Глава 12
Восемнадцать лет назад
Кто-то наблюдает за мной. За мной всегда кто-то наблюдает, будь то любопытные дети на улице, или настойчивые продавцы ковров, или, возможно, агенты из "Милли Истихбарат Тешкилаты", иначе известного как MIT, Национального разведывательного управления Турции, хотя нет никаких оснований считать меня персоной, представляющей интерес. Я просто еще одна американская бизнесвумен, добирающаяся пешком до своего офиса недалеко от площади Таксим. Тем не менее, я должна иметь в виду, что они наблюдают, поэтому каждое утро, просыпаясь в своей стамбульской квартире, я мысленно готовлю себя к очередному дню игры в прятки. Не думаю, что моя квартира и стационарный телефон прослушиваются, но я действую исходя из того, что это так. Пожилая леди, которая подметает в кофейне на другой стороне переулка, кажется, следит за моими приходами и уходами, но это может быть потому, что она просто назойливая соседка. Или Массачусетский технологический институт платит ей за то, чтобы она наблюдала за мной? Турецкая разведка любит присматривать за всеми проживающими здесь иностранцами, и когда я выхожу из своей квартиры и иду по оживленной площади Таксим, есть большая вероятность, что кто-то следит за мной, поэтому я изо всех сил стараюсь выглядеть расслабленной, даже скучающей.
Этим утром я зеваю на ходу, но это настоящая зевота, следствие очередной бессонной ночи в городе, посещения баров и общения с новыми друзьями. По ночам я — светская львица. Днем я просто рабочая пчелка, делаю то, что делаю пять дней в неделю. Я подхожу к старому четырехэтажному зданию, в котором находится Europa Global Logistics, и поднимаюсь на два пролета по скрипучей деревянной лестнице в наш офис. Табличка на двери неброская, специально созданная для того, чтобы не производить впечатления. Это посылает сигнал общественности — на самом деле нам не нужен ваш бизнес, — и чтобы еще больше отпугнуть их, у нас есть клавиатура безопасности, требующая от посетителей вводить код, просто чтобы войти в дверь.
Я ввожу свой шестизначный код и вхожу внутрь.
В главном офисе установлены два письменных стола, и он выглядит так, как и предполагается, — аванпостом международной фирмы, специализирующейся на импортно-экспортной логистике. Один стол завален папками с документами, содержащими таможенные формы США, документы ISF, счета за автомобильные перевозки и отгрузку, а также книги, заполненные правилами соблюдения требований для стран по всему миру. Второй стол, на котором висит табличка с моим именем “Маргарет Портер”, завален образцами тканей всех цветов радуги: блестящие шелка из Таиланда, парча из Бельгии, богато декорированные ткани из Турции. За моим столом находится вешалка для одежды, заставленная образцами платьев от стамбульских дизайнеров, направляющихся в Нью-Йорк. Я сосредоточена на моде и текстиле, и если меня забрасывают в комнату с настоящими бизнесменами по импорту /экспорту, я знаю достаточно об этом предмете, чтобы с лихвой постоять за себя.
Я прохожу через главный офис к внутренней двери, набираю еще один код безопасности и вхожу в помещение, где осуществляется реальный бизнес Europa Global Logistics. Я включаю кофеварку, затем сажусь читать последние донесения из штаб-квартиры, отправленные нам по защищенной линии из консульства США. За последние двадцать четыре часа не произошло никаких потрясающих местных событий, но у меня и моего коллеги Гэвина есть различные задачи, которые кипят на нескольких горелках, будь то актив, который мы пытаемся развить, или новый источник, к которому я хотела бы обратиться, в ожидании одобрения штаб-квартиры. Я распечатываю отчет с перечислением причин, по которым я предлагаю этот источник, и запрашиваю дополнительную справочную информацию, прежде чем сделать первый шаг.
Я слышу, как входит Гэвин, чей стол находится по соседству. Он приветствует меня своим обычным воздушным салютом и направляется прямиком к кофеварке. Каждый из нас занимается своим делом; обычно мы занимаемся этим, сидя за своими отдельными столами, печатая наши индивидуальные отчеты и донесения. Гэвин руководит глобальными продажами “сельскохозяйственного оборудования”, что требует от него периодических поездок во внутренние районы страны, а также сельские районы вдоль турецко-сирийской границы. Иногда я путешествую с ним, якобы для того, чтобы посетить текстильные и ковровые фабрики. Гэвин на пятнадцать лет старше меня, и после тридцати лет работы в этой области он отчаянно хочет уйти на пенсию. Он бы так и сделал, если бы у него не было дорогостоящей ипотеки, которую нужно выплачивать, и двоих детей, посещающих частные университеты — ему, вероятно, придется продолжать работать, пока он не свалится с ног. Мы служим вместе в Стамбуле уже три с половиной года, у нас не было серьезных разногласий, и обычно мы не действуем друг другу на нервы.
В нашей сфере деятельности это можно назвать партнерством мечты.
Я проверяю последние детали сегодняшнего показа мод, на котором будут представлены перспективные дизайнеры Стамбула. В нем примут участие журналисты, экспортеры, покупатели и многие из самых гламурных женщин города. Я тоже там буду. Именно там должен появиться кто-то из моей ненастоящей профессии.
Затем я подтверждаю бронирование авиабилетов на короткий отпуск, который планирую провести через три дня. При каждом удобном случае я лечу в Лондон навестить Дэнни, и от одной мысли о том, что увижу его снова, у меня поднимается настроение. Мы видимся недостаточно часто, и в результате шесть лет спустя мы все еще не можем насытиться друг другом. Это правда; разлука действительно заставляет сердце становиться нежнее. Также она заставляет мои чресла гореть еще жарче. Это соглашение, которое работает для нас — или, во всяком случае, для меня. Длительное пребывание вместе потребовало бы от нас слишком большой честности, а я не готова взять на себя такое обязательство. Что я могу ему дать, так это случайные встречи в Лондоне, Париже или Лиссабоне, а потом мы оба возвращаемся к нашей отдельной жизни, которая и так достаточно насыщена.
— У тебя все готово к сегодняшнему вечеру?
Я поднимаю взгляд на Гэвина, который стоит перед моим столом, потягивая кофе. Этим утром он выглядит усталым, его каштановые волосы стоят дыбом, как пух одуванчика, мешки под глазами заметнее, чем обычно. Денежные проблемы тяготят его, и мне его жаль. Жаль, что он все еще здесь, сражается в окопах, когда на самом деле хочет быть на пенсии в Таиланде, потягивая пиво у реки.
— Я слышала, сегодня вечером будет аншлаг, — говорю я. — Восемь дизайнеров, живая музыка, потом коктейли. Должно получиться неплохое представление.
— А как насчет другого представления? — Ему не нужно больше ничего говорить; мы оба знаем, что он имеет в виду.
Я киваю. — Это тоже включено.
Хотя я никогда не была поклонницей джаза, турки, кажется, от него без ума, судя по бурным аплодисментам, которые они раздают группе. Сегодня вечером действительно полный зал, все места в театре заняты, и еще десятки людей стоят в задних рядах. Мне приятна толпа, но не потому, что я хоть как-то заинтересована в успехе вечера, а потому, что эта же самая толпа вскоре хлынет из дверей и выплеснется на улицу; в приливной волне людей можно легко затеряться. Я жду, пока все встанут на ноги и шумно устремятся по проходам к выходу на улицу; затем я направлюсь в другом направлении, к лестнице за кулисами. Я уже знаю поэтажный план этого здания и поднимаюсь по лестнице в коридор первого этажа, прохожу мимо зеленой комнаты, где модели снимают одежду и макияж. В конце коридора есть туалет для артистов. Я проскальзываю внутрь, переодеваюсь в синие джинсы и темную куртку и повязываю на голову платок. Затем я толкаю дверь на сцене, выходящую в переулок.
Я слышу голоса расходящейся публики, эхом доносящиеся с улицы перед входом в театр. Я направляюсь по переулку в противоположном направлении и сворачиваю за угол, на параллельную улицу. С платком, скрывающим мои волосы, я могла бы быть просто еще одной турчанкой, возвращающейся домой после вечерней прогулки с друзьями. Это всего лишь легкая маскировка, но ее должно быть достаточно, чтобы сбить с толку любого, кто попытается последовать за мной. Идти мне недалеко, но я часто петляю по закоулкам, пока не добираюсь до места назначения: неприметного черного седана "Тойота", припаркованного именно там, где мне сказали, что я его найду.
Я сажусь за руль, оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, и уезжаю. Если только Массачусетский технологический институт не предвидел моего шага и не готов последовать за мной на другом транспортном средстве, я в безопасности, но продолжаю свои обычные меры предосторожности. Поверни направо, проверь, нет ли фар позади. Снова поверните направо. Проверьте еще раз. Я зигзагами направляюсь к месту сегодняшней встречи, и когда добираюсь до него, останавливаюсь ровно настолько, чтобы дать мужчине, который сейчас ждет в тени дверного проема, забраться на пассажирское сиденье.
Затем я отъезжаю от обочины, и мы едем дальше.
— Какие-нибудь проблемы? — спрашиваю я Доку.
— Нет.
— Ты уверен, что Массачусетский технологический институт не следил за тобой?
— Я никого не видел.
— Сколько у нас времени?
— Сколько угодно, пока я тебе нужен. У меня сегодня вечером нет никакх дел, кроме, разве что, бутылки водки. — Это излюбленный компаньон Доку.
Я позволяю себе немного расслабиться, потому что чувствую, что он расслаблен. Или это чрезмерная самоуверенность? Я улавливаю запах алкоголя в его дыхании, и внезапно я снова на взводе. Он уже начал ночную пьянку. Это нехорошо.
— Не хочешь поделиться чем-нибудь важным? — спрашиваю я. Мой взгляд снова устремляется к зеркалу заднего вида. Я не вижу ничего, что могло бы меня встревожить.
— В руководстве произошел раскол, — говорит он. — Мурата тошнит от эмирата. Он думает, что они бесполезны, и хочет вернуться домой, к борьбе. Он везет с собой партию оружия.
— У тебя есть подробности? Когда, каким маршрутом он возвращается в Чечню?
— Это произойдет четырнадцатого числа. Обычный маршрут через Грузию, в горы.
— Откуда у него это оружие? — спрашиваю я.
— Оно прибыло две недели назад на борту корабля из Туниса.
— Кто за это заплатил?
— До меня доходили слухи. Они говорят, что это финансировалось из лондонского источника, но кто знает, откуда это на самом деле берется? Деньги не любят воду. Вместо этого они движутся в горы. Они переходят от людей, у которых их слишком много, к людям, у которых их еще больше. — горько усмехается он. — Никогда они не идут к таким людям, как я.
И Доку отчаянно нуждается в деньгах, не только для того, чтобы оплачивать свои собственные печальные удовольствия, но и для того, чтобы содержать свою овдовевшую сестру и ее шестилетнюю дочь, которые недавно бежали в Стамбул. У Доку есть опасные друзья, поэтому его сестра и племянница живут в другом районе, ради их собственной безопасности. Как и слишком многие другие беженцы в городе, они живут на окраине, втиснутые в разрушающийся многоквартирный дом вместе с другими, столь же отчаявшимися людьми.
— Что за оружие находится в грузе? — спрашиваю я.
— Это не какой-то мусор с недостающими деталями. Нет, там есть ПЗРК. "Стингеры" FIM-92, российские "Игла". Кассетные бомбы и белый фосфор. Стоимостью в миллионы долларов.
После окончания холодной войны на черный рынок поступило огромное количество подержанного оружия. Вот что скоро отправится в Чечню вместе с Муратом. Конечное назначение этого оружия не имеет большого значения для дилеров, которые им торгуют; если можно получить приличную прибыль, они будут продавать хоть базуки, хоть детское молоко.
— Я не единственный, кто знает об этом, — говорит Доку. — Конечно, русские тоже знают, и они ведут себя некрасиво. Они натравливают нас на эмират, чтобы ослабить сопротивление. — Он вздыхает, и это звук смирения. — Я не думаю, что Мурат доберется до Чечни живым. И его оружие найдет новый дом по новой цене. Возможно, в Южной Америке.
Печаль в его голосе символизирует, насколько безнадежны все эти различные конфликты, насколько безнадежным стал его мир. Доку не желает смерти Мурату, но здесь он предает его, потому что видит, что в конечном счете все это не имеет значения. Мурат в любом случае обречен, и Доку с таким же успехом мог бы извлечь выгоду из неизбежной участи Мурата.
Я подъезжаю к обочине и паркуюсь. Это тихий район, и у меня отличный обзор во всех направлениях. При свете уличного фонаря я изучаю лицо Доку. С каждой нашей встречей он выглядит все более и более скверным, его лицо все более одутловатое, глаза все более опухшие. Я знаю, что он любит Стамбул; он говорит мне это снова и снова, и хотя он ненавидит русских, ненавидит то, что они делают в его родной Чечне, он ненавидит их не настолько, чтобы бросить свою жизнь и свою выпивку здесь, вернуться в горы и сражаться.
Итак, ему нужны деньги, достаточные, чтобы содержать сестру и племянницу, чтобы остаться в этом городе, где все виды удовольствий находятся в пределах его досягаемости, и ради этого он готов выдать несколько секретов. До сих пор он не сообщил нам ничего важного, ничего такого, о чем мы бы уже не подозревали. Я хорошо осведомлена о расколе в рядах боевиков Чеченского эмирата, некоторые из которых незаметно пересекли границу, чтобы сражаться бок о бок с ИГИЛ в Сирии, в то время как другие предпочли сосредоточиться на своей борьбе с Россией. То, что Доку докладывает нам, является всего лишь подтверждением, и мне еще предстоит потребовать от него чего-то более ценного. Его нужно побудить копать глубже, выведывать больше деталей. Это опасная работа, и ни один из нас не тешит себя иллюзиями, что это джентльменская игра. Он водит опасную компанию, а те, кто противостоит ему, еще опаснее.
Я протягиваю ему то, за чем он пришел, — пачку долларов США, и наблюдаю, как он их пересчитывает. Хотя это вряд ли отличается от сделки с проституткой, правда в том, что Доку мне начал нравиться. Я думаю, настоящая причина, по которой он бежал с войны в Чечне, заключается в том, что в глубине души он не воин, а раненая душа. У него глаза побитой собаки, и всякий раз, когда наши взгляды встречаются, он не может выдержать моего взгляда и отводит глаза, как будто ожидая, что я достану палку и начну лупить его, если он будет смотреть на меня слишком долго. Он жалок и вероломен, но он не опасен. Нет, если только его не загонят в угол.
— Узнай даты, — говорю я ему. — Конкретный маршрут, по которому он пойдет через горы. И я хочу знать, откуда берутся эти деньги. Ты сказал, что это финансируется через Лондон.
— У нас есть там сторонники, сама знаешь.
— Да, знаю. Люди возмущены тем, что происходит с мусульманами в Чечне. Или, возможно, они просто заинтересованы в поддержании там конфликта ради собственной выгоды. В войне таятся возможности.
Он заканчивает пересчитывать деньги. Удовлетворенный результатом он кладёт пачку в карман. — Есть еще одна вещь, о которой я хотел бы попросить тебя.
Значит, одних лишь денег ему теперь недостаточно. Именно так обычно складываются эти отношения. Активы остаются неудовлетворенными, или же их семьи хотят большего, или они начинают ощущать приближающуюся поступь судьбы.
— Если со мной что-то случится, — тихо говорит он, — я хочу, чтобы ты позаботилась о моей сестре Асме и моей племяннице.
Холодок пробегает у меня по спине, и я смотрю на него. Было ли у него предчувствие? Есть ли что-то, чего он мне не сказал? Он смотрит прямо перед собой, выражение его лица непроницаемо в полумраке машины. — Почему ты просишь меня об этом?
— Ты позаботишься о них? Обещай мне.
— Да, конечно, я это сделаю, но с тобой ничего не случится. Если ты будешь осторожен.
Он тихо смеется. — Ты и сама в это не веришь.
Я оглядываю улицу и больше никого не вижу. Можно высадить его прямо здесь. — Иди домой, Доку. Утром будущее уже не будет казаться таким мрачным.
— Не здесь. Отвези меня в клуб.
— Я не могу высадить тебя у клуба. Там будет слишком много глаз.
— Тогда оставь меня в нескольких кварталах от него. Никто нас не увидит.
— Уже поздно. Ты должен лечь поспать.
— Должен. — Он похлопывает по карману, в котором лежат наличные. — Но кое-кому очень нужно выпить.
Мне это не нравится, но я не могу его отговорить. Он настаивает, чтобы я отвезла его в клуб, популярный бар с видом на Босфор и место сбора тысяч чеченцев, которые сейчас живут в Стамбуле. Похоже, он проводит там каждую вторую ночь и, вероятно, к утру пропьет половину своих денег.
В нескольких кварталах от клуба я сворачиваю к обочине. — Ближе к клубу я подъехать не могу.
— И мне весь остаток пути идти пешком?
— Сегодня хорошая ночь. Можно и прогуляться.
Вздохнув, он выходит. Он даже не оглядывается на меня, направляясь к Босфору. И снова мы незнакомцы, связанные только конвертами с наличными и подарочной картой Starbucks, на которую он покупает кофе, чтобы дать понять, что хочет встретиться со мной. Я достаю блокнот. Пока не забыла, я быстро записываю детали того, что он только что рассказал мне о Мурате, о "Стингерах" и "Иглах". Уже полночь, я устала, а мне еще нужно написать отчет и отправить донесение, но какое-то время я просто сижу в машине, обдумывая то, что сказал мне Доку. В Чечню направляется все больше оружия, а это означает, что в мире становится больше вдов и сирот. Вдов и сирот и без того уже более чем достаточно по всему миру.
Я завожу машину и еду в сторону Босфора, в том же направлении, в котором Доку прошел всего несколькими минутами ранее. Как только я добираюсь до перекрёстка, ведущего к побережью, мимо с ревом проносится черный "БМВ". Он движется в направлении ночного клуба Доку. В это мгновение я понимаю, что сейчас что-то произойдет. Что-то связанное с Доку.
Вдалеке раздается пронзительный голос. Женский.
Я замираю, разрываясь между желанием броситься на помощь Доку и необходимостью держаться подальше, оставаться незамеченной. Я заворачиваю за угол. В двух кварталах впереди, на улице перед ночным клубом собралась толпа. Все больше людей кричат. Я медленно подъезжаю к клубу, осматривая толпу. Я просто любопытный зевака, желающий посмотреть, что произошло. БМВ, который промчался мимо ранее, нигде не видно. Удар был быстрым, и они скрылись. Двое мужчин стоят и кричат в свои мобильные телефоны, отчаянно жестикулируя, пытаясь позвать на помощь. Несколько человек оборачиваются и смотрят на мою машину, когда я проезжаю мимо, возможно, опасаясь, что я здесь для того, чтобы пролить еще больше крови, но все, что они видят за рулем, — это женщину в черном платке на голове, и они снова отводят взгляд. Я не должна была этого делать. Я не должна был подставлять себя под все эти взгляды, но мне нужно знать, жив ли Доку.
Увы, нет.
Он лежит на спине на тротуаре, широко разбросав ноги, черная река крови стекает на дорогу. Из-за толпы я не могу разглядеть его лицо, но я знаю, что это он, потому что замечаю поддельные часы "Ролекс" у него на запястье. Он гордился своими часами, хотя и знал, что они, как и многое другое в жизни, — подделка. Мы все притворяемся кем-то, кем мы не являемся, и у некоторых из нас это получается лучше, чем у других.
Мне не нужны доказательства смерти; количество крови на тротуаре говорит мне о том, что раны Доку смертельны. Я проезжаю вперед, что мне и следовало сделать с самого начала. Проезжай мимо, проезжай дальше.
Если со мной что-то случится, я хочу, чтобы ты позаботилась о моей сестре Асме и моей племяннице.
Его сестра.
Если целью был Доку, то его сестра могла быть следующей. Не потому, что она что-то знает, а потому, что ее смерть стала бы убедительным предупреждением для всех потенциальных информаторов о том, что вы не единственный, кто пострадает.
Квартира Асмы находится в Гази Махаллеси, одном из беднейших районов Стамбула, в тридцати минутах езды от отеля. Я никогда не встречалась с ней, и она не знает обо мне — по крайней мере, так сказал Доку. Теперь, когда я ориентируюсь в вечно перегруженном стамбульском трафике, я размышляю о том, что сказать и как много раскрыть. Встречаться с ней лицом к лицу — ошибка, я знаю, но у нас нет времени на сборы. Я выведу Асму и ее маленькую девочку из здания, из города, а потом подумаю, что делать дальше. Гэвин преподнесет мою голову на блюдечке, и, возможно, наше родное агентство тоже захочет получить от меня свой фунт мяса, но я все еще слышу голос Доку в своей голове. Пообещай мне.
Он знал. Каким-то образом он знал, что умрет.
Вытащи их отсюда. Вытащи их отсюда.
Я не знаю, насколько хорош ее английский или турецкий. Смогу ли я объяснить, что ее брат мертв, что ей нужно бежать? Я подумываю о том, чтобы просто позвонить в полицию и анонимно сообщить им, что женщина в опасности, но это приведет к вопросам, на которые я не смогу ответить. Они, вероятно, все равно проигнорируют меня.
Я должна сделать это сама. Я обещала.
Я нахожусь в трех кварталах оттуда, когда замечаю огненно-красное зарево. Нет, этого не может быть. Пожалуйста, пусть это будет другое здание.
Затем я сворачиваю за угол на ее улицу и резко останавливаюсь. Ее многоквартирный дом охвачен пламенем, пламя рвется к небу. Доку сказал мне, что Асма живет на шестом этаже, в здании с лифтом, который никогда не работает, в здании, которое вынуждает ее подниматься на шесть этажей со своими продуктами. Я смотрю вверх, считая этажи, и понимаю, что никто на шестом этаже не смог бы выжить в этом пожаре.
Если они вообще были живы, когда это началось.
Полицейский кричит мне, чтобы я не задерживалась здесь. Я кричу по-турецки: “Что случилось? Жителей успели эвакуировать?”
Он качает головой, и машет мне рукой, чтобы я ехала дальше. Я слышу вой сирен, пожарные машины прибывают слишком поздно, чтобы что-то изменить. Так же, как я прибыла слишком поздно.
Полицейский приказывает мне продолжать двигаться. У меня нет выбора, поэтому я еду дальше, проезжаю мимо. Я снова вынуждена оставить мертвых позади.
____________________________________________________________________