Джек развернул сверток с купленными лакеем вещами: старыми башмаками, видавшими, по всему, не одного хозяина до него, холщовой рубашкой, штанами и залатанным на подкладке картузом — вещи в целом все еще ноские и добротные, но безликие, как и сотни бедняг, носивших их до него. Джек и сам был когда-то одним из таких, да и сейчас, наверное, оставался, просто на время забыл, каково это: быть простым пареньком из Уайтчепела. Прошел длинный путь, чтобы стать кем-то большим…
И не был уверен, что получилось, несмотря даже на идеально пошитый костюм специально по его меркам с лацканами из шелка и бархатным воротником.
И надевая эту одежду из своей прежней жизни, Джек толком не понимал: то ли он все это время притворялся кем-то другим, то ли сейчас притворяется собой прежним.
А прежнего Джека уже больше и нет…
Или есть?
Что-то двойственное, противоречивое теснилось на сердце — и раздирало его.
Вспомнилось вдруг, как инспектор подарил ему вещи для аудиенции в доме Риверстоунов-Блэкли: они были немногим лучше тех вещей, что сейчас в этом свертке, но казались тому, прежнему, Джеку слишком хорошими для него. Воротник, помнится, как вчера, впивался в тощее горло, ботинки жали… Что бы сказал тот мальчишка сейчас, будучи экипирован, как графский наследник в узкий сюртук, который не снять без слуги, и шейный галстук, повязанный настолько замысловато, что Джек до сих пор понятия не имел, как Аманда или его камердинер справлялись с узлом, скрепленным драгоценной булавкой.
Впрочем, сейчас, глядя на свое отражение в зеркале, Джек едва ли себя узнавал в старой одежде, даже стало тревожно, что и трущобы не признают его за своего. Волосы лежат слишком гладко (он взъерошил их), руки слишком ухоженные (Джек стиснул их в кулаки)… Кожа сделалась гладкой и нежной, как у младенца. А когда-то, часами не вылезая из воды и вылавливая «подаяния» Темзы, его руки и ноги были совершенно другими: сестра смеялась, что его пальцами, вместо песка, можно очистить кастрюли и сковородки. «Кусок пемзы», вот как она их называла.
— Сэр, ваши ботинки. — Молодой камердинер с недоумением и опаской глядел на его преображение. — Мне пойти с вами? — осведомился у Джека.
— Благодарю, Филипп, но ни к чему.
С такими словами он сунул ноги в разношенные кем-то ботинки, зашнуровал их. Постоял, будто старая обувь обладала магическим даром возвращать старые же привычки, а он старался пробудить их в себе, а потом вышел из комнаты, намереваясь поставить Фальконе в известность о скором уходе, но вместо этого услыхал голоса в холле.
И замер на верхней ступеньке… Как никак его нынешний образ не подходил для новых знакомств в высшем обществе.
— Дорогой друг, какая чудесная встреча! — произнес восторженный женский голос глубоким контральто. — Я, признаться, не верила, что увижу вас снова… Столько лет прошло…
— Пять.
— Целых пять. Боже мой! Но вы как будто нисколько не изменились…
— Вы льстите мне, леди Стаффорд. Годы безжалостны, и я больше не тот… Но вы восхитительны, должен заметить. Даже краше, чем я вас запомнил…
Женщина рассмеялась, и Джек, глянув через перила, рассмотрел средних лет даму в красивом платье вишневого цвета, будто в смущении отмахнувшуюся от комплимента Фальконе сложенным веером.
— И кто из нас больший льстец? — игриво осведомилась она и тут же, мгновенно сделалась грустной. — Вы верно заметили: годы безжалостны, граф, а жизнь и того хуже… — печально отозвалась она. Веер хрустнул под ее пальцами. — Вы, наверное, слышали о трагедии с нашим внуком?
Фальконе склонил голову.
— Сочувствую вам от всего сердца, Аделаида, — произнес он.
Женщина нервным движением открыла и снова захлопнула веер.
— Теперь я хорошо понимаю, каково было вам лишиться если не дочери, то возможности видеть внуков, растить их и баловать. Я так любила нашего маленького Анри, ангелочка, как мы его называли, а теперь… — Граф выхватил из кармана платок и протянул его женщине — с благодарностью поглядев на него, та промокнула уголки глаз. — Простите, Гаспаро, я стала слезливой старухой. Мне, право слово, неловко!
— Ах, перестаньте, вы сами сказали: я понимаю вас, причем больше, чем вы себе представляете. — Граф подал женщине руку и увлек ее на диван с истинно рыцарской грацией.
Хмыкнув, Джек неожиданно понял, что Гаспаро Фальконе не так прост, как казался: о своем близком знакомстве с Аделаидой Стаффорд, бабушкой маленького Анри де Моранвилля, тот ни разу даже не заикнулся. И вот эти двое обращаются друг ко другу просто по именам и вообще ведут себя… прелюбопытно.
— Благодарю, друг мой. Вы так добры, — опять прозвучало глубоким контральто. — Вы, Гаспаро, единственный человек, с которым я могу говорить по душам, не страшась жадного любопытства. Все остальные все равно что акулы, рыщущие вокруг в поисках «лакомого кусочка» — новой сплетни для обсуждения. — Леди Стаффорд снова утерла уголки глаз. — Понимаете сами, тогда, после случившегося, было непросто… Да и сейчас, на самом деле, не лучше, но я взяла себя в руки, креплюсь, а вот Стаффорду, моему мужу, это с трудом удается. Он, понимаете ли, души в Грейс не чаял и внука любил до безумия… Как по мне, так даже чрезмерно. Мужчина не должен быть так помешан на собственных детях, это противоестественно, вы не находите?
— Отцам свойственно опекать и любить своих дочерей, дорогая Аделаида.
— Вы полагаете?
— Собственный опыт подсказывает мне это.
Леди Стаффорд, на которую граф глядел с обезоруживающей нежной улыбкой, только вздохнула. И, решив, должно быть, отойти от темы отцов-дочерей, начала о другом:
— Ах, граф, только вам я и могу в этом признаться, — сказала она, — смерть Анри разрушила не одну — две семьи разом. Мы с мужем и прежде ладили кое-как, я писала вам, помните, а теперь мы и вовсе неделями слова друг другу не говорим… Ходим будто чужие. Совместные ужины стали пыткой, жизнь — мраком. И я не вижу просвета, вот что ужасней всего!
Рука Фальконе чуть сжала подрагивающие пальцы миледи.
— Все наладится, дорогая, я уверен, все непременно наладится, — оптимистично произнес он, продолжая нежно ей улыбаться. — После ночи приходит рассвет, после печали… новая радость…
— Не уверена, что всё ещё помню, как радоваться, Гаспаро.
— Уверен, вы вспомните, Аделаида. — И с воодушевлением: — Скажите прямо сейчас, чего вы хотели бы больше всего, и я непременно это исполню, чтобы вернуть радостную улыбку на ваше лицо!
Леди Стаффорд смутилась и опустила глаза.
— Вряд ли это возможно, мой друг.
— Отчего же? Друзья для того и нужны, чтобы поддерживать нас в трудные времена… и оказывать помощь по мере сил и возможностей…
— Вы — хороший друг, я это знаю, — прошептали женские губы, а глаза заблестели непролитыми слезами. — Но, право слово, даже вам, дорогой мой Фальконе, было бы не под силу исполнить желание моего сердца…
— И все-таки я прошу вас открыть его мне…
— Боюсь, вы можете разочароваться во мне…
— Никогда! — пылко уверил Фальконе. — Никогда и ни при каких обстоятельствах я не разочаруюсь в вас, милая Аделаида. Итак… — он призывно заглянул ей в глаза.
— … Я хочу выяснить, кто и зачем убил нашего мальчика, — призналась миледи Стаффорд. А признавшись, уткнулась в ладони лицом, как бы не смея показать глаз; и добавила глухо: — И отомстить за его злодеяние. — И тут же, торопливо, как будто оправдываясь: — Я знаю, христианская добродетель велит поступать по-другому: прощать врагов наших, оставлять старое, простираясь вперед, но я не могу. Не могу забыть горе, что причинили нашей семье! А главное, не задаваться вопросом: почему это сделали? Почему эта женщина… — ее речь прервалась рыданием, — сделала это с Анри…
Джек, пораженный догадкой, мелькнувшей в его голове, отступил от перил и, наверное, вздрогнул, услышав за спиной тихий голос:
— Теперь и вы знаете маленькую сердечную тайну графа Фальконе, мой друг.
Томазо Джонсон, подхватив его под руку, увлек в дальнюю часть коридора.
— Я понятия не имел, что… — зашептал Джек.
— … Граф дружен с миледи Стаффорд, бабушкой маленького Анри? — подхватил его речь детектив. — Что ж, в таком случае, вы еще многого не знали о графе. — И одарил его таким взглядом, что Джеку стало не по себе.
— Вы ведь не то хотели сказать, что и мисс Харпер…
— … Попала на виллу Фальконе отнюдь не случайно?
Джек открыл рот, выдохнув разом весь воздух.
— Так граф, в самом деле…
— … Поручил мне ее отыскать. Я отыскал, и — вуаля! — мисс Харпер под крылышком графа!
— Но для чего?
— А вы подумайте сами, молодой человек, — сеньор Джонсон вскинул кустистые брови, кивнув в то же время в сторону лестницы, где еще минуту назад Джек подслушивал разговор между графом и леди Стаффорд. — И ответ придет сам собой.
И тот высветился огнями в голове парня.
— Граф желал угодить леди Стаффорд, отыскав ту, что, как все считала, виновна в убийстве маленького Анри.
— Бинго, мой друг.
Джек побледнел, оттянув ставший вдруг удушающим шейный платок.
— То есть граф выманил Розалин Харпер на родину, чтобы…
— … сдать убийцу полиции? Бог с вами, друг мой, — взмахнул рукой мистер Джонсон. — Возможно, в начале граф и желал поступить именно так, но со временем все же проникся к мисс Харпер. Сами видите, он расположен к ней…
— Значит, вот в чем причина его интереса к этому делу, и желание посетить Лондон — отнюдь не какой-нибудь альтруизм, а самый обычный расчет, — будто не слыша его, прошептал Джек.
— Вы явно разочарованы, друг?
Джек усмехнулся, покачав головой.
— Я, кажется, слишком доверчив, и полагаю людей много лучше, чем они есть. Это не очень хорошее качество для детектива, вы не находите? — спросил он.
— Я нахожу… что вы еще очень молоды, друг мой, и слишком категоричны в суждениях. Граф же немного влюблен… вы видели сами, и старается совершить невозможное: ухватить звезду с неба для той, что ему дорога.
— Но как это вышло?
— Вы о любви? Разве сами не знаете, как она с нами случается? — Детектив усмехнулся.
— Вы знаете, я не то имею в виду.
— Вы о том, как они познакомились? Точно сказать не возьмусь, но, полагаю, случилось то в прошлый визит графа в Англию пять лет назад. Что уж там между ними случилось, я тоже не знаю, но… — детектив выдержал краткую паузу, — после того граф с леди Стаффорд все время писали друг другу.
— Тайно?
— Вряд ли муж леди Стаффорд одобрил бы нечто подобное.
Джек никак не мог уместить в голове коварство казавшегося таким безобидным графа Фальконе, все гадал, где еще просмотрел самое главное, что не заметил. Откуда явится новая неприятность… И полагать, что Фальконе намеренно заманил Розалин в Лондон, чтобы сдать ее полицейским, казалось кощунством, безумием.
— Так, друг мой, я вижу, вы совершенно расклеились и забыли о том, что наметили. Ай-яй-яй! — Детектив подхватил Джека под руку. — Не позволяйте неприятным открытиям сбить себя с толку. Пойдемте!
— Куда?
— Для начала на лестницу для прислуги, после — в Ист-Энд, для чего, полагаю, вы так и оделись.
— Но вам нельзя со мной! Это испортит все дело.
— Не волнуйтесь, молодой Огден, я подстрахую вас издалека. Мы с графом об этом условились! Или вы теперь полагаете, граф — коварный злодей и не верите ему больше?
— Я этого не говорил.
— Вот и славно. Потому что скажи вы нечто подобное, Джино, я бы сильно разочаровался в ваших умственных способностях! А теперь поспешим. Время не ждет! Оставим голубков ворковать в одиночестве.
И с такими словами он распахнул дверь и засеменил вниз по лестнице для слуг.