43003.fb2 Стихи в переводе Сергея Торопцева - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 11

Стихи в переводе Сергея Торопцева - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 11

Над У нависла снега пелена

Цзиньлин (совр. г. Нанкин), столица многих династий, имеет историю в две с половиной тысячи лет, и этот грандиозный пласт древности неудержимо манил романтичного поэта. Здесь он обрел немало друзей, и они частенько засиживались до рассвета в знаменитом «Западном тереме» на склоне горы Фучжоу в окрестностях Цзиньлина. А через 2 десятилетия Ли Бо проведет в этом заведении одинокую ночь со жбаном вина и воспоминаниями о своем любимом поэте 5 века Се Тяо, а затем опишет ее, мешая тушь со слезами.

В «Западном тереме» за Цзиньлинской стенойпод луной читаю стихи

В дуновении зябком цзиньлинская ночь затихает,Я один, а вокруг — земли У и Юэ[377], земли грез,И плывут по реке облака и стена городская,И с осенней луны ниспадают жемчужинки рос.Я луне напеваю, не в силах прервать эту ночку.Трудно встретить созвучную душу в минувших годах.«Шелковиста вода»: стоит только напеть эту строчку —И «во мраке мелькнувшего» Се[378] не забыть никогда.

749 г.

На подходе к Цзиньлину Ли Бо встретили три горы, рядком выстроившиеся на восточном берегу Янцзы. В древности их называли «сторожевыми» — считалось, что при приближении врага горы начинают дрожать, предупреждая жителей об опасности.

Горы замерли, и даже Янцзы текла достаточно спокойно, хотя уже близился сезон зимних штормов. Но был взволнован город: интеллектуальная элита успела познакомиться с «Одой о Великой Птице Пэн», недавно привезенной попутными торговцами. Произведений такой художественной силы давно не создавалось, и в небольшую гостиничку, где остановился поэт, повалили гости. Поэт импровизировал, каллиграф Чжан Сюй быстрой кистью записывал, приглашенные музыканты напевали. Как говорится, на три дня растянулся малый пир, на пять дней — большой. Отправились к Белым воротам — району любовных свиданий в Цзянькане, как назывался Нанкин еще до того, как стал Цзиньлином. И Ли Бо тут же на мотив популярной песенки «Янпар» изобразил в стихотворении томление юной девы, запасшейся духовитым вином из Синьфэна и ожидающей возлюбленного, с которым их «дымки сольются», как в древних жаровнях, где в специальную чашу выкладывали ароматичные ветви в виде мифической горы Бошань.

Волнение в ивах

Спой мне песенку про ивыПод Синьфэнов аромат,Мило в ивах слушать с милойИволгу от Белых врат.Птицы спрячутся в ветвях,Ты войдешь в мою светлицу,Как в бошаньских духовитых очагах,Два дымка сольются, пламя разгорится.

726 г.

До изящной беседки на склоне горы в окрестностях Цзиньлина (совр. г. Нанкин) обычно провожали дорогого гостя, и если к тому времени ивы уже выпустили листки, расстающиеся друзья по давнему обычаю дарили друг другу свежие ветви ивы как знак того, что расставаться горько (слово «ива» омонимично слову «остаться»).

Павильон разлуки — Лаолао

Нет в мире места горше для души,Чем Лаолао Павильон разлуки…Весенний ветер знает наши мукиИ ветви изумрудить не спешит!

747 г.

Песня о Павильоне разлуки — Лаолао

Павильон Лаолао печалью прощаний отмечен,И вокруг буйнотравием сорным прикрыта земля.Нескончаема горечь разлук, как поток этот вечный,В этом месте трагичны ветра и скорбят тополя.На челне непрокрашенном, как в селинъюневых строчках[380],О снежинках над чистой рекой я всю ночь напевал.Знаю, как у Нючжу Юань Хун декламировал ночью, —А сегодня поэта услышит большой генерал[381]?Горький шепот бамбука осеннюю тронет луну…Я один, полог пуст, и печаль поверяю лишь сну.

749 г.

Цзиньлинские кабачки оказались столь милы «хмельному сяню», что он ввел их в вечность, живописав прощание с приятелями в одном из них, причем своей изысканной обычно кисти придал едва не деревенскую простоту, войдя в роль местного завсегдатая.

Оставляю на память в цзиньлинском кабачке

Винный дух в кабачке, пух летит с тополей,Девки давят вино — ну-ка, парень, отпей!Все дружки из Цзиньлина меня провожают.Я в дорогу, вы нет. Так кому же грустней?Все грустны, каждый присказку знает про воду:Утечет на восток — что же станется с ней[382]?

726 г.

Когда поздней весной Ли Бо уже который раз приехал в Цзиньлин (совр. Нанкин), его давний друг Цуй[383], прослышав об этом, тут же примчался издалека и привез свое стихотворение («…на краю земли часто взываю к старине Тайбо, / И вот в Цзиньлине ухватил этого «бессмертного гения вина»), на которое Ли Бо тут же сымпровизировал ироничный ответ.

Стихами отвечаю историографу Цую

К чему Цзылину[384] десять тысяч колесниц?!Ушел на склон пустой к лазурному ручью —Летучая звезда исчезла из столиц[385]А «сянь хмельной» Тайбо[386] — я здесь, в Янчжоу пью.

748 г.

Провожаю друга к Абрикосовому озеру

Там растут абрикосы, и ранние росыПокрывают на ветках весенний наряд.Ты пришли мне письмо с лепестком абрикоса,Чтоб с утра и до ночи стоял аромат.А потом ты увидишь и купы Синьлиня[388],Захмелев от луны над Курганом Златым[389].Вестник-гусь, не томи ожиданием длинным,Пронесись, словно пыль, над простором земным.

754 г.

Подношу Фу Аю, глядя на снег над широкой, как море, рекой Хуай

Над У нависла снега пелена,Летящая с туманного Бохая[391],В узорах ветви, словно вновь весна,В снегу прибрежном луч луны сверкает,Все кружится и вьется без конца,Как будто тысячи цветов раскрылись,Трава волшбы — на лестницах дворца,Припорошенных яшмовою пылью[392].И прямо от Шаньчжунского ручья[393]О друге дума в Лянъюань[394] несется.Спой песню Ин[395], что посылаю я, —И песня в моем сердце отзовется.

746 г.

Посылаю У, горному старцу, к ручью Наслаждения луной

Как Высокоморальный господин[398],Что некогда на бреге Цзюн[399] живал,Все дни у Врат оленьих проводил,А в городе и вовсе не бывал,Вы ясной наслаждаетесь луной,Ловя мгновенье гаснущих лучей,И вознеслись до высоты такой,Что Вас сравню с людьми ушедших дней.На сем челе очей прекрасен свет,И в облаках подобных не найдем.Вот час прощанья с миром подойдет —К Чисун-цзы[400] мы отправимся вдвоем.

727 г.

Подношу вино, прощаясь в Гуанлине

За вазу дали мне вино на диво,Но возвращаться надо все равно.Коней стреножим под плакучей ивойИ у обочины допьем вино.Над морем встали горы голубые,За краем неба — бирюза воды…Простимся, возбужденные, хмельные,Хотя и нет в том никакой нужды.

726 г.

Ночью подплываю к беседке Чжэнлу

Влечет река к Янчжоу наши лодки,Светла в ночи беседка у реки.Цветы в горах что щечки у красотки[403],Рыбачьи огоньки что светляки.

726 г.

Это было весной, а осенью Ли Бо вернулся в эти места, куда его так тянуло. Но холодный, совсем не весенний ветер прохватил его, и сил хватило добраться только до монастыря Великого просветления к северо-западу от Янчжоу. Монахи заботливо отпоили и откормили поэта, и когда он немного пришел в себя, услышал шуршание пожелтевших листьев, спадающих с замерших в неподвижной ночи веток. На полнеба выкатилось колесо луны! Оказывается, время уже подошло к празднику Середины осени, когда по всему Китаю на всех склонах расстилались циновки, откупоривались жбаны, и желтые лепестки мелких диких хризантем сыпались в пахучие вина, добавляя им аромата. Ну, как же в этот миг не вспомнить далеких друзей, милую сердцу Крутобровую гору отчего края, над которой взошла та же самая луна, какую он видит сейчас в здешнем небе! Ли Бо вышел во двор, слегка пошатываясь от слабости, добрался до деревянного ложа вокруг колодца и присел на краешек. На земле у ног распласталось пятно луны, и чем дольше он вглядывался в него помутневшими от слез глазами, тем отчетливей виделся ему засыпанный листьями монастырский двор, но не здесь, а в отчем краю — тот монастырь в горах Куан, где мальчиком он учился, назывался так же, как и этот, внутренним взором поэт видел усадьбу Лунси у горы Тяньбао в Мяньчжоу и маленький прудик, в котором они с сестрой Юэюань мыли черные от туши кисти после занятий.

Грезы тихой ночи

Пятно луны светло легло у ложа —Иль это иней осени, быть может?Взгляну наверх — там ясная луна,А вниз — и мнится край, где юность прожил.

726 г.

Посылаю в Шу Призванному Чжао Жую то,что написал, заболев в Хуайнань

Я занесен сюда попутным ветром,Как тучка сирая, как гость чужой.Успех на службе мне еще неведом,А время бег не прерывает свой.Благие помыслы мои увяли,Недуг телесный сокращает дни.Мой вещий цинь в сундук, как рухлядь, свален,Мой острый меч свисает со стены.Как чуский узник, как Чжуан-вельможа[407],Пою родные песни в трудный час.Вернуться странник в дальний дом не может,Крутые горы разделяют нас.Проснусь — и вспоминаю Сянжу с цинем,Засну — и вижу дом, где жил Цзыюнь[408].Не тянет к странствиям меня отныне,Настала осень, я уже не юн.Покой сосновых рощ тревожит ветер,Лакуны трав вдруг открывает он.Давно я друга старого не видел,Так кто теперь войдет в мой темный сон?Лети с письмом на запад гусь[409] высоко —Не беспокойтесь обо мне, далеком.

726 г.

Ли Бо пробыл в монастыре довольно долго. Он любил эти тихие горные монастыри, вписанные в окружающую нетронутость, они давали внутреннюю подпитку, отвечали на многие мучающие вопросы, и как далеко не всегда нужно было задавать эти вопросы вслух, так и ответы чаще сами возникали спонтанно в расслабляющемся сознании.

Ранними утрами он, обойдя позолоченный шест посреди двора, именуемый Яшмовым древом, поднимался на украшенную яшмовыми блестками девятиэтажную пагоду Силин — вплоть до самой верхушки, до квадратного деревянного навершия с метелочками из красных шелковых шнуров, которое словно витало в прозрачном воздухе. Мистически этот подъем воспринимался как восхождение от вещного мира — к миру, отбросившему сковывающие внешние формы. Платаны и катальпы внизу замерли, обволокнутые сединой росы, а мелкие мандаринчики и огромные шары пампельмусов, что тут зовут «юцзы», обтягивала пленка прозрачного инея, как будто напоминая, что пора из зеленых становится желтыми и оранжевыми.

Душа словно впитывала Изначальные частицы, Первоэфир, у подножия гор замутненный человеческой суетой, и прояснялась, очищалась. Ему казалось, что он поднимается последовательно на каждый из трех слоев буддийского Неба, отбрасывая желания, страсти и обретая глубинную невозмутимость, внутреннее зрение настолько обостряется, что он может различить каждый волосок в белом пучке, растущем между бровями Будды, а через него распахивается весь мир, дотоле спрятанный в тумане полузнания.

Осенним днем поднимась на пагоду Силин в Янчжоу

Вонзившись в неотмеренную синь,С высот мне открывая даль за далью,Первоэфир заоблачный пронзив,За туч она скрывается вуалью,Весь мир предметный растворен в Ничто,И нет страстей за балкой расписною.Тень на воду отброшена шестом,Слепят каменья, откликаясь зною,Птиц под шатром зашевелился ряд,И капитель зарею золотится.Из дальних странствий возвратился взгляд —Душа теперь за парусом стремится.Катальпы — в белых капельках росы,Желтеют юцзы в утреннем тумане…Тот, кто узрит здесь Яшмовы власы, —Рассеет мрак блужданий и исканий.

726 г.

Он все-таки поехал в Янчжоу, а оттуда долго возвращался на юг в заветный край Юэ. Ли Бо нанял небольшую, но крытую, с полукруглым, покрытым влагонепроницаемым черным лаком лодку, под которым можно было укрыться от непогоды и провести ночь на бамбуковых лежаках, пока старик-лодочник, что-тихонько напевая, толкал и толкал длинным шестом лодку мимо Сучжоу, и Ли Бо вспомнил красавицу Сиши[410], стоя на полуразрушенной террасе Гусу, где сластолюбивый правитель древнего царства У закатывал пиры в честь своей возлюбленной наложницы.

С террасы Гусу смотрю на руины

В руинах сад, дворец… Но в тополях — весна,Поют, чилим срывая, девы спозаранку,Лишь над рекою неизменная лунаГлядит на них, как прежде на пиры У-вана.

748 г.

При этом он написал довольно странное стихотворение, для которого знаменитая красавица оказалась лишь поводом, представленная как невольное орудие коварных планов печально известного в китайской истории Гоу-цзяня, замыслившего переключить внимание Фу-ча, властителя царства У, с государственных дел на прелести девы. В результате Гоу-цзянь прибавил к своему царству Юэ земли У. Впрочем, в дальнейшем все они были поглощены могущественным Чу.

Сиши

Она росла в Юэ от юных летТам, где с Чжуло ручей струился, чист.Таких красавиц не припомнит свет,Смущенно лотос прятался под лист,Когда она, склонясь к лазури вод,Стирала пряжи шелковый моток.Зря зубки-перлы и не разомкнет,Лишь в небеса уйдет глубокий вздох.Коварный Гоу-цзянь приметил перл —И к У-царю наш мотылек летит,А тот дворец для Куколки возвелПодальше от столичной суеты.Да вскоре рухнула страна Фу-ча…Ей далеко от прежнего ручья!

726 г.

Шутливо подношу Чжэну из Лияна

Начальник Тао[412], что ни день, хмелен,А тополь у плетня уж дал росток.Наигрывал без струн на цине он,Вино цедил сквозь головной платок,И ветер залетал к нему в окно,Как в дни Фу Си[413], он волен был душой.Прийти в Лиян мне будет ли дано?Ведь Вы теперь мне — человек родной.

754 г.

Простившись с Чу Юном, направляюсь в Шаньчжун

«Как проехать в Шаньчжун, расскажите-ка мне». —«Сквозь юэские земли, на юго-восток.От Янчжоу плывете на легком челне,И до Гуйцзи несет вас немолчный поток.Там зеленый бамбук загустел у ручья,Благовонные лотосы в зеркале вод…» —«Поднимусь на Тяньму[416], и по осени яТам возлягу средь скал, отойдя от забот[417]».

726 г.

Провожаю друга, который собрался посетитьгоры и воды Юэчжуна

Ты, говорят, собрался к склонам Гуй[419],Твой дар Се Кэ[420] их описать сумеет —Десятки тысяч с круч летящих струй,Ущелий, спрятанных в тени деревьев.Увидишь океан с Циньван-скалы[421],Курган Силин[422] с террасы Юэтая[423],Озера там, как зеркала, светлы,И волны-горы в пене пробегают.Там краски осени — Мэй Чэна[424] кисть,Бокал Чжан Ханя[425] — край юэский этот.И на Тяньтай[426], конечно, поднимись,Где вдохновенье сходит на поэта.

Год написания не определен

Вот так я думаю давно

Я полон мыслей о святых в Лазурном море на востоке[427],Там воды ледяные, там ветра,На Пэн и Ху летит волна-гора,Кит извергает струи. Мне не подступиться.Туман безбрежен, и душа трепещет, стонет.Лишь синим птицам Сиванму[428] дано туда пробиться.О, если б весть мою к Магу[429] снесли вы, птицы!

Год написания не определен

Пью и пою

Жил Чисун на Цветике Златом[430],Ань Цишэн — на острове Пэнлае[431].Все те люди древности святой,Оперившись[432], где теперь летают?Лишь мгновенье вспышки — жизнь моя,И другие времена настанут,Неизменны Небо и Земля,Человек дряхлеет постоянно.Есть ли смысл — желания таить?Взять бокал — и из него не пить?

748 г.

Вольный стих

Светило ночи и светило днейБез устали вершат круговорот.Средь тьмой объятых суетных людейНикто так бесконечно не живет.Преданье есть, что среди вод морскихПэнлайский остров дыбится горой,На древе-яшме зелены листкиИ сладок плод, который ест святой.Откусит раз — и нет седых волос,Откусит вновь — и вечно юн и мил…Меня бы кто-нибудь туда унесИ больше в этот мир не возвратил.

Год написания не определен


  1. Полоса, занимающая территорию нынешних провинций Цзянсу (южная часть) и Чжэцзян (северная часть), где в древности располагались царства У (район г. Сучжоу) и Юэ (район горы Гуйцзи южнее Шанхая); это места легендарных святых и отшельников, притягательные для Ли Бо еще с юношеских лет как сакральный край очищения души.

  2. «Мелькнувший во мраке» Се: поэт 5 в. Се Тяо, который пребывал на высоких постах, а затем, оклеветанный, умер в тюрьме; его прозывали Се Сюаньхуэй, что можно перевести как «Се, мелькнувший во мраке»; Ли Бо очень любил этого поэта, упоминал во многих стихотворениях, но обычно называл именем, а не прозвищем, возможно, в данном контексте семантика прозвища значима; в предыдущей строке процитирована строка из стихотворения Се Тяо (в разных изданиях стоят разные определения воды — «чистая» или «тихая», перевод стихотворения Се Тяо можно прочитать в «Антологии китайской поэзии», М., 1957, т.1).

  3. У поэта Се Линъюня есть строки о простом, непрокрашенном челне, на котором он плыл по реке.

  4. За 3 века до Ли Бо никому не ведомый Юань Хун ночью декламировал у скалы Нючжу свои стихи (как сейчас сам Ли Бо с «непрокрашенного челна»), и их услышал высокопоставленный военачальник Се Шан (предок поэта Се Линъюня), который и помог ему обрести известность; а Ли Бо — одинок, и его стихи слышат только бамбук да луна. Через 13 лет именно с этой скалы Ли Бо бросился в воды Янцзы и утонул.

  5. Древний поэтический образ невозвратности: воды, утекающие на восток (а реки в Китае большей частью плывут именно в этом направлении), уже не возвращаются на запад; покидая Цзиньлин, Ли Бо направлялся в Янчжоу, то есть к северу, но мысли о «западе», где находилась столица Чанъань, не покидали его.

  6. Цуй Чэнфу, близкий друг Ли Бо, которому посвящено свыше 10 стихотворений, по ложному обвинению, выдвинутому против него канцлером Ли Линьфу, был брошен в тюрьму и в 758 г. казнен.

  7. Отшельник Янь Лин по прозвищу Цзылин жил в 1 в. н. э. на горе Обильной весны (Фучунь шань), отказавшись служить узурпатору престола Лю Сю, он вернулся к себе в горный скит удить рыбу; эти образы свободы от служения («унестись кометой» и «удить на берегу потока») часто встречаются в поэзии Ли Бо; владелец 10 тысяч колесниц: метоним императора.

  8. Здесь двойная ассоциация: и покинувший столицу Цзылин, и не задержавшийся в столице Ли Бо.

  9. Таково было распространенное прозвище Ли Бо; «сянь» — бессмертный святой; Тайбо — второе имя Ли Бо, созвучное и с названием утренней звезды, и с ее земным аналогом — горой Тайбо.

  10. Озеро под Цзиньлином в обрамлении деревьев.

  11. г. Цзиньлин, совр. Нанкин; во время междоусобиц в период Воюющих царств под горой Чжуншань было тайно закопано золото, после чего гору, а затем и соседний город стали называть Золотым курганом.

  12. Бохай: залив у северного побережья Китая

  13. Яшмовая пыль: легендарная пища святых небожителей, в поэзии также — метоним снега.

  14. Река в районе горы Гуйцзи, здесь — метоним территории Юэ, а также намек на историю Ван Цзыю, который снежной ночью, хмельной, вдруг вспомнил о друге, который жил достаточно далеко — у Шаньского ручья (совр. пров. Чжэцзян), сел в лодку и стремительно поплыл к другу, но, не доехав, повернул назад, потому что, как он сам объяснил, «меня повело вдохновение, а оно прошло».

  15. Место к югу от совр. г. Шанцю в пров. Хэнань.

  16. Ин: столица княжества Чу периода Чуньцю (770–476 гг. до н. э.) и Чжаньго (403–221 гг. до н. э.) на территории совр. пров. Хубэй; в оде «Сун Юй отвечает чускому князю на вопрос» рассказывается о певце, который пел простенькую песенку о деревенском жителе из местности Ба (этим названием до сих пор в просторечии именуют провинцию Сычуань) и слушатели охотно подтягивали, а когда он запел эстетически более сложные песни, в толпе не нашлось никого, кто бы воспринял их.

  17. В летописи «Хоу Хань шу» рассказывается о некоем Пан Дэ-гуне (значащее имя: Высокоморальный господин) из Сянъяна (совр. пров. Хубэй), который жил вдали от города на склоне горы Лумэнь (Оленьи врата) и никогда не заявлялся в город, а затем с женой и детьми ушел в горы Лумэнь собирать лекарственные травы и не вернулся.

  18. Озеро, местонахождение которого не установлено; комментаторы высказывают предположение, что оно находится в провинции Хубэй.

  19. Один из бессмертных святых даоского пантеона.

  20. Красотки танского времени были ярко накрашены киноварными румянами.

  21. Персонажи древних историй о людях на чужбине, вспоминающих родные края.

  22. Жившие в древности в Шу поэт Сыма Сянжу и философ Ян Сюн.

  23. Гусь: в классической поэзии — образ вестника, символ письма.

  24. Знаменитая красавица 5 в. до н. э. (период Чжаньго), жившая у горы Чжуло в царстве Юэ (совр. уезд Чжуцзи пров. Чжэцзян), именно о ней говорит поговорка, что она «улыбкой может царство покорить»; Гоу-цзянь, властитель Чу, с тайным умыслом преподнес ее сластолюбивому Фу-ча, властителю царства У, и тот, построив для Сиши на горе Линъян (Утес души) близ Сучжоу дворец Гуаньва («Куколка в павильоне»; его руины сохранились до сих пор), погряз в развлечениях с красавицей, а коварный Гоу-цзянь тем временем захватил его владения, и Сиши вслед за правителем У уплыла к «Пяти озерам» (то есть в неизвестность).

  25. Поэт Тао Цянь, одно время он служил начальником уезда Пэнцзэ, а затем подал в отставку и вернулся в свой дом у 5 тополей, за что его называли «господин пяти тополей»; он не разбирался в музыке и держал дома цинь без струн; в его старых биографиях рассказывается, что он снимал грубый платок, которым повязывал голову, и процеживал вино, а затем снова одевал платок.

  26. Фу Си: мифологический персонаж, правитель глубокой древности, при котором, согласно преданию, люди жили легко и беззаботно; метоним отшельника.

  27. Священная для даосов гора (название переводится как Матерь Небесная) высотой в 817 м в уезде Синьчан, на которой можно было услышать «песни Матери Небесной».

  28. Имеется в виду отшельничество.

  29. Гора Гуйцзи близ совр. г. Шаосин; она так очаровала древнего императора Цинь Шихуана, что он задержался там на 3 месяца.

  30. Поэт Се Линъюнь, который родился как раз на горе Гуйцзи, и при рождении ему было дано имя Кэ (гость, пришелец)

  31. Название горы в этих же местах, откуда, по преданию, Цинь Шихуан смотрел на море (название горы буквально означает «Цинь (Шихуан) смотрит»).

  32. «Западный холм» — погребенные под землей руины стены времен Чуньцю на берегу моря.

  33. Терраса на горе Гуйцзи.

  34. Поэт времен династии Хань.

  35. Историческая личность периода Цзинь, в летописи остались его слова, что бокал вина для него предпочтительней славы и почета.

  36. Гора в районе совр. г. Нинбо, пров. Чжэцзян.

  37. В мифологии море, находящееся в 10 тысячах ли к востоку от Восточного моря с островами бессмертных Пэнлай и Фанху.

  38. Ежегодно на 7 день 7 луны, когда разлученные Пастух и Ткачиха должны встретиться, богиня Запада Сиванму выпускает трех синих птиц — посланцев счастья.

  39. Фея, являвшаяся людям в виде прекрасной девушки 18–19 лет с длинными, до пояса волосами.

  40. Даоский святой Чисун-цзы, повелитель ветра, до того, как стал святым, пас овец на горе Золотой цветок (Цзиньхуа) в пров. Чжэцзян.

  41. Даоского святого Ань Цишэна пригласил к себе Цинь Шихуан, но после беседы с императором святой покинул его, уйдя на остров Пэнлай в Восточном море.

  42. Люди, ставшие бессмертными святыми, взлетев в небо, обрастают перьями.