Стихи и поэмы - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3

Поэмы

КАМЕНОТЕС

Японская сказка

В Японии, под небом раскаленным,Трудился день и ночь в каменоломнеКаменотес; он старился в работе,А, ни богатств, ни почести, ни славыНе наживал тяжелыми трудами.И много раз в безмолвном мраке ночи,В часы бессонниц он мечтал о счастьеИ много раз завидовал богатству,Когда ему случайного доводилосьКортеж вельможи знатного увидеть.Как он хотел возлечь бы горделивоНа затканные золотом носилки,Под яркий пурпур зонтиков широких!И тайно он молился небесам…И небеса услышали молитву:И раз, уснув простым каменотесом,Проснулся он властительным царем.Его рабы душистыми водамиОпрыскали и легким опахаломС его лица докучных мух согналиИ, возложив на пышные носилки,По городу смиренно понесли.Был душный день. Палило зноем солнце,Деревья никли пыльною листвой;От каменных строений, как от печки,Тепло струилось; гладь реки зеркальнойРасплавленным сверкала серебром;Пыль золотя, слепило очи солнце,Недвижным блеском в воздухе, разлившись.Уже семь суток не было дождя;Уже семь суток солнце так палило!Напрасно царь из звонкого кувшинаПрохладным зельем смачивал гортань;Его рабы напрасного помавалиНад головой венчанной веерамиЗеленых пальм, — царя томило солнцеИ жгло гортань и ослепляло взор.Он солнцу стал завидовать и думал:"Как хорошо бы на небе далеком,В безбрежном море синего эфираБросать лучи и быть непобедимым!О небеса, зачем я не светило!”И небеса услышали молитву…И раз, уснув царем под балдахином.Резного ложа, поутру вставал онВ мерцании багровом на востокеСредь сонма звезд, бледнеющих пред ним.Он солнцем стал, и от его дыханьяЛилось тепло, лучами исходя;И взор его блистающий и жгучийПроникнул в рощи сквозь густые кедры,Затрепетал на зыби океанаИ сжег пески безжизненных пустынь.Он, из зерна пшеницы вывел колос,Из желудя — величественный дуб,Душистым соком брызнул в ананасыИ отвердил кокосовый орех.Но вот однажды воздух, утомившисьТяжелым зноем, стал сбирать от моряИ от озер, разлившихся широко,Прохладный пар, и быстро беглый ветерСгустил пары в седые облака;И облака сплотились грозного в тучи,Диск солнечный скрывая от людей.И не могло пробить лучами солнцеВоздушную броню тяжелой тучиИ с горькою воскликнуло досадой:"Бессильно я пред тучею бродячей!О небеса, зачем я только солнце, —Не лучше ль быть властительницей-тучей!”И небеса услышали молитву…И раз, зашедши алою зарею,Наутро солнце разлилося в тучу.Как черное руно овцы гигантской,Седая туча двигалась по небуИ ткала тени в воздухе сгущенном,И двигала сердито главы пальм.И вот она нахмурилась ужасней:В ее волнистых змеевидных складкахСверкнул язык мигающей стрелы, —Так блещет взор из-под ресницы грозной…И грянул гром, и звучно град запрядал,Клоня колосья рисовых полей.Взметнулась пыль по вспыхнувшей пустыне,Надулися зоба челнов крылатых,Запенилися воды океана;И стаей львов серебряных с рычаньемОни ползли к задумчивой скале,Которая спокойно возвышаласьУ берегов разъяренного моря,Как бы смеясь над бешенством волны.И вспыхнула суровее стихия,Увидя мир скалы непобедимый,И, как котел, огнями разогретый,Метнулись волны злые океанаИ на скалу с размаху набежали,Но не могли слизнуть они скалу.И, в бешенстве раскатываясь громом,Сказала туча в зависти дрожащей:"О небеса! зачем я не скала!”И небеса услышали молитву…Медлительно умчавшаяся тучаПроснулася гранитною скалою.И вот скала, в оцепененьи смутномВперивши взор на землю и на небо,Заметила, что у ее подножьяИ день и ночь какое-то созданье,Едва-едва заметное вершине,Стучит тяжелым молотом, как будтоДобиться слова хочет от гранита.И чувствует скала, что с каждым годомОна худеет, что гранит подножьяБолит от ран, что с каждым днем слышнееИ тяжелей удары молотка.И думает скала в оцепененьи:"О небеса, зачем я прозябаю!И, чувствуя у ног своих тяжелыхУжасного врага, я не могуЕму ответить местью роковою!Меня не в силах сокрушить прибой;Могучих волн не в силах уязвитьЖивучие и злые крокодилы,Лизавшие гранит моей подошвы;И коршуны, воздушные тираны,Не в силах грудь мне расклевать, а этоНичтожное и злое существоМеня с годами силится разрушить…О небеса! зачем я не оно!”И небеса услышали молитву…Проснулася скала — каменотесомВ убогом шалаше на жестком ложе.Лучи зари приветно проникалиСквозь желтую солому ветхой кровли,И вспомнил всё седой каменотес.Он вспомнил дни, когда он, недовольный,Завидовал могуществу и славе.Как был царем, и тучею, и солнцем,Как, наконец, дремал скалой недвижнойИ как опять он стал каменотесом.И, вспомнив все, он труд благословил;И, молот взяв в мозолистые руки,Промолвил он с задумчивой улыбкой:"У каждого могущество свое!”

Июль-ноябрь 1885

СТАРЫЙ ДУБ

Посвящается И.И. Ясинскому

Как причастница нарядна,Вся в снегу, как в чистой шали,Дремлет липа молодаяВ очарованной печали.Перед нею дуб, как старец,Убеленный сединами,Наклонился и колышетОснеженными ветвями.А вокруг все бездыханно,Мертвы снежные поляны,И, в лесу по мерзлым веткамБродят зимние туманы.И, дремля, в волшебной грезе,Липа дубу шепчет тайно:"Посмотри, как в чаще лесаХорошо необычайно!Посмотри, вдали алеетЗорь румяных позолота.Слышишь шорох звонких капель?Это юный бродит кто-то.Не весна ли это бродит,Отряхая иней белый?”— "Полно вздор болтать, малютка, —Дуб промолвил престарелый. —Это запад остывает,Алым пламенеем истекши…Этот шорох торопливыйОт прыжков неловкой векши.До весны еще далёко,Да и много ли в ней толку?Поучись терпенью, глядяНа выносливую елку!”И замолк сурово старецПод своею ризой снежной,И задумалася липаО весне в тоске мятежной.Дни идут, теплее солнцеС каждым днем в лазурь восходитИ проталины по снегуТенью легкою обводит.Липа к дубу снова с речью:"Что задумался так, старче?Посмотри, весна приходит,Воздух стал звучней и ярче.Слышу я, как надо мноюРазогретый снег сочится,Как поутру, пробуждаясь,Лес чернеет, и дымится!”Но на речь веселой липыГрустно шепчет дуб унылый:"Как землею нынче пахнет,Точного вырытой могилой!”Дни идут… Апрель румяныйИз ветвей глядит лукаво,Сыплет светом цветоноснымИ налево и направо.Дуб нахмурился сердито,Липа юная ликует:У нее в ветвях сегодняТайно горлинка ночует.И в восторге липа шепчетСквозь весеннюю истому:"Посмотри, как ходят тучиПо эфиру голубому,Точно лебеди по морю…Видишь, май идет лесами,Раздвигая мокрый ельникЛучезарными перстами.Как свежо зеленым веткам,Как тепло пригреты корни,Мотылек сегодня утромПерепархивал на дерне.Я за ним следила долго,Он весь белый был, как иней.Наряжается фиалкаДля него в кокошник синий!”Но печально дуб косматыйСлышит юной липы шелест:Не влечет его, как прежде,Мая девственная прелесть!И нежнее шепчет липа:"Посмотри, жак ярки почки,Сколько тайны молчаливойВ ароматах этой ночки…Как стекло, прозрачно нeбo!Будит эхо в боре дальнемСиротливая кукушкаКукованием печальным…От избытка чар и страстиЯ сама запеть готова!”Но на лепет нежной липыДуб нахмурился сурово…Он дрожащею вершинойВсе глядит к востоку жадноИ, вдыхая душный воздух,Что-то шепчет безотрадно.Там, вдали, как темным флером,Омрачилось небо тучей,И порой в нем пробегалаИскра молнии летучей.Зашатался лес косматый —Испугался тучи черной, —И поплыл в его вершинахРопот гневный и проворный…В небе звучно и протяжноРокотанье пронеслося,И вдали дрожащей сеткойДождь упал, волнуясь косо.Ближе, ближе влажный рокот!Шумно рвется в лес прохлада,И раскапались по листьям,Барабаня, капли града…В туче молния сверкнула,Небо гром потряс сердито,Точно рухнули там скалыИз тяжелого гранита.Пошатнулся дуб маститый,Наклонился головоюИ упал, грозой спаленный,Перед липой молодою.Туча медленно промчалась,И, смотря на жатву бури,Мирно радуга сиялаНа безоблачной лазури.И, смотря на остов дуба,Липа сумрачно вздыхала:Поняла oнa, что старцаТак тревожно волновало!..

4 ноября 1887

ВОЛКИРождественский рассказ

Посвящается

А.В. Жиркевичу

В праздник вечером, с женою,Возвращался поп Степан,И везли они с собоюПодаянье христиан.Нынче милостиво небо,Велика Степана треба:Из-под полости санейВидны головы гусей,Зайцев трубчатые уши,Перья пестрых петуховИ меж них свиные туши —Дар богатых мужиков,Тих и легок бег савраски.Дремлют сонные поля,Лес белеет, точно в сказке,Из сквозного хрусталя.Полумесяц, в мгле морозной,Тихо бродит степью звезднойИ сквозь мглу мороза льетМертвый свет на мертвый лед.Поп Степан, любуясь высью,Едет, страх в душе тая;Завернувшись в шубу лисью,Тараторит попадья."Ну, уж кум Иван скупенек, —Дал нам зайца одного,А ведь, молвят, куры денегНе клевали у него!Да и тетушка МарусяПодарила только гуся,А могла бы, ей-же-ей,Раздобриться пощедрей!Скуп и старый Агафоныч,Не введет скребя в изъян…”— "Что ты брехаешь за полночь!” —Гневно басит поп Степан.Едут дальше. Злее стужа;В белом инее шлеяНа савраске… Возле мужаТихо дремлет попадья.Вдруг савраска захрапелаИ попятилась несмело,И, ушами шевеля,В страхе смотрит на поля.Сам отец Степан в испугеОзирается кругом…"Волки!” — шепчет он супруге,Осеняяся крестом.В самом деле, на опушкеНизкорослого лескаПять волков сидят, друг дружкеГрея тощие бока.Гневно ляскают зубамиИ пушистыми хвостами,В ожидании гостей,Разметают снег полей.Их глаза горят, как свечи,В очарованной глуши.До села еще далече,На дороге — ни души!И, внезапной встречи труся,Умоляет попадья:"Степа, Степа, брось им гуся,А уж зайца брошу я!”— "Ах ты господи Исусе,Не спасут от смерти гуси,Если праведный господьПозабудет нашу плоть!” —Говорит Степан, вздыхая.Всё ж берет он двух гусей,И летят они, мелькая,На холодный снег полей.Угостившись данью жалкой,Волки дружною рысцойВновь бегут дорогой яркойЗа поповскою четой.Пять теней на снеге белом,Войском, хищным и несмелым,Подвигаясь мирно вряд,Души путников мрачат.Кнут поповский по савраскеХодит, в воздухе свистит,Но она и без острасткиТоропливо к дому мчит.Поп Степан вопит в тревоге:"Это бог нас за грехи!”И летят волкам под ногиЗайцы, куры, петухи…Волки жадно дань сбирают,Жадно кости разгрызают,Три отстали и жуют.Только два не отстают,Забегают так и эдак…И, спасаясь от зверей,Поп бросает напоследокТуши мерзлые свиней.Легче путники вздыхают,И ровней савраски бег.Огоньки вдали мигают,Теплый близится ночлег.Далеко отстали волки…Кабака мелькают елки,И гармоника поройПлачет в улице глухой.Быстро мчит савраска к домуИ дрожит от сладких грез:Там найдет она соломуИ живительный овес.А в санях ведутся толкиМежду грустною четой:"Эх, уж, волки, эти волки!”Муж качает головой.А супруга чуть не плачет:"Что ж такое это значит?Ведь была у нас гораВ санках всякого добра!Привезли ж — одни рогожи,Что же делать нам теперь?”— "Что ж, за нас, на праздник божий,Разговелся нынче зверь!..”

15 декабря 1887

ДУМА В ЦАРСКОМ СЕЛЕ

С природою искусство сочетав,Прекрасны вы, задумчивые парки:Мне мил ковер густых, хранимых травИ зыбкие аллей прохладных арки,Где слаще мир мечтательных забав,Где тень мягка и где лучи не ярки,Где веет всё давно забытым сномИ шепчутся деревья о былом.Сад, как вино, — чем старше, тем милей,Тем больше в нем игры и аромата.Особенно он дорог для очей,Когда искусство несколько помятоЗавистливым соперником людей —Природою, которая богатаНеряшеством и чудесной красотой,И гордостью, доступной ей одной!Таких садов близ царственной НевыДовольно есть. Сады увеселений —Кумирни мелкой прессы и молвы —Затмили их… Так фокусника генийСвет разума и мудрость головыТмит мудростью лукавою движений.Но славу тех резвящихся садовПереживут сады больших дворцов.Меланхоличен Царскосельский сад,И тем милей мечтателям угрюмым.Он вас чарует прелестью баллад,Приветствует спокойно-важным шумом,В нем вечером люблю встречать закат,Предавшися своим певучим думам.Войдемте же в него мы. Много в немИ выходов и входов есть кругом.Ведущие в ласкающую даль,Как хороши тенистые аллеи!Там, что ни шаг, то будят в вас печальУгасших лет невинные затеи.То пруд блеснет, прозрачный как хрусталь,То статуя Амура иль ПсихеиНа вас глядит, кокетливо грустя, —Столетнее бездушное дитя!А там, в тени благоуханных лип,Стена и вал искусственной руины,Где бледный мох и толстогубый грибУже взросли для полноты картины.Мы нечто там еще встречать могли б,Когда бы страж таинственной долины,Ютящийся в развалине с семьей,Не наблюдал за скромной чистотой.А дальше ряд душистых цветников,Подстриженных акаций изгородки,И мостики над зеркалом прудов,А на прудах — и лебеди, и лодки,И в сумраке задумчивых кустовПечальный лик склонившейся красотки.Она грустит над звонкою струей,Разбив кувшин, кувшин заветный свой.Она грустит безмолвно много лет.Из черепка звенит родник смиренный,И скорбь ее воспел давно поэт,И скрылся он, наш гений вдохновенный,Другим певцам оставив бренный свет.А из кувшина струйка влаги пеннойПо-прежнему бежит не торопясь,Храня с былым таинственную связь.О, время, время! Вечность родилаТебя из мглы бесчувственного лона.Ты вдаль летишь, как легкая стрела,И все разишь: чужда тебе препона!Давно ли здесь кипела и цвелаИная жизнь? У женственного тронаПисатели, министры и князьяТеснилися, как важная семья.То был рассвет и вкуса, и ума.От Запада текло к нам просвещение,Императрица, мудрая сама,Устав от дел, искала вдохновенья:И роскошь мод, как сладкая чума,Объяла всех восторгом увлеченья,И жизнь текла, как шумный карнавал,И при дворе блистал за балом бал.И снится мне, что ожил старый сад,Помолодели статуи в нем даже.У входов стройно вытянулись в рядЗатейливых фасонов экипажи;В аллеях томных вкрадчиво шумят…Мелькают фижмы, локоны, плюмажи,И каламбур французский заключенВ медлительный и вежливый поклон.Огни сверкают факелов ночных,Дрожащий свет скользит в кустарник тощий,Меж гордых жен в нарядах дорогих,Украсивших искусственные рощи,Подобного рою бабочек цветных, —Одна скромней, приветней всех и проще,И белое, высокое челоЕе, как день безоблачный, светло.Года прошли… Погибли все давноПод легкою секирою Сатурна.Всем поровну забвение дано,Но не у всех промчалася жизнь бурно,Не каждым все земное свершено,Не каждого оплакивалась урна,И люди вновь родились, чтоб опятьЗлословить, петь, влюбляться и страдать.Да, жизнь — вечна, хоть бродит смерть кругом!Не знает мир, состарившись, утраты…На рубище природы роковомМы — новые, непрочные заплаты.В нас даже пятница, старые притом:Из лоскутков отброшенных мы взяты.Ах, экономна мудрость бытия:Всё новое в ней шьется из старья!И снится сон другой душе моей:Mнe чудится — во мгле аллей старинных,На радостном рассвете юных днейОдин, весной, при кликах лебединых,Мечтатель бродит… Блеск его очейИз-под бровей, густых и соболиных,Загар лица, курчавый пух ланит…Всё в нем луше так много говорит!Рассеянно к скамье подходит он,С улыбкою он книгу раскрывает,Задумчивостью краткой омрачен,Недолго он внимательно читает…Из рук упал раскрытый Цицерон…Поэт поник, и что-то напевает.И вот, смеясь, набросил на листеПослушный станс невинной красоте.Святая тень великого певца!Простишь ли мне обманчивые грезы?Уж ты погиб, до горького концаСокрыв в груди отчаянье и слезы.Но — вечен луч нетленного венцаВо тьме глухой житейских дум и прозы,И славные могилы на земле,Как звезды в небе, светят нам во мгле.Счастливые! Их сон невозмутим!Они ушли от суетного мира,И слава их, как мимолетный дым,Еще пьянит гостей земного пира.И зависть зло вослед смеемся им,И льстивый гимн бренчит небрежно лира.Но клевета и лесть, как жизнь сама,Не тронут им ни сердца, ни ума!А сколько лиц без славы в глубь могилУшло с тех пор, как этот парк унылыйГостеприимно сень свою раскрыл!Здесь мальчиком когда-то брат мой милыйГулял со мной… Расцвел — и опочил!Он, нежный друг, согретый юной силой,Желавший жить для дружбы и добра,Он смертью взят от кисти и пера…Прости, прощай, товарищ детских лет!Под бурями мучительного рокаСлабею я, в глазах темнеет свет:Я чувствую, что срок мой недалеко!Когда в душе предсмертный вспыхнет бред,Увидит ли тебя больное око?Придешь ли ты, чтоб в мир теней вестиУсталого на жизненном пути?!

1889

Царское Село

РЕВНИВЫЙ МУЖ

Народная былина

Не заря с зарей сходилася,Синим морем заглядясь;На красавице боярышникеМолодой женился князь.Да недолго с нею нажился,В очи ясные глядел;Променял он ложе брачноеНа колчаны вражьих стрел.Подступила к стогнам киевскимПеченежская орда,И поехал князь на ворогаТратить силы и года.Бьется долго ли, коротко ли,Возвращается домой.Растерял дружину верную,В мыле конь его лихой.Повстречалися две странницы,Молвят: "Здравствуй, славный князь!Ты к княгине-бесприданницеПоезжай не торопясь.Там не много встретишь радости,Мы из терема сейчас.В честь твоей ли, княже, младостиМеды пили там не раз?Ты оставил много золота,Mного всякого добра…Да в недобрый час случилосяЕхать князю со двора!Из подвалов клады ценные,Из конюшен кони всеУтекли куда — неведомо,Словно грезы по росе.Свет-княгиня платья красныеИзносила без тебя,Жарче солнца разгоралася,Друга нового любя!”Князь нахмурил брови черные,Шлем надвинул на глаза.То не волны расшумелися —В сердце вспыхнула гроза.Он быстрее ветра буйногоВ терем княжеский идетИ затворы самодельныеРазмыкает у ворот.Спят покои сном таинственным,Только грустная лунаСмотрит в окна, как преступницаУличенная, бледна.Входит князь во дверь дубовую,По царьградскому ковру —В спальню, к пологу желанному,К заповедному одру.Крепко спит княгиня юная,В грезах дышит горячо.Точно змеи, косы черныеУпадают на плечо.Славный князь глядит, нахмурился,В сердце холод и тоска,И взялась за меч воинственныйЗадрожавшая рука.Он глядит и думу думает,Злобу темную тая:"Ты ждала ль меня, изменница,Подколодная змея?Наложу печать я мертвуюНа горячие уста,Побледнеешь ты, румяная,Как венчальная фата”.И на шею лебединуюТяжко рухнул княжий меч.И, не белая жемчужина —Голова упала с плеч!А красавица княгинюшкаЧесть, как схимница, блюла,Всё ждала супруга милого,Всё до нитки сберегла.В кладовых лежит нетронутымВсе хозяйское добро:В бочках пиво, меды крепкие,Жемчуга и серебро.Красны платья не изношены,Утварь звонкая цела,И шелками скатерть вышитаДля дубового стола.Спят покои сном таинственным,Только тихая лунаСветит в окна, как покойницаНеподвижная, бледна.Грустно князю одинокому,Ретивое жжет укор.Он коня седлает быстрого,Выезжает на простор.Выезжает в поле чистое,Пышет жизнью вольный конь.А у князя взор туманится,Душу высушил огонь.То не призраки холодные,Не туманы от земли —Две наветчицы, две странницыПоказалися вдали."Стойте, лютые разлучницы!Здесь устанете вы навек!” —Молвил князь и вещим странницамГневно головы отсек!

Март 1892

ВЕСЕННЯЯ ПОЭМА

Когда они сошлись, ей было двадцать три.Ему — семнадцать лет… Расшпилив темный локонИ тканями гардин завесив стекла окон,Она делила с ним восторги до зари.Ей нравилося в нем неловкое смущенье,Невинность важная, и первые томленья,И слезы ревности в потупленных очах,Когда она друзей, смеясь, именовалаИ медленной рукой альбом перебирала,Где лица строгие во фраках, в орденахТаились: все дельцы, артисты и вельможи,Иные лысые, в задумчивых очках,Непогрешимостью на схимников похожи.А он в ней все любил, все нравилось в ней, нежной,Порой мечтательной, капризной иль небрежной:Ее язвительный и скромный разговор,Душистый будуар, ковры и занавески,И ваз затейливых расписанный фарфорВосточной прихотью в цветные арабески.И нравилось ему, что, скрытая от всех,Их страсть была полней в таинственном романе,Что негою звучал ее картавый смех,Что имя у нее ласкательное — Фанни.Как часто проводил, бывало, с ней вдвоемОн, юный, влюбчивый, зимою вечер длинный.И было все полно в мерцающей гостинойЕе присутствием, как тихим божеством.Порой ее черты мгновенная тоскаТемнила: прошлое ль вставало из тумана?Она, смотря в камин, молчала и слегка,Как спугнутым крылом, смущенная рукаИграла веером с решеткою экрана.И вдруг, согнав с чела, как облако, печаль,Садилась весело за томную рояль.Он подымал пюпитр, спешил раскрыть ей ноты,Накинуть на плечи оброненную шаль.И вот мелодия, исполнена дремоты,Сперва едва слышна, как тайная печаль.Потом она журчит, рыдает и трепещет,Как в наслаждении изнывшая любовь,И снова чуть звенит и, разгораясь, плещетИ тихой жалобой вдали смолкает вновь.

А утром снова был он в корпусе, счастливый,С улыбкой тихою на розовых устах,С горячей бледностью в взволнованных щеках,В движеньях медленный, как лень — неторопливый;И как он был хорош, влюбленное дитя,Когда, склонив чело, угрюмо сдвинув брови,Забывши свой урок, смолкал на полуслове,Ресницы темные, как дева, опустя.Наставник хохотал, тряслися аксельбанты:"Должно быть, с барышней вчера игралив фанты”, —Он говорил, смеясь, и, потрепав шутяЗа робкое плечо, он прибавлял: "Довольно!”Но, добродушием смущенный старика,Виновный юноша краснел до слез невольно,И горечь слез глотал, стыдясь духов платка.

Расцвел зеленый май. Он ехал вместе с нейВ плетеном тильбюри. Душистый сумрак паркаПронизан был вокруг, томительно и ярко,Прозрачным золотом полуденных лучей.Впервые жизнь весны ему казалась полной.Любовью светлою, надеждами богат,Он мир благословлял, и зелени был рад.Но ей в лицо глядел, счастливый и безмолвный;Как удочка, поник склоненный хлыстВ ее руке, обтянутой перчаткой, —Порой с ветвей, как бы склонясь украдкой,Ее щеки касался свежий лист.Вдруг на одном из поворотов садаРаздался топот, мчалась кавалькада,Вздымая пыль, и стройный бег конейПеребивал звучащий говор звонкоИ резвый смех: то мчались в глубь аллейТри всадника, и с ними амазонка.Один из них, учтиво приподнявЛоснящийся цилиндр, смеялся Фанни взглядомИ, удержав коня, поехал с нею рядом."Ах, боже мой, вы здесь, опять в России,граф”, —Смущенно просияв, она ему сказала.А граф на юношу прищурился сначала,Потом, в своей руке держа ее ладонь,Он медленно прижег на ней два поцелуя.Меж тем, под седоком волнуясь и танцуя,Расчесанным хвостом махал горячий конь."Я здесь всего три дня, и вновь уеду скоро”.И полился родник живого разговора,Парижского "козри” изысканный язык.И Фанни, оживясь, как птица щебетала,Ее влюбленный паж алел, как мак, сначала,Потом он побледнел, нахмурился, поник,И трепет и борьба в душе его тревожной, —Сменилася любовь тоской ревнивых дум,Какой он стал смешной, какой он стал ничтожный!Уж он не друг ее, он только жалкий грум.Граф обещал бывать у Фанни на обедахИ вечер проводить по-прежнему в беседах,Припомнить старину, забытую в пять лет.А юный паж ее молчал, чело нахмуря.От ревности бледней, чем лилий внешний цвет,Темнее, чем волна, когда кипит в ней буря,Он молча хоронил в душе своей упрек,Он ревности своей робел, как первой ласки,А Фанни делала приветливые глазкиИ юношу влекла в свой летний уголок,Где за плетнем живым подстриженных акацийПалаццо высится, сверкает чистый пруд,Где розы ранние пестреют и цветутПеред подножием окаменелых граций.

И вот они втроем. Весенний мрак — прозрачен.В румяных небесах сошлась заря с зарей.Граф ласков и шутлив, но паж влюбленныймрачен,А Фанни — весела… Небрежною рукойЕй граф открыл рояль. Склоняясь к Фанни нежно,Ой просит, чтоб она сыграла что-нибудьИз прежнего, когда так дружно, безмятежноОни вступали в жизнь, как на победный путь.И Фанни, бледная, очей не поднимая,Садится за рояль в прозрачном блеске мая.В окне открытом упоенный садЗадумчиво дремал в ночном покое;К ним в комнату струили ароматРосистые сирени и левкои.И вот, из мрака выпорхнув стремглав,Покинув ложе благовонных трав,В окно влетел веселый мотылек,И биться стал о белый потолок,И, очертив волнообразный круг,На пламень свечки налетел он вдруг.Он налетел, — раздался звук глухой —Так чикают ружейные осечки, —И мертвым пал, обманутый мечтой,На стеарин обтаявшейся свечки.А музыки торжественный приливВсё выше рос… кипел и волновался…Над смертью звук ликующий смеялсяИ жизнь будил, надежды схоронив.В своем углу, угрюм и одинок,Как бурею расшатанный челнок,Весь ревностью мучительной окован,Весь звукам, и разбит и очарован,Влюбленный паж томился и молчал.И блеск свечей, все дальше уплывая,Его очам денницу зажигалПрекрасного, но гибельного рая…И вот аккорд… Еще один аккорд,И смолкло все! Как изваянье бледный,Он все молчал, угрюм мечтой победнойИ ревностью мучительною горд…Все кончено! Яснеет небосклон.Шатаяся, от Фанни вышел он, —И ночь не спал: всё плакал, всё томился,И утром, на заре, он с жизнию простился,И с громом выстрела исчезла жизнь, как сон.Рассеялся дымок, и вместе с синим дымомИсчезла страсть пажа в дыму неуловимом,Как греза бледная, как звук из-под курка, —Развеялась любовь, развеялась тоска!Он умер! Почему? У всех один ответ,Мучительный, как ложь: причина — неизвестна!Ужели юности в просторном мире тесно?Ужели тесным дням простора в жизни нет?

И вот пришла весна… За той весной сияетВесна, еще весна. Промчалося пять лет.Надгробный крест подгнил, и насыпь оползает,Где юноша зарыт, едва увидев свет.О нем забыли все; любовь родитель нежный,Вздыхая, перенес на младших сыновей.Товарищ молодой кончиною мятежнойНедолго волновал изменчивых друзей,Как утренний туман он в памяти их таял…Косясь на ветхий крест, могильщик говорилДругому: "Мне отец Порфирий ноне баял —Могилку эфту срыть, вишь дождик всю размыл!”Весна живила все чарующим приходом,Но каждая весна, под ясным небосводомДаря свои мечты, даря свою любовь,С уходом все брала, все скупо уносила.И каждая весна, как новая могила,Надежды хороня, цветы рождала вновь…

Апрель 1892

ОЧАРОВАННЫЙ ПРИНЦ

Баллада

Жил маленький принц в позлащенном чертоге,Его осеняла с младенческих днейСчастливая доля; не знал он тревоги,Ни строгих упреков, ни робких детей.Без сверстников рос он, не видел он сверстниц,Его замыкал очарованный круг;Он видел лишь стражу на мраморе лестницИ видел поклоны блистающих слуг.Прелестные рощи дворец окружали.В душистой прохладе тенистых аллейИз каменных гротов каскады журчали,И шум их падучий был вихря звучней.Над зеркалом вод, окаймленных цветами,Мосты выгибали узоры перил.Из вазы бассейна, сребрясь под лучами,Фонтан поднимался и брызги дробил.Все было забавой для юного принца:Лужайки, и гладь серебристых озер,И кроткие звери, под сенью зверинца,Ему услаждали и тешили взор.Где высились пихты на мягких пригорках,Бродила кудрявых барашков семья,Ручные лисицы в искусственных норкахПугливо дремали, лукавство тая.Под алой, попоной ушатый осленокС веселой газелью неловко играл.Задумчивый аист, и важен и тонок,У плетня резного как сторож дремал.Отбившись от рук замечтавшейся няни,Царевич бежал к бессловесным друзьям.К нему подбегали покорные лани,И корм подносил он к их влажным губам.Бежал он к озерам, где стройно темнелиКусты молодые, теснясь в полукруг,Где, быстры, как змейки, стекались форелиИ крошки ловили из царственных рук.Как весело было малютке теребитьРосою обрызганный куст у пруда,Где вдруг был разбужен испуганный лебедь,И шумно от крыльев вскипала вода.Но только все чаще, асе больше с годамиСчастливого принца темнили мечты.Он думал: зачем за моими садамиВозвысились стены, как вражьи щиты?Те стены его ограждали от мира,От гневной борьбы, от несчастных людей,А принц жил для счастья: венец и порфираДолжны быть невинней небесных лучей.Со взором ребенка, с душою поэта,Смиренный наставник ему говорил,Что там, за стеною, сокрыта от светаТолпа светозарных, таинственных сил.Они ему ткут кружева на подушки,И шелк для одежды, и ткань на ковры.И феи оттуда приносят игрушкиЕму с недоступной, высокой горы."А можно их видеть?” — принц спрашивал робко."Нельзя, недоступно!” — он слышал в ответ.И детским разбегом пробитая тропкаВсе шире к стене пролагала свой след.Чуть ветер вершины дерев зарумянит,Ребенок бежит к неприступной стене,На цоколь статуи задумчиво встанетИ долго мечтает в немой тишине.Какие счастливцы живут за стеною?О, если хоть раз заглянуть бы туда!И много видений лучистой толпоюВ уме проплывают, бегут без следа.И долго сидит у стены он, вздыхая.Он мнит, что под вечер взойдет за стенойЛуна в небесах, но луна не такая,Какую он видит всегда над собой.А там, за стеной, суетою и торгомЖизнь дико шумела, как в море гроза.Он ждал, он кипел непонятным восторгом,Уста улыбались, пылали глаза.На пряжках чулок развязалися банты.Темнело. Туман поднимался с земли.Вечернюю зорю играли куранты;И звуки, как слезы, в затишье текли.День снова ушел. Он, как прежде, не знает,Что скрыл так ревниво стеною чертог?Когда ж он загадку свою разгадает,Когда же отпустят за темный порог?И слышит в ответ он: увидит, поспеет!Увидит, что скрыто за крепкой стенойТогда лишь, как пух над губой зачернеетИ ростом он будет с дубок молодой.И вот над губою усы затемнели,Он строен, он вырос с дубок молодой,Заздравные кубки в чертоге звенели,Приветствуя принца с расцветшей душой.Но, чокаясь дружно ответным бокалом,Улыбкой даря обольщенных гостей,Принц нежною думой следит не за балом,И ждет не дождется рассветных лучей!Он жаждет увидеть желанное чудо,Что скрыто стеною, как мраком завес.Какие он перлы добудет оттуда,Чем гордость насытит из мира чудес?Он ждет и трепещет огнем лихорадки,Он кудри пышней разметал по плечу,Оправил плаща драгоценные складки,И весь он сияет, подобно лучу.По лестницам звучным принц шествует бодро,Он рад, что дождался свободного дня,И треплет коня горделивые бедра…Вот шпорами брякнул, — и сел на коня.Раскрылися стены. Принц едет — и что жеОн видит, свергая тяжелый запрет?Как мало все это на грезы похоже,На сны золотые младенческих лет!Сырая дорога чернеет неровно:У стен заповедных теснятся кругомКакие-то камни, и щебень, и бревна,Кирпич и рогожи, и кучи с песком.В тяжелых одеждах поспешные людиСнуют с озабоченным мраком лица…Так вот о каком он загадывал чуде!Так вот что скрывалось за парком дворца!Он едет в селенье. Как мрачно! Заране,Приветствуя славного принца приход,Спешит в драпировки, гирлянды и тканиСкрыть ветхую бедность тщеславный народ.Но что ж не скрывает он копоть одежды,Убогие дровни и жалких коней?Царевич бледнеет, и меркнут надеждыПред горькою правдой прозревших очей.Так вот эти гномы, кем созданы парки,Кем создан его величавый чертог.Так вот эти феи, что слали подаркиК нему, чтоб он счастьем насытиться мог!Задумчиво едет царевич обратно.И грустно он входит под своды дворца.Теперь ему стало несчастье понятно,И нет ему счастья под кровом отца.Он бархат свой роздал, он меч свой забросил,Былые забавы постыли ему.На лодке любимой не слышен плеск весел,Не будит звук арфы вечернюю тьму.Он чаще, все чаще чертог покидает,Он учится жизни в иной стороне.И радость былая дымится и тает,Как воск ароматный на ярком огне.Беднее одежда на ласковом принце,Грустнее мерцанье стыдливых очей,И перстень не блещет на белом мизинце:Он голоду брошен в пучину страстей.Принц темные кудри остриг; как невольник,До ночи глубокой скрывается он,Где жизнь и жужжит и хлопочет, как пчельник,Как будто бы ищет умчавшийся сон.И скоро покинут был принцем печальнымДворец заповедный. Напрасно гонцыИскали по странам, и ближним и дальним,Надменно стучася в чужие дворцы.Принц — сгинул! Исчез, как залетная птица,В рассветном тумане… Как вздох отошел!И если погиб он, то где же гробница?И если живет он, то где же престол?

1897

ПОЭЗИЯ — БОГ

Посвящается памяти

А. С. Слуцкого

Когда его судьба не мучила суровоИ в небеса мечты волшебные влекли,Как часто повторял он с детства это слово:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли”.Тогда он жизнь любил и веровал так страстноВ поэзию, в добро, в свободу и любовь,Что даже родичи подшучивали властноИ на его восторг — нахмуривали бровь.Он с ранних лет стал петь, все больше о небесном:О вечности, любви, о грезах и цветах;Он в мире не хотел исчезнуть неизвестным,Кончина ранняя вселяла тайный страх.Наивный юноша, он думал, что со славойБогатстве и почет к нему вернутся в дверь,И вот чрез тридцать лет, с мучительной отравой,С отчаяньем в груди, терзается теперь.Меж тем как где-нибудь в заброшенном селеньиСчастливый юноша досужим вечеркомВосторженно твердит в его стихотвореньиСозвучья легкие, склоняясь над столом;Меж тем как стих его, затверженный украдкой,Девица юная строчит в альбом подругИ говорит о нем в мечтах с улыбкой сладкой:"Как счастлив, кто создал такой волшебный звук!Должно быть, он красив и смелым взором ясен.О если бы его увидеть, хоть вдали!..И это потому, что мир мечты прекрасен:Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”А он, создатель строф, волнующих так нежно,Певец восторженной любви и красоты, —Нахмурен, голоден, одет всегда небрежно,Не может выбиться из бед и нищеты.Подруга, что, пленясь прекрасными строфами,С ним разделяла жизнь, насмешливо ушлаИ музу прокляла, игравшую сердцами, —Затем что бедностью истерзана была.Ей надоело жить в священных недостатках,Блестящей прозою ее с ума свели;И шепчет вновь она в алмазах и перчатках:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”Поэта же язвят то клеветой, то сплетней.Укоры рвутся с уст и сердце боль щемит.О, лучше б жизнь прожить глупей и незаметней,Чем вечно ощущать позорный жар ланит!..Вот и теперь идет он городом огромным;Вновь скоро Рождество и скоро Новый год.Морозит… Снег хрустит… И силуэтом темнымПоспешно тень его озябшая идет.Повсюду суета… Движение на рынках…Пред конками толпы, разносчики кричатИ машут новыми журналами в картинках.Весь в белом инее Александринский сад.Здесь бюстов много есть писателей-собратьев…Счастливые! Им нет забот земного дня!И крепко держит их мороз в своих объятьях,Но крепче их металл — без крови и огня!И, голову склонив, как бы пугаясь дали,Певец "Светланы” здесь… Остановись, внемли!Ты видишь письмена на сером пьедестале:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”А дальше в золотом шеломе Исаакий,Адмиралтейства шпиц вознесся, как стрела.Мороз крепчает все… Торопится не всякий.И медленно толпа на Невский поплыла.В редакции тепло. Свет льется из камина.Конторщики гремят "ренгтонкою”… ЧасыУныло тикают. К нему идет мужчина,Изящен, надушен, закручены усы."У нас довольно есть из вашего… К тому же,Редактор обещал не помещать стихов…Авансы не даем: дела у нас все хуже!” —Раскланялся, сказал: "pardon” — и был таков!И вот поэт опять на улице холодной.Движенье, суета… Зажглись огни вдали…И едут, и идут… И мыслит он, голодный:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”Толкнулся в новую редакцию. В ней — то же.И подозрительно курносый господинСмотрел через очки, как будто думал: боже,Уже не сыщик ли от кружковых дружин?Зашел к приятелю… Тот хмурится — без денег,Бранит издателей, пальто стащил в ломбард.Опять схватил бронхит, бродя весь день без денег,И не на что побрить проросших бакенбард.И вот поэт идет к приятелю другому…Тот — как сапожник пьян и потчует вином.Напился и поэт. Идет, шатаясь, к дому.И на ночлег попал он в полицейский дом.Он бредит, он не спит, он брошен в яму волчью,Косматые тела вокруг него легли,И шепчет кто-то злой, с иронией и желчью:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”Сочельник… В окнах свет. Повсюду на витринахСверкает мишура для елочных прикрас.Как шумно в улицах! Как людно в магазинах!Трамваи движутся… Уже десятый час!Нет денег ни гроша у бедного поэта,Все строго косятся, смущаяся его.И в озлоблении он думал: песня спета!..Не нужен никому! Не надо ничего!..И, грустный, он пришел в холодную каморку.Насмешливо глядят портреты со стены,Как будто говорят: глодай сухую корку!Забудь, забудь свои осмеянные сны!И, в бешенстве рукой бессильно потрясая,Бросает он в огонь тетради прошлых днейИ говорит, смеясь: "Да, муза дорогая,Поэзия есть зверь, пугающий людей!”А ночь уже плыла над городом блестящим,Спокойно ночь плыла над льдистою рекой,Плыла над рощами, светила мерзлым чащам,Светила кладбищу усопшею луной.И там, на небесах, в созвездиях Медведиц,В лучистом бисере, в сверкающей пылиСеребряных миров, услышал песнопевец:"Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”

1900