Они тихо прошли по коридору до крайней палаты и быстро нырнули в проём, когда задремавший боевик очнулся, вздрогнув. Он сидел в начале коридора и не заметил «перебежчиков».
В этом помещении народу в заложниках было больше. Человек тридцать кое-как разместились у стен и на полу. Кто-то тихо похрапывал, но большинство не смыкало глаз, прислушиваясь к ночным шорохам. Хмель опустился на пол и усадил рядом Андрея Викторовича.
— Что будем делать? — Ткачёв увидел задремавшую на плече матери Надю. Хозяйка дома, где они останавливались, смотрела в окно и мелко трясла головой.
— Надо уходить из больницы, — сказал Хмель.
— Ты-то как тут оказался?
Хмель смущенно улыбнулся.
— Не мог тебя оставить в одиночестве. Вот и залез в грузовик, в который запихнули нашу хозяйку с дочкой.
— Зачем?! — не оценил его геройства Ткачёв. — Тебе надо было, как и договаривались, взять боевика, снять на плёнку допрос, и уходить.
— Я подумал, что простой боевик не будет внушать доверия, а полевого командира можно взять только здесь.
— Теперь мы тут никого не возьмём, — Андрей Викторович приложил ладонь к занывшему затылку. — Боевиков слишком много. Даже для тебя…
— Я и не собираюсь в одиночку отдуваться за МВД, ФСБ и прочих, — агент почесал ладонью лоб. — Боевики вечно тут сидеть не будут. При отходе и возьмём одного, что по «жирнее».
Ткачёв не разделял оптимизма Хмеля. Боевиков было много, и заложников тоже. Как будут развиваться события, предугадать было невозможно.
— А где сын и средняя дочь хозяйки?
Хмель мотнул головой.
— Я их отправил на аэродром вертолётного полка. Надеюсь, что они дошли.
Ночь прошла относительно спокойно, но с рассветом боевики зашевелились. Хмель осторожно глядел в окно, наблюдая, как полевые командиры отдают приказы, и запоминал расположение огневых точек во дворе и в здании.
В палату кинули бутылку воды, и приказали сидеть тихо, если хотят остаться в живых. Воду поделили на всех, но Ткачёв заметил, что боевики не настроены долго содержать заложников.
— Подвал минируют, — шёпотом сообщил ему Хмель, подсев рядом. — И откуда у них столько взрывчатки?
— Значит, заранее была приготовлена. Не зря Аксагов говорил про уход местных чеченов из города. Прав он был. Что там боевики?
— Организуют всё по правилам, — недовольно ответил Хмель. — Пулемётные точки, снайпера, гранотомёты… Всё, как надо. Если начнётся штурм, то мирняк на окна поставят. И начнётся, Андрей, мясорубка…
— И что бы ты сделал? — Ткачёв облизал пересохшие губы.
— Не знаю, но подготовился бы. Дымы, атака под броней с разных сторон, снайперская группа. Это для разведки боем. Пулемёты подавить точными ударами…
— Так они взорвут больницу.
— Они не смертники, Викторыч, — убеждённо сказал Хмель. — Им надо обязательно уйти отсюда, иначе вся эта возня будет пшиком. Гибнуть им во имя чего-то, конечно, можно, но не в данном случае. Это, Андрей, спланированная операция, с планируемым отходом.
Между тем, к больнице стали приходить люди, но не приближались. Собирались вдали группами, махали руками и ждали.
В палату зашли два боевика. Люди притихли и настороженно глядели на бородатых мужиков с автоматами и в разгрузке. По бокам каждого болталось по противогазной сумке, явно набитой патронами.
— Эй, ты! — один из боевиков призывно махнул рукой молодому мужику, сидевшему у окна. — Иди сюда.
Мужик медленно встал и подошёл неуверенным шагом.
— Иди за нами.
— Куда вы его уводите?! — крикнула молодая женщина из угла палаты, но в ответ боевик выстрелил короткой очередью в стену над головами заложников. Тут же все люди в палате закричали и попадали на пол, прикрывая головы.
— Всю мебель из помещения выбросить в окно, — грозно сказал боевик. — Не сделаете — взорву всех.
И они ушли, уведя молодого мужика, который не переставал оглядываться, пока шёл по коридору.
— Плохо дело, — сказал Хмель, вставая. — Давай выбрасывать мебель, а то гранатами закидают.
Они с Ткачёвым выбрасывали койки из окна. То же самое делали в соседних палатах.
— Вот что, Андрей, — сказал тихо Хмель. — Если начнётся штурм, то ныряем в туалет напротив, а оттуда дергаём со всех ног к забору. Бежим быстро и крутым зигзагом, чтобы снайпер не смог прицелиться…
— Ладно, — прошептал Ткачёв.
Они задержались у окна и увидели, как во двор выводят шестерых мужчин из заложников с завязанными глазами.
— Это уже похоже на казнь, — сказал Хмель. — Игры закончились, Викторыч…
Раздались автоматные очереди, но Ткачёв не стал смотреть на это. Он присел под окном, стараясь не думать о том, что происходит. Ему стало страшно, по-настоящему. А ещё он почувствовал холод в груди, будто кто-то сжимает сердце ледяными ладонями. Кольнуло под лопаткой слева и стало трудно дышать.
— Андрей?!
Озабоченно вскрикнул Хмель, усаживаясь рядом. Ткачёв только устало закрыл глаза, жестом показывая агенту, что всё нормально.
День прошёл напряженно. Никто не знал, что будут делать боевики, и только заглянувшая в палату девушка принесла воды и батон хлеба. Её привели под конвоем, и после стали выпускать людей из палаты в туалет. По одному, под дулом автомата, давая по три минуты на посещение.
Половина людей в палате не хотели, но Хмель сходил.
— Погано, Викторыч, — сказал он, когда боевики отошли. — Похоже, что в сортире оборудуют огневую точку. И окнами туалет не на задний двор, а на торец. Очень удобная позиция.
Со двора раздался шум. Люди осторожно выглядывали в окна, чтобы оставаться незамеченными.
— Кашпировский приехал! — воскликнула женщина, глядевшая в окно.
Ткачёв нервно захихикал, сжал голову ладонями.
— Это что творится-то? — сквозь смех говорил он. — К боевикам на переговоры прислали депутата-колдуна! Хмель, ущипни меня. Это просто безумие какое-то…
— Да-а-а-а! — агент таращился в стену, будто хотел сделать в ней дыру. — Интересно, Басаев его пристрелит или отпустит?
— Скорее, опустит, — сказал кто-то из мужчин в палате. — Это я образно выражаюсь.
Ткачёв потерял счёт времени. Это было ни к чему. Обречённые люди сидели на полу, понурив головы и молчали, терпеливо что-то ожидая. Даже Хмель перестал скакать по палате, и только сидел глядя в потолок. Кто-то изредка приносил бутылки с водой, да раз в день желающих водили в туалет. У многих уже не было сил, чтобы подняться.
Как-то под утро вдалеке загремели двигатели.
Хмель открыл глаза, прислушался и толкнул в бок Ткачёва.
— Кажется, собираются идти на штурм.
— На штурм чего? — сонно спросил Андрей Викторович, с трудом соображая, что хочет от него агент.
— Больницы, Андрей. Просыпайся!
Внутри здания, в коридорах затопали боевики, засуетились, заглядывая в помещения. К ним в палату забежали трое, взглянули на заспанных заложников.
— Вставайте на окна, — приказал один из них.
Никто не пошевелился. Тогда двое бородачей стали насильно и грубо поднимать женщин, и толкать к оконным проёмам.
— На окна вставайте!
Женщины зароптали, но боевик ударил одну прикладом в плечо. Хмель зло дёрнулся, но Ткачёв остановил его. Он бы ничего не добился, только схлопотал бы пулю.
Стоящий в проёме молодой бородач смотрел на действия своих товарищей явно неодобрительно. Андрей Викторович это заметил, и запомнил боевика.
У боевиков были рации, но, видимо, включили глушилку, и они переговаривались между собой криками. Два боевика стали активнее подталкивать женщин к окнам, а в коридоре зашумели, и в туалет поволокли пулемёт и два гранотомёта «Муха». Прибежали ещё четверо боевиков и двое из них стали сгонять людей к окну в коридоре — на торце здания.
— Пошли, — толкнул Хмель Ткачёва, и они влились в толпу. Агент обернулся, но боевика в начале коридора не увидел. — Андрей, только спокойно, — зашептал горячечно, — выждем часок, а потом начнём.
Хмель не выглядел уставшим. Его глаза горели, и он явно жаждал схватки. Несомненно, агент имел преимущество перед боевиками — пусть и немолод, но опытен и обучен именно боестолкновению в небольшом и замкнутом пространстве. А уж обращению с оружием Хмелю мог позавидовать любой подготовленный вояка. Да и суматоха агенту была, что говориться, на руку — поди разбери в метущейся по коридору толпе человека умеющего маскироваться, быть «невидимым».
Снаружи больницы послышался шум двигателей, будто медленно ехали бронетранспортёры. Потом выстрел гранотомёта, взрыв…
И тут началось. Гортанными выкриками боевики загнали на окна людей. Отовсюду слышались жалобные стоны, просьбы: «Не стреляйте!», бесконечный грохот выстрелов. Пули долбили стены как снаружи, так и внутри. Залетали, высекали искры, рикошетили. Отработанные гильзы звенели, едкий дым валил внутрь помещения, заставляя людей задыхаться. Боевики бешено отстреливались, вынимая из подсумков новые рожки, сбрасывая на пол пустые. Они просунули стволы автоматов между ног стоящих на окнах людей и стреляли, стреляли, стреляли… Если человек слетал с окна внутрь или наружу, то быстро загоняли нового. Хмель выжидал, зорко следя за обстановкой. Ткачёв не мешал ему, сидя у стены в коридоре. Он знал, что агент выбирает самый удачный момент.
После часа интенсивного противостояния, Ткачёв понял, что такого момента Хмелю не предоставят. Боевики умело провели ротацию. Причём сделали это быстро — новые бойцы заняли места у окон, и стрельба не утихала. Пригнали двух человек в грязно-белых халатах — они под крики боевиков утащили из палат раненных людей. Никто из боевиков даже не получил царапины.
Накал боя возрастал. Штурмующие подключили орудия танков и бронемашин. Снаряд грохнул в перекрытие отделяющее коридор с туалетом так, что, казалось, коридор целиком сдвинулся назад. Внутрь полетела кирпичная щебёнка, осыпая людей, а те, кто стоял на окнах, повалились кто куда. На Ткачёва упала молодая женщина. На её окровавленном лице лихорадочно горели глаза страхом и удивлением.
Боевики отпрянули от окна, и тут, один упал, сражённый выстрелом снайпера. Другой присел в растерянности, но тут из окна туалета загрохотал пулемёт, выискивая стрелка.
Хмель резво подскочил к растерянному присевшему боевику, стремительно ударил локтём в лицо, отбирая автомат. В кружащейся кирпичной пыли и дыме это было почти незаметно. Как и то, что агент отстегнул от разгрузки боевика две гранаты, отщелкнул скобы и метнул смертоносные снаряды в открытый проём туалета.
— Андрей, забирай оружие! — крикнул Хмель сквозь оглушительные звуки взрывов, и в коридор прилетел сорванный с креплений унитаз.
Ткачёв отобрал у убитого боевика автомат, вынул из кармана разгрузки пистолет и успел прихватить ещё две обоймы к нему. Хмель же, юркнул в туалет, в клубящийся дым. Оттуда послышался одинокий выстрел и крик:
— Андрей, догоняй!
Ткачёв ринулся в туалет и споткнулся о тело изрешеченного осколками боевика. Хмель не дал ему наслаждаться зрелищем и потянул за собой — к большой дыре в стене.
— Тут всего второй этаж, — кричал агент. — Прыгаем вниз! Иначе нам крышка!
Он столкнул в дыру пулемёт, дождался выстрела и сиганул вниз.
Ткачёву захотелось закрыть глаза, но это было невозможно. Страх не дал это сделать. Там, снаружи, была какая-то другая реальность, и надо было шагнуть туда, не раздумывая.
Андрей Викторович отбросил автомат, чуть разбежался, пригнулся перед дырой и прыгнул…
Сидя в овраге, Ткачёв вспоминал бешеный забег зигзагами среди летящих пуль, боль в лодыжке от неудачного приземления и жестокую жажду после. Сердце стучало так, что будто рвалось наружу из его тела. Будто говорило — хватит, я не хочу торчать в тебе!
Неугомонный Хмель уже успел куда-то сбегать и принёс горбушку хлеба и полбутылки воды.
— Задачу, Викторыч, никто не отменял, — сказал он, отрывая полгорбушки и протягивая Ткачёву.
— Без меня, Хмель. Достаточно, — Андрей Викторович надкусил хлеб и медленно жевал. — Силы кончились. И всё остальное тоже.
— Не будь таким пессимистом, — хмыкнул агент. — Ты посиди и отдохни, а я сбегаю за оптикой.
— Иди куда хочешь, — махнул рукой Ткачёв.
Хмель внимательно взглянул на него и сел рядом.
— Я не узнаю тебя, Андрей. Ты чего так раскис?
— Я думаю о том, какого людям сейчас в больнице, — с горечью ответил Ткачёв. — Я не представлял себе, что такое, вообще, возможно. Боевики пришли в город, расстреляли милиционеров, загнали людей, как стадо, в больницу и успешно отражают штурм! Ты слышишь звуки выстрелов?! Они прекратились, Хмель! А прошёл-то всего час, как мы выбрались оттуда, и, замечу, с огромным риском и трудом. Не думаю, что за час всё поменялось.
— Ты прав, Андрей. Боевики отразили штурм. В этом наша вина?
— Да, нет. Я не об этом, — Ткачёв изобразил гримасу, мол, какой ты непонятливый. — А о том, что такое случилось, и мы оказались бессильны. Где вертолёты? Где слаженные действия штурмовых групп? Где профессиональные переговорщики? Таких «где» наберётся под сотню. Получается, что всего за четыре года капитализма в России страна растеряла весь оборонный потенциал! И как такое возможно?!
— Значит, возможно, Андрей, — хмуро заметил Хмель. — Но мы же решили бороться!
— Это провал, Хмель. Если боевики отбили штурм, значит, они добьются того, чего хотели. Ты же знаешь правила? Кто сильней, тот и диктует условия.
— Так давай сорвём это, — спокойно сказал агент.
— Как? Подойдём и набьём морды тем, кто командует штурмом? Там, наверняка, куча генералов, мало смыслящих в том, что они делают. Ещё больше советников и проходимцев, типа Кашпировского, пытающихся сделать себе пиар на трагедии.
Хмель вздохнул.
— И что? Теперь опустить руки? Наша задача какая? Найти связь боевиков с Березовским. Мы за этим сюда прилетели?
— Да, но, — попытался возразить Андрей Викторович, но Хмель не дал ему договорить.
— Андрей, никаких «но». Мы выполним задачу, а над этим, — он указал рукой на больницу, — пусть разбираются наверху. Прекрати, наконец, мыслить масштабно. Это сейчас вредно.
Ткачёв обиженно отвернулся. Он понимал, что Хмель прав в данном конкретном случае. Нельзя одним собой заткнуть все «дыры» в руководстве, да и не даст никто так разгуляться. Не те времена. А поставленную задачу никто не отменял.
— Всё, Хмель, я успокоился. Иди за оптикой. Будем наблюдать, и искать возможности.
Агент тихо ушёл по склону оврага.
Ткачёв задумался. У них не осталось связи и денег. Нет оружия. И как продолжать работу, он не понимал. Оставалось надеяться на опыт и смекалку Хмеля.
Гришаев нервничал. Ткачёв не выходил на связь, а куратор требовал объяснений. По телевизору крутили новости из Будённовска, и они не были хорошими — боевики требовали вывести федеральные войска из Чечни, и дать народу Ичкерии свободу и независимость. Премьер Черномырдин обещал и то, и другое.
Это было поражением. Теперь Россию могли склонять, как угодно, и кто угодно. Если двести человек смогли зайти с оружием на территорию страны, взять полторы тысячи заложников, и их требования удовлетворят, значит, Россия — это половая тряпка, об которую можно вытереть ноги. И под этим предлогом разместить на сопредельных территориях некий контингент войск, как защиту от посягательств террористов.
То, что Басаева объявят террористом, Гришаев не сомневался. Он захватил в заложники женщин и детей, расстрелял публично несколько человек, и его условия заканчивались только одной фразой — иначе мы всех убьём.
А президент в Канаде занимался только тем, что выпрашивал денег на очередной транш, да пил водку, слушая новости из своей страны. Вместо того, чтобы не лететь на саммит, а остаться, чтобы следить за событиями и в нужный момент потребовать от подчинённых решительных действий.
Неожиданно затрезвонил спутниковый аппарат. Евгений Арсеньевич схватился за трубку, забыв включить «глушилку». Он подумал, что звонит Ткачёв…
— Привет от Хмеля, — раздался в трубке женский голос. — Руководитель и агент не выходят на связь. Какие меры приняты посредником?
— Н-никаких, — проговорил Гришаев. — У структуры нет в наличие оперативных агентов, чтобы отправить им в помощь.
Женщина молчала. Через некоторое время спросила:
— Откуда они выходили на связь в последний раз?
— Они были в Прасковее. Это совсем близко от Будённовска.
— Принято, — сказала она и отключилась.
Гришаев положил трубку на стол с удивлением. Медленно сложил антенну аппарата.
— Ничего не понимаю!