Удивительна все-таки жизнь! До чего же странны, нелогичны и непредсказуемы ее повороты. Маша осторожно ступила на белую дорожку, разостланную от самых чугунных ворот в витых завитушках, до дома, залитого огнями и изнутри, и снаружи, а оттого похожего на сказочный дворец. Она чувствовала себя Золушкой. Даже исподтишка бросила взгляд на свою туфлю — уж не хрустальная ли… Нет, обычная, черная, такая неподходящая к ее красному платью. Но другой обуви «на выход» у нее все равно нет, так что поздно сетовать. Маша покраснела, метнула глазами по сторонам, не заметил ли кто ее конфуза. Вроде нет, разодетые гости шагают рядом уверенно, на нее никто внимания не обращает. Ну, ничего, потом непременно заметят. В голове ее вспыхнул возможный заголовок завтрашней газеты: "Конфуз на музыкальном приеме. Мария Иванова пришла в черных туфлях!" Маша тихонько хихикнула.
— Чего ты? — проворчала Катька, кутаясь в манто, которое она называла норковым. И кому какое дело, что норка ненатуральная. — Ветер до костей пробирает.
— Подумала, что черные туфли с красным платьем, ну, никак не вяжутся.
— Надела бы кулон. У меня и туфли есть синие. Я б тебе дала.
— Красное с синим… Нет уж, пусть лучше черные.
— Какое кому дело, сочетается или нет, — фыркнула Катька. — С таким камнем можно хоть голой заявиться. Восторг гарантирован.
— С каким камнем? — дернула ее за руку Аська. — С каким?
— Да ни с каким, — поспешно отрезала Катерина и строго глянула на Машу: мол, не болтай.
Та лишь плечами пожала. Она не поняла, отчего это Катька решила не откровенничать при подруге. Но, с другой стороны, ей виднее. Маша решила не забивать этим голову. Несмотря на легкую неловкость из-за неподходящих туфель, она была вполне довольна и даже счастлива, насколько может быть счастлива девушка, шагающая на холодном осеннем ветру навстречу званому вечеру для избранных из мира искусств. Три билета для них достала Аська. Вернее, она достала всего три, но ребята сделали широкий жест, отказавшись в пользу желающих. Павел — потому что не мог пропустить репетицию в ТЮЗе, а Колька — в знак признательности за аренду кулона, который он до сих пор детально выписывал со всех сторон и в разных положениях. Таким образом они втроем и оказались в Кусково. Иначе Аська бы их не взяла, она терпеть не могла исключительно женскую компанию.
— Мне женского коллектива и на работе выше крыши! — недовольно ворчала она всю дорогу. — Навязались на мою голову! Кто мне будет коктейли приносить!
— Подцепишь кого-нибудь, — успокоила ее Катька.
— А хочешь, я тебе принесу? — Маша мягко улыбнулась. Она была ей страшно благодарна за этот вечер.
— Да я подавлюсь! — Аська капризно скривилась. — Нет уж, лучше подцеплю какого-нибудь прыщавого скрипача.
На том и порешили. Вечер начался замечательно. И так было красиво, что у провинциалки дыхание перехватило. Огромный дворец залит светом, уставлен хрусталем и наполнен пенящимся шампанским. Спустя минуту глаза Маши уже устали от блеска драгоценностей и белозубых улыбок. Такого скопления знаменитостей она даже представить себе не могла. Все, о ком она слышала, читала, кого видела по телевизору и слушала в записи, — все были здесь. Даже парочка актеров из Парижа, даже одна звезда из-за океана. Все сгрудились в огромном вестибюле вокруг оркестра, настраивающего инструменты, переговаривались, чокались, смеялись. Маша забилась в самый угол и постаралась скрыть туфли подолом платья.
«Ничего, ничего, — подбодрила она себя, — глоток шампанского придаст мне уверенности в себе».
Странно, но эту же фразу не про себя, а вслух повторил и сэр Александр Доудсен, находясь в этот момент в кабинете, уставленном на время приема каким-то антиквариатом и устланном коврами.
— Ничего, ничего, — сказал он, тупо разглядывая пузырьки в бокале с шампанским. — Глоток этого зелья придаст мне уверенности в себе. Только бы не переборщить.
Он откинул прочь «Таймс» трехдневной давности, словно решительно расстался с печальным прошлым, и разом осушил бокал. Веселые пузырьки застучали в висках.
— Ну как? — Две створки дверей распахнулись, явив его ошалевшему взору Сержа Боброва в черном смокинге. — Отличную я вечеринку замутил?
Он одним прыжком добрался до английского аристократа и, вырвав из его рук бокал, с грохотом поставил его на инкрустированный золотом столик.
— Хватит дринкать эту дрянь! — он добродушно хохотнул. — А то знаю я тебя. Напьешься опять как черт знает кто, начнешь крушить тут все. У меня, между прочим, мебель музейная. Жалко.
— Из каких музеев?
— Да изо всяких, — уклончиво ответил меценат, — с миру по нитке, знаешь ли. Я к этому вечеру как надо подготовился. Смотри, сколько публики нагнал! Из одной Думы столько глоток приперлось, сколько их на тамошних заседаниях не бывает одновременно. Дай бог, напоить удастся. «Я уж о нашей богеме не говорю, — Слово «богема» он произнес на особый манер, с гортанным «гэ» и вдобавок поморщился, — Ну, чего опять скуксился?»
Серж заботливо уставился на гостя.
— Все-таки прочел, — сэр Доудсен кивнул на «Таймс». — Жуткая статейка. Теперь я понимаю, почему тетя Алиса на меня так взъелась. Ужас просто. Представили меня настоящим монстром, который якобы явился в Россию только затем, чтобы буянить да лупить местных политиков.
— Гнусный поклеп, — встал на его сторону Бобров. — Что, по мнению этих писак, ты в родном Лондоне не нашел бы политиков? Кстати, между нами говоря, многих из них стоило бы вздуть как следует.
— Что, верно, то верно. Но зачем мою родословную вспомнили?! Русские корни приплели. Отец, наверное, очень переживает. Он всегда гордился, что стал настоящим англичанином, пересилив русскую кровь.
— Невозможная смесь. Как молоко с уксусом.
— Он придерживается другого мнения.
— Все, хватит хандрить. — Меценат обнял его за плечи и повел к дверям. — А хочешь, я тя с какой-нибудь бабой познакомлю?
— Что?! — возмутился сэр Доудсен, с известной настороженностью относящийся к знакомствам подобного рода.
— Ну, с какой-нибудь поименитее. Чтоб в мемуарах потом мог описать, а?
— Ни за что! — отчеканил молодой аристократ.
— Ладно, а с красавицей хочешь? Вот модели сегодня вместо статисток. Каждая на мильон долларов!
— Уволь меня от любых знакомств.
— Хорошо, хорошо, будешь скучать с Карповым, если ты такой разборчивый. Только не ной потом, что вечер не удался.
— На этот счет можешь быть спокоен, — заверил его потомок Доудсенов.
Бобров распахнул дверь и вытолкнул его в зал, до отказа набитый народом. При появлении мецената все стихло. Глаза собравшихся устремились на хозяина вечера. Серж распрямился, выпятил грудь, показательно обнял обмякшего от такого внимания Александра и произнес краткую, но помпезную речь, не забывая протягивать в голосе нотки душевной теплоты:
— Дамы и господа! Я рад приветствовать всех вас на нашем музыкальном вечере, который не состоялся бы без поддержки Министерства культуры России. Наслаждайтесь этим дивным ароматом угасающей осени, этим легким шампанским… И поприветствуйте моего гостя — пэра Англии, сэра Александра Доудсена!
Молодой аристократ выдавил из себя жалкое подобие улыбки. Решимость его потонула в щедрых овациях. Если бы сейчас его завязали узлом и подвесили за крюк в коптильне, он не смог бы оказать ни малейшего сопротивления. Краем угасающего сознания он отметил, что со всех сторон опять мерцают вспышки фотоаппаратов, и попытался представить себе заголовки завтрашней «Таймс». А когда представил, то побледнел и зашатался. В момент его морального и уже почти физического падения грянула спасительная музыка. Оркестр заиграл «Вальс цветов». Александр побледнел еще больше, судьба опять цинично посмеялась над ним, подкинув любимое музыкальное произведение его матери, словно напомнив о тех, кому он делает больно своим поведением. Бобров ничего не заметил. Он подхватил гостя под руку и в темпе вальса повел на растерзание именитым гостям.
Маша так и осталась стоять с раскрытым ртом. Она еще ничего толком не осознала, но смутно догадывалась, что, когда мысли ее немного улягутся и прекратят скакать в голове подобно взбесившейся от голода саранче, единственным ее желанием станет выбраться из особняка как можно скорее. Дворец в ее глазах уже успел превратиться в темницу. Она метала лихорадочные взгляды от двери к двери, натыкаясь на мужчин, фигурой и тупым отстраненным выражением лица столь напоминающих охранников.
«Я не гостья, я пленница!» — билась в голове мысль.
— Вот ты где спряталась! — Катька хлопнула ее по плечу.
Маша вздрогнула.
— Ты что? — удивилась та, а, заглянув ей в лицо, так и вовсе переполошилась, — Случилось чего? Или увидела кого?
— Ага, — едва выдавила из себя она. — Увидела… Боброва…
— Интересное кино! Это же он все устроил! Было бы странно…
Она не договорила, потому что Маша резко повернулась к ней и крикнула:
— А почему же вы меня не предупредили?!
Подруга растерялась, развела руками и прошептала с недоумением:
— Ну… какая разница, кто чего устраивает…
— Большая. Очень большая, — тоже переходя на шепот, закончила Маша. — Мне нужно идти.
— Боишься столкнуться с ним? — Катька склонила голову набок и усмехнулась. — Плюнь! Я только что видела, как он поволок того малахольного пэра к окну. Скорее всего, собирается его хорошенько подоить. Уж больно жалко выглядит этот пэр. Тебе опасаться совершенно нечего. Ну, поприветствовал всех — и буде. Айда развлекаться.
Маша робко вгляделась в разгорающееся веселье. Пары пытались вальсировать. У большей части это выходило неуклюже.
"Наверное, интерес Боброва ко мне в «Людоедке» был случайным и никак не связан с Ирмой Бонд. Тем более что этот с холодным взором оказался вовсе и не убийцей, а вполне добропорядочным английским аристократом. Чего я, и правда переполошилась?"
На душе чуть полегчало.
— Так ты идешь или будешь покрываться плесенью? — Катька дернула ее за руку.
Маша заставила себя улыбнуться, и подруга поволокла ее к буфету.
***
Как ни странно, переговоры прошли в доброжелательной обстановке. Карпов словно и не помнил недавнего инцидента в ресторане. Впрочем, как решил Александр, вполне возможно, что он и в самом деле ничего не помнил. Потенциальный депутат подтвердил свое намерение красоваться на фургонах компании Speed, причем за недолгий перерыв в их деловом общении развил аппетит и теперь настаивал стать лицом фирмы во всей России. Мол, вы все равно будете возить товары туда-сюда, так к чему упираться только в Ивановскую область. Потомок английских аристократов, краснея до корней волос, согласился с его условиями, памятуя о том, что обещал дядюшке заключить выгодный контракт. Попротестовал для приличия против устрашающей улыбки, хотя бы на молочных фургонах и рефрижераторах, аргументируя свою позицию тем, что продукты не люди, они без мозгов и запросто могут протухнуть от подобного оскала. Карпов его мнения не разделил и показательно оскалился. Младший Доудсен, почувствовав приступ тошноты, поспешно согласился на все условия, и они ударили по рукам. Таким образом, не прошло и часа, а молодой аристократ был полностью свободен от дел и приготовился наслаждаться жизнью. Едва он отделался от амбициозного политика и собрался подойти к стойке бара, как его руку довольно грубо стиснули. Сэр Александр, не привыкший к подобному общению, сжал покрепче набалдашник трости, однако задействовать ее не успел.
— Сэр Александр, друг ты мой дорогой! — Кошатник Борис кинулся ему на шею, потом, опомнившись, отпрянул и деловито пожал руку. — Рад вас приветствовать. Как замечательно, что мы с вами тут встретились, — Тут он скис, словно только что узрел улыбку политика Карпова и перешел на подвывание, — Варфоломей стонет во сне, знаете ли. Не могу понять почему.
«Наверное, как всегда, обожрался», — хмуро подумал про себя сэр Доудсен, но вслух, разумеется, произносить такое не стал, а состроил участливую физиономию.
— И шерстка у него как-то совсем не блестит. Беда… Я вот тут подумал…
У Александра заныл зуб. Сначала представление перед публикой в качестве пэра, коим он не являлся и совершенно не собирался становиться в ближайшее время, поскольку титул этот — наследственный и получит он его только после кончины родителя, которой он искренне не желал. Потом улыбка Карпова и, наконец, докучливый кошатник, грезящий о приеме у известного ветеринара английского двора. Но и это было еще не все. Едва он, незаметно используя успокоительные дыхательные упражнения, потушил в себе разгорающийся протест против злого рока, как рядом с ним, словно из-под земли, выросла чета — лорд и леди Харингтон, давние знакомые его тетки Алисы, авторы ужасающего произведения — ее любимой крестницы Виолетты. Молодого аристократа покинули остатки мужества, он побледнел и затрясся, проклиная Москву на чем свет стоит.
«Что за город такой?! — в отчаянии вопросил он небеса. — В Лондоне мы не видимся годами!»
— Мой юный друг. — Лорд Харингтон пожал ему руку.
Александра перекосило. Еще бы, он с минуты на минуту ожидал появления третьего члена этой семейки.
— Ах, мой мальчик, — заблеяла леди Харингтон. — Какая жалость, что Ви не смогла поехать с нами.
— Что вы говорите? — неискренне огорчился потомок Доудсенов. — Как она поживает?
— О, замечательно. В том смысле, что она вполне здорова, но бедняжка так переживает вашу размолвку… Она потеряла всякий интерес к жизни. Я никак не могу понять, что между вами произошло.
Вообще-то в тех кругах, где вращался сэр Александр, было не принято столь открыто влезать в отношения молодых людей, даже их родителям. Но леди Харингтон с грубостью футбольного нападающего нарушала эти правила, едва в ее поле зрения попадал виновник страданий ее дочки.
— Хм… — Сэр Доудсен огляделся в поисках спасения. И буквально натолкнулся на кошатника. — Разрешите представить вам: Борис… мм…
— Лебредянков, — милостиво подсказал тот, видимо, и сам с трудом припомнив свою фамилию. Во всяком случае, он наморщил лоб так, словно произвел в уме множественные математические вычисления.
— Лебредянков, — Александр улыбнулся и склонил голову в вежливом поклоне.
— Очень мило, — леди Харингтон поджала губы.
Ее муж отвесил легкий поклон в сторону представленного.
— Виолетта… — заблеяла было снова дама, но потомок аристократов не дал ей развить эту вредоносную мысль.
— Мы как раз говорили о любимом коте мистера Лебредянкова…
— Вот как? — От неожиданной смены темы леди Харингтон поперхнулась.
Зато Борис расцвел майской розой. От удовольствия у него даже щеки разрумянились.
— Он чудо, — пропел кошатник и блаженно закрыл глаза. — Настоящий русский голубой. Таких теперь мало.
— И преогромный, — сэр Александр подавил улыбку.
— Что вы говорите, — с интересом поддержала тему леди Харингтон — известная любительница кошек. Александр знал, что в ее доме их пять или шесть.
— Но недавно я столкнулся с проблемой… Он начал стонать во сне. И это при том, что я кормлю его по часам. Можете себе представить, как меня это волнует.
— Это не слишком хорошие симптомы…
Душа сэра Доудсена возликовала впервые за весь сумрачный вечер. Он еще несколько минут с умилением наблюдал за тем, как два любителя кошек обрели взаимопонимание. На лице недовольной дамы разгладились складки, а Борис лепетал на чистом английском, хотя, глядя на его тупую физиономию, Александр никогда бы не поставил на то, что этот тип знает какой-либо иной язык, кроме упрощенного русского.
— Мальчик мой, — Лорд Харингтон тоже задышал много свободнее и, взяв сэра Доудсена под локоть, отвел его в сторону:
— Сегодня я говорил с послом. Ты ведь в курсе, мы приехали к нему в гости. Мы с послом довольно давние друзья. Он несколько опечален твоей недавней… хм… этим инцидентом в ресторане. И это так на тебя не похоже. Хотя… — Тут он смущенно улыбнулся в усы. — В клубе «Пеликан» ты просто герой. Акции компании твоего дяди пошли в гору. Надеюсь, ты знаешь об этом. Я, кстати, тоже их купил. Кажется, дела на российском рынке налаживаются?
— Хм… — Александр покраснел, почувствовав себя нашкодившим школьником. — Я читал «Таймс». Честно признаюсь, это ужасно, что они там написали.
— Но остальные пишут о другом, — неожиданно лорд Харингтон развеселился. — Наша старая добрая матушка Англия насквозь пропиталась снобизмом. Возможно, он не так уж и плох для пожилых людей вроде меня, но поверь мне, молодежь должна кутить. Когда нам с твоим дядей стукнуло по тридцать лет, в Лондоне не было ресторана, откуда бы нас не вышвыривали за недостойное поведение. — К ужасу сэра Доудсена, бывший гуляка отечески похлопал его по плечу, словно благословляя на будущие подвиги.
— Но я… — хотел было оправдаться молодой аристократ.
— Знаю, знаю… ты вот о чем подумай. Мой приятель попросил меня поговорить с тобой. У него фирма с филиалом в Москве. Он закупает цветной лом. Не согласился бы ты перевозить его в Англию? Это выгодный контракт, поверь мне. Уж чего-чего, а цветных металлов в этой стране немногим меньше, чем драчунов.
— О! — Александр от восторга округлил было глаза, но тут же придал лицу значимое выражение и с достоинством ответил, — Разумеется, нам нужно обговорить все детали. Кстати, в Лондоне есть центральный офис. Мой дядя с удовольствием обсудит с ним это дело. С моей стороны препятствий не возникнет.
— Вот и отлично, — лорд Харингтон еще раз хлопнул его по плечу, — Пойдем-ка представим тебя послу.
***
Аська была очень симпатичной. Она нравилась мужчинам и знала это. Кстати, этим и пользовалась. У нее было полным-полно поклонников. Еще бы! Тонкая, звонкая, хрупкая, напоенная робким солнечным светом, как весенняя сосулька. Мужчинам, конечно, было невдомек, какие острые коготки у этой сказочной феи, не ступавшей, как нормальные девушки, по земле, а словно летавшей по воздуху. Аська обожала тратить деньги. И поскольку своих у нее, как правило, не было, она опустошала кошельки всех, кто рядом с ней находился. Когда кошелек ее обожателя заметно скудел, она, словно бабочка, перелетала от одного цветка к другому, ища, чем еще можно полакомиться на этом лугу. Поэтому она обожала всяческие званые обеды и шикарные приемы, где, с точки зрения бабочки-охотницы, было полным-полно всевозможных жертв. На этом музыкальном вечере она порхала особенно усиленно. Маша надолго потеряла ее из виду. Потом пару раз заметила в сопровождении каких-то тучных типов в дорогих костюмах. Что ж, решила она, каждый ищет то, что ему нужно. Катька подвела ее к бару и тоже растворилась в толпе. У нее были другие интересы. Она уже год пыталась достучаться до какого-то продюсера, которого ей порекомендовали или обещали порекомендовать, Маша так и не поняла этого из ее сбивчивых рассказов. Продюсер теперь находился в зале. Катерина решила его найти и уговорить ее прослушать. Маша осталась одна у барной стойки. И тут к ней подлетела Аська.
— Только ни о чем меня не спрашивай! Ни о чем не спрашивай, и идем! — Она схватила ее за руку и потащила сквозь толпу, тараторя на ходу:
— Ты глазам своим не поверишь! Я тебя с таким мужиком познакомлю! Это просто — ах! Ах, и больше нет никаких слов. Ты рот раскроешь от удивления!
Лица людей мелькали у Маши перед глазами. Потом все они как-то незаметно расступились, и Маша действительно смогла выдавить из себя одно-единственное слово:
— Ах!
Бобров улыбнулся ей сначала дежурно, но спустя мгновение лицо его преобразилось. Он засиял и суетливо шаркнул ножкой, что было странно для известного богача. Он явно смутился от неожиданности. Маша же застыла на месте, лихорадочно вцепившись в Аськино плечо побелевшими пальцами. Она тупо пялилась на мецената. Она даже не дрожала, она замерла.
— Вот это встреча! — прогудел Бобров. — Н-да…
— А… А вы знакомы? — растерянно пролепетала Аська.
— Нет, но я об этом мечтал, — на лбу Сержа выступили крупные капли пота.
Его собеседник, с коим он мирно общался до этой минуты, удивленно воззрился на него. Судя по всему, он никогда не видел его в таком состоянии. Бобров вдруг шагнул к Маше, и та поняла: бежать бессмысленно.
«Что делать? Что делать? — лихорадочно вертелось в голове. — Как себя вести, чтобы он не догадался, о чем я знаю!»
О чем таком она знала, она и сама, скорее всего, не определила бы. Но мысль, взлелеянная бессонницей, убеждение, что она причастна к какой-то страшной тайне Ирмы Бонд, а значит, и этого господина, настолько плотно засела в ее сознании, что отмахнуться от нее она уже не могла. Как не могла и расстаться со своими страхами, апогеем которых был этот вот красномордый бугай.
— Я пытался вас найти. — Глаза его светились интересом. — Но вы как в воду канули. Вы мне должны как минимум три ужина в каких-нибудь приличных местах, поскольку мне пришлось откушать в убогом месте под жутким названием «Эллочка-людоедка» аж дважды. Я все надеялся, что вы появитесь.
— Но прошла всего неделя, — дрожащим голосом запротестовала Маша.
— Там один за три считается. Кошмарная дыра. Иван Савельевич, вы что-нибудь знаете о ресторане «Эллочка-людоедка»? — обратился он к своему недавнему собеседнику.
— Никогда о таком не слыхал, — усмехнулся тот.
— А стоило бы обратить внимание. Вам, как депутату, должно быть интересно. Кажется, там подают человечину.
Иван Савельевич хохотнул в пышные усы.
— Ася, — Серж вдруг вспомнил о Машиной подруге, скромно переминающейся в сторонке с ноги на ногу и впервые в жизни не знающей, как себя вести рядом с мужчинами. — Милая Ася. Вы даже не представляете, что вы для меня сотворили. Вы сотворили чудо. Что вы за это хотите?
Та покраснела, мило ему улыбнулась и ответила легко, словно шутя:
— Норковую шубку.
Маша тоже покраснела. Но от стыда. Она бы никогда не посмела вот так, внаглую… Подошедшая к ним в этот момент Катька тоже ахнула.
А Серж расплылся в добродушной улыбке и радостно пробасил:
— Асенька, вы получите самую лучшую норковую шубку, которую я смогу найти. Спасибо вам огромное!
Судя по всему, Аська осталась довольна. Она тут же подцепила под руку того самого депутата Ивана Савельевича, и Маша услышала за спиной:
— Как вам кажется, какой цвет мне пойдет?
Бобров попытался повести Машу в кабинет. Перед этим он выразительно посмотрел на Катьку, и та исчезла.
«Нет уж, — сказала она себе, решив цепляться за жизнь из последних сил. — Я с ним наедине не останусь».
Она мужественно схватилась за дверь в анфиладе.
— В чем дело? — не понял меценат, уже занесший ногу для широкого шага.
— Куда мы? — с дрожью в голосе спросила певица.
— Хм… — С минуту Серж боролся с какими-то мыслями, по всей видимости, не слишком приятными, потому что лицо его омрачилось. А потом он расплылся в добродушной улыбке и вновь засиял душевной теплотой.
«Опасный человек», — мелькнуло у нее в голове.
— Куда? — Он вдруг расхохотался. — Ну, не в опочивальню же! Ладно, хочешь говорить среди людей, да будет так.
— Хотите… — поправила его Маша, окончательно решив не допускать ни малейшей возможности сближения с этим типом.
— Хотите? — Он не понял, сдвинул брови и снова ухмыльнулся. — Значит, все-таки хотите? Вы настаиваете?
Маша кивнула, судорожно сглотнув горячий ком в горле.
— Ну, хотите, как хотите. Каламбурить хоть можно?
Она растерялась. Откуда ей знать, чем заканчивает этот человек, начав с каламбуров. На всякий случай она спросила предельно серьезным тоном:
— Вы хотите со мной поговорить. О чем?
— О любви, — игриво ответил он.
— О любви, — сурово повторила Маша, буравя его глазами.
Он ее взгляда не выдержал, всплеснул руками, воскликнув:
— Господи! Ты же певица. Хочешь петь. И я хочу, чтобы ты пела. Ну хоть поговорить на эту тему можно? Да если бы я хотел тебя трахнуть, стал бы я так стараться! Я бы по-другому с тобой говорил.
— Я не люблю, когда меня трахают, — заметила Маша.
— Ну да! — Он оглядел ее с ног до головы, покачал головой и уточнил, явно сомневаясь, — Что, совсем?
Маша выдернула руку из его лапищ, развернулась и направилась к барной стойке. Где-то на середине пути она вдруг осознала, на какую тему собирался поговорить с ней Бобров.
«Наверное, я потеряла самый большой шанс в жизни, идиотка!» — обругала она себя и обернулась, чтобы наткнуться на чужих людей, еще минуту назад словно по мановению волшебной палочки ставших ей родными и близкими, а теперь снова далеких и холодных.
Меценат все еще стоял в дверях и смотрел на нее. Он ждал. Лицо его было серьезным, даже суровым. Вернее сказать, он насупился и был похож на пожилого сыча, объевшегося жирной мышью. Когда глаза их встретились, он усмехнулся одними губами и поманил ее пальцем.
Маша застыла, раздумывая.
«Шанс, шанс, — нашептывали ей долгие мечты о звездной карьере. — Ты же за этим приехала в Москву. Так лови свой шанс или убирайся обратно!»
Она медленно подошла к нему. Он повернулся и пошел в другой зал. И Маша последовала за ним.
— Я не умею говорить артистам «вы», — донеслось до нее.
— Попробуйте научиться, — дивясь собственной наглости, пробормотала она.
— Ты никто, девочка. Негоже учить своего благодетеля.
— Я соглашусь работать только на правах партнера. Я не Галатея, а вы не Пигмалион. Вы продюсер, а я певица.
Он вдруг резко развернулся. В глазах его пылал гнев. Маша замерла, почувствовав, как холод пробежал по позвоночнику и задержался на копчике.
— Певица?! — прорычал он.
Она хлопнула глазами. А Бобров вдруг хлопнул в ладоши. Да так громко, что его услышали в огромном холле. Гул голосов затих. Все смотрели на них с интересом.
— Господа! — взревел Серж. — Я не слышу музыки!
Оркестранты судорожно схватились за инструменты.
А Серж продолжил:
— Встречайте, Мария… гм…
Тут он в наигранной растерянности глянул на нее.
— Иванова, — тихо шепнула Маша, которую к тому моменту уже колотила крупная дрожь. Она поняла, что сейчас случится.
— Встречайте, Мария Иванова!
Все заулыбались и зааплодировали. Не слишком активно, скорее из вежливости. Серж взял ее за локоть и повел к оркестру.
— Если хоть один человек заговорит во время твоего выступления, можешь считать, что мы друг с другом незнакомы, — прошипел он и толкнул ее к микрофонной стойке.
— Что поем? — испуганно вопросил дирижер, для которого песня Маши была еще большей неожиданностью, чем для нее самой.
— Элвиса. «Когда мужчина любит женщину», — пискнула она. — Пониже.
— Попробуем, — не слишком уверенно пробубнил маэстро.
Маша судорожно вцепилась в ось стойки, боялась упасть.
«Смотри в зал, смотри в зал!» — заклинала она себя.
Она подняла глаза, встретившись со взглядами сотни слишком пытливых и искушенных зрителей.
«Это конец!» — в сознании ее упал занавес.
Заиграла музыка. Она лилась вверх, постепенно заполняя собой пространство до самого потолка. Она подхватила Машу и закачала на мягких волнах. Певица улыбнулась и запела. Голос ее влился в этот восхитительный поток звуков. Она больше не думала ни о том, правильно ли она выводит мелодию, делает ли нужные акценты, смотрит ли в зал, улыбается ли, помнит ли слова, оценивает ли ее Бобров… Она забыла о себе. Она просто пела. Пела так, как ей нравилось.
Она взяла последнюю ноту, музыка стихла. И что-то оборвалось у нее в душе. Мгновенный холод поднялся от живота к вискам. В глазах ее потемнело. Зрители молчали. Молчали и смотрели на нее. И вдруг кто-то из дальних рядов зааплодировал. Маша вздрогнула, как вздрогнуло и все вокруг. Шум превратился в грохот. В грохот аплодисментов. Она все еще с трудом понимала, что произошло чудо. Зал ее принял. Зал ее слушал. И залу она понравилась. Рядом вырос Бобров. Он расцеловал ее и гаркнул в микрофон:
— Мария Иванова! — В его голосе прозвучали игривые нотки.
— На «вы», — прошептала она.
— Только не надейся, что я не буду Пигмалионом, — радостно улыбаясь, сообщил он ей. — Ты глина. Хорошая, но глина. Господи, теперь мне досталась глина, которая требует, чтобы к ней обращались на «вы». Куда катится этот мир?!