Есть в России несколько загадок, которые ни один ученый разгадать не в силах. Главную из них Афонов сейчас вертел в руках: компактный смартфон «Тоцуко». Сконструировать межконтинентальную ракету, чтоб ни одной ПРО не по зубам? Легко. Сверхсовременные бомбардировщики, способные прибить с десятикилометровой высоты муравья так, чтобы его соседи по муравейнику ни сном ни духом? Не вопрос! Атомные реакторы, космические спутники, сверхсовременные радары? Пять минут и готово. Недорогой и качественный телефон? Совершенно непосильная задача. Русские инженеры создавали японским высшим чинам сверхзащищенные линии правительственной связи, но приезжали на работу на японских машинах и звонили с японских же телефонов. Почему так – величайшая загадка истории.
Сейчас плод японского гения весело подмигивал штабс-капитану синим индикатором: Такаги только что прислал приглашение Александру – дескать, есть новости.
Со стены гостиничного номера японский же «Мацусито» вещал о выходе в Средиземное море эскадры во главе с атомными авианосцами «Адмирал Нахимов» и «Адмирал Колчак». Так сказать, еще один парадокс истории в действии. Франция, если верить журналистке, тараторившей в микрофон, заявила протест. Русское адмиралтейство в вежливой форме ответило, на какие цели пойдет бумага, на которой нота протеста напечатана.
Александр бросил взгляд в зеркало. То в ответ послушно отразило подтянутого офицера в черной форме. Хоть сейчас в поэтический сборник, «слуга царю, отец солдатам». То есть, оперативникам. В гостиничном холле сидевшая за стойкой японка с улыбкой приняла ключи от номера. Миловидная леди, и тоже смотрит на русского, как на героя детских грез. В последнее время Афонов начал скучать по русским лицам, которых в Японии наблюдался категорический дефицит. И по вылизанным не хуже японских проспектам Кенигсберга – тоже. Командировка, которая из России казалась загадочной экзотикой, на поверку оказалась набором суматошной рутины вперемешку с головоломными загадками.
На улице вовсю буйствовал летний зной. Такси, что ли, взять? Александр огляделся, но обнаружил лишь скучающего в тени велорикшу. Тьфу, напасть. Нет уж, пешком пройдемся. Не так уж и далеко, если вдуматься.
Вбив в телефон нужный адрес, Афонов направился в сторону полицейского участка. Под ногами сияла идеальной чистотой разноцветная плитка. Некоторые умники в России любят повторять «чисто там, где не мусорят». Угу, видели б они, как тут тротуары два раза в день с шампунем моют. Хотя, конечно, отмазка для нерадивых чиновников - в самый раз. Дескать, сами грязнули, а мы и вовсе ни при чем. Российское раздолбайство в японских анекдотах тоже было нередким гостем. Черту эту в империи вытравить не сумели никакими наказаниями – некоторые всерьез предлагали проштрафившихся чиновников пороть на площадях.
Улица сделала крутой поворот и перед опешившим офицером предстала во всей красе православная церковь, сияющая в солнечных лучах золотыми луковицами куполов. Зрелище показалось… сюрреалистичным. Японская администрация ко всем верованиям за исключением синто относилась без особого почтения. Разве что в Токио было сделано исключение – да и там церковное подворье было скорее данью уважения российскому посольству… но здесь, вдали от столицы? Афонов, приличия ради, снял фуражку и перекрестился. Не то чтобы он был истово верующим, но в России считается, что государственный служащий обязан проявлять уважение к православной вере. Особенно – за рубежом. Даже если церковь уже лет сорок как отделена от государства, она остается одним из его столпов.
У входа застыла знакомая парочка – Виктор и Кэйко. Их врач пару дней назад выколотил-таки из Такаги разрешение выпустить пациентов из палат. Мол, его дело и обязанность – обеспечить максимальную заботу о юных организмах, и сидение взаперти с этой задачей входит в откровенное противоречие. Инспектор сначала возражал, но Александр поддержал врача – у него появилась идея, которая полицейскому пришлась по душе. Так что теперь найденыши имели свободный доступ в город, где за ними бесплотными тенями следовали сотрудники полицейского департамента. Расчет Афонова был прост – если уж эти двое прикидываются, то, оказавшись наедине, могут и разоткровенничаться. Ну а если нет – вдруг им повезет привлечь внимание неких таинственных лиц, замешанных в ситуации? План, конечно, тот еще… Но лучше ничего придумать не получилось.
Первая надежда вскоре отпала. Ванеев и Накано познакомились в тот же день, когда их выпустили на волю, однако странностей в этом не было никаких. Молодая и симпатичная пара получилась. Хасимото полагал, что они и прежде были знакомы – слишком уж легко нашли общий язык. Однако, тщательно записанные разговоры лишь подтвердили правоту Афонова – никакой игрой здесь и не пахло. Парочка слонялась по Оцу, разглядывала дома, улицы и достопримечательности и вовсю наслаждалась конфетно-цветочным периодом в отношениях. Хасимото полагал, что эти двое и раньше были любовниками, а то и мужем и женой. Но - ни малейших странностей в поведении. Можно, конечно, предположить, что и Накано, и Ванеев – актеры от Бога… Но в это отказался верить даже подозрительный Такаги.
- Добрый день, господин Афонов, - Виктор первым заметил подошедшего штабс-капитана. Японка вежливо улыбнулась.
- Добрый. – Афонов оглядел церковь. С чего бы японцам строить такую махину в мелком, в общем-то, городишке?
Ответ обнаружился мгновением позже, когда взгляд зацепился за мемориальную доску, прикрученную недалеко от входа.
«Храм в честь Николая Чудотворца поставлен в память цесаревича Николая Александровича, злодейски убиенного японцем Цудой Сандзо 29 апреля 1891 года во время путешествия престолонаследника по Благословенным островам».
Ниже – та же надпись по-японски. Александр чуть не хлопнул себя по лбу. Ну конечно, то-то он ломал голову, откуда название городка кажется смутно знакомым! Печально знаменитый инцидент в Оцу, поставивший будущих союзников на грань кровопролитной войны. Гибель наследника Российского престола от руки японца-фанатика вызвала жутчайший скандал… Но сейчас про это вспоминать очень не любят – из политических соображений. Японцы содержат построенный на деньги императора Мэйдзи храм в образцовом порядке – и терпеть не могут, когда российские официальные лица вспоминают о его существовании. Ну а оные лица усиленно делают вид, что цесаревич Михаил был единственным наследником императора Александра III.
Да и мне, подумал Афонов, лучше бы здесь надолго не задерживаться. Штабс-капитан, конечно, не полномочный посол, но японцы, кажется, до сих пор полагают эту страницу истории весьма позорной и терпеть не могут, когда о ней напоминают.
Перекинувшись парой слов с Виктором и Кэйко, он направился в сторону полицейского участка. Взгляд зацепился за еще одного иностранца. То ли европеец, то ли американец – Бог весть. Ладно сложенный светловолосый парень беззастенчиво пялился на парочку, которая в упор не замечала внимания в свой адрес. С чего бы такое любопытство, интересно?
Можно, конечно, подойти да пообщаться, но смысл? Вокруг ошивается никак не меньше трех подчиненных Такаги – вон, кстати, один из них, сосредоточенно курит, вооружившись карманной пепельницей. Если уж что случится – полицейские живо пресекут любое безобразие. Сделав в памяти заметку поинтересоваться у инспектора на предмет не в меру любопытного гайдзина[1], Афонов отправился восвояси.
- Радостно на душе почему-то… Светло и будто бы солнечно. Ой, Вить, не обижайся… - Кэйко за прошедшие дни успела намертно осознать себя настоящей японкой. И, похоже, здорово распереживалась из-за убитого цесаревича. Не могла повода посерьезней придумать.
- Да ладно, не ты ж его убила, - пожал плечами Виктор. Он, в отличие от возлюбленной, так и не сумел почувствовать себя русским. Конечно, они с давешним штабс-капитаном говорили на одном языке, но… Парень с некоторой печалью не раз ловил себя на мысли: откуда бы он ни взялся, но точно не из России. Пусть даже видел всего двух «соотечественников» - Афонова и консула Шипкина. Доброжелательные, улыбчивые и безмятежные люди казались ему слишком уж чуждыми. Виктор сам не мог понять, что с ним не так, что эти хорошие, в общем-то, качества оставляют ощущение горькой досады.
- Ну, не я, конечно. – Миниатюрная японка сосредоточенно изучала мемориальную доску, - но мне все равно очень приятно здесь стоять. А должно быть наоборот.
- Ну так давай зайдем.
- Я одета неправильно. – Что правда, то правда. Алый наряд японки отдаленно напоминал кимоно – с той лишь разницей, что оставлял открытым все, что можно. В церковь в таком ходить – верх неприличия. Знать бы еще, откуда у него в голове это знание взялось… Образовавшийся в черепушке вакуум был источником непрекращающейся головной боли. В фигуральном смысле. Врачи, правда, регулярно высказывали опасения, что боли могут начаться и настоящие, но тут они, к счастью, ошиблись.
– Ну завтра сходим тогда. – Решил Виктор, бросив косой взгляд на ошивавшегося рядом белобрысого парня. Иностранец в Японии – существо приметное, так что он не сомневался, что незнакомца видит не впервые. И чего он за ними шатается, хотелось бы знать?
Неожиданная догадка пронзила мозг: вот оно! В отличие от виденных русских, Виктор постоянно ожидал от окружающего мира какого-нибудь подвоха, будто солдат, засевший в осажденной крепости. И из союзников – сухарь да винтовка. Все остальные – в лучшем случае, временные попутчики, от которых неизвестно чего ждать. Каждого встречного он неосознанно испытывал: опасен ли? Вот и с этим белобрысым то же самое. Попробуй поделись опасениями с Кэйко – лишь рассмеется, сочтя незнакомца тайным воздыхателем. Иными словами - явлением бесполезным, но приятным.
- Ну чего ты надулся? – Обеспокоенно поинтересовалась девушка, бросив тревожный взгляд на доску. Ну точно, японка. Успела взвалить на себя все прегрешения и все подвиги своего народа – и с Виктором проделала то же самое. Теперь будет грызть себя из-за убийцы, который сто с хвостиком лет как прекратил коптить синее небо.
- Это не я, это ты надулась. – Отшутился парень, обняв спутницу. – Там вон мороженое продают, хочешь?
Забавно, но это было единственное, что он точно вспомнил о своем прошлом в тот момент, когда увидел ее впервые: возлюбленная обожает банановое и клубничное. И терпеть не может шоколадное.
- За Ванеевым и Накано ведется слежка. – Сосредоточенный, словно волк перед прыжком, Такаги буравил Афонова взглядом. Инспектор щурился, отчего и без того узкие глаза превратились в две черточки, черневшие над круглыми стеклами очков.
О том, что слежка эта уж точно не со стороны полицейских, штабс-капитан даже уточнять не стал. И без того понятно.
В крохотной комнатушке, служившей инспектору кабинетом, он оказался минуту назад. Хозяин попытался изобразить гостеприимство и напоить гостя чаем. Гость отказался. Не понимал тягу к горячему зеленому чаю, да еще и сладкому. Да еще по такой жаре, хотя в кабинете как раз было прохладно – сказывалось наличие кондиционера.
- Белобрысый иностранец?
- Вы его знаете? – Изумился японец.
- Наткнулся сегодня на нашу парочку, - объяснил Афонов, - так что заметил краем глаза. Он мне не показался знатоком своего дела.
- Мягко говоря, - согласился Такаги, - искусством слежки этот сударь не владеет. Мои сотрудники засекли его еще вчера и с тех пор не упускают из виду. Он? – На стол перед штабс-инспектором упало несколько фотографий.
- Да, - Афонов бросил короткий взгляд на фотокарточки. Хорош «сыщик», ничего не скажешь. Подчиненные Такаги его запечатлели во всех возможных ракурсах, а тот ни сном ни духом.
- Вчера и сегодня этот молодой человек неотрывно следовал за Ванеевым и Накано. Никаких действий не предпринимал. Ваши предположения, штабс-капитан? – Афонову подумалось, что вопрос вызван, в первую очередь, полным отсутствием этих самых предположений у Такаги.
- Понятия не имею. – Признался Александр, ущипнув себя за ус. Ему вообще вся эта история казалось бредом чистейшей воды. Ни одной хоть сколько-то вменяемой версии. Любое предположение вдребезги разбивалось о беспощадную логику. – Выяснили, кто это?
- Нет, - японец пожевал губами и с тоскливым видом покосился в сторону окна, - начинаю опасаться, что этот гайдзин появился оттуда же, откуда и Накано с Ванеевым.
Афонов раздраженно фыркнул. То есть, непонятно откуда, непонятно кто… И вообще в итоге выяснится, что у него в кармане какой-нибудь паспорт Французского Халифата, Американского королевства или какой-нибудь другой дичи, которая заинтересует разве что психиатра.
Раздраженная трель телефона прервала нелепый разговор. Такаги, извинившись, поднял трубку. Выслушал взволнованную скороговорку, бросил короткое «Да». Смерил Александра задумчивым взглядом. Штабс-капитан готов был поклясться, что инспектор собирается одновременно выматериться и пуститься в пляс.
- Судя по всему, американец. Его только что арестовали и скоро привезут в отделение.
- Зачем?! – Александр с трудом удержался от того, чтобы обругать остолопа в полицейской форме. Неужели нельзя было продолжить наблюдение? Так хоть был шанс узнать, что белобрысому нужно. Теперь же он будет отпираться, нести всякий бред – и пойди отличи правду от хитрого вымысла. Если допрашивающий знает меньше, чем ничего – ему и под пыткой наврать нетрудно.
- Нет, я не идиот, - криво ухмыльнулся Такаги. Видимо, прекрасно сообразил, какие мысли роятся в голове русского. – Молодчик задержан за попытку убийства и хранение оружия.
- Вот те на… - Только и сумел выдавить из себя Афонов.
- Наши двое ничего не заметили. Белобрысый дождался, когда они зайдут в безлюдный переулок около церкви и вытащил пистолет. На этом его подвиги, собственно, и закончились. – В голосе Такаги скользнула законная гордость за своих подчиненных. Афонов тоже оценил. Скрутить вооруженного преступника так, что возможные жертвы этого даже не заметили – не баранку скушать. Отменная реакция.
Офицер поделился впечатлением с Такаги. Тот поблагодарил, надувшись, словно индюк.
- Андреас Мейер?
Белобрысый сидел, словно на иголках. На лице застыло обреченное выражение. Удивительного мало. Едва ли есть на свете страна, в которой за попытку убийства можно отделаться строгим выговором. Да и наручники, обхватившие заведенные за спину запястья, вряд ли добавляли парню хорошего настроения. Сам виноват, голубь. Афонов, благодаря знанию английского оказавшийся в роли переводчика, ни малейшего сочувствия к преступнику не испытывал.
- Гражданин США, немец по национальности? – Снова уточнил инспектор. Паспорта «американского королевства» у парня при себе не оказалось. Зато наличествовало водительское удостоверение. И, надо заметить, содержимое пластиковой карточки в судьбе американца могло сыграть роль куда более роковую, чем гражданство очередной вымышленной страны.
- Потруднитесь объяснить, почему сей документ значится как выданный в Гонолулу? – Ни одно государство не любит, когда покушаются на его территорию. Япония исключением не была. Страна Восходящего Солнца ни на миг не прекращала грызню с Штатами, которые любыми неправдами пытались вернуть Гавайи под свою юрисдикцию. И тут – такой фортель. Неудивительно, что инспектор сверлил американца мрачным, насупленным взглядом. Это, вполне возможно, юрисдикция даже не полиции, а кэмпэйтай.
Афонов, впрочем, ни на секунду не усомнился, что права эти происхождение имеют то же самое, что и паспорт, возвращенный им консулу. С той лишь разницей, что Россия, даже если ее кто-то и обозвал Федерацией, сама себе уж точно претензии предъявлять не собиралась. А вот Япония за то, что японский Синдзю обозвали старым названием – Гонолулу – могла и осерчать. Благо, было на кого.
- Я буду говорить только в присутствии адвоката, - процедил парень, смерив Александра злобным взглядом. Ну-ну…
Такаги, услышав перевод, ожидаемо озверел.
- Это я здесь решаю, когда, что и в чьем присутствии ты будешь говорить! – Рявкнул японец, бешено вращая глазами. Формально он, конечно, не очень прав. Вернее, совсем не прав. И, окажись на месте Андреаса японец, инспектор бы себя вел совсем иначе. Вот только немец, да еще и с американским гражданством – совсем другое дело. Даже если единственное подтверждение того гражданства – откровенно недействительный документ. Вернее, тем более. Раз документ липовый – бедняга Андреас разом превращается из гражданина недружественного государства в нелегала, связанного с недружественным государством. И не скажешь сходу, какой из этих вариантов хуже.
Ситуация сложилась патовая. Немец и японец сверлят друг друга взглядами, застывшие по обе стороны от арестованного полицейские старательно изображают статуи, Афонов… Афонову хотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. Не то место и не то время парень нашел, чтобы играть в героя. У японцев в наличии имеются черные резиновые аргументы, возразить на которые Андреасу откровенно нечего. И нужно быть ну очень наивным человеком, чтобы полагать, будто эти аргументы на следующем дерзком ответе не будут пущены в ход.
- Рекомендую вам пересмотреть отношение к происходящему, - попытался штабс-капитан исправить ситуацию. Присутствовать при экзекуции не было ни малейшего желания. – Если вы еще не поняли, отвечать правдиво – в ваших же интересах. Так что мой вам совет…
- Да пошел ты, гнида золотопогонная, - злобно процедил Андреас, смерив Александра ненавидящим взглядом.
Смысла сказанного Такаги, конечно, не понял, да и к чему? Достаточно презрительно-злобного тона и вытянувшегося лица Афонова, чтобы понять – ничего приятного не произнесено. Короткий жест – и конвоир срывает с пояса дубинку. По допросной раскатился хлесткий звук – словно плетью щелкнули.
От удара белобрысый полетел на пол, скорчившись, словно недодавленная гусеница. Долго лежать ему не дали – второй полицейский поднял несчастного за волосы и водрузил обратно на стул. Александр с трудом удержался от раздраженной гримасы – избиение беззащитного ему претило. Даже несмотря на профессию. Или – именно в силу профессии.
- Вам знакомы господа Ванеев и Накано? – Поинтересовался Такаги.
- Да. – Самоуверенную спесь с Андреаса как ветром сдуло. Что и требовалось доказать.
- Почему вы собирались их убить?
- Потому что эти мрази того вполне заслуживают, - злобно процедил немец. Глаза инспектора нехорошо сверкнули. Сейчас непонятливый арестант получит еще раз, почти что с тоской подумал Афонов.
- Чем же они вам так насолили? – Поинтересовался штабс-капитан, опередив уже открывшего рот Такаги.
- Не считая истребления моего народа? – В глазах Мейера промелькнуло что-то дикое.
- Что он метет? – Недовольно прошипел Такаги, после того, как Афонов изложил ему мотив неудавшегося преступника. – Американцев вроде никто не истреблял… К сожалению.
- Думаю, он имеет в виду немцев, - поправил Александр. Японец смерил угрюмого арестанта злобным взглядом. Ему явно было до лампочки на дела давно минувших дней. – Вы, молодой человек, насчет истребления, мягко говоря, перегибаете палку. Конечно…
- Ах, простите, перепутал геноцид с увеселительной прогулкой, - огрызнулся Андреас… И снова оказался на полу. Процедура с подниманием немца за волосы и водворением обратно на стул повторилась. На шее отчетливо отпечатался красный след от удара.
- Кончай корчить из себя психа, - прорычал Такаги, - отвечай на поставленный вопрос.
- А я что делаю? – Обреченно буркнул Мейер, покосившись на застывшего рядом полицейского. Видимо, со второго раза все-таки сообразил, что бывает за неправильные ответы. Но линии поведения при этом не сменил.
- Я правильно понимаю, вы обвиняете двадцатилетнюю японку и ее столь же молодого товарища в событиях сороковых годов прошлого века? – На всякий случай уточнил Афонов. Неужто Мейер и впрямь решил, что разыграть психа – хорошая идея?
- Ей двадцать семь, - ни к селу ни к городу ляпнул Андреас. А парень, похоже, знает о Накано больше, чем штабс-капитан с инспектором. Что ж, и об этом расспросим. Позднее.
- Ага. – Александр произвел нехитрый подсчет, - то есть, леди родилась в девяносто втором году, а вы, стало быть, обвиняете ее в событиях, случившихся на полвека раньше?
- Что-то вроде того, - буркнул Мейер. С таким видом, будто отчаялся объяснять непреложные истины окружающим идиотам.
- А Ванеев, видимо, в сорок четвертом бомбил Лондон. Лично. – Подытожил Афонов. Ну прости, парень. Видит Бог, я пытался тебе помочь.
- По-хорошему не получилось? – Без особого труда догадался Такаги, молча слушавший разговор на незнакомом языке.
- Как видите, - коротко кивнул Афонов.
- В камеру, - раздраженно махнул рукой Такаги. – Простите, что отнял столько вашего времени, штабс-капитан. Думаю, сейчас смысла продолжать нет. Завтра утром начнем. Мы его за это время убедим в целесообразности сотрудничества.
В этом Александр не сомневался. Полицейская дубинка способна творить настоящие чудеса.
- Господин инспектор? – В допросную заглянул японец в полицейской униформе. Конвоиры, тем временем, потащили арестанта прочь. Афонов ему, честно говоря, не завидовал. Сам виноват… придурок.
- А, Ешида-кун. Как успехи?
- Пусто, господин инспектор, - полицейский виновато развел руками.
- Я отправил парней обыскать квартиру, которую занимал Мейер. Но, как видите, похвастаться нечем. – Объяснил Афонову Такаги.
- Он и квартирой разжился? – Удивился штабс-капитан. Накано и Ванеева Андреас напоминал нелепым документом, но вот амнезией и неумением обустроиться в незнакомой стране тут и не пахло. Найденыши-то жили исключительно за счет консульства и японской префектуры.
- Квартирой, пистолетом, наличностью… Если б не покушение и очередной, гм, поддельный документ, я бы в жизни не провел между ними параллели.
Афонов задумчиво кивнул. Мейер больше напоминал засланца американской или итальянской мафии... Вернее, напоминал бы при минимальном наличии мозгов. Опять же, вопрос – раз уж с серым веществом у парня явные перебои, где ж он пистолет достал?
- Вот здесь распишитесь, пожалуйста.
Виктор послушно поставил закорючку, знакомую лишь по продемонстрированному штабс-капитаном паспорту. Впрочем, рука привычным, отточенным жестом вывела причудливую загогулину. Заявление на получение российского гражданства исчезло в портфеле работника консульства. В небольшую квартиру, снятую Ванееву все тем же консульством, подчиненный Шипкина заглянул полчаса назад. Выпил предложенную чашку чая и заставил Виктора прочитать текст присяги на верность Российской империи, народу и императорскому дому – ее нужно будет принести перед получением паспорта. Ну и собрал целую коллекцию автографов на ворохе различных документов.
- Я слышал, госпожа Накано отказалась от предложенной префектурой квартиры… К ней вернулась память?
- Да нет, - улыбнулся Виктор, - решила поселиться у меня.
- Ну, в таком случае поздравляю. – щелкнул, закрываясь, портфель, мужчина поднялся из-за стола.
То ли из-за неловкого движения, то ли просто треклятый компьютер оказался слишком чувствительным, но чудо японской техники выскочило из спящего режима и продемонстрировало миру заставку очередного документального фильма – Виктор в последнее время очень ими увлекся. Как назло, именно в этот момент руки дошли до американских «поездов смерти».
- Гм, гм… Господин Ванеев… Вы ведь знаете, что в России сейчас идет дискуссия о запрете этого, гм, произведения как содержащего антироссийскую пропаганду? – Подчиненный Шипкина, увидев, чем развлекается на досуге Виктор, моментально помрачнел.
- Теперь знаю. – Новость не показалась такой уж удивительной, с учетом того, что фильм он посмотреть уже успел.
- Американцам в таких вопросах свойственна фантастическая пристрастность, - наставительно провозгласил чиновник, - некоторые вещи они в упор не видят, а другие раздувают до совершенно сумасбродных масштабов. Если уж вам так интересна эта тема – лучше посмотрите «историю Российской Германии».
Заверив мужчину, что он именно так и поступит, Виктор закрыл за ним дверь. Мало удивительного, что консул так отреагировал – американцы в киноленте наступили на одну из самых болезненных для России мозолей. Хорошо так наступили – с размаху и каблуком.
Немного подумав, Виктор удалил злополучный фильм. Эти документалисты вполне друг друга стоят. В России долго и охотно рассказывают о возникших после русско-немецкой войны губерниях, центрами которых стали Мюнхен, Берлин и Кенигсберг. О том, как немцы, которым нацисты успели основательно промыть мозги, наотрез игнорировали любые попытки царского правительства найти общий язык с новыми подданными. И о том, что фрицы, сами, в общем-то, развязавшие войну, называли присоединение к России не иначе как «азиатским игом». А самих русских – дикарями. И ждали освобождения со стороны «цивилизованной Европы». Некоторые даже всерьез рассчитывали, что после такого освобождения Франция позволит Гитлеру вернуться с Корсики, где он содержался не то как пленный, не то как заключенный. Наивно, конечно: при назначении главы Германской Республики – огрызка Третьего Рейха и, по совместительству, французского протектората, персона Гитлера даже не рассматривалась. Западные соседи к немцам относились со смесью презрения и злобы. И ближе к концу русско-немецкой войны охотно в нее включились на стороне победителей, сумев-таки урвать себе немалый куш.
Взошедший на престол Александр IV оказался перед очень невеселой дилеммой. С одной стороны – англичане, вовсю занимающиеся формированием в русской Германии подпольных отрядов. С другой – немцы, порождающие таких радикалов, что на их фоне и Гитлер казался респектабельным консерватором. Ну и война с бывшими западными союзниками по Антанте, в близости которой не сомневался никто. Великобритания и Франция, обнаружив на границе Россию, откусившую столь впечатляющий кусок, даже не слишком-то и скрывали военных приготовлений. Восточный сосед в их глазах стал главной и единственной угрозой. За спинами союзников отчетливо возвышалась тень Штатов.
А вот дальше российские фильмы умолкали. А американские и английские, напротив, заливались, аки соловьи. Было из-за чего. Осатаневший от бесплодных попыток подружиться с новыми подданными, Александр IV одним росчерком пера - вернее авторучки – поставил себя рядом с Иваном Грозным.
«В Сибирь!» - короткая резолюция императора на очередном докладе вызвала в российских верхах жуткий переполох. Одним из первых царя поддержал тогдашний глава охранки, граф Финкельштейн. Этнический, к слову, немец.
За сорок второй год на восток вывезли сорок миллионов человек. И, конечно, российские железные дороги к такой задаче оказались не готовы. Огромные эшелоны, под завязку набитые людьми, еле ползли сквозь сибирские морозы, не хватало теплой одежды, топлива для обогрева, провизии… К сорок третьему, когда война с англичанами и французами все-таки началась, немцев в России осталось чуть больше пятнадцати миллионов. Остальные лежат в безымянных кладбищах, раскиданных вдоль Транссиба. Или – в Сибири и Забайкалье, где переселенцев выбрасывали чуть ли не посреди заснеженной тайги. Мол, кичитесь заложенным в германских генах созидательным началом – вот и валяйте, созидайте. Гитлер, узнав о происходящем, покончил с собой.
Россия получила безопасный тыл на западе, а Охранная Канцелярия – то, что некоторые полагали нешуточным пятном на мундире. Рузвельт объявил Россию империей зла. Черчилль – азиатской ордой, на борьбу с которой должна встать вся европейская цивилизация. Русские исследователи вопроса закономерно указывали, что английского оружия, найденного после депортации, хватило бы на несколько дивизий. Виктору этот аргумент казался слабоватым – особенно если вспомнить, сколько вокруг Транссиба детских могил.
- Ты что, Достоевского перечитал? Откуда такая скорбь на челе? – Кэйко обладала фантастической способностью. Японка умудрялась даже на высоченных каблуках передвигаться столь бесшумно, что без труда дала бы фору любой кошке. Он даже не услышал, что она вернулась
- Привет, - Виктор улыбнулся, - да ничего особенного.
- Нет уж, рассказывай. Если тебя что-то тревожит, я хочу знать, что именно. – Веселье с миловидного лица исчезло, сменившись мрачной озабоченностью. Вот теперь, если не объяснить – причем честно! – что стало причиной плохого настроения, она не отстанет. Вернее, очень сильно обидится.
Виктор, вздохнув, поведал о злополучном фильме. Не то чтобы он его и впрямь «тревожил», но… Ай!
Японка, только что внимательно слушавшая покаянные рассуждения о превратившейся в геноцид депортации, костяшками пальцев взяла Виктора за нос. Миниатюрные пальчики ничуть не уступали стальным тискам.
- Знаешь, в чем ваша проблема? Всех русских. Вы очень добрые, но беда не в этом. Беда в том, что вы пытаетесь натянуть свою доброту на весь белый свет.
- Ммм… - Было чертовски больно, но Кэйко и не подумала разжимать пальцы. А с зажатым носом не сильно-то поспоришь.
- И еще проблема в том, что вы упертые, как паровоз. Ну ничего, перевоспитаем. Впредь, Витя, трать доброту на меня. Еще на свою страну, друзей… И постарайся этой доброты дарить столько, чтобы на врагов ее не оставалось.
[1] Иностранец (яп.)