Признание Розалин далось нелегко, Аманда видела это, ей вообще было непросто вспоминать те события, и она пересиливала себя, участвуя в обсуждения дела де Моранвиллей. Даже с Амандой, хотя они провели много времени вместе в Италии и подружились, Розалин ни разу не заговорила о событиях, что побудили ее оставить родину, жениха и сбежать, как преступнице. А Аманда нисколько не верила, что подруга способна убить, к тому же, маленького ребенка…
Особенно из-за денег, если вдруг допустить, что она действительно полагала занять место супруги Мишеля де Моранвилля. Что тоже, если подумать, совершенно нелепо: такой человек, как де Моранвилль, никогда бы не опустился до брака с простой гувернанткой.
Они несколько раз виделись в свете, и он показался Аманде высокомерным, расчетливым снобом, знающим себе цену.
— Но это просто нелепо, — сказала она, — все в доме наверняка могли подтвердить, что вы с хозяином не состояли в романтических отношениях.
В повисшей в комнате тишине ощущалось гнетущее напряжение, недосказанность, гнев.
Вскинув глаза, Розалин произнесла:
— Ты ошибаешься: в доме как раз на каждом углу обсуждался наш с де Моранвиллем роман. Мы якобы за спиной у жены тайно встречались в комнате графа… Что он, устав от безумной супруги, собирался отправить бедняжку в Бедлам, а меня сделать негласной хозяйкой. Даже мое будущее замужество якобы… было прикрытием, ширмой для наших с ним отношений.
— Но почему? Что побудило прислугу распустить о тебе подобные слухи?
Розалин усмехнулась:
— Много ли надо, чтобы распустить языки? Один жест — рука на плече, одно слово, понятое не так — и вот ты уже любовница графа, а после и вовсе — убийца. — Она продолжила, помолчав: — Жениху о шепотках в доме я ни слова не говорила: не хотела его огорчать. Да и боялась, наверно, что он решит: шепчутся не без повода. Я надеялась, сплетня уляжется через время, когда злопыхатели наконец убедятся, что между нами с хозяином нет ничего предосудительного. Только он… будто нарочно подливая масло в огонь, стал выделять меня среди слуг и однажды позвал в кабинет… Он хотел, чтобы я… шпионила за хозяйкой, докладывала ему, если она поведет себя странно, как с ней частенько бывало в последнее время.
— В газете было написано, что миледи де Моранвилль страдала душевным расстройством… — осторожно вставила Анна Баррет. — Так ли это?
Розалин, обхватив плечи руками, в задумчивости на нее посмотрела.
— Сложно сказать определенно, но вела она себя странно, — признала она. — Временами казалась совершенно нормальной, а потом закапывала в саду то столовый сервиз из мейсенского фарфора, то папку с документами мужа, а однажды… сказала, что может летать и выпрыгнула в окно библиотеки. К счастью, то был первый этаж, и она не расшиблась, но хозяин аж посерел, когда она это сделала…
— Он любил жену?
— Полагаю, до всего этого да, но в тот год, когда у миледи начались эти странности, они с ней постоянно ругались.
— Знаете, почему? — спросил Джек.
— Я не подслушивала под дверью.
— Но, сами знаете, слуги шепчутся по углам…
Розалин вымученно улыбнулась: ей ли не знать.
— Говорили, у графа появилась любовница, и жена об этом узнала. Но я не знаю, правда ли это… Граф не казался мне легкомысленным человеком, способным на тайную связь. Любовницы у него, наверное, были, но без серьезных посылов… Вряд ли наличие оных стало причиной скандалов.
— Что же тогда?
— Я не знаю, — ответила женщина, покачав головой. — Может быть, граф хотел еще сына, а жена не пускала его в свою спальню… Об это как раз много шептались на кухне. А может… — она задумалась на секунду, — ему не нравилось, как графиня носится с сыном… «У нас вырастет рохля и неженка. Перестань квохтать над ним!» — попенял он однажды жене. А та кинула гневно: «Я — его мать. Как хочу, так и веду себя с сыном!»
— Граф любил мальчика?
— Очень. Буквально души в нем не чаял! Редкий дар для мужчины.
— Он, должно быть, тяжело переживал гибель сына? — спросил вдруг Фальконе. — Он, в отличие от жены, оставаясь в себе, в полной мере осознавал свое горе.
Мисс Харпер кивнула.
— Де Моранвилль, кажется, постарел за то утро, в которое нашли мальчика, — сказала она. — У него тряслись руки, а глаза будто выцвели… Дворецкий с лакеем вдвоем увели его в дом — он плелся, как неживой. Миледи же пришлось сделать успокаивающий укол, так как она то рыдала над телом ребенка, то обвиняла кого-то в похищении сына… Ей все казалось, что он еще кроха, младенчик из колыбели — как сказал потом доктор, от сильного горя у нее что-то сделалось с памятью, и она позабыла последние несколько лет, помня лишь время, когда сын только родился.
— Ретроградная амнезия, — произнес Ридли. — Так называл это доктор.
— Наверное… — согласилась с ним Розалин. И тут же добавила: — Но знаете, что страннее всего? Еще до обнаружения мальчика графиня уже искала колыбель со своим сыном. И никто, абсолютно никто, не обратил особенного внимания на рану на её голове. Зная о странностях леди, доктор, годами пользовавший де Моранвиллей, предположил лишь, что несчастная гуляла во сне или случайно поскользнулась на мокром полу, а о хвоинках в ее волосах и отсутствии крови на том же полу не было сказано ни слова…
— А что думаете обо всем этом вы? — осведомился Фальконе.
— Я думаю, леди де Моранвилль выходила той ночью из дома и…
— И?
— Я не знаю, — Розалин прикрыла глаза. — Я сотню раз представляла, что там случилось, но все равно понятия не имею, что именно произошло. Знаю лишь, что отчасти виновата: все последние дни я спала в комнате мальчика…
— Почему?
— Он стал беспокойным, ему часто снились кошмары, просыпаясь в поту, он громко кричал. Я успокаивала его… Полагаю, ссоры родителей плохо сказывались на нем…
— А в тот вечер вы изменили привычке?
— В тот вечер, измучившись долгой прогулкой и вымокнув под дождем, я поднялась к себе и совершенно без сил повалилась в кровать. Если бы только я заглянула к нему, — простенала она, — если бы пересилила собственную усталость…
Старый граф покачал головой.
— Вряд ли это что-нибудь изменило бы, — сказал он, — мальчик уже тогда был, наверное, мертв. Вас неспроста удалили из дома и из его комнаты, ясное дело…
— Но зачем? Почему? — вскричала мисс Харпер. — Анри был таким славным мальчиком. Боже мой!
— Не кори себя. В его смерти твоей вины нет! — с полной уверенностью заявила Аманда, обняв подрагивающее от слез тело подруги.
А та прошептала, не в силах смириться со своим прошлым:
— Но я могла бы, наверно, что-то заметить… предугадать…
— Если вы правы насчет миледи де Моранвилль, и она в ту самую ночь выходила из дома, — произнес Джек, — то могло статься, она видела преступление…
Ридли кивнул, подхватив его мысль.
— Я уверен, что именно так это и было, — произнес он. — Но остается неясным, почему, став свидетельницей преступления, сама она не пострадала. Убивший ребенка должен был испугаться, запаниковать и избавиться от свидетельницы…
— Может быть, именно так убийца и планировал сделать, ударив женщину по голове, — предположил Баррет. — И, посчитав, что она умерла, он бросил её, но миледи очнулась и, вместо того, чтобы изобличить преступника, не вспомнила ни только минувший вечер, но и несколько предшествующих ему лет.
— Вполне разумная версия, я полагаю, — подтвердил данное умозаключение старый граф. — Но одно до сих пор мне неясно: мотив. У кого был мотив убить мальчика?
— Возможно, у де Моранвилля были враги, — предположила Аманда. — Он был дельцом и довольно успешным, а такие всегда имеют врагов.
Граф согласился:
— Вполне может быть. Но полиция, полагаю, исследовала этот вопрос… — Он поглядел на инспектора Ридли.
— Боюсь, нет, — отозвался тот не без горечи. — Гувернантка убитого мальчика сделалась для Брандера главной подозреваемой, а исчезнув, лишь убедила инспектора в своей правоте. Сам я пытался искать в том направлении… — признался Ридли как будто смущенно, — но сильные мира сего не особенно расположены к откровенным беседам с инспектором полиции, непонятно с какой именно целью желающим с ними встречи. Так что, увы, — развел он руками, — ничего важного узнать мне не удалось.
— Но ведь кто-то должен был что-то знать! — В сердцах воскликнула Анна. — Не может быть, чтобы совсем ничего…
Розалин вдруг сказала:
— Если кто-то что-то и знал, то миссис Поттер, камеристка миледи. Они были с ней очень близки, и хозяйка наверняка делилась с ней самым личным: в частности, почему ссорилась с мужем.
Услышав эти слова, все разом посмотрели на Ридли, а Фальконе озвучил безмолвное вслух:
— Эту Поттер, конечно, допрашивали ваши коллеги. Она сказала что-то существенное?
Ридли покачал головой.
— Ничего, что могло бы продвинуть нас в этом деле, — произнес он. — Уверяла лишь, что хозяин изводил супругу беспочвенной ревностью, постоянно укорял её в холодности и легкомыслии, а однажды… кхм, взял ее силой в библиотеке.
— Но это неправда, — возмутилась этим словам Розалин. — По крайней мере, касательно ревности. Граф не казался ревнивцем, а графиня едва выезжала из дома… Лишь однажды… — припоминая, продолжала она, — он вспылил, прогнав учителя музыки, нанятого графиней для маленького Анри, но, я уверена, дело было не в ревности.
— А в чем же тогда?
— Мне кажется, он показался де Моранвиллю недостаточно компетентным, но… — она, кажется, засомневалась, — я не уверена в этом.
Присутствующие опять помолчали, осмысливая услышанное, и Фальконе сказал:
— Наверное, было б не лишним переговорить с этой Поттер опять, как вы считаете? Может быть, по прошествии времени она станет более разговорчивой, да и деньги, стоит их посулить в нужной мере, развязывают язык. Где теперь эта женщина?
— Поступила на новое место, насколько я знаю, — ответил на его вопрос Ридли. — Полагаю, в бумагах имеется ее новый адрес. Я узнаю его…
— Благодарю вас, инспектор. Это было бы важным подспорьем для нас!
— А я бы мог попытаться узнать о карманнике, промышляющем у Сент-Джеймса, — предложил Джек. — Времени, без сомнения, прошло много, но в определенной среде ловкачи остаются на памяти как легенды. Вдруг удастся узнать, куда делся Милашка…
— А еще, — добавил Фальконе, — очень хочется поглядеть на нашего графа. Он появляется в свете?
Анна Баррет кивнула.
— В последнее время чаще, чем прежде, — сказала она. — В первые годы после трагедии он стал буквально затворником, редко куда выходил и сам никого не принимал, но сейчас нет-нет да появится где-то.
— Значит, у нас есть надежда увидеть его и составить о нем свое мнение.
— Без сомнения.
Фальконе расплылся в улыбке.
— Еще чаю, мои дорогие? — предложил он, хватаясь за колокольчик.