Самоубийство…
Аманда мысленно так и эдак произносила страшное слово, пытаясь осмыслить саму его суть: де Моранвилль приставил к голове пистолет и покончил с собой. Почему?
Она так надеясь увидеть графа сегодня, высматривала его снова и снова, но он не явился — и теперь причина ясна: он приставил к голове пистолет и…
Аманда сглотнула, представив эту картину, и наконец расслышала голос миледи Стаффорд, прощавшейся спешно с гостями. Чем она оправдала необходимость закончить вечер скорее, чем хозяева и гости намеревались, Аманда прослушала.
— Ты едешь с нами, нужно поговорить. — Мать, подхватив ее под руку, повела к выходу, а отец пристроился рядом. «Уводят, как под конвоем», — подумалось девушке, но, погруженная в мысли о смерти де Моранвилля и странном поведении Джека, она даже не воспротивилась этому.
В самом деле, им стоило поговорить…
О Джеке и вообще.
Ее буквально втолкнули в родительскую карету и повезли.
Джек что-то надумал себе, это ясно как день. Он смотрел на нее, но не видел… И пустой этот взгляд пугал больше выстрела в голову, совершенного де Моранвиллем. Им следовало поговорить… Прямо сейчас. Выяснить все, и она так и сделает, только с родителями объяснится…
А потом поедет к нему.
И все равно, как воспримут это Фальконе и остальные. Она должна видеть Джека! Сказать ему самое главное: «Эти снобы мизинца твоего не стоят. Они — ничтожества! Жалкие, жалкие ничтожества…».
— Аманда! — строгий голос леди Риверстоун вернул ее снова к действительности.
Мать глядела на ее руку, поджав губы… И Аманда увидела, что, вцепившись пальцами в веер, почти изломала дорогую вещицу.
— Простите, — на автомате прошептала она, о чем сразу же пожалела: ей не за что извиняться, она ничего плохого не сделала. И откинула в сторону веер… — Куда мы едем? — спросила она.
— Домой, — отозвался отец.
— Мой дом в другой стороне.
— Мы едем на Гросвенор-сквер.
Аманда вздохнула: уж лучше б покончить с этим скорей.
— Почему бы не поговорить прямо здесь? — осведомилась она. — Я устала и хочу вернуться домой. К себе домой, — добавила поясняя. Но родители промолчали, будто не слышали ее вовсе. — И готова вас слушать прямо сейчас.
— И все-таки поговорим дома, — через долгую, словно вечность, минуту произнесла леди Риверстоун-Блэкни. А когда они вошли в дом, будто продолжив незаконченную ранее фразу, добавила вдруг: — И желательно утром.
Аманда опешила.
— Но…
— Никаких «но»: немедленно в свою комнату, — оборвал ее грубо отец. — Не желаю слышать ни слова. Поднимайся! Сейчас же.
Рассерженный не на шутку, он аж покраснел, и Аманда прикусила язык. Испугалась, его хватит удар… А еще подумала вдруг, что подчиниться для вида намного легче, чем спорить — всегда можно сбежать, едва все уснут. А она так и сделает! Убежит.
— Хорошо, если так вам будет угодно. — И подхватив пышную юбку, она легко взбежала по лестнице, направляясь в свою девичью комнату.
Толкнула дверь и вошла. Здесь ничего, казалось, не изменилось, даже в шкафу висели ее старые платья. А у кровати стояли домашние тапочки… Это как в прошлое провалиться, снова стать глупой девчонкой семнадцати лет, влюбленной в Берроуза…
Щелкнул замок.
Аманда, стоявшая у туалетного столика, стремительно обернулась. И, догадавшись в момент, что это было, в сердцах отругала себя: «Ты и есть глупая дурочка!», а потом бросилась к двери.
Так и есть: заперта. Заперта в своей комнате как ребенок!
— Мама! Отец! Что это значит? Откройте немедленно. Я не ребенок, чтобы меня запирать на замок.
— До тех пор, пока ты ведешь себя, как ребенок, Аманда, мы станем поступать так, как считаем необходимым, — последовал немедленный отклик из-за двери. — Или ты полагала, мы простим твою гадкую выходку этим вечером? Ты вела себя отвратительно. Ты опозорила нас! И высмеяла достойного человека.
— Этот Феррерс — достойный дурак, — в сердцах выдохнула она и вдруг… пнула по двери ногой. Со всей силы. И задергала ручку, намереваясь, должно быть, и дверь вышибить, если придется. Та, к несчастью, не поддавалась. Дубовая, крепкая, ей она была не под силу…
— Не смей оскорблять будущего супруга! — грозно рыкнул отец. — Завтра же утром ты познакомишься с лордом Феррерсом, как предписано этикетом, и моли Бога, чтобы этот мужчина простил твою выходку.
— Ни за что! Я ни за что не пойду за него! — закричала она, все еще дергая ручку двери. — Я люблю другого мужчину. И пойду за него, чего бы мне это ни стоило.
С той стороны стало тихо до звона в ушах, и Аманда вдруг поняла, что лицо ее залито влагой. Слезы текли, капая за лиф платья, и она в сердцах их смахнула…
Ну уж нет, она не позволит собой помыкать! Больше нет. Она подбежала к окну и выглянула наружу… Родители, должно быть, забыли, как из этой же комнаты дочь сбегала встречаться с Берроузом, а потому знала прекрасно, как безопасно спуститься по шпалерам вниз. Ну, почти безопасно…
Она подхватила длинную юбку и, подцепив ее шляпной булавкой к поясу, потянула оконную раму. Та легко поддалась. Подставив стул, Аманда взобралась на подоконник и выглянула в окно… Шпалер вдруг показался ей донельзя хлипким. И на мгновение стало страшно, что она рухнет вниз, переломав себе руки и ноги, но… Всё было лучше, чем это родительское самоуправство. Она взрослая женщина и знает, что хочет…
Через минуту она повисла среди голых лоз увивавшего стены плюща и подумала, что ненавидит пышные юбки: те весили, по ощущениям, несколько стоунов и тянули вниз, как грузило поплавок. Аманда прикрыла глаза и осторожно переставила ногу…
В итоге изодрав юбку и оцарапав лицо и ладони она все-таки оказалась внизу. Сдула с лица локон выбившихся из прически волос и… обогнув дом, пригибаясь к земле, свистнула кэб. Точно так, как учил ее Джек…
— Брэдфорд-сквер, девятнадцать, — торопливо назвала она адрес. И добавила: — Поскорее!
Кэбмен хмыкнул в густые усы и стегнул лошадь. До места они долетели как будто на крыльях… Открывший на ее стук дворецкий замер, увидев, в каком она виде. Конечно!
— Сеньор Фальконе уже у себя? — спросила она.
— Эм… который из двух, мэм?
— Молодой, ясное дело, — сдвинув брови, отозвалась Аманда, ничуть не заботясь о впечатлении, которое производила.
— Да, молодой граф у себя. Желаете, чтобы я пригласил его вниз?
— Желаю сама подняться к нему. — С такими словами Аманда обогнула ошарашенного дворецкого и направилась к лестнице.
Он за ней побежал…
— Миледи… мадам… миссис Уорд, — кажется, он волнения он совершенно забыл, как обращаться к ней. Бедолага! — Уже поздно. Так не положено…
— Где его комната?
— Мэм…
Одна из дверей распахнулась, и Аманда увидела Джека.
— Нам нужно поговорить, — заявила она, врываясь в комнату джентльмена без всякого разрешения. Ошарашенный не меньше дворецкого, Джек глядел на ее растрепанный вид и безумно горящие будто угли глаза.
— Сэр, я не смог ее удержать… Я…
— Все в порядке, Альфредо. Можете нас оставить!
— Вот именно, уходите, — сказала Аманда, и захлопнула дверь за слугой.
Потом замерла, стоя к Джеку спиной и как будто пытаясь взять себя в руки, снова заправила за ухо прядь непослушных волос и одернула юбку.
— Аманда, что-то случилось? — обратился к ней Джек. — Ты выглядишь…
— Злой? — подсказала она, обернувшись. — И растрепанной? Да, я такая и есть: злая и очень растрепанная. — Она стиснула зубы.
— Аманда, ты пугаешь меня…
— А ты меня больше, — парировала Аманда в сердцах. — Так сильно, что я… — кулаки ее сжались, — с трудом понимаю, что делаю. И вообще… Я не позволю тебе от меня отказаться! Я НЕ ПОЗВОЛЮ, — повторила она по слогам, схватив Джека за рукава закатанной по локти рубашки, — ОТ МЕНЯ ОТКАЗАТЬСЯ.
Они посмотрели друг другу в глаза, и взгляд, который Джек отвел в сторону, ей о многом сказал.
Она не ошиблась…
Всё правда.
— Тебе не стоит здесь быть, — услышала она его голос. — Ты скандализируешь себя понапрасну.
Она повторила:
— Скандализирую себя понапрасну? — И усмехнулась. — Ты знаешь, что я убежала из дома, в котором меня заперли в комнате, как ребенка? Я вылезла через окно, исцарапав все руки и изодрав платье, я… я хотела быть здесь и больше нигде… Я люблю тебя, Джек. И, зная тебя, понимаю: ты решил от меня отступиться. Ты подумал, что мы… не подходим друг другу. Что мы… из разных миров… Что… — Она задохнулась словами, не в силах произносить все это вслух. — … Я такая же, как они, — она махнула рукой, обозначая гостей в доме у Стаффордов. — Что я… недостойна тебя…
— Это нелепо, — вяло возразил Джек. — Если кто-то и недостоин кого, так это я тебя. — И спросил: — Почему тебя заперли?
— Сам ты как думаешь? — вскинулась девушка, не желая отступаться от темы. — Потому что повела себя недостойно и оскорбила будущего супруга, защищая тебя.
— Тебе не следовало так поступать.
— И ты, Брут? — Аманда несильно, но ткнула в грудь собеседника кулачком. — Я думала, ты на моей стороне.
— Я на твоей стороне, но…
Она метнулась по комнате, прикрыв руками лицо и не желая никаких «но» даже слышать.
— Лучше молчи! — приказала, замерев перед ним. — Лучше молчи. — И, распустив ловкими пальцами его шейный платок, отбросила его в сторону.
— Что ты делаешь? — спросил Джек, но она, взявшись за пуговицы у него на рубашке, не ответила. И тогда Джек перехватил ее руки… — Аманда, хватит!
Два взгляда, каждый по-своему полный решимости, столкнулись, как это бывает с шарами в бильярде.
— Я тебе не позволю! — процедила Аманда сквозь зубы.
Джек выпустил ее руки. Вздохнул.
— Аманда, как ты не понимаешь, мы были слишком наивны, полагая, что сможем пойти против правил… Так не бывает. У нас ничего не получится…
— Почему?! Мы любим друг друга. И я достаточно обеспечена, чтобы устроить нам жизнь, о которой мы так мечтали.
— Вот именно: ты достаточно обеспечена, — с болью в голосе откликнулся Джек. — Ты, а не я. Нас станут судить… тебя в первую очередь. И сегодня я понял, что не хочу этого для тебя! Я не могу… — он тряхнул головой, — быть твоей грязной тайной. Тем, кого они все презирают…
Рот Аманды раскрылся — не сразу, но она отозвалась:
— Так все дело в гордости, так? В твоей гордости, Джек. Ты не можешь принять мои деньги, и готов отступиться от нас из-за них… — Она метнулась по комнате. — Чем же ты тогда лучше всех этих… Феррерсов и подобных ему? Я думала, наше чувство сильнее всех предрассудков. А ты…
— Я такой же, как все, — глухо признал молодой человек.
Взгляд его был таким же, как и у Стаффордов за столом: пустым и далеким. И Аманда поежилась…
— Нет. — Она вынула из прически последние шпильки, и волосы разметались у нее по плечам. — Я не позволю твоим беспочвенным страхам разлучить нас… — Потом потянула его рубашку из брюк. — Поцелуй меня, Джек, — потребовала она. — Поцелуй меня.
Он сглотнул. Взгляд его медленно переместился с ее губ на покатые, обнаженные плечи, на выпуклости груди, бурно вздымавшейся от волнения, — он отвернулся, покачав головой.
— Это абсурдно, Аманда: никто не заставит меня взять тебя в жены, застав в таком виде в моей комнате.
— Почему?
— Да потому, что такое замужество еще больше опорочит тебя.
— То есть ты больше не хочешь жениться на мне? — поняла девушка самое главное.
— Я не хочу усложнять тебе жизнь.
— Ну и дурак! — Одарив его этим нелестным эпитетом, она обняла его, прижавшись к груди.
И слушая, как стучит любимое сердце, отнюдь не спокойно и мерно, как Джеку, конечно, хотелось бы, не удерживалась от слез… Те потекли по щекам второй раз за вечер.
И были горше тех, предыдущих…
— Аманда?
— Что?
Любимые пальцы приподняли ей подбородок, и Джек заглянул ей в глаза.
— Не плачь, умоляю тебя.
Она всхлипнула.
— Не могу перестать. Мои мольбы, знаешь ли, для тебя тоже мало что значат!
— Это неправда.
Джек скользнул пальцем у нее по щеке, ловя одну из слезинок, и вдруг… накрыл ее губы своими. Ощущение не было новым, но именно в этот момент все в ней дрогнуло, как впервые. Взорвалось где-то под сердцем, растекаясь горячим, неистовым жаром до самого живота. Застучало в ушах…
Захотелось навечно остаться в ощущении этого поцелуя, замереть в самом этом моменте — не возвращаться в реальность, но реальность сама прорвалась в ее сладостный сон стуком в дверь, а потом и знакомыми силуэтами в проеме открывшейся двери.