— Лорд Феррерс, так люди для вас не больше, чем свиньи? — обратилась Аманда с лучезарной улыбкой к мужчине напротив. — Несколько миллионов свиней, которые копошатся в грязи без надежды подняться и сделаться лучше?
Аманда негодовала внутри, кипела расплавленной магмой, как очнувшийся после спячки вулкан (долгое пребывание вне светского круга, общение с Джеком, мисс Харпер и либерально настроенным графом заставило ее позабыть о снобизме высшего света) — и Феррерс — так это тот самый! — в самый раз подвернулся ей под руку.
— Э… — мужчина промокнул губы салфеткой. — Простите, мадам, но мы не представлены…
— Ах, в самом деле, получилось неловко, — отозвалась она в мнимом смущении и вдруг… поднялась, протянув собеседнику руку через весь стол. — Аманда Блэкни-Уорд, — представилась самолично и услышала вздох. Это, судя по всему, ее мать лишилась сознания от стыда…
— Э… д-да… конечно, миссис Уорд… — Феррерс тоже поднялся и, изогнувшись, чему не очень способствовал маленький рост, потянулся к ее протянутой ручке губами. Не дотянулся. — Эм… я… Бенджамин Феррерс, миледи. Д-да-с…
Аманда по-мужски стиснула его пальцы и потрясла над столом.
— Рада знакомству! — сказала она и снова опустилась на стул. — Так что там со «свиньями», мистер Феррерс? Очень хочется знать ваше мнение.
— Эм… — несчастный глянул по сторонам в надежде на помощь, но гости застыли, шокированные, должно быть, и тишина сделалась вязкой. Только Фальконе и улыбался, с удовольствием поедая подливку и наблюдая нежданное представление. — Ээ… я полагаю, они просто не могут иначе, миссис Уорд, — пропищал, хотелось бы верить, уже бывший претендент на ее руку.
Сердце Аманды и так было занято.
— Отчего же, позвольте узнать? — продолжила девушка. — Разве не воспитание и среда делают нас такими, какие мы есть? Или вы полагаете, что человек ценится только по праву рождения?
— Э… я…
— А как же тогда Бенджамен Франклин, Луи Пастер и прочие, им подобные, не имевшие возможности получить полное образование и все-таки изменившие мир?
— Миссис Уорд… я… э… — Феррерс ерзал на стуле, как уж на раскаленной плите и уж точно возликовал, когда леди Стаффорд, дав незаметно отмашку слуге, воскликнула с наигранным энтузиазмом.
— Время десерта, друзья! Мой повар в честь итальянского гостя побалует нас неаполитанской пастьерой, каштановым глясе и… ананасами. Самыми настоящими! Их вырастили у нас в Корнуолле по особому методу. Чудо, скажите же?
И гости, отмерев наконец-то, столь же восторженно отозвались, что ананасы — это прекрасный сюрприз, и леди Стаффорд воистину Мелузина, волшебница, коли сумела устроить подобный десерт. Аманде, желавшей продолжить животрепещущий разговор — за Джека было обидно до слез, — но поймавшей отцовский убийственно-упреждающий взгляд, пришлось прикусить язычок. Понимала, что снова, в очередной раз повела себя вызывающе, дерзко, но в тот момент смолчать не могла… Эти все одного мизинца Джека не стоили, а все-таки полагали себя много лучше и благородней.
Слепцы!
«Волшебный», солнечный ананас, разрезанный тонкими дольками, в горло не лез. Джеку, кажется, тоже. Он сидел отрешенный, едва ли живой — губы сжаты так плотно, что вряд ли способны разжаться, глаза темные, обращенные внутрь, в себя, и холодные — Аманде было невыносимо видеть возлюбленного таким, хотелось сжать его руку, а лучше обнять. Поцелуем смягчить жесткую линию губ и… взъерошить идеально лежащие волосы. Прошептать: «Ты — мой мир, а не эти ужасные снобы. И ты лучше любого из них в сотню раз!» Но могла лишь коснуться его носком своей туфли…
Не сразу, но он посмотрел на нее… И в этот момент она пожалела, что вернулась домой, послушавшись уговоров Фальконе: Джек как будто не видел ее — только сотню аристократических предков, стоящих у нее за спиной, — и превращался в холодное изваяние.
В глазах защипало, и она стиснула зубы, страшась показать слабину… Да так, с гулко бьющимся сердцем, и просидела до конца ужина. И вознамерилась сразу уйти, с ней все равно вряд ли станут общаться после учиненного спора с беднягой Феррерсом, но в гостиной, куда женщины удалились, чтобы оставить мужчин насладиться мужской компанией и бурбоном, обе девицы Одли вдруг окружили её с обеих сторон на диване и восторженно зашептали.
— Ах, миссис Уорд, как вы, должно быть, чудесно провели время в Италии! — начала младшая, Абигейл. — Я тоже мечтаю увидеть Флоренцию, Рим, но отец, ясное дело, противится: мол, путешествовать женщинам ни к чему. Путешествия якобы плохо влияют на женское самочувствие… Ох. Все эти кареты и поезда… Он говорит, неудобства дороги сделают нас больными. Но вы… кажетесь совершенно здоровой…
— Я здорова, — подтвердила Аманда. — И даже больше, чем до отъезда.
— То есть кареты и поезда… не навредили вам?
— Совершенно. Скажу даже больше: путешествия развивают наш кругозор, а мужчинам это не нравится.
Обе девицы, осознав смысл ее слов, захихикали, прикрываясь раскрытыми веерами. Глаза их вспыхнули от восторга.
— А правда, что вы долгое время гостили на вилле итальянского графа, который ни много ни мало вдовец? — осведомилась, краснея старшая из сестер.
Аманда чуть улыбнулась: так вот о чем шепчутся в обществе. Ну конечно.
— Правда. Это вилла Фальконе. Сам граф сегодня здесь же, в гостях…
— А его внук, — торопливо вставила младшая, — тоже там был?
— Был.
Девушки переглянулись. И замерли от восторга…
— Ах, миссис Уорд, какая вы смелая! Боже мой. И счастливая. — Обе разом взмахнули раскрытыми веерами, Аманда даже не поняла, которая из сестер говорит с ней, лишь вопросительно вскинула брови: мол, почему. — Мистер Фальконе… молодой, ясное дело, не старый… такой симпатичный…
— … Высокий…
— … И умный.
— А глаза у него карие-карие…
— … Как у Чайльда-Гарольда, — затараторили они разом, дополняя друг друга.
Аманда неожиданно развеселилась, слушая безыскусную болтовню двух юных мечтательниц, начитавшихся Байрона. И, конечно же, тайно…
— Молодой граф, в самом деле, хорош, — подтвердила она, многозначительно улыбнувшись. –
И мы не раз, и не два катались в лодке по озеру и гуляли в окрестностях виллы… совершенно одни…
— О! — в унисон выдали барышни, прижав руки к груди.
— … Но это, конечно же, тайна, — продолжала она. — Никому не рассказывайте об этом!
— Никому-никому. — Сестрицы переглянулись, и девушка знала, что через два дня, а может, и раньше, об этом станут шептаться на каждом углу. Ну и пусть. Услышав «ужасную» сплетню, родители легче смирятся с ее новым избранником… Как-никак Джеку придется спасти ее от позора женившись.
Если он все еще этого хочет, с тоской подумалось ей.
И тут младшая, Абигейл, произнесла вдруг:
— А графа де Моранвилля все же не пригласили.
— … Или он сам не пришел, — возразила сестра. — Сама знаешь, он редко появляется в обществе. Из-за безумной жены… и вообще той истории…
Аманда навострила враз уши.
— Граф тоже должен был быть? — спросила она.
— О да, — подтвердила старшая Беатрис, — и мы с сестрой так обрадовались. — Они опять захихикали.
— Почему?
— Ну как же, — младшая чуть понизила голос, — ведь граф такой весь… загадочный. И несчастный. Жена в Бедламе, ребенок… убит… — на выдохе выдала она страшное слово, зардевшись маковым цветом. — А еще он…
— … Высокий…
— … Красивый…
— … И умный, — опять затараторили они разом. Набор эпитетов у них получился стандартным, как почтовые марки на местном почтамте.
Аманда изобразила недоумение.
— Я, кажется, слышала что-то о графе де Моранвилле, но так давно, что не помню, что именно.
Девицы Одли снова синхронно переглянулись, зеркально отобразив взаимное удивление.
— Как же, миссис Уорд, это такая нашумевшая в прошлом история, вы не могли не слышать о ней.
— Возможно, если напомните…
Младшая оказалась бойчее и первой восторженно зашептала:
— Сына графа убили, представьте себе, задушили…
— О боже, кто это сделал? — Аманда во всю переигрывала, но девушки не замечали.
— Полиция точно не знает: подозревали, кажется, гувернантку. Но, говорят, это любовник жены удушил бедного мальчика…
— Любовник жены? — Вот это оказалось весьма неожиданно, и Аманда по-настоящему удивилась. — Так у Грейс де Моранвилль был любовник? Откуда вы знаете?
Девицы пожали плечами, пригнувшись к ней ближе.
— Я слышала, так шептались в гостиной у Адамсов, — зашептала старшая Беатрис, — мол, жена хотела сбежать с этим любовником и ребенка с собой прихватить. Но любовник, увидев мальчишку, рассердился и заявил, что не станет воспитывать сына чужого мужчины. Еще и кормить его. Вот. Они начали спорить с графиней, он ударил ее, и она потеряла сознание, а мальчишка, наверное, закричал, стал звать мать, вот и… Понимаете сами. Он его…
— Как ужасно…
— Не то слово, миссис Уорд. Бедный граф не только был рогоносцем, так еще потерял единственного ребенка и все же обязан быть верен безумной супруге, виновной во всех его бедах.
— А любовник действительно был? — уточнила Аманда. — Я слышала… это граф был неверен супруге…
Девицы Одли выпучили глаза.
— Ложь. Граф удивительный человек! Он никогда бы не поступил так с супругой.
— Откуда вам знать? Вы сами сказали, он редко появляется в обществе.
Девицы, если на миг и смутились, то быстро оправились.
— Все знают, супруга де Моранвилля сходили с ума задолго до смерти ребенка, — уверенно заявила старшая Беатрис, — а каждому ясно, что только безумица, самая, что ни есть, способна изменить такому мужчине как граф.
— Высокому…
— Умному…
— И красивому.
— Так, может, он потому и пошел на адюльтер, что ему надоела безумица… — отозвалась Аманда.
— Но это совсем нелогично! — горячо возразила младшая Абигейл. — Если это любовница графа задушила ребенка… то это совсем нелогично…
— Почему сразу любовница?
— А кто же тогда? Гувернантка? — Личико младшей скривилось, как от лимона. — Но это неромантично и… совершенно неинтересно.
Аманда, сообразив, что большего от них не добьется, согласилась, что это действительно так: не романтично, а значит, нелепо. И разговор перешел на другое.