— Вау, это звучит несправедливо, не так ли? — Она заставила себя улыбнуться. — Кто эти люди на краю, наблюдающие?
— Эм… Черт возьми, не уверен, почти все жители деревни вышли на майский день в полном составе. Давай посмотрим… — Роб придвинулся ближе к фотографии и начал перечислять имена. — Вот моя мама и Мюриэл… очевидно, ни одно шоу не обходилось без Панча… Эрик, Марк, преподобный Фарнли, Тина, Билли и Пэт.
— Подожди, Билли? Правда? — Лиззи прижалась головой к голове Роба. — Я не думала, что он когда-нибудь выходил из дома. Судя по всему, он никогда не чувствовал себя желанным гостем. И воспоминания большинства людей указывают на то, что его ни в малейшей степени не беспокоили деревенские события.
— Ну, камера никогда не лжет. И он там, стоит прямо рядом с Тиной.
Лиззи отметила растрепанные волосы, сгорбленные плечи, узнав своего отца по многочисленным фотографиям, которые она видела в средствах массовой информации.
— Он не спускал с меня глаз.
— Или просто собирался посмотреть, как ты примешь участие в праздновании Первомая? — предложил Роб.
— Нет. Ты можешь видеть это по его позе, по его взгляду. — Лиззи указала. — Как будто он боится, что мне причинят вред или что-то в этом роде. Я слышала, что он стал чрезмерно опекать меня после смерти мамы. Видимо тогда прошло немного времени с того момента.
— Но разве твоя мама не умерла в конце мая? Это было бы еще до этого, если бы это было первомайское событие. Я могу спросить маму.
— В этом нет необходимости. — На самом деле время не имело значения. Что было интересно, так это то, насколько близко ее отец стоял к Тине. Маме Джони. Была ли Джони одной из танцующих девочек? Присмотревшись повнимательнее, Лиззи задумалась, не за Джони ли так пристально следил ее отец. Не за ней. Дрожь пронзила ее. Нет. Она слишком много в это вкладывала. Разве она не решила, что больше склонна верить в невиновность Билли в этом преступлении? Она должна была принять решение, спуститься по одну сторону забора или по другую.
— Я сегодня разговаривала с Мюриэл, — сказала Лиззи, меняя тему. — Она упомянула, что ты пытался подружиться со мной. Это правда?
Роб отошел от стены и сел на большой плоский табурет. Он напоминал большой гриб. Когда он снова посмотрел на Лиззи, она увидела, что его лицо покраснело.
— Я уже говорил тебе прошлой ночью, что на самом деле мало что помню.
— Чушь собачья. — Лиззи услышала, как произносит это, прежде чем смогла совладать со своим ртом. Роб резко отвел взгляд. — Послушай, я знаю, что солгала о том, кем я была, — сказала Лиззи, — мы это обсуждали. Но сейчас нет необходимости лгать. Или есть?
— Это неловко, Лиззи. Я имею в виду, как… как это ни неприятно. Я никогда не говорил об этом, и, если честно, я не хочу начинать сейчас. Ничего хорошего из этого не выйдет. Только еще больше боли.
— Для меня или для тебя?
— Главным образом, для тебя.
— Хорошо, ты можешь позволить мне самой судить об этом?
— Ладно, тогда и для меня. Если ты мне не веришь, тогда… — Он обхватил голову руками, прикрыв глаза маской. — Ты подумаешь, что я какой-то чудак.
— О, да ладно. Я чудачка… ты не можешь снять с меня эту корону. — Лиззи попыталась рассмеяться, но это прозвучало неубедительно.
— Я хотел как-то помочь. На школьном собрании нам сказали быть добрыми к другим. И я знал, что тебе досталось от всех. Почти каждый ребенок дразнил тебя… их родители запрещали им играть с тобой. Тебя, конечно, никогда не приглашали в чей-то дом на чай, и, несмотря на то, что некоторые ужасные дети пытались подружиться с тобой только для того, чтобы заглянуть в дом Жуткого Коули, никто не переступал порог, и им не разрешалось даже играть с тобой в вашем саду. Мне стало жаль тебя.
— Значит, ты улизнул из магазина и пришел в бунгало, чтобы позвать меня?
— Ага. Боже, я действительно отчетливо это помню. У меня был пакетик сладостей, чтобы поделиться с тобой. Они лежали у меня в кармане, становясь липкими на жаре. Я был до смерти напуган, когда постучал в дверь. Еще больше испугался, когда твой отец открыл ее, но он впустил меня. — Глаза Роба сузились, лицо сморщилось.
— Он причинил тебе боль, Роб? — тихо спросила Лиззи. Ее сердце сильно колотилось о ребра, пока она ждала ужасного ответа.
— Нет. Он не прикасался ко мне.
— Тогда ладно. Тогда почему это имело для тебя такое большое значение все эти годы? Почему такое молчание?
— Это так… так тяжело, Лиззи.
— Ты зашел так далеко, давай, сбрось это с себя.
— Это была ты. Ты, кто прикоснулась ко мне. И ты заставила меня прикоснуться к тебе. — Слезы потекли по его лицу.
У Лиззи отвисла челюсть.
— Какого черта, Роб?
Глава 72
1989
Мейплдонская церковь
Воскресенье, 4 июня — за 45 дней до
Мюриэл поспешила через церковные ворота, одернув платье, затем провела пальцами по волосам, чтобы привести их в порядок. Она провела тыльной стороной ладони по лбу, стирая влагу с кожи. Мчаться по дороге в такую жару было не самой лучшей идеей, но она опоздала. Она никогда не опаздывала в воскресную школу. Преподобный Фарнли будет гадать, что ее задержало. Правда заключалась в том, что она была слишком поглощена протоколом встречи в Мэйплдоне в четверг, стремясь записать основные моменты. Стремясь добиться прогресса хотя бы с одним из них. Большинством из них.
Она открыла тяжелую церковную дверь так тихо, как только могла, чтобы не помешать чтению викария, но ей повезло… его нигде не было видно, когда она вошла. Было нехарактерно тихо. Мюриэл огляделась в поисках других служащих, но их там не было. Неужели воскресная школа была отменена без ее ведома?
— Эй, — неуверенно позвала она.
Ничего.
Где дети?
Пикник. Мюриэл фыркнула. Она совсем забыла о прогулке. Преподобный Фарнли сказал на прошлой неделе, что они поведут детей по Мейплдону, чтобы рассказать о его истории. Странно, что она не встретила их по пути через деревню.
Шум из ризницы привлек ее внимание. Мюриэл напрягла слух, придвигаясь ближе к комнате. Изнутри доносились голоса. Она подняла руку, чтобы постучать в дверь, но замерла. Низкий голос, приглушенный тяжелой деревянной дверью, казался настойчивым. Мюриэл была уверена, что это преподобный Фарнли. Почему он не пошел вместе с остальными? Вместо того чтобы постучать, она прижала ухо к двери. Она не знала, почему чувствовала себя обязанной слушать, почему просто не дала знать о своем присутствии — это было чувство, намек на то, что что-то не так. Его голос понизился до такой степени, что она не могла разобрать ни слова. Она отошла от двери, решив подождать в главной церкви возвращения остальных. Может быть, он совершал важный звонок. Она не должна его беспокоить.
Мюриэл занялась уборкой детского уголка, поправила наколенники на скамьях и привела в порядок стопку сборников псалмов. Минут через десять или около того она услышала, как открылась дверь ризницы. Наконец, преподобный Фарнли вышел. Мюриэл направилась к нему, но выражение смятения на его лице заставило ее резко остановиться.
— В чем дело, преподобный? — Мюриэл бросила на него встревоженный взгляд. — Вам нехорошо?
— Мюриэл. Я… ты… — он запнулся, затем глубоко вздохнул, собираясь с духом. — Тебя здесь не было, когда остальные ушли. Я предполагал, что ты сегодня не придешь. — Говоря это, он все время поворачивал голову, чтобы посмотреть назад.
— Извините, что я так поздно прибежала, у меня были срочные дела.
Фарнли поднял бровь, но ничего не сказал. Казалось, он колебался, не зная, идти ли ему обратно в ризницу или выйти в церковь.
— Хорошо, — сказал он. — Да, у меня было примерно такое же затруднительное положение. — Он улыбнулся, но улыбка вышла неловкой.
— О? Все в порядке?