В кэбе ехали молча, размышляя о том, что услышали от Милашки. Да уж, данное прозвище больше любого другого звучало насмешкой над его нынешней внешностью! Кто пошел на подобное зверство, дабы добиться молчания вора?
— Клянусь, сэр, я ничего больше не знаю, — зазвучал в голове Джека испуганный голос. — Я только украл сумочку этой леди… и даже понятия не имел, зачем это надо.
По тому, как он это сказал, как-то враз сделалось ясно, что после он догадался зачем, и мистер Джонсон, дернув рукой с револьвером, спросил:
— А потом разобрался, зачем? Ты ж не дурак, полагаю.
Мужчина отер рукой потный лоб и скривился.
— Не дурак, — согласился он с неохотой, — но мне ни к чему лезть в подобное дело. Я человек маленький, скромный… И знаю, где нужно смолчать.
— Тебя потому так избили, за привычку молчать? — насмешливо кинул Томазо Джонсон.
Так называемый Роберт, вскинул вверх подбородок, что выглядело до боли гротескно при его униженно-раболепном поведении и словах.
— Вы просто не понимаете: они звери. Таким повод не нужен, чтобы… — губы его затряслись, и бедняга смял ворот рубахи скрюченными от нервного напряжения пальцами. — Отпустите меня! — взмолился он жалостливо. — Я рассказал всё, что знал…
— Уверен, что все? — поддел его Джонсон.
— Всё, клянусь Богом, сэр, всё.
Детектив его строго одернул:
— Не клянись понапрасну, ты, богоотступник. Знаешь ли ты: воровство — смертный грех? Покайся и…
Договорить он не успел: вор упал на колени и, сложив молитвенно руки, воздел их к нему.
— Умоляю, не убивайте меня! Я сказал правду… рассказал, все, что знал… Пощадите меня, умоляю! — Должно быть бедняга подумал, что Джонсон собрался его пристрелить.
Джек не мог на это больше смотреть: все в нем противилось истязанию человека, пусть даже страхом. Он подался к Томазо, чтобы велеть ему перестать тыкать в Беса оружием, а тот возьми и скажи:
— Сумка… Сумка той леди всё ещё у меня. Я отдам её вам!
— Отчего же ты, stupido, раньше молчал? — замахнулся рукой с пистолетом рассерженный итальянец. И вор съежился, чуть ли не распластавшись по мостовой…
Джек перехватил руку напарника, покачав головой.
— С такими bastardo иначе нельзя, porca miseria (черт побери)! — вскричал итальянец, как обычно, в момент наивысшего негодования сыпя ругательствами на итальянском. — Он все время обманывал нас, лживый… fetente. Посмотрите на него, он, уверен, до сих пор лжет, cazzone, сын шлюхи! Пристрелить его мало.
— Нет, господин, умоляю вас, господин, я отдам вам и сумку, и все, что хотите. Только не убивайте меня. Взываю к вашему милосердию, добрый сэр! — подался он к Джеку, ухватив его за штанину.
Джека пробрало холодком по загривку. Стало мерзко и гадко…
— Встань. Где ты живешь? Отдашь сумку — и останешься жив, — сказал он, стараясь освободиться от хватки Беса, но тот губами припал к одному из ботинок.
— Благодарю, сэр… Век помнить буду! И молиться о вас…
— Bugiardo (лжец)! — припечатал Томазо Джонсон в сердцах. — Un peccatore(богохульник)!
В этот момент со стороны «Крысолова» послышались голоса: кажется, Гарри кликнул ребят и прочесывал улицы, догадавшись, что дело нечисто.
— Нужно идти. — Джек подхватил вора под руку, поднимая с земли, но тот, будто ноги его не держали, опадал скисшим тестом, никак не желая утвердиться на них.
— Да вот же они! — вскричала фигура в конце переулка, и теперь уже Джонсон подхватил Джека под руку.
— Бросьте его и уходим! Быстро, — кинул он торопливо. И они побежали в противоположную сторону, подгоняемые погоней и криками за спиной.
— Мы упустили возможность оправдать мисс Харпер, — наконец произнес Джек. — Ее сумка и свидетельство этого вора могли бы направить полицию по другому пути. А теперь он заляжет на дно, и его уже не найти. Как бы сильно мы ни старались!
Мистер Джонсон отозвался вопросом:
— Хотели подраться с этими отщепенцами, сэр? Полагаете, нас отпустили бы с миром?
Джек понимал, что шансов у них было немного и разумней было именно отступить, но мысли грызли и грызли, не давая покоя.
— Просто не позволяйте своим неудачам лишать вас присутствия духа, — в конце концов напутствовал его Джонсон, выбираясь из кэба. — Это гиблое дело, мой друг. Не зацикливайтесь!
Фальконе встретил их, как никогда, радостным и веселым, казалось, не замечал ни мрачного лица Джека, ни сдержанного приветствия Джонсона — все в нем пело и ликовало. И причиной всему, ясное дело, — его недавняя гостья, успевшая к их возвращению укатить восвояси.
— Как все прошло? — осведомился Фальконе. — Вы узнали что-нибудь о карманнике с Барн-Крофт?
Джек молчал, не в силах заговорить об их, как ему виделось, неудаче, и детектив ответил вместо него.
— Мы нашли этого типа, сеньор. Поговорили с ним…
— И?
Томазо Джонсон в нескольких предложениях пересказал нанимателю все, что случилось с ними обоими за последние пару часов.
— Жаль, — сказал тот, — его показания многое бы для полиции объяснили, но… хотя бы мы знаем теперь, куда делся этот Милашка с лондонских улиц, и почему Ридли не сумел его отыскать. Кроме того, он рассказал, что его наняла женщина, а это тоже немаловажно…
— Женщина под вуалью, — напомнил ему собеседник. — Вряд ли служанка стала бы прятать лицо. Да и не носят служанки вуалей…
— Вы правы, Томазо, в этом деле все крутится вокруг женщин.
При последних словах Джек посмотрел на Фальконе — тот улыбался. Опять вспомнил Аделаиду Стаффорд? Возможно. И худое, породистое лицо с узким носом уже больше не виделось Джеку бесхитростным и простым: он как будто глядел на Фальконе другими глазами.
Все лгут…
От мысли этой сделалось совсем гадко и тяжело, и Джек уже собирался откланяться и уйти в свою комнату переодеться, но старый граф удержал его фразой:
— Этим вечером мы приглашены к Стаффордам, Джек. Первый прием для тебя! Значимое событие. Но ты не волнуйся, мой мальчик: там будет лишь небольшая компания самых близких друзей и знакомых миледи. Мы с ней отчасти дружны, — признался вдруг он, порозовев, — и я настоял, что для первого выхода в свет тебе достаточно скромного ужина.
— Вы рассказали ей обо мне?
— Конечно, мой мальчик: я не мог не рассказать ей о внуке.
— Но…
— О прочем ей вовсе не обязательно знать, — ответил старик на его негласный вопрос. — Не волнуйся об этом.
«Я больше волнуюсь о том, что не знаю, кому теперь верить. И в чем».
— Я постараюсь не подвести вас, сеньор.
— Уверен, что так и будет. — Старик похлопал его плечу. — Кстати, — добавил он торопливо, — на ужине будут не только сеньорита Уорд и ее уважаемые родители, но и… де Моранвилль, встречи с которым я жажду с не меньшим восторгом, чем с родителями Аманды. Полагаю, вечер получится интересным! Что скажешь, Джино?
— Жду не дождусь этого вечера.
Сказано это было скорее с иронией, но старик не заметил: пребывал в своем собственном розово-сладостном рае, предвкушая новую встречу с дамой из грез.
Таким образом, простившись с мистером Джонсоном, Джек поднялся к себе и остаток этого, как ему показалось, бесконечного дня провел в своей комнате за раздумьями и волнами накатывающей паники. Он лишь коротко спустился в столовую с Розалин, когда она предложила ему повторить курс столового этикета… Но она и сама была так рассеянна и отстранена, погружена в свои мысли, что едва ли своими до автоматизма отточенными наставлениями бывшей гувернантки могла отвлечь его от собственных мыслей.
А Джек гадал, хорошо ли прошла встреча Аманды с родителями, удалась ли беседа, которой она так страшилась, хоть и храбрилась для вида. И каким выйдет его собственное второе «знакомство» с леди Риверстон-Блекни, будущей тещей, тогда как Джек, хоть убей, не мог представить себе это родство даже теоретически.
Как назло, вспоминалась их первая встреча… То, как чопорная хозяйка окатила его презрительно-неприязненным взглядом, когда он просто не так съел печенье; что будет теперь, во время светского ужина, он вообще старался не думать. Должно быть, он позабудет все наставления Розалин и выставит себя дураком на радость присутствующим.
Джек стиснул зубы.
Зря он все-таки согласился на уговоры Фальконе!
Тот играет в какие-то свои игры, Джек же в них — жалкий статист, к амплуа богатого франта не предназначенный. Только себя и других опозорит!
Может быть, отказаться?
Сказать, заболел, или еще что придумать…
Но ближе к вечеру Аманда прислала записку: «Я тоже буду сегодня у Стаффордов. Предвкушаю встречу с тобой! Родители тоже придут. Не бойся, Джек! Очень хочется знать, как прошли ваши поиски в «Крысолове»… Ты ведь расскажешь мне всё? Целую и обнимаю. Аманда».
Ему показалось, что записка написана второпях, едва ли не на коленке, и на сердце стало тревожнее прежнего. Но желание уклониться от ужина отступило: он обязан был знать, как прошел её день. Хотя бы просто увериться издали, что Аманда в порядке…
— Вы готовы, сэр. — Молоденький камердинер отступил в сторону, окинув Джека изучающим взглядом творца, оценивающего написанную картину. — Я слышал внизу подали карету. Пора спускаться…
— Ты прав. Благодарю, Филипп!
— Мне дожидаться вас, сэр, чтобы после помочь снять одежду?
— Не нужно, я справлюсь сам.
Камердинер понятливо склонил голову, Джек же, с трудом превозмогая нервозность, вышел из комнаты и спустился в холл. Фальконе ждал его, в нетерпении прохаживаясь из угла в угол…
— Вот и ты наконец-то. Мисс Харпер, доброго вечера! — обратился он к компаньонке. — Джино, нам не престало опаздывать. Поспешим же! — С такими словами он подхватил Джека под руку и потащил к поджидавшей карете.
Джеку казалось, что даже на эшафот он всходил бы с меньшим ужасом, чем сейчас отправлялся на светский прием в дом леди Стаффорд. Сердце не билось в груди, а неистово трепыхалось, как пойманный мотылек…
Дрожали руки.
Это тебе не бандитский притон, где все по-своему просто и ясно, здесь все много хуже… Запутаннее, сложнее.
— Вот мы и приехали, — улыбнулся Фальконе, а Джек, вцепившись в сидение, пожелал оказаться за тысячу миль от этого места.