновение усомнился в ее причастности к исчезновению папки, но длилось это не дольше секунды: жена улыбнулась. И злорадство этой улыбки поведало ему даже больше, чем он бы желал.
— Где она? — процедил он, сжав кулаки. До страстного захотелось влепить негодяйке затрещину так, чтобы ей стало больно и идеальные завитки светлых волос разметались по шее.
— Почему бы вам самому не поискать, — отозвалась жена. — Вы ведь у нас такой умный.
Он не знал, совершенно не понимал, чем заслужил подобное отношение: эта женщина будто за что-то казнила его, мстила изо дня в день, причем крайне изобретательно. Нет, он понимал, ясное дело, что виной всему её помутившийся разум, но почему именно он, заботливый, любящий муж, стал целью её помешательства, принять и осмыслить не мог.
Началось всё… Когда? Примерно, полгода назад. Жена вдруг сделалась мрачной и нелюдимой, как было то после родов Анри… Говорила, что утомилась житейской рутиной, что ей нужно время… Они ссорились по пустякам, и она запиралась ночами, не пуская его в свою комнату. Как-то он даже заставил её выполнить свой супружеский долг… Прямо в его кабинете, на рабочем столе.
Он до сих пор помнил её обезумевшие о ненависти глаза и презрительно искривившийся рот.
С тех пор, собственно, всё и пошло…
— Олдридж, лопату! — приказал он, обращаясь к дворецкому. — И найдите мне Поттер; пусть она скажет, где этим утром гуляла хозяйка.
— Да, сэр, сию же минуту.
Дворецкий ушел, а де Моранвилль все стоял и смотрел, как жена жует тост, откусывая его маленькими кусочками. Будто дразнится… Ненормальная сука. Он устал… он смертельно устал жить в аду изо дня в день… За что ему это всё?
Может быть, мать права: и лечебница — лучший выход из ситуации?
Не хватало еще, чтобы Грейс навредила ребенку… Мало ли что взбредет в голову ненормальной.
— Сэр, миссис Поттер и садовник с лопатой ждут вас в саду, — вернулся дворецкий.
Кивнув, он молча покинул столовую. Всё в нём дрожало, как в лихорадке… И он гадал, как выдержит это дольше.
— Графиня долгое время провела у фонтана, милорд, — просветила его камеристка жены. — Полагаю, искать нужно там.
И, снова молча кивнув, он зашагал по дорожке. Казалось, если заговорит, будет сыпать проклятиями и только… Эта безумная стерва всю душу ему измотала своими ненормальными выходками. В прошлый раз закопала в саду дорогой мейсенский фарфор, доставшийся им от прабабки, и пока верзила-садовник выкапывал его из земли, были разбиты три блюдца и две чайные чашки. Он глядел тогда на те черепки, как на осколки своей собственной жизни, разлетевшейся на куски…
— Вот, сэр, смотрите: здесь земля потревожена.
— Копайте! — отрывисто кинул он. — И достаньте уже эту папку.
Почему Грейс свихнулась на том, чтобы закапывать его вещи в саду, для Моранвилля опять же оставалось загадкой. Чайный сервиз, золотые часы, даже новый, только-только пошитый по случаю фрак — все оказывалось в земле, стоило отвернуться.
Может быть, жена таким образом намекала ему, что не прочь и его, ненавистного мужа, прикопать под розовыми кустами?
Но вряд ли в действиях Грейс была логика или разумность: он видел безумие в голубых, так любимых им прежде глазах. Его супруга ополоумела…
— Папка, сэр, вот она. — Работавший лопатой садовник потянул из земли угол кожаного портфеля. И, отряхнув его, протянул хозяину дома.
— Благодарю, — кинул тот скупо, приняв портфель с таким видом, словно ему подали ядовитого аспида. — Приведите здесь все в порядок.
— Будет сделано, сэр.
Ну, хотя бы не сожгла бумаги в камине — и за это спасибо. И все-таки сука! Ненормальная, свихнувшаяся на всю голову сука! В запальчивости, едва ли разбирая дорогу, он почти налетел на мисс Харпер, гувернантку Анри, вышедшую из дома…
— Прошу простить меня, сэр, — пролепетала она, опуская глаза.
И он, глядя на тонкий девичий профиль, подсвеченный солнцем, подумал вдруг, какой резкий контраст представляет ее кроткий вид дерзком, неприветливым взглядам Грейс.
— Это вы простите меня, Розалин, — сказал он. — Супруга опять взялась за свое, и я… я немного не в духе. Не заметил вас, если честно!
— Ничего страшного, сэр.
Он видел, как ей неловко беседовать с ним, особенно поминая безумства жены, и он вдруг подумал, что гувернантка могла бы помочь ему.
— Мисс Харпер…
— Да, сэр?
— Не могли бы вы поспособствовать мне в одном деле?
Ее карие, миндалевидной формы глаза вскинулись на него в недоумении.
— Каком, сэр?
— Присмотреть за моей женой.
— Сэр? — Она испугалась как будто. — Не понимаю…
— Вы знаете, как и прочие… Нет-нет, не отрицайте, вы умная женщина, значит видите сами: жена моя повредилась рассудком и ведет себя странно. Сегодня, к примеру, прикопала под елью мою папку с бумагами… — Он продемонстрировал запыленную вещь. — А ее камеристка, миссис Поттер, слишком предана ей, чтобы докладывать мне о безумствах жены… Вы же…
— Сэр… вы предлагаете мне шпионить за вашей супругой? — ужаснулась мисс Харпер.
— Отчего же «шпионить»? Присматривать и докладывать мне, если Грейс снова станет вести себя… ненормально.
— Но я провожу большую часть своего времени с вашим сыном, милорд. И вряд ли смогу в должной мере…
— И все-таки… — Он положил руку на девичье плечико и заглянул в испуганные глаза. — Если что-то заметите… или услышите… расскажите мне, хорошо? В любое время ночи и дня дверь моей комнаты открыта для вас.
— Ах, простите, сэр! — В этот самый момент из-за угла выскочила служанка с охапкой цветов для украшения дома и, зыркнув на его собеседницу, понеслась дальше с блеском в глазах.
— Простите, сэр, мне пора на урок к вашему сыну, — торопливо произнесла гувернантка и тоже прыснула прочь, не ответив ни да, ни нет.
Он постоял, глядя ей вслед, а потом, наконец, вошел в дом.