— Милая девочка, — сказал он, покрывая поцелуями мои обнаженные плечи. — Ты такая красивая.
Я дрожала. Лицо горело. Там, где я ударилась, упав на пол, тело ныло. Трясущимися руками, я прикоснулась к челюсти и поморщилась, чувствуя под пальцами опухоль. Эдвин был занят моими нижними юбками. Когда он оказался сверху, я снова зарыдала, отвернув лицо, чтобы он не видел. Даже после того, что он сделал, я не хотела огорчать его.
Когда все закончилось, Эдвин поцеловал мои слезы, повторил, как я много для него значу. В этот раз он не помогал мне одеваться. Я сидела растрепанная, с подтеками на лице, молча наблюдая, как он натягивал брюки и приглаживал свои волосы.
— Я хочу поехать в Лондон в конце недели, — сказал он, подбирая пиджак.
Моя опухшая щека не позволила улыбнуться.
— Ты будешь встречаться с мистером Милле? — спросила я высоким голосом, глотая слезы.
Неужели все страдания окупятся?
— Постараюсь, — сказал Эдвин. — Ты приготовишься?
В тот момент я подумала, что больше никогда в жизни не сяду за мольберт, но лишь кивнула в ответ.
— Хорошо. До завтра, милая Вайолет.
Я слышала его удаляющийся свист на лестнице, сидя на диване, все еще полуодетая, и недоумевала, что произошло. Это любовь? Это значит быть взрослой? И это цена, которую мне придется заплатить, чтобы стать художницей?
Когда солнце опустилось за море и в комнате стемнело, я, наконец, поднялась на ноги, застегнула кофточку. Было больно. Лицо распухло, ушибленное бедро задеревенело. Потихоньку я спустилась на кухню, где хозяйничала Мэйбел. На мгновенье она онемела от увиденного и тут же бросилась суетиться вокруг меня.
— О, мисс Вайолет, — девушка усадила меня на стул, — что случилось?
Видя ее участие, слезы вновь обожгли мне глаза.
— Поскользнулась, — солгала я. — Наверху.
Мэйбел внимательно посмотрела на меня, но вопросов больше не задавала.
— Вам нужно приложить что-нибудь холодное.
Она намочила тряпку в воде, сложила ее и прижала к моему горящему лицу.
Ледяная вода стекала по шее. Я прижала голову к груди Мэйбел, чувствуя себя в безопасности.
Девушка по-матерински погладила мои волосы, хотя мы были почти ровесницами.
— Ну, ну. Станет лучше через несколько дней.
— Как вы поскользнулись?
Я не заметила Филипса в углу кухни, чинящего дверцу шкафа.
— Не помню, — пролепетала я.
Филипс появился передо мной, и в какой-то момент я, вспомнив, как огромный Эдвин набросился на меня, отшатнулась и тут же пожалела об этом.
— Покажите мне.
Мэйбел убрала тряпку с моей щеки. Филипс вздрогнул.
— Должно быть больно, — сказал он. — Напоминает, как однажды в баре один парень перепил лишка и полез в драку.
— Поскользнулась, — упрямо повторила я, забрав тряпку у Мэйбел и положив ее себе на щеку.
Филипс мягким движением убрал локоны с моего лица, которые как обычно, падали на лицо, и несколько секунд рассматривал меня.
— Будьте осторожны, мисс Вайолет. Будьте осторожны.
После этого случая, я больше не сопротивлялась. Каждый день Эдвин приходил, я рисовала его. А потом, когда ему надоедало стоять или сидеть, он вставал, подходил к окну, разминая конечности, и я знала, что меня ждет.
Тогда я убирала карандаш или кисть и шла на диван. Расстегивала платье и снимала нижние юбки. Я стала носить меньше слоев одежды, чтобы быстрее заканчивать возню. При этом обнаружила способность подчинять себе разум, чтобы не видеть реальности. Я закрывала глаза и представляла, как стою в Королевской Академии и любуюсь своей картиной на стене. Оказалось, что я могу не замечать горячее дыхание Эдвина на щеке, его тяжелое тело и боль, когда он вонзался в меня.
После этого Эдвин, посвистывая, уходил. Я смотрела в окно ему вслед, пока он не исчезал из вида. Затем спускалась в уборную с тазом с водой и подмывала себя. Я ощущала своего рода мрачное утешение в этой очищающей рутине: я возвращала свою суть после того, как Эдвин забирал ее у меня.
Я совершенно одинока. Папа все еще был в отъезде, а Филипс, мой давний друг, отдалился от меня. Да и все равно я не смогла бы ему довериться. Слишком низко и вульгарно говорить о таких вещах. Огромная разница с теми разговорами о моих амбициях художницы или о его планах открыть собственную лавку или сад, что мы вели с ним!
В течение нескольких дней после того, как Эдвин ударил меня, я не выходила из дома. Деревня была небольшой, а местные жители любили посудачить. Но, в конце концов, спустя неделю, встала перед зеркалом и осмотрела себя.
Эдвин ударил меня в челюсть. В этом месте и на щеке все еще оставались желтые пятна. Но худшее уже позади, и я была уверена, что никто не заметит. В любом случае, если кто-то будет слишком любопытен, скажу, что упала и сменю тему.
После дождливого дня, когда я встретила Эдвина на пляже (о, как давно это было! когда я была еще ребенком!), лето закончилось и без боя перешло в осень. Я натянула шляпку, набросила на плечи шаль, чтобы защититься от прохлады, подняла подбородок и вышла из дома.
После вынужденного затворничества прогулка показалась праздником. Я шла по деревне, заглядывала в витрины магазинов. Остановилась, чтобы поболтать с другом моего отца, и почувствовала себя прежней.
Я пообещала Мэйбел, что отнесу в прачечную свое белье. Немного, поскольку я теперь жила одна. На пороге столкнулась с Фрэнсис Форрест, выходившей из помещения.
Чувствуя гулкое биение сердца, я придержала дверь и опустила глаза, боясь, что она поймет, чем я занимаюсь с ее мужем.
— Добрый день, мисс Харгривз, — приветствовала Фрэнсис.
Я кивнула, боясь, что любой ответ меня выдаст.
Но оказалось, что даже простое движение головы не спасло. Когда я вышла, женщина ожидала меня снаружи. Мне стало плохо: Фрэнсис ждала, чтобы спросить, где пропадает ее муж каждый день?
Я опустила голову и поспешила пройти мимо, но Фрэнсис зашагала рядом.
— Мисс Харгривз. Вайолет.
Чувство вины и незнание, как надлежит реагировать, что чувствовать, что сказать не позволило мне остановиться.
— Подождите. — Фрэнсис потянула меня за руку.
Осторожно, я подняла глаза и поразилась, увидев на ее лице беспокойство, а не ненависть или злость.