Особняк Стаффордов на Маргарет-стрит являлся явным примером викторианского зодчества: цветной кирпич, большие эркерные окна и высокая скатная крыша над изысканным архитравом. Такие дома будто нарочно подавляли тебя, являя богатство хозяев, — по крайней мере, именно так думал Джек, переступая порог особняка вместе с графом Фальконе и внутренне замирая.
— Какая честь для нас, видеть вас в нашем доме, дорогой граф! — Графиня Стаффорд, едва гостей ввели в комнату под зычный голос дворецкого, поднялась им на встречу и протянула руку для поцелуя. Граф с радостью к ней приложился.
— Взаимно, миледи. Мы с внуком благодарны за приглашение!
— Так это ваш внук… — Графиня окинула Джека взглядом, да так пристально, будто лорнировала в упор. И улыбнулась.
— Позвольте представить вам Джино Фальконе, миледи, сына моей несравненной Аллегры, — между тем, представлял его граф, и взмокший под своим фраком Джек тоже поцеловал ее руку.
— Какой приятный молодой человек, — оценила его леди Стаффорд. — По всему, вы отыскали сокровище, граф!
Фальконе охотно поддакнул:
— Более чем, дорогая хозяйка. Я благодарен судьбе за ниспосланный ею подарок!
Хозяйка в тот же момент подхватила Джека под руку и повлекла его для знакомства с остальными гостями. Он, как в тумане, различал мужские лица и женские, улыбался на автомате, и ощущал, как пот тонкой стрункой стекает между лопаток.
Это было ужасно… невыносимо… И страшно до одури. Он, дитя улиц, казалось с молоком матери впитавший сословную субординацию, теперь ужасался тому, где посмел оказаться…
— Рад знакомству, сеньор. Этот сезон воистину полон приятных сюрпризов!
Джек толком не видел, кто это сказал, — он искал глазами Аманду. Она должна тоже быть здесь… Рядом с ней эта пытка обретет хоть какой-то, да смысл.
Но ее не было…
А мужчина, сказавший ему о «приятных сюрпризах», высокий, но блеклый, как вылинявшая рубашка, все мялся неподалеку и спрашивал об Италии. А две восторженные девицы у фортепьяно хихикали, пряча улыбки за веерами…
И вдруг…
— Лорд и миледи Риверстоун-Блэкни с дочерью, — объявил распахнувший двери дворецкий.
Джек дернулся, будто желая бежать ей навстречу, но удержался в последний момент. В голубом шелковом платье, обнаженная по плечам, миссис Уорд вплыла следом за матерью, будто враз осветив маленькую гостиную. Ее вежливая улыбка, адресованная гостям, вспыхнула ярче, стоило им столкнуться глазами, но длилось это не дольше секунды: в следующий миг она оказалась возле хозяйки и поздоровалась с ней.
— Красивая девушка, вы не находите? — вдруг обратился к нему этот, блеклый. — Очаровательная улыбка.
— Трудно не согласиться, — с трудом выдал Джек хриплым голосом.
— Но довольно скандальная… — продолжал говоривший. — На месте ее отца или мужа я бы давно ее усмирил. Но, похоже, ни тому, ни другому не хватило характера! Бедный Уорд.
Джек сдвинул брови, желая, как никогда, припечатать не только крепким словцом, но и кулаком по лицу. И, наверное, не сдержался бы, не появись вовремя старый граф.
— Мальчик мой, нас вот-вот представят новым гостям. — Он подхватил его под руку и потянул прочь от Блеклого. — Что происходит? — прошипел ему в ухо. — Такой кровожадности на лице я у тебя прежде не видел.
— Он говорил про Аманду…
— Придется привыкнуть: о ней многие говорят. И не всегда хорошо! — одними губами, не прекращая лучиться улыбкой, отозвался Фальконе.
Хозяйка как раз звала их:
— Граф, хочу познакомить вас с очаровательными людьми, подите сюда. И вы, молодой человек! — На ватных ногах Джек приблизился к Риверстоунам и оказался напротив Аманды. Его и графа попеременно представили ее матери и отцу… Красный как рак, Джек с трудом глядел в глаза женщине, так неласково встретившей его некогда в своем доме, та глядела в ответ… И за фальшивой улыбкой Джек разглядел узнавание. Нет, не такое, когда точно знаешь, кто это перед тобой, а такое, когда понимаешь, что знаешь, а откуда и почему, не поймешь… И это терзает тебя.
— Так это ваш внук… — произнесла женщина. — Мы не знали об этом… — И поглядела на дочь. — Аманда ни разу о нем не писала… — Губы миледи поджались, выражая отношение к данному факту.
— Должно быть, запамятовала, бедняжка, — сразу же подхватил ее речь старый граф. — Не сочла достаточно важным. После болезни она долгое время приходила в себя, и, конечно, писала вам о своем самочувствии в первую очередь.
— Должно быть, вы правы, — нехотя согласилась миледи. — И мы благодарны за помощь, оказанную ей вами.
— Ах, бросьте, не стоит и благодарности, — отмахнулся Фальконе. — Я был по-настоящему счастлив приютить милую девочку в своем доме! И сопроводить ее в Лондон.
— Мы не знали, что вы едете вместе, — вставил лорд Риверстоун. — Вы… и ваш внук. Его родители тоже приехали?
На секунду повисла гнетущая тишина, а потом, разрывая ее, Аманда сказала:
— Леди Стаффорд зовет всех к столу. Поспешим же! — И подала Джеку руку.
У Джека дернулось сердце, кровь ударила в уши, но, памятуя об уроках мисс Харпер, он повел Аманду в столовую вслед за прочими парами.
— Все хорошо, — шепнули любимые губы, когда, отодвинув ей стул, он и сам занял место по правую руку. Кажется, миссис Стаффорд нарочно устроила это… И Джек, отыскав глазами Фальконе (тот сидел подле хозяйки и Риверстоунов), пересекся с будущей тещей (знала бы она это!) неприязненным взглядом.
— Твоя мать ненавидит меня, — сказал едва слышно, укладывая на колени салфетку.
— Не волнуйся: она всех ненавидит. И меня в первую очередь!
Джек невольно поглядел на Аманду, но она улыбалась невозмутимой улыбкой, будто и не сказала чего-то особенного. Он поразился её удивительной выдержке…
— Ты с ними поговорила?
— О да, разговор получился «душевный»: сегодня меня познакомят с будущим мужем. — Джек снова в недоумении на нее посмотрел. — Но не волнуйся, — шепнула Аманда, — это я познакомлю их с будущим мужем. — И носок ее туфельки под столом ткнулся в Джеков ботинок.
Она язвила и улыбалась, но Джек различил в ней душевный надлом и до страстного захотел прижать к себе эту грустную девушку и защитить от всех бурь, но мог только стиснуть в руке столовую ложку и приступить к первому блюду: супу с креветками.
— Вы слышали, «Таймс» опять спекулирует темой о «законе для бедных», — произнес во вторую перемену блюд мужчина с широкими бакенбардами (как раз подали жареные говяжьи ребрышки с подливкой и корнеплодами). — Теперь этот Грант мусолит тему работных домов: мол, «когда эти нищие входят в ворота работного дома, им начинает казаться, что они попали в огромную тюрьму, из которой их вызволит только смерть…», — процитировал он по памяти с легким смешком. — Подумать только, тюрьма. Мы спасаем этих несчастных от смерти, а они еще недовольны!
Джек, только-только приступивший в подливке, ей поперхнулся и с трудом сдержал кашель, ткнувшись в салфетку. На него, к счастью, не обратили внимание: гости, занятые кто говяжьими ребрышками, кто предложенной темой, молча кивали со снисходительными улыбками. Что они понимают, вспыхнуло в Джеке с удивившей его самого силой? Что понимают эти сытые господа за уставленным лакомствами столом в урчащем желудке и безграничном отчаянии?
Да ничего.
— Я слышал, однако, в работных домах умирают от голода чаще, чем в подворотнях и под мостами, — неожиданно сказал он, не в силах сдержаться.
— Пфф! — фыркнул тот, с бакенбардами. — Это полная ерунда, молодой человек. Закон для того и был принят, чтобы спасти сотни несчастных от нищеты. И соответственно, смерти. В работных домах они получают одежду, еду и достойный их пропитания труд.
— А еще — разлуку с семьей (мужей с женами разделяют, у матерей отнимают детей), тяжкий труд в ужасных условиях, холод и голод, который только едва утоляется. Мистер Грант прав: эта жизнь все равно что тюрьма. И закон должен быть реформирован.
— Вы не знаете, что говорите, — в раздражении кинул его собеседник. — Эти в «Таймс» из недели в неделю мусолят подобные темы, увеличивая тираж своей газетенки. Все, что им нужно, — разжалобить нас и заставить опять раскошелиться…
— Ах, бросьте, граф, вы так говорите, словно совсем далеки от благотворительности, — вдруг вмешалась в их спор леди Стаффорд с миролюбивой улыбкой. — Что подумают про вас наши гости? Решат, что вы черствый сухарь. А ведь мы знаем, как много вы делаете для общества, граф. Ваша помощь благотворительной организации «Тойнби-Холла» прекрасно известна.
Филантроп с бакенбардами скромно кивнул, признавая правоту ее слов и признавая собственные заслуги. Спор, казалось бы, удалось потушить, но тут леди Риверстоун-Блэкни подлила масла в огонь, произнеся глядя на Джека:
— А каким, собственно, образом вы предлагаете реформировать этот закон… сеньор Фальконе? — По этой краткой заминке и взгляду Джек понял вдруг, что женщина догадалась о чем-то. — Быть может, нам пустить этих нищих в собственные дома, одеть в собственные одежды и посадить за наш стол? — Она вскинула брови, сверля его пристальным взглядом и намекая, возможно, что именно так кто-то и поступил с ним, а теперь, посмотрите, он сидит за этим столом и выдает себя за настоящего дворянина. Ха-ха! Но она-то видит, что суть у Джека все та же, плебейская.
Джеку хотелось ответить, очень хотелось, но слова, как ни странно, не шли: застревали у горла. Он не мог вступить в спор с этой женщиной, матерью Аманды, с кем угодно, но только не с ней…
И тут, к счастью, Бледный мужчина, как его, Феррерс, сказал:
— Миледи Риверстоун, от того, что свинью пустили бы во дворец, она не перестала бы оставаться… свиньей, — улыбнулся он снисходительно… к этой «свинье», ясное дело. — Вспомните фабриканта Арнольда: он проникся заботой к сыну кухарки и отправил мальчика в школу, дал ему сносное образование в надежде на то, что смышленый парнишка сменит старого управляющего на его фабрике. И что вышло в итоге? Еще во время учебы этот неблагодарный связался с чартистами и восстал против своего благодетеля. Мыслимое ли дело?! В итоге не только надежды мистера Арнольда, но и вложенные в паренька деньги — все пошло прахом. Как видите, дорогая миледи, этих людей не переделать: дай им палец — отгрызут руку.
Все, как один, сидевшие за столом закивали, соглашаясь с утверждением Феррерса, и кислота, подступив к самому горлу, обожгла Джеку горло. От съеденного его затошнило… А еще больше тошнило от снобов, сидевших за ним.
Что он здесь делает вообще?
Среди них…
Для чего?
Ноги дернулись, он почти собирался подняться и выйти — и плевать, как это расценят, но туфель Аманды вдруг снова коснулся его под столом, а потом она улыбнулась гостям.