— Папа.
— Где ты была?
Я сделала паузу, думая, стоит ли врать.
— В Лондоне. Чтобы поговорить со знаменитым художником о моих работах.
Я приготовилась к вспышке ярости. Отец — хороший человек, но, когда злился, не умел держать себя в руках. И хотя мне редко попадало, я знала: гнев его страшен.
Отец кивнул и посмотрел на меня. В шоке я увидела слезы в его глазах.
— Мне жаль, Вайолет. Боюсь, я слишком надолго оставлял тебя одну, позволяя совершать вольности. Ты погрузилась в мир фантазий своих картинок. Но теперь — довольно!
Он взглянул на стену, где были приколоты мои эскизы и картины.
— Я скучал по твоей матери, — продолжал он. — Так сильно скучал, что искал спасения в работе. К тому времени, как душевная рана зарубцевалась, ты выросла, и я думал, что отец тебе больше не нужен.
Я всхлипнула, потому что едва помнила маму и несказанно скучала по ней, но никогда не думала, что и отец тоже. Присев рядом с ним, взяла его за руку.
— Папа, может быть я и взрослая, но ты все еще нужен мне.
— Больше нет. — Он посмотрел на меня, как будто впервые видел. — Еще есть время, чтобы все исправить и загладить свою вину.
— Папа, тебе не нужно заглаживать свою вину, ты…
— Не я, а ты. Ты должна загладить вину за это позорное время препровождение. Этот полет фантазии. Этим идеям искусства должен прийти конец. Сейчас же!
Меня зашатало. Я не ожидала от него подобной реакции.
— Отец! — с отчаянием остановила я его. — Нет! Ты не понимаешь. Искусство занимает особое место в моей жизни. Это то, чем я хочу заниматься, чем должна заниматься.
Внезапно идея Эдвина показалась мне единственным выходом. Она не идеальна, но ее легко реализовать.
— У меня есть идеи, — начала я.
Но отец поднял руку, заставляя замолчать.
— Нет. Довольно. Ты должна прекратить рисовать, Вайолет, прекратить это глупое занятие. Тебе надо выйти замуж.
Он встал, подошел к стене, и, внезапно охваченный бешенством, сорвал мои рисунки. Я зажмурилась, словно от удара.
— Я попрошу Филипса вернуть этой комнате прежнее назначение. А тебе запрещаю подниматься сюда.
Он срывал картины и бросал их на стул возле меня.
Внезапно моя печаль переросла в гнев.
— Хлам и старая мебель! — возмутилась я. — В этом единственное назначение старого чердака!
Отец молчал. Его глаза были прикованы к эскизам для «Даниила», то есть к Эдвину без рубашки.
— Это что? — взревел он и круто развернулся ко мне. Его лицо было бледным, на виске пульсировала вена. — Ради всего святого, что это такое?
— Папочка!
Уже несколько лет я не обращалась к нему так. Вихрь мыслей бешено закружился. Что ответить? Что Эдвин поддерживает искусство и согласился позировать для меня? Что он мой покровитель? Что мы в любовных отношениях?
Отец сунул картину мне под нос, я сжалась.
— Ты навлекла позор на меня, но что еще хуже, навлекла позор на светлую память покойной матери. Как ты могла?
Его глаза стали дикими.
— Кто еще видел эти картины? Слуги? Им нельзя доверять. Я должен предупредить мистера Форреста.
Я была сбита с толку.
— Предупредить?
— Я должен раскрыть правду о твоем отвратительном воображении, должен признаться, — отец брезгливо бросал слова мне в лицо, — что дочь пошло рисует уважаемого женатого мужчину. Что за греховные фантазии!
Вспоминая этого «уважаемого женатого мужчину», который много раз принуждал меня к сексу, я бы расхохоталась, но сейчас ситуация была далеко не забавной.
— Он человек, уважающий закон, — не унимался отец. — Образованный человек. Бог знает, что он подумает, когда я все расскажу ему.
Совершенно сломленная духом, я упала на подушки шезлонга. Я не могла больше смотреть на родителя, не могла заставить себя думать о своих уничтоженных мечтах, о репутации Эдвина. Теперь он ни за что не станет моим покровителем! Все кончено! Навсегда! Интересно, как отреагирует Эдвин на слова отца? Я боялась его агрессии.
— Вот что я сделаю. Пойду к соседям и расскажу мистеру Форресту правду о картинках. Так лучше, нежели до него дойдут непристойные слухи от слуг. Тем временем, попрошу Филипса убрать всю мерзость и восстановить комнату. Завтра поеду в Лондон, где буду просить о милости Джона Уоллеса взять тебя в жены. Я и ему поведаю правду, но объясню, что ты раскаиваешься и готова встать на праведный путь. Думаю, приданое в качестве бизнеса поможет ему закрыть глаза на… — Он с таким отвращением посмотрел в мою сторону, что меня затошнило. — На твой проступок.
Я онемела. Очевидно, вся моя жизнь теперь принадлежит не мне, а отцу, а однажды будет принадлежать и мужу. На секунду я позавидовала Марианне, которая ждала своего мужа. По крайней мере, она ни перед кем ни отчитывалась.
— И что делать мне, — в моем голосе послышался яд, который я не смогла скрыть, — пока ты устраиваешь мою жизнь?
Отец сорвал со стены еще один рисунок.
— Ты останешься здесь, в доме. Будешь читать, вышивать, гулять в саду. Ни с кем не разговаривать, кроме слуг. Никого не беспокоить.
Он собрал наброски Эдвина.
— Я даже смотреть на тебя не могу. Иди в свою комнату и сиди там. Я иду к мистеру Форресту.
Глава 48
Наши дни
Элла