Глава 1
Вечер опускается на город незаметно и растворяет остатки дневного света в жарком сумраке. Кофе пенится, закипает. Я подхватываю раскалённую турку, снимая с плиты. Мне нравится варить его вручную, а не покупать растворимый и заваривать прямо в чашке. Так его варили мои родители очень давно, когда я была совсем маленькой. Так что, это старая привычка, напоминающая о счастливом детстве.
Допивая кофе, я проверяю запасы лекарств. Обнаруживаю, что моё излюбленное средство от головной боли закончилось. После того, как в старшей школе я неудачно отдохнула с друзьями и закончила тот веселый день в госпитале, где мне зашивали голову, мигрень частенько меня навещает. Придется завтра зайти в аптеку и закупить спасительных таблеток. Конечно, кофе и таблетки не очень дополняют друг друга, но у каждого из нас есть привычки, отказаться от которых не так-то просто.
Утро встречает меня именно так — туман, влажный как мокрое одеяло, и ни малейшего признака улучшения погоды. Ближайшая круглосуточная аптека ещё пуста, одни стеклянные стенды и тишина, приятно пахнущая мятой, сладковатой лакрицей и привкусом лекарств. За прилавком с лекарствами сидит симпатичная пышная женщина, которой впору быть на полотне Рубенса, и она полностью поглощена чтением объемной книги. Заметив меня, фармацевт интересуется — что я хочу. Под строгим взглядом отвлеченной от чтения дамы я расплачиваюсь и забираю лекарство.
У меня есть час заскочить домой, чтобы переодеться, взять сумку, а затем отправиться на работу. Горожане еще только начинают просыпаться, на улицах не многолюдно и машины не заполнили проезжую часть. По веткам небольших деревьев, высаженных вдоль улицы, скачут птицы, и их перья причудливо отливают разными цветами радуги.
Квартал, где я живу, не является престижным, но и неспокойным его нельзя назвать. Один сосед пьет, и его регулярно забирает полиция. Второй по пятницам ругается с женой, которая кричит на мужа так, что непонятно — кому из них не повезло с супругом больше. Но это не настолько невыносимо и криминально, здесь никогда не стреляют и не убивают, как это происходит и в самых тихих, и в самых беспокойных районах. Мы ценим место, где живем, и не разрушаем благополучие. И словно в подтверждение этому, впереди, прямо посреди дороги трое здоровенных парней бьют кого-то.
Иногда дело зависит не от кулаков супергероя или оружия, а от уверенности и твердости. Это — основной залог победы, даже если ты не можешь ничего больше противопоставить врагу. Надо просто быть уверенным в каждом своем шаге, даже если вариант того, что тебе тоже разобьют лицо, более чем вероятен. Поэтому я продолжаю шагать в сторону побоища, и с облегчением вижу, как троица останавливается, трусливо оглядывается по сторонам, а затем бежит на другую сторону в проулок. Великолепно.
— Эй, Вы меня слышите? — я присела на корточки и попыталась навскидку оценить — насколько все плохо, — Не шевелитесь, я вызову сейчас скорую.
Лежащий поднимает голову, кашляя и роняя капли крови на землю. Судя по всему, его дела не настолько плохи.
— Не надо, со мной всё в порядке — он поднимается, качая головой. Не тащить же его силком к врачу, в самом деле. Но затем, внезапно мужчина теряет равновесие и начинает неловко заваливаться. Уцепившись за его рубашку, я стараюсь затормозить падение, и он вяло опускается на асфальт. Выглядит пострадавший плохо, и кровь льется из порезов на голове, а, значит, просто так ее не остановить, и у него есть риск свалиться от кровопотери. Есть только один выход.
Всё, что можно сделать — дотащить его до моего дома, усадить его на диван и рыться в холодильнике в поисках льда. Я вытаскиваю застывший пакет с куском мяса, ждущий своего часа. Вот он и настал. Протягиваю его сидящему пациенту.
— Приложи к носу, — советую я. Вроде кровь уже не идет, второе полотенце не покраснело от неё, а вот первое безнадежно испорченно. Пострадавший сидит, закрыв глаза и удерживая одной рукой голову, а вторую прижимая к ребрам. Либо перелом, либо сильный ушиб. Наконец, мужчина убирает от лица холодный пакет и, шевеля разбитыми губами, явно пытается что-то сказать
— Спасибо, — доносится до меня, наконец, его полушепот.
— Не за что, — я смотрю на то, как кровь всё еще продолжает стекать с его разбитого носа на распухшие и посиневшие губы, — но тебе надо все-таки пойти в больницу.
Он слегка покачивает головой, видимо более резкие движения доставляют ему неудобства. Пострадавший от уличных хулиганов осторожно кладет пакет на край небольшого стола и поднимается. Неразумно, исходя из того, как его шатает, но он явно настроен уйти.
— Спасибо, — снова говорит он.
— Дойдешь домой сам? — Спрашиваю я, когда он, качаясь, направляется к двери.
Дойдет.
***
Суббота балует горожан солнцем, жарой и всеми благами лета. Я ощущаю на себе его дары, пока неторопливо шагаю вдоль высаженных рядами деревьев. Они стоят на границе пешеходной части с дорогой, и в их тени не так сильно жгут солнечные лучи. Следом за мной идет соседка, выгуливающая своего той-терьера. Светлые длинные волосы и красивая улыбка делают её заметной для всех скучающих от безделья мужчин, и потому никто не удивлен, когда раздается предложение остановиться и познакомиться.
Лука, местное чудо, считающее себя первым парнем на районе, стоит у фонарного столба в окружении своих друзей-товарищей, гордый до невозможного своим предложением. Его молодцы взрываются восхищенным хихиканьем как стайка одуревших сорок. Соседка торопит собаку и уходит дальше, игнорируя заигрывания.
Встретить все виды жителей города можно в трех местах — церкви, парке и магазине. Парк можно приравнять к кафе и барам, благо их понастроили уйму рядом с ним. Поскольку я работаю с заказами для своей фирмы на дому четыре дня в неделю, то не часто наблюдаю всех, кто населяет наш город. В церкви я бываю редко, в парке люблю ходить по немноголюдным местам, поэтому встреча со всем городом происходит обычно в магазинах. Вдоль рядов обреченной на покупку зелени стоят почтенные дамы и те, кто строго соблюдает диету. Их корзинки наполнены салатами низкой калорийности и зеленью с высоким содержанием антиоксидантов. Я пробираюсь дальше, и ряды молочной продукции встречают меня детским криком и говорливыми матерями. Вежливо протискиваюсь к упаковкам молока, подмигивая какому-то забавному круглощекому мальчугану. Он улыбается мне в ответ и демонстрирует свои два маленьких зуба.
Отдел мясной продукции полон мускулами и тестостероном, а еще тут изредка встречаются разумные матери больших семейств, понимающие, что своих мужчин надо кормить по принципу — добытчики принесли деньги, добытчики получили мясо.
Наконец я выбираюсь из магазина с ощущением, что оставила там определенную часть нервной системы. Два полных пакета в обеих руках являются своеобразным призом за терпение, и я на секунду с сожалением думаю о проданной из-за долгов по кредиту машине. Она явно облегчила бы передвижение до дома, но её нет, а воспоминания не превратятся в четыре колеса. Потому, подхватив поудобнее ношу, я перехожу дорогу и иду обратно. Жаркий день шалит с городом, то насылая туманные и непонятные утренники, то паля солнечными лучами. Майка оставляет открытыми плечи, и я ощущаю, как приятное тепло начинает превращаться в обжигающее обгорание. Не могу загорать, через некоторое время кожа просто начинает облезать, и никакая армия кремов и прочей косметической хитрости не помогает.
Сейчас только еще одиннадцать часов дня, а значит, что позже будет гораздо жарче, и люди в здравом уме предпочтут сидеть в тени или не выходить из дома. Да, наступило лето. Одежда начинает превращаться в кокон, и вроде легкая ткань заставляет кожу гореть как бекон на сковородке. Дышать нечем, воздух и есть, и в то же время его нет. Удушливый зной медленно нарастает, яркая зелень застывает в безветрии. Листва благодарно поглощает лучи солнца, и её тень позволяет не сжариться живьем. Я продолжаю шагать, руки наливаются свинцовой тяжестью, словно я несу не два пакета с продуктами, а на ходу поднимаю штангу.
Лука уже куда-то исчез вместе со своей свитой. Мимо проносится машина с открытым верхом, размахивающие руками молодые люди пьют и горланят что-то в такт хрипло рычащей стерео-системе. Пляж ждет, жара ждет, вода ждет.
Я неожиданно спотыкаюсь о гравий, невесть как оказавшийся на асфальте, и больно ударяюсь пальцем. У открытых босоножек есть свои неприятные сюрпризы. Теряю равновесие, и из одного из пакетов выкатывается на дорогу пара яблок. Только не это, только не яблоки… Я специально выбрала самые красные, не для того, чтобы они катились по дороге, как мячи в боулинге.
Осторожно опуская один из пакетов на землю, я обреченно вздыхаю и поворачиваюсь за разбежавшимися яблочками. Они раскатились по дороге, и собрать их придется из разных сторон. Протягиваю руку и поднимаю то, что ближе. Затем тянусь за вторым. Оно дальше, чем я могу вытянуть руку, придется подняться на ноги и прошагать за ним. Но я не успеваю убрать вытянутые пальцы, как чья-то ладонь подхватывает краснобокого беглеца и протягивает мне. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на благодетеля, и одновременно беру яблоко.
— Спасибо, — я поднимаюсь, пряча яблоко в пакет, а передо мной стоит давешний пострадавший, которого спасали моё мороженое мясо и полотенца. Надо сказать, сейчас он выглядит более-менее ничего спустя неделю, несмотря на гнилостно-пурпурные синяки, его лицо смотрится бодро и вполне сносно.
— Давайте, я помогу донести, — он кивает на пакеты. Вот оно, провидение, сжалившееся надо мной. Я облегченно соглашаюсь, и мужчина легко подхватывает мою тяжкую ношу. Мы шагаем по дороге, и я испытываю ощущение вселенского блаженства.
— Как твой нос?
— Немного болит, — мой спаситель неожиданно разрушает все предположения о мужском непомерном эго своим честным ответом.
Мы поворачиваем к дому. Газон, который нужно подстричь, отвлекает меня от размышлений, возвращая к насущным проблемам. Я открываю дверь и поворачиваюсь к спутнику, молчащему всю дорогу.
— Большое спасибо, — сама бы я точно час ковыляла с пакетами. Он неожиданно улыбается.
— Вы были добры ко мне, — сейчас, когда он нормально говорит, его голос звучит приятно для слуха — чуть низковато и приглушенно. Видя моё удивленно вытянувшееся лицо, он добавляет, — Я обязан Вам.
— Пустяки, — если каждый, кому я протяну руку, будет считать себя обязанным мне, то я превращусь в повелителя целой трети страны. Я поднимаю пакеты и, на прощание заявляю, — мне как раз не хватает еще пары рук, чтобы подстричь газоны вокруг дома.
Он деловито оглядывает ровное поле с подросшей травой, и я неловко улыбаюсь, кивая на одичавший газон:
— Мне не хватает познаний в работе триммеров, чтобы причесать траву.
— Если хотите, могу помочь, в технике я разбираюсь достаточно хорошо. Так что, я завтра могу заглянуть и справиться с непокорным газоном
— Отлично, буду очень благодарна — я непомерно рада такой удаче.
Мужчина уже спускается с крыльца и шагает по дорожке, когда я понимаю, что забыла спросить, как его зовут.
— Гаспар, — отзывается он, обернувшись и помахав мне рукой.
***
Если бы сегодня не стрижка газона, я бы еще час провалялась, затем не спеша занялась бы уборкой, а потом просто ничего не делала бы. Воскресенье.
Вероятно, именно поэтому я проспала будильник, который надрывался, исторгая мелодичные призывы подняться с постели уже по третьему кругу. Благо, что функция повтора была включена в его хитрое устройство и могла играть ровно столько, сколько надо было дозваться заспавшегося хозяина. В любом случае, вскочила я ровно в десять, когда солнце уже во всю светило в окно, и его лучи ползали по стенам, потолку и постели, отражаясь от светлого в два раза сильней.
Пока готовится завтрак, я периодически выглядываю в окно, чтобы узнать — не пришел ли мой знакомый. Не люблю встречать гостей застигнутой врасплох.
Он пришел тогда, когда я закончила мыть посуду и только выключила воду. По-прежнему разукрашенный проходящими синяками, этот ходячий тотемный столб явно мог послужить украшением любого учебника травматологии.
— Привет, — я не стала уж так откровенно рассматривать его, все-таки человек пострадал, — готов к борьбе с травой?
Он улыбнулся, демонстрируя, что оценил мой юмор, и сразу приступил к делу.
— Где же техника?
— В гараже, — я на секунду замялась, соображая, когда заходила туда в последний раз. Затем, понимая, что от меня ждут действий, спохватилась, — пойдем, я покажу.
В полдень солнце начинает палить гораздо сильней, словно у него есть свои часы, по которым оно выверяет — когда ему начинать огненную атаку. Все затихает, прячется или лениво лежит в тени. Назойливое гудение работающего триммера нарушало эту знойную тишину, что было достаточно раздражающе.
Я мысленно представила себе, как проклинают шум триммера соседи, и улыбнулась. Зато у меня газон будет отличным. Выглядывая в окно, я видела, как увлечен работой мой работник, и насколько тщательно он выполняет её. Где-то через полчаса я поставила на поднос пузатый кувшин с домашним лимонадом, стакан и вышла на крыльцо. Гаспар как раз остановился, чтобы заправить рычащий триммер новой порцией топлива.
— Если у тебя перерыв, — мне немного неудобно от того, что приходится смотреть на него, задрав голову, — то я принесла лимонад.
— Спасибо, — все так же вежливо отозвался Гаспар, аккуратно положив все непонятные мне дополнения к триммеру и подходя к крыльцу. Я была приятно порадована тем, как он осторожен и бережен; бывший обычно бросал всё туда, куда приходило в голову, не важно — носки это были или же ноутбук.
Залпом осушив стакан, Гаспар поставил его на поднос и вновь натянул перчатки. Если не бы они, от раскаленного метала руки бы плавились. Мой работник, очевидно, решил доделать всё, не расслабляясь, и я ретировалась в дом, предоставив ему свободу действия. Он так же осторожно разобрал всё, сложил в гараж и даже перчатки положил туда, откуда я их достала ему.
Когда Гаспар закончил со всей травой, солнце уже начинало торопиться к горизонту. Вместо того, чтобы торопиться домой, он потянулся за рубашкой, лежащей на стуле у двери, и заявил:
— Там сломано окно в гараже. Если хотите, я могу починить. Там нужно просто заменить петли.
Надо сказать, достаточно угнетает то чувство, когда ты понимаешь, что многое требует мужской руки, а ты — всего лишь женщина, не способная заметить многие мелочи. Поэтому я не отказываюсь от предложенной помощи.
— Когда тебе будет удобно? — спрашивает Гаспар.
Глава 2
Есть две вещи, которые нельзя изменить или переделать. Это человеческий эгоизм и неприятные родственники. Я владею первым, как любой живой человек, и вторым, как любой обычный человек. Есть тип людей, которые с очаровательной миной создают неприятности, но настолько милы, что все срочно стремятся их выручить. Они идут по трупам к своей цели, но не потому, что бесчеловечны, а потому, что просто не замечают, как наступили на кого-то.
Такова и моя сестра Нина. Надо сказать, что и ее супруг полностью является ее половиной во всех смыслах этого слова. Это делает Алана так же нежеланным гостем в моем доме. Поэтому, когда раздается звонок, и приятный голосок Нины начинает рассыпаться в сочувствии мне в моем горе, я включаю громкую связь и отправляюсь гладить себе рубашку. Я знаю, что сестра поругает бывшего, а потом закончит все предсказуемой фразой: "Но знаешь, Ивана, мы с Аланом считаем, что тут есть и твоя вина…" с подробным перечислением моих промахов в семейной жизни. Она не предложит помощи, не скажет, что я могу позвонить, если мне станет одиноко или грустно. Зачем? Это не входит в пакет ее опций. Я не хочу вдаваться в грустные размышления, а потому вообще не слушаю то, о чем говорит голос в трубке. Как того и следовало ожидать, она прощается ровно через пять минут, чтобы появиться в следующий раз месяца через два.
Пока я разбираюсь с рубашкой, попутно смотрю на часы, ожидая появления Гаспара. Вот уже две недели, как он приходит, чтобы что-то починить, что-то поправить, и я в какой-то мере даже привыкла к его появлению. Между нами установились уважительно-добрые отношения, мой новый знакомый всегда вежлив и немногословен, как и в день нашего знакомства, так и сейчас, спустя столько времени. Он подмечает такие вещи, какие мне не пришли бы и в голову, а работа в его руках просто горит.
Раздается стук в дверь, и я иду открывать. Синяки прошли, и оказывается, что лицо Гаспара выглядит очень симпатичным, что выгодно отличает его от большинства, которое алкоголь и травка успели превратить в абсолютно малоприятных личностей.
Сегодня он чинит один из столбиков крыльца, который имел наглость сломаться. Я сажусь с книгой в другом углу крыльца и пробую углубиться в чтение. Время от времени я поднимаю голову, чтобы посмотреть на то, как Гаспар управляется с крыльцом. Надо сказать, за его работой приятно смотреть, ни одного лишнего движения, ни суеты или торопливости.
— Давно тут живешь? — Гаспар оборачивается ко мне, когда я достаточно долго молчу в ответ.
— Года два, — я переехала сюда после того, как встретила Габриила.
— А была в Черных скалах? — Гаспар потянулся за инструментом. Я отрицательно качаю головой, — они расположены недалеко отсюда, не совсем скалы, но выглядит потрясающе. Море и действительно черные скалы.
В голосе Гаспара проскальзывает нотка восхищения, и я понимаю, что он и сам под впечатлением от этого места. Я молчу, так как мне нечего сказать — восхищаться тем, чего я не видела, сложно. А дальше Гаспар произносит то, что я никак не ожидала услышать:
— Если захочешь, могу показать их.
Как я давно не слышала подобного. Переехав сюда, в дом, который был куплен на мои деньги, тогда Габриил предпочел вложить свои средства в акции фирмы Алана, я была предоставлена сама себе. По-моему, мы два раза сходили с Габриилом в ресторан на годовщину знакомства, а все остальное время он либо был на работе, либо говорил, что уезжает в командировки.
— Надеюсь, что туда можно добраться пешком, — отвечаю я, размышляя, что мои передвижения слегка ограничены отсутствием машины.
— Нет, это достаточно далеко, — подтверждает мои мысли Гаспар. Значит, я остаюсь без знакомства с Черных скал.
— Ты куришь? — Спрашиваю я.
— Я бы начал курить, если бы не подсчитал — во сколько обойдется мне такая роскошь, — улыбается он уголком губ, — так что желание курить пропало сразу.
Такая рассудительность явно сбивает с толку, особенно когда люди вокруг думают сперва о том, чтобы получить удовольствие, а уже потом — во сколько оно им обойдется.
Сегодня воскресенье, и я, как обычно, собираюсь отправиться в магазин. Положительно, мне надо всё же подумать о машине. Хотя бы самой старой, разбитой и поганенькой. Надоело превращаться в мула. Но, до машины мне ещё далеко, очень далеко. Еще не одна зарплата, которая позволит взять кредит и купить машинку. И вот, я уже иду, мурлыча под нос какой-то мотивчик и радуясь бархатным поцелуям еще не обжигающего светила.
Дохожу до перекрестка, как самый правильный пешеход ворочаю головой, высматривая угрожающих мне зверей на колесах, и обнаружив, что со всех сторон пусто, трогаюсь вперед.
Я блуждаю себе между рядов, голова моя очень довольна и пытается вместо выбора продуктов поразмышлять о чем-то приятном. Например, что надо бы купить новый лак и сделать маникюр, чтобы жизнь вообще стала просто прекрасной. Я покидала в корзину всё, что вспомнила из обширного списка, и раздумываю над тем, что могла забыть.
— Вы забыли маслины.
Сердце вылетело из горла, а из ушей, как в старых мультиках, выскочили две часовые кукушки. Мне показалось, что со мной заговорил прилавок с выпечкой.
Я оборачиваюсь, надеясь, что всё-таки это не стенд заговорил. Позади меня стоит Гаспар, протягивая мне банку маслин, которые я всегда беру для салата.
— Господи Боже, — я перевожу дух, — ты испугал меня.
Потом я недоверчиво задаю следующий вопрос.
— Откуда ты узнал про маслины?
— Я видел тебя несколько раз здесь по выходным, и каждый раз ты не проходила мимо маслин, — он стоит, улыбаясь, и прохожие косятся на нас.
— Отлично, спасибо — я принимаю протянутую мне банку, и направляюсь к кассе. Гаспар остается где-то позади, заинтересованный небольшими конвертиками с яблоком и корицей.
Как обычно — тяжелые пакеты уже привычно оттягивают руки, и я подхватываю их удобнее. Запрещаю себе снова жалеть о своей машине, остается лишь шагать к дому. Несколько шагов отделяют меня от перекрестка, когда загорается красный свет, предвещающий еще пару минут задержки на пути к дому. Сегодня явно не мой день. Когда сбоку притормаживает машина, я не обращаю внимания на это. Когда из машины выходит водитель, я так же поглощена напряженным ожиданием сигнала к переходу дороги. Когда ко мне обращаются, раздраженно поворачиваюсь, чтобы затем сильно удивиться.
— Я подвезу тебя, — Гаспар подхватывает мои пакеты, практически не оставляя мне времени на отказ. Он учтиво молчит о том, насколько они тяжелы. Убирает пакеты на заднее сидение, а затем открывает мне переднюю дверь. Как джентльмен из старых фильмов.
— Кстати, отличная машина.
Гаспар отъезжает от перекрестка и плавно встраивается в движение.
— Спасибо, — ему приятно, что я оценила автомобиль.
Машина действительно отличная, ничто не скрипит, не трещит и не грозит развалиться. И мягкая обивка кресел так и зовет расслабиться и ехать, куда глаза глядят.
— Я хотел предложить одну идею, — Гаспар не отрывает глаз от дороги, но при этом говорит так, словно все его внимание сконцентрировано на диалоге, — раз уж я на машине, а сегодня выходной, то если я предложу съездить к Черным скалам, ты же подумаешь над этим?
Он знает, что мне не попасть туда без машины. Он понял, что я хотела бы туда попасть. И он ненавязчиво предлагает мне осуществить желаемое. Я киваю. Гаспар поворачивается ко мне, явно не увидев этого движения, и я снова киваю, глядя на вопросительно вскинутую бровь над серым с карими крапинками глазом.
Мы подъезжаем к дому, который кажется таким маленьким и почти игрушечным. Мужчина выходит из машины, и, опережая меня, открывает дверь.
Попав внутрь дома, я прямиком направляюсь в ванную, чтобы добраться до холодной воды и освободиться от металлической жары. Я слышу, как Гаспар внизу, на кухне явно разбирает мои покупки, раскладывая их. Когда я выхожу к нему, он поворачивается ко мне:
— Я сварю кофе, если дашь мне пару минут.
Я оглядываю кухню и понимаю, что Гаспар разложил все покупки так, как это сделала бы моя мать. Он не спеша ставит на огонь старинную турку. Пока кофе варится, Гаспар достает чашки и ставит их на стол. По кухне начинает ползти аромат, заставляющий вдыхать его как можно больше и глубже, наслаждаясь дурманящим запахом. Поскольку я остаюсь не у дел, то мне приходится просто наблюдать. Темный кофе медленно заполняет чашки, подчиняясь руке Гаспара, удерживающей турку.
Пока я медленно пью горячий кофе, он убирает посуду. Наблюдая за его неторопливыми действиями, я ощущаю, что впервые за долгое время мне просто стало комфортно в собственном доме. Он больше не давит на меня тишиной, которая смотрит из всех углов. Несмотря на то, что я не так уж много знаю о Гаспаре, мне с ним спокойно.
Он, тем временем, заканчивает наводить порядок и поворачивается ко мне. Кто он? Откуда? — спрашиваю я себя. Гаспар наконец берет свою чашку, кофе в котором явно уже остыл. Он наклоняется, вдыхая аромат кофе, и улыбается.
— Я не люблю слишком горячий, — поясняет он, делая глоток, — и я живу здесь около пары лет. Новое место работы, да и город очень приятный. Мне здесь нравится.
— Что?
Я чуть не поперхнулась остатками кофе.
— Ты ясновидящий?
— Почему же, — Гаспар усмехнулся снисходительно, словно я сказала сущую нелепицу, — понять то, о чем ты думала, было не так уж и сложно.
— Тебе стоит предупреждать, когда ты начинаешь считывать человеческие мысли по лицам, — я ощутила себя более раскованно и свободно, несмотря на то, что мне немного неловко.
Пальцы осторожно держат чашку. Гаспар выглядит довольным, как сытая кошка, и явно забавляется моей растерянностью, я знаю об этом, несмотря на то, что ни одна черточка на его лице не выдает его мыслей. Я знаю, что мне его мыслей не прочитать, а он посмеивается надо мной, скрывая это за абсолютно спокойным взглядом.
Когда мы уже оставили позади дом, сонную от жары улицу, и едем вдоль тенистых улиц, я уже успокоилась и просто наслаждаюсь ветром, врывающимся в приоткрытое окно машины. Город обладает непредсказуемостью, которая досталась ему от моря, а оно меняет свое настроение каждый час.
Впереди уже виднеется блеск воды, но наш путь лежит дальше, к острым уступам скал, окружающим небольшой пляж. Мы ни о чем больше не говорили, пока не вышли из дома. И сейчас, когда машина несет нас прочь из города, мы тоже молчим. Не потому, что нам не о чем говорить. Напротив, нам хорошо молчать, словно тишина заменяет сотню пустых слов. Я раньше никогда не думала, что можно просто молчать, находясь рядом с кем-то, и при этом не ощущать себя в изоляции.
Дорога петляет между извилистых поворотов берега, и где-то рядом уже слышен рокот волн. Я разглядываю открывающийся передо мной вид, который заставляет забыть обо всем остальном. Небо, погруженное в море, и море, достигающее неба.
Машина, замедляя ход, оказывается на небольшом участке побережья, которое со всех сторон окружено черными скалами. Остатки древнего вулканического слоя, они стоят перед морем, которое беспокойно бьется об их подножие, словно проверяя его прочность.
Я готова просидеть всю жизнь на одном месте, любуясь уголком из другой вселенной, но Гаспар напоминает о своем присутствии, негромко кашлянув.
— Не хочешь пройтись? — Говорит он, убедившись, что привлек моё внимание, и меня просто выносит из машины.
Я снимаю обувь и направляюсь к воде. Волны набегают на песок, и тактильные рецепторы кожи ощущают их движение.
Потеряв счет времени, я всё стою посреди воды, пока, наконец не возвращаюсь обратно, в реальность. Обернувшись, понимаю, что пора вернуться к своему спутнику. Он же стоит, облокотившись на капот машины, и мне, даже на таком расстоянии, видно его внимательный взгляд.
Мокрые ноги вязнут в песке, которые ласково окутывает их своей массой. Когда я подхожу к машине, Гаспар протягивает мне руку, чтобы поддержать, пока я надеваю туфли. К ногам прилипли песчинки, и они щекочут кожу, перекатываясь внутри обуви.
Медленно падает температура, предвещая наступление вечера. Прежде, чем вернуться в машину, Гаспар отходит к каменным стенам, чтобы затем вернуться назад и протянуть мне цветок, тонкий стебель которого почти не ощутим в руках.
— Обычно, он растет только в горах, но видимо птицы принесли сюда семена, — говорит он, пока я разглядываю венчик из лепестков. Растение пробивается сквозь камни и одерживает победу, несмотря на то, что его корни так хрупки и слабы.
Наверно, самое интересное и необычное заключается в том, что наши отношения — это крепнущая дружба. Ни один жест не несет в себе двусмысленной подоплеки, ни один взгляд не оскорбляет установившегося доверия. Именно поэтому Гаспар укрывает меня пледом, когда я засыпаю дома, присев, как мне кажется, всего лишь на пару минут посмотреть новости. Закрывает за собой дверь и исчезает в вечерней темноте. Мы — незнакомцы, но, несмотря на это, приходим друг к другу, чтобы погреться у общего костра.
***
Два события нарушают моё утро. Первое — звонок сестры, требующей, чтобы я немедленно что-то меняла и не жила одна. Пока я пытаюсь понять бессвязный поток слов, скорее похожих на птичий щебет, она не останавливается ни на мгновение и лишает меня надежды хоть что-то разобрать.
Наконец я выхватываю несколько слов и по ним догадываюсь. Сестра увидела что-то страшное, что поразило ее впечатлительную натуру, и теперь она требует от меня большей заботы о безопасности.
— Прости, я всё же не поняла, — говорю я, стараясь остановить её поток слов, — но все-таки что случилось?
— Разве ты не смотрела новости? — Потрясена она так, словно я призналась в том, что не умею читать. Я действительно не смотрю новости, они вызывают у меня смешанное ощущение презрения и гадливости. Словно кто-то мешает палкой чан с нечистотами и выплескивает их всем желающим узнать их запах.
— Убийство. Жестокое убийство прямо в центре, — кажется, что каждое слово вызывает у сестры приступ удовольствия одним своим звучанием, — я просто обязана сказать, что ты безответственно относишься к своей безопасности. Кто знает, что творится в нашем городе! Ты же живешь одна, тогда как могла бы попробовать помириться с Габриилом! Мы с Аланом….
Я кладу трубку на край стола и иду собирать сумку. Мне пора идти, и времени выслушивать мысли премудрого Алана по поводу очередного выпада в мою сторону у меня просто нет.
Несмотря на такое утреннее вторжение, я пребываю в хорошем настроении и направляюсь на работу. В последнее время меня очень сложно вывести из состояния покоя и удовлетворенности, которые вытеснили прежний пессимизм. Небольшой киоск с газетами сегодня явно переживает один из лучших дней. Газеты, по всей видимости, рассказывающие о том происшествии, о котором говорила сестра, раскупаются с немыслимой скоростью.
Новости долетают и до офиса. Сидящий неподалеку от меня и, пока что, бездельничающий курьер заигрывает с молоденькой администраторшей, а на столе рядом с ним лежит свежий номер газеты с яркой передовицей, посвященной новостям. Любопытство перевешивает, и я, напрягая глаза, пытаюсь разглядеть то, что написано. Затем, до меня запоздало доходит, что в эпоху высоких технологий можно воспользоваться более удобным способом. Не зря же передо мной стоит монитор компьютера.
Лежащее среди аккуратно подстриженного газона, тело застыло, удерживая в руках нечто непонятное с первого взгляда. Это сердце. Разрезанное и развернутое, вложенное в руки, словно мертвая женщина предлагает его тому, кто наклонится над ней.
Волна дурноты поднимается вверх, проползая под кожей обжигающими каплями, и приливает к голове. Не знаю — почему, но даже после того, как я закрываю интернет-статью, жуткий вид трупа все равно стоит у меня перед глазами.
Пока я готовлю ужин, даже включаю новости, нарушив все свои правила. Как и следовало ожидать, происшествие обсуждают на всех каналах. Строятся догадки и предположения о том, кто мог совершить такое, советуют горожанам быть бдительными. Болото обыденности всколыхнулось — ещё бы, такая почва для обсуждения и сплетен. Перед тем, как лечь спать, я впервые за много лет подхожу к двери дома. Помедлив немного, закрываю оба замка. Ночная тишина города больше не безопасна.
***
Второе событие, чуть более меньшего масштаба, произошло вечером того же дня, но узнала я о нем лишь на утро. По дороге на работу, я поняла, что не доставала телефон из сумки с тех пор, как вернулась вчера с поездки к морю. То есть он провалялся забытым весь вечер. На ходу проверяя — не сядет ли аккумулятор, я увидела пару пропущенных звонков. На тот момент я даже забыла о вчерашнем происшествии потому, что эти звонки были от моего бывшего. Мы разошлись, он забрал все вещи, я научилась жить одна, что еще ему надо?
Я не перезвонила. Стерла данные о его звонках и запретила себе думать о них. Это прошлое, которое еще не остыло обидами и разочарованием.
Когда вечер сменил наконец-то жаркую духоту дня, а я выползла на крыльцо, наслаждаясь легким ветерком, машина Гаспара медленно парковалась у дороги. Он еще только идет по дороге, а я уже ощущаю себя спокойной, и на моем лице появляется улыбка. Мы — словно семья, которая наконец собирается вместе. Я не видела Гаспара почти два дня, и теперь, когда он приближается, все тревоги и сомнения сами отступают на задний план. Он приносит с собой ощущение спокойствия и безопасности, и любые проблемы в его присутствии кажутся пустяками, не стоящими волнения.
— Я хотел убедиться, что у тебя все в порядке, — серые глаза с зеленью и карими вкраплениями на солнце выглядят совершенно иначе. Яркие, слегка выпуклые и полные абсолютной уверенности. Забота подкупает, заставляет тебя перестать держаться настороже, думая об одиночестве. И я улыбаюсь так, как не улыбалась уже давно, со смерти моих близких.
За окном уже совсем стемнело, когда я переключаю каналы, сидя на диване перед телевизором. Гаспар устроился возле стола, он неспешно пьет кофе и смотрит в экран. Я останавливаюсь и возвращаюсь назад, когда мелькают новости. Я не знаю, почему я это делаю, но всё же делаю. Теперь новости не просто показывают всё тот же цветок, истекающий кровью, новая деталь, в виде фотографии жертвы украшает новостную панель.
Я возвращаюсь к реальности на последних словах ведущего, вновь призывающего граждан к бдительности. Наверно, уловив мой взгляд на окна, за которыми прячутся ночь и неизвестный психопат, Гаспар встает со своего места, чтобы налить мне кофе и подойти, протягивая чашку. Его жест — молчаливое напоминание о том, что я не одна. А это значит, что мне нечего бояться.
— Как прошел день, — задаю я вопрос, принимая из его рук чашку, стоящую на светлом, расписанном цветами блюдце.
— Немного чертежей, немного разговоров о строительных контрактах, — улыбается он мне. На секунду я чувствую, как кровь приливает к щекам. Я предложила ему постричь свой газон, сочтя его безработным. Ведь, кто знает, оскорбило ли его это?
Но его лицо не выражает и тени обиды или задетой гордости. Когда он собирается уходить, и я открываю дверь в темноту, страх поднимает уродливую голову. Мне почти хочется предложить ему остаться, но я молчу, не желая внести двусмысленность своей просьбой в наши отношения. Уже подойдя к ступенькам, ведущим на дорожку, Гаспар оборачивается. Ободряюще касается моих плеч и говорит то, что на самом деле мне хочется слышать.
— Все будет хорошо.
Я верю ему потому, что он наверно единственный, кто может понять меня. Когда я смотрю в его внимательные глаза, почти черные, как грозовые тучи, в темноте, с отблеском света в глубине зрачков, я понимаю, что все это время он находился со мной, чтобы мне не было страшно.
Глава 3
Спустя шестнадцать часов я сижу в небольшом кафе, напряженно сжимая чашку чая и стараясь непринужденно улыбаться человеку, которого когда — то обещала любить в горе и радости. Как получилось, что мы сидим друг напротив друга и пытаемся разговаривать? Да очень просто. Он встретил меня после работы, когда мне было просто некуда отступать, и сказал, что нам жизненно важно поговорить.
Ага. Конечно.
Чем можно убедить женщину, заставить поверить в искренность слов и намерений? Я смотрю в его глаза, которые переполнены раскаянием, как у провинившегося пса, и понимаю — скорее всего, он просто решил, что поторопился уходить, ведь очередная подружка вероятнее всего бросила его ни с чем. И Габриил решил вспомнить про меня.
Он продолжает что-то говорить, объяснять, что ощущает огромную вину. А я смотрю на него, прокручивая в голове несколько лет встреч и совместной жизни. Когда-то Габриил оказался для меня единственной опорой, за которую я цеплялась, стараясь пережить потерю близких. Привычка к человеку — вещь опасная, побуждающая к нелогичным шагам. Она побуждает меня отодвинуть в сторону обиду, стирает с лица настороженное выражение и загоняет в самый дальний угол доводы мозга, отчаянно пытающегося удержать бестолковую хозяйку от опрометчивого шага назад, к старым граблям.
На улице жарко, но уже ощущается приближение вечера. Небо окрашивается более густыми, закатными тонами. Возле моего дома стоит полицейская машина. Это странно. Но еще более необычно то, что возле дверей стоит мужчина в гражданском костюме, детектив до мозга костей. Его работа въелась ему в кости, в кожу и во взгляд. Не спрятаться, не обмануть.
Я приближаюсь к дому, настороженно осматривая всю картину. У меня не остается времени на раздумья, когда детектив подходит ко мне и протягивает фотографию.
Видела ли я этого человека?
Нет, я его не видела. Но если увижу или вспомню что-то, то обязательно позвоню по номеру, оставленному мне детективом, и сообщу.
Мужчина с усталым лицом и нестираемой печатью своей работы прощается со мной и садится в машину. А я закрываю входную дверь, думая о том, что вокруг города словно сгущаются грозовые тучи чего-то очень нехорошего.
Оставшееся время я навожу порядок в доме с таким усердием, словно задаюсь целью вычистить каждый сантиметр. Оттерла светлые полки шкафов, вычистила ковер на полу гостиной. И всё равно, даже работа не помогает мне избавиться от неприятного ощущения, заставляющего холодить спину, словно по ней проходит зябкий ветерок.
Где-то вдалеке громко играет музыка, и ее звуки долетают до моего дома. К дому медленно подплывают огни машины, и я с облегчением отхожу от окна, у которого стояла уже не один десяток минут в ожидании. Удивительно, но фигура стоящего у дверей Гаспара выглядит так, словно его возвращение в мой дом — это уже многолетний порядок вещей, и его место — здесь, пустующее в ожидании.
Он одет в легкую рубашку, от которой доносится тонкий запах машинных двигателей, и я понимаю, что Гаспар приехал прямо с гаража. Его хобби — автомобили. И я пытаюсь представить, как длинные пальцы перебирают детали мотора. Гаспар замечает мой пристальный взгляд, но не подает виду, при этом чуть замедляет свои движения, словно позволяя лучше рассмотреть его. Мы сидим на ярко освещенной кухне, где прохладно и тихо. Нехитрый ужин, состоящий из салата и лазаньи, вполне удовлетворяет гастрономические запросы.
Мимо дома по дороге проезжает полицейская машина, и ее разноцветные огни отражаются в оконных стеклах. Я вспоминаю встречу с детективом и рассказываю о ней Гаспару. В глубине души мной руководит беспокойство, я не хочу, чтобы с ним что-то случилось, раз город медленно превращается в опасное поле игры психопата.
Мы заканчиваем ужин ароматным чаем, обмениваясь мнениями о том — есть ли смысл переклеить обои в доме или оставить все как есть, когда внезапно раздается пронзительный вопль. За ним последовал грохот, словно кто-то ударяет в стену дома. Я замираю на месте, в голове проносится мысль о том кровавом психе, а затем мне представляется, что это он решил пробраться в дом.
Пока я сижу, словно застывший кролик, Гаспар медленно поднимается и направляется к двери. Он шагает абсолютно бесшумно, или же моё сердце стучит слишком громко, мешая сосредоточиться. Когда он поворачивается, свет падает на его руку и отражается тонким лучом ножа, чье место на столе пустует. Я наконец — то сползаю со стула и пытаюсь так же бесшумно пойти за Гаспаром. Тот неторопливо передвигается по комнатам, проверяя окна. Фигура его плавно мелькает впереди, словно Гаспар кружит в танце. Наконец, закончив осмотр территории, он приближается к входной двери. Могу поклясться, что нож внезапно исчез в рукаве рубашки, скользнув змеей между тканью и кожей.
Он открывает дверь, заслоняя меня спиной. За порогом дома — тишина, темнота и редкие шорохи, которые мозг судорожно пытается различить и определить их происхождение. Гаспар рукой делает мне знак оставаться на месте, а сам сходит с крыльца и исчезает в темных зарослях возле стены дома. Я напрягаю слух и глаза, из всех сил стараясь понять — где он и есть ли кто — то еще поблизости.
Сколько проходит времени, я не знаю. Может пара минут, может десять. Когда все ощущения уже доведены до предела, но всё равно не находят никого и ничего, я начинаю испытывать подступающую панику. От раздающегося грохота и нового вопля я подскакиваю почти до козырька крыльца. Затем я слышу голос Гаспара, но моя реакция срабатывает быстрее логики — я бросаюсь туда, где Гаспар и источник тревоги.
Ветки кустов успевают не раз довольно сильно хлестнуть меня по лицу, но я продолжаю почти бежать. Впереди меня нечто темное и явно шевелящееся, и я уже успела предположить, что кто-то схватился с Гаспаром. Мой героический бег завершается чьим-то испуганным ворчанием. Темная масса бросается мне под ноги, я теряю равновесие и падаю, раздается тот самый грохот, когда я ощутимо прикладываюсь лбом к металлическому баку. Если бы меня не подхватил в последний момент Гаспар, вынырнувший из темноты, наверно я сломала бы вдобавок нос.
— Это была лиса, — слишком поздно доходит до меня правда о страшном ночном госте. И я начинаю смеяться. Мне и больно, и смешно, напряжение отпускает мозг. И я слышу как начинает смеяться и Гаспар. Сквозь веселый туман облегчения я начинаю понимать, что до этого вечера никогда не слышала его смеха. Глуховатого, слегка раскатистого, как далекий гром.
Мы продолжаем смеяться и тогда, когда возвращаемся в дом, он усаживает меня на стул и прикладывает к ноющему лбу пакет с замороженной фасолью. Мы смеемся над тем, что это были всего лишь лисы, забравшиеся в баки в поисках добычи. Смеемся над тем, что приняли все так серьезно. Пальцы Гаспара, холодные от пакета в его руках, осторожно касаются кожи, и я, все еще смеясь, внезапно снова вижу перед своими глазами, как он бесшумно, с мягкой, звериной грацией обходит дом, словно хищник, охраняющий свою территорию. Это видение преследует меня и потом, когда Гаспар уходит, а на дом опускается ночная тишина. Никак не могу выбросить из головы то, что он ведет себя так, словно считает мой дом чем-то своим.
***
Не знаю, как так получилось, но утро следующего дня омрачилось сразу же, стоило мне спуститься на кухню. Бодрое настроение улетучилось мигом, когда я включила телевизор, собираясь приготовить на обед что-то более необычное, чем те скромные кулинарные изыски из рецептов с интернет-сайтов, которыми я разнообразила обеды и ужины.
Нож в руке завис в тысячной доле сантиметра над распластанным куском мяса. Его острый край почти касался мягкой поверхности, не нарушая при этом ее целостности. Было сложно пошевелиться. Словно наваждение, текущее с экрана, приковало к себе, запретив отрываться.
С экрана на мир бесстрастно смотрело то, что оставил неизвестный художник, решивший, что так мужчина с фотографии, показанной мне накануне полицейским, будет выглядеть намного лучше без глаз. О том, что это тот самый пропавший, было сказано ведущим новостей, так как опознать тело смогли почти сразу. При трупе остались даже права и деньги, что лишь подчеркивало то, что убийцу не волнует что-то обычное для грабителя или наркомана. Убийца просто продолжал то, что начал создавать еще раньше, в предыдущее убийство.
Две жертвы — уже весомое обоснование для развертывания масштабной полицейской операции. Иногда мне кажется, что все люди в форме втайне очень рады таким событиям. Ведь это сродни первобытной охоте, которая будит азарт и огонь в крови. Обыватели же питаются домыслами и слухами, и медленный пожар истерии ещё не перерос в бушующее пламя паники. Между тем, матери с опаской разрешают детям играть на улице, отцы хмурятся, когда подросток задерживается с возвращением в безопасность родительского дома.
О чем не стоит думать, так это о том, что убитый жил, оказывается, совсем неподалеку от меня. Я не знаю — как и где убийца прикончил его. И мне совсем не нравится, что приходится теперь вздрагивать от каждого шороха.
Совершенно некстати на пороге дома оказывается Габриил. Одетый в дорогой костюм, с букетом цветов, с великолепной улыбкой, от которой любая женщина замертво падает в приступе восторга. Мы так и стоим — он, сошедший со страниц журнала, и я, облаченная в вылинявшую синюю рубашку и удерживающая на весу корзину с выстиранными вещами. Момент полон такой анти-романтики, что в воздухе просто ощутимо повисло мнение о том, что сейчас мы развернемся спиной друг к другу и сделаем вид, что не знакомы. Но бывший мой настроен крайне серьезно, а потому элегантно подхватывает тяжелую корзину одной рукой, протягивая мне букет.
Следующие полтора часа проходят в долгой беседе. Я тщетно ищу хоть малейшую зацепку, указывающую на то, что он — все тот же уверенный в собственной непогрешимости парень, идущий всегда только вперед. Но, на удивление, этого нет. И я всерьез задумываюсь над тем, что наши отношения заслуживают маленького шанса на попытку все исправить.
Таким образом, к вечеру бывший тонко намекает на то, что он не против однажды остаться. На ночь. Хотя бы на диване. Я еще не переварила собственную идею о новом шансе, и его намек хоть и не проходит мимо, но заставляет меня немного призадуматься. Он уже ушел, по — дружески обняв на прощание и окутав тонким облаком изысканных духов. Я же возвращаюсь на кухню, чтобы начать наводить порядок, стараясь так же упорядочить собственную голову.
Все развивается немного стремительно, и я думаю, что за прошедшее время слишком привыкла к независимости. Мне странно думать о том, что дома опять будет находиться человек, присутствие которого я попытаюсь снова медленно принять. Должно быть, я не до конца честна с собой, обходя главную причину моего явного нежелания менять что-либо в жизни. Моё одиночество призрачно и баюкает желание ни перед кем не оправдываться, когда я делаю что-то, выходящее за рамки. Я не готова поступиться собственным спокойствием.
От всего этого медленно начинает болеть голова. Словно в виски вкручивают раскаленный прут. Еще полчаса я борюсь с болью, но затем она одерживает верх. Проглотив пару таблеток, я добираюсь до дивана, стягивая по пути со стула покрывало, и устраиваю свою голову на мягкой подушке.
За окном уже темно. Пару минут я пытаюсь понять — в какой из реальностей нахожусь, слишком одинакова темнота сна и темнота приближающейся ночи. С бьющимся в горле сердцем выползаю из кровати и сажусь на край. Час ночи. Я всегда страдала впечатлительностью, и теперь она играет со мной злую шутку.
Я не ложусь этой ночью и спускаюсь вниз с большой подушкой. Мне страшно засыпать, и потому я коротаю время на диване за просмотром каких-то фильмов. В один прекрасный момент, когда стрелка медленно подползает к четырем часам утра, я внезапно думаю о том, что мне очень не хватает присутствия Гаспара рядом. С ним всегда есть чувство, что мою спину прикроют в трудный момент.
Глава 4
Гаспар поднимается на крыльцо, спокойно и размеренно переступая через две ступени. Шаги его длинных ног легко преодолевают пространство между лестницей и дверью. Он бросает короткий взгляд вокруг, который, несмотря на его непродолжительность, успевает отметить все — подушку, лежащую на краю дивана. Явные следы тщательной уборки. Вместе с этим он ощущает уже почти выветрившийся, слишком приторный запах мужских духов. На его лице не отражается ровным счетом ничего, и он, чуть улыбаясь, проходит дальше. Я наблюдаю за ним и мне, почему-то, очень хорошо от того, что он не выказывает удивления и не задает вопросов.
Как-то неожиданно, посреди разговора я понимаю, что однажды наши вечерние встречи прекратятся. Потому, что если я выбрала еще один шанс на возвращение бывшего, Гаспар окажется лишним. Что-то в наших с ним взаимоотношениях не позволяет уделять время кому-то ещё, и наша дружба граничит с чем-то, что не даст разделяться на Габриила и Гаспара. Это открытие застает меня врасплох, особенно тем, что я только сейчас поняла — насколько все эти встречи и спокойные разговоры обо всем сделали наше общение, начавшееся так обыденно, чем-то особенным.
— Я заходил на прошлой неделе, но тебя не было дома, — винные отблески в глазах Гаспара неярко вспыхивают, как далекие огоньки в темноте леса. Он неторопливо и уверенно чинит дверцу шкафчика для посуды. Не могу понять, как он умудряется всегда найти изъян или поломку в вещи, которые не видны или незаметны.
Гаспар поднимает голову, глядя на меня. Иногда мне кажется, что он гораздо старше, пожилой человек, заключенный в тело молодого мужчины. Глаза, заглядывающие внутрь тебя без осуждения или порицания, со спокойствием и вниманием.
— Я хочу пригласить тебя на одно мероприятие, — Гаспар закрывает дверцу, оценивающе рассматривая свою работу, — в эти выходные.
В прошлый раз он предложил мне прогулку по старинному кварталу города, где я ходила, разглядывая здания, построенные пару веков назад и дышащие стариной. Пока я восхищенно кружила на одном месте, разглядывая изящный и, одновременно, суровый стиль строений, увитых диким виноградом, Гаспар лишь улыбался и делился со мной историей старых домов.
— Спасибо, — улыбаюсь я, почти продолжив предложение "но я не смогу".
А не смогу я потому, что в выходные меня просил встретиться Габриил.
Я допустила паузу в тысячную долю секунды, но не могла не заметить как изменилась линия губ Гаспара. Длинные очертания рта стали чуть четче, словно мышцы напряглись в ответ на какие-то эмоции хозяина. Он услышал то, что не успело прозвучать, но повисло в воздухе. И его явно не устраивает тот факт, что я хочу отказать ему. С каких пор он хочет, чтобы моим ответом ему было только «да»? И почему я ощущаю себя так, словно мне становится стыдно перед Гаспаром за то, что я собираюсь встретиться со своим бывшим?
Пряча неловкость во внезапном интересе к готовке ужина, я неудачно повернула нож, которым нарезала овощи, и острый край легко вошел в толщу кожи пальца, разделяя ее на два лепестка, медленно алеющих от выступающей крови. Всегда удивлялась, как кровь торопится наружу, стоит ей найти повреждение. Я еще не успела осознать происшедшее, а она уже окрашивала мой палец, разделочную доску. Очевидно, порез наточенным ножом оказался гораздо глубже, чем я думала.
Человеческая кровь имеет способность завораживать взгляд, словно заключает в себе нечто невероятно прекрасное и трудно объяснимое. Душа, заключенная в алые капли, сливающиеся в тонкий ручеек, словно приказывает наконец-то обратить на себя внимание того, кто так беспечно и бездумно носит в себе несколько литров драгоценной жидкости.
Пальцы Гаспара накрывают руку, медленно сплетаясь с моими пальцами и завладевая тем самым ножом. На тысячную долю секунды они замирают так, словно наши пальцы скреплены поверх черной рукоятки. Вторая его рука осторожно и бережно держит мою раненную руку за запястье так, чтобы пальцы надавливали на тонкие полоски вен и останавливали кровь. Гаспар стоит за моей спиной, и его сердце бьется прямо напротив моего, словно сквозь наши сердца протянута одна нить импульса, в такт которой грохочет ритм пульса. Одна его рука управляет течением моей крови, вторая сплетена вокруг холодной и бесстрастной стали. Одна рука распоряжается жизнью, вторая удерживает смерть.
Гаспар забирает нож и отодвигает его подальше. Кажется, прошло не менее десяти минут, но когда он включает холодную воду, подтолкнув меня к раковине, я понимаю, что все это заняло от силы минуту или ещё меньше. Гаспар опускает мою руку под холодную струю, и я от неожиданности дергаюсь назад, прижимаясь к нему.
Ощущение от прикосновения теплого, сильного тела было похоже на хороший удар током. Словно по всем нервным окончаниям пробежали электрические искры.
Проходит несколько секунд прежде, чем он чуть отстраняется, словно ничего не произошло. И я рада, что он не видит сейчас моего лица.
— Как себя чувствуешь? — Голос его звучит с тонкими нотами беспокойства. Обходит меня, приближаясь к раковине и рассматривая порез, который оказывается очень большим. Однозначно, останется шрам.
— Голова закружилась, — объясняю я, глядя на то, как, которым он заматывает мою пострадавшую руку небольшим полотенцем, сдернутым с миниатюрной вешалки. Его большие ладони бережно придерживают мои пальцы, превращенные в кокон. И я снова ощущаю, что пока он рядом, мне нечего опасаться. Такая привычка становится постепенно необходимостью.
Когда Гаспар уже уходит, как обычно — почти в ночь, окутывающую город своими тайнами, я останавливаю его, окликнув. Он оборачивается, ожидая, и я, стараясь выглядеть спокойно и обыкновенно, заявляю:
— Если не передумаешь насчет выходных, то я удовольствием составлю тебе компанию.
Гаспар улыбается. И в этой улыбке проскальзывает отблеск удовлетворения. Кажется, что-то в наших отношениях начинает меняться. Не знаю — радоваться этому или же опасаться.
***
Мир вокруг, тем временем, бурлит и волнуется. Мимо дома по-прежнему проезжают патрульные машины, сверкая огнями в ночи. Люди с долей страха возвращаются домой, и их страх умело подогревается газетенками, которые снова и снова мусолят происшедшее. Но что-то подсказывает, что скоро все успокоится и затихнет, беспечно забыв жуткие убийства.
Пока мы едем по широкому шоссе, уводящему автомобили вверх, из города, я смотрю на проносящиеся мимо зеленые кустарники с мелкими розовыми цветами. Гаспар молчит, как всегда, и я не нарушаю тишину, позволяя только ветерку шелестеть в приоткрытое окно.
Гаспар словно стал неотъемлемой частью моей жизни, моего дома, моих вечеров. Моей тишины. У меня складывается ощущение, что нет моментов его приходов потому, что он и не покидает дом. Если спросить — помню ли я, как он приходит или уходит, я увижу лишь нечеткие, смазанные образы. Потому, что он занял свое место, и оно никогда не пустует. Он разделил мою жизнь, мои вечера, мои маленькие трудности и мои волнения вместе со мной, не выказывая при этом громкого сочувствия или не давая "дружеских" советов. И я слишком привыкла к нему, настолько, что не могу сама объяснить себе — как получилось так, что случайный знакомый стал мне настолько близким человеком.
Наверно родственные, близкие друг другу люди, это те, кто может и не разделяет друг с другом абсолютно каждый момент, каждые вещи, но при этом с ними ощущаешь себя так, будто ты — дома. И ничто не может помешать этому.
Тем временем машина уверенно уносит нас из города. Позади остается огромный муравейник домов и улиц, а дорога по-прежнему уходит вверх, куда-то дальше от побережья. На мой вопрос — как далеко мы едем? — Гаспар загадочно улыбается и лишь заверяет меня, что это уже совсем не далеко. Мне остается только поверить ему и смотреть на то, как вокруг расстилаются каменные уступы, ограничивающие повороты дороги.
Обещание не заставляет себя долго ждать. Еще через десять минут машина резко поворачивает, поднимая клубы пыли. Когда она оседает так, чтобы хоть немного освободить видимость вокруг машины, я вижу, что мы оказались внутри огромной каменной чаши, расположенной посреди цепи скалистых гор. В самом ее центре клубится пыль, создавая облако ядерного гриба. Поодаль на солнце сверкает металл машин, настолько ослепительно, что глаза болят. Их достаточно много, но даже по сравнению с размерами этой каменной арены машин ничтожно мало.
Вот, что создает не рассевающийся столб. Десяток машин, а может и больше, разогреваются перед заездом.
Пока я с интересом разглядываю открывающийся передо мной пейзаж из лучших картин симбиоза техники и природы, Гаспар медленно съезжает вниз, в чашу, и направляет машину к ее железным собратьям, которые стоят в клубах пыли. Теперь я понимаю разумность его предложения захватить какой-нибудь тонкий шарф. Когда почти рядом с нами проносится серебристая машина с громкими тяжелыми звуками музыки, словно ритмом ее сердца, пыль и песок взметываются следом за ее колесами и обрушиваются на нас. Я прячу лицо в шарф, повязанный на шее, и надеюсь, что не потеряла Гаспара.
Но вопреки моему беспокойству он рядом. Мы проходим мимо стоящих машин, разнообразных личностей, являющихся как пассажирами, так и водителями. Я ощущаю себя посетителем загадочного шоу, на котором я — единственный неосведомленный зритель.
Гаспар уверенно и неторопливо продолжает идти, пока, наконец, не достигает группы человек, явно занятых оживленной беседой. При виде него они замолкают, пропуская вперед невысокого полнеющего мужчину, чей острый и достаточно неприятный взгляд явно не внушает мне доверия. Но все его внимание полностью сосредоточено на Гаспаре, и, когда он почти радушно улыбается ему, глаза его продолжают оценивать в нём абсолютно все. От слегка растрепавшихся волос до белой футболки, которая делает его фигуру еще выше и придает ему вид постороннего человека в этом месте.
Пока я наблюдаю за всем, мужчина обращается к Гаспару на французском, и я почему-то совсем не удивляюсь, когда глуховатый голос отвечает ему тоже на французском языке. Гаспар знает, что я всё слышу, и он доволен тем, что я удивлена его знаниями.
Их разговор продолжается пару минут, а затем Гаспар поворачивается ко мне, обращаясь уже так же обыденно, как если бы мы были на кухне моего дома, а не стояли бы посреди техногенного аттракциона:
— Через пятнадцать минут начало.
Хотя меня начинают терзать смутные подозрения, я пока не могу их четко осознать. Гаспар улыбается, произнося следующую фразу:
— Я действительно рад, что ты согласилась приехать сюда.
Затем он коротко говорит что-то снова на французском и уходит вместе с коренастым мужчиной, до сих пор молча стоявшим в стороне. Невысокий человек с малоприятным взглядом улыбается мне, но я не ощущаю искренности в его приветливости:
— Уверен, что Вам понравится.
Мимо нас проносятся машины, и последующие его слова я не слышу за шумом и визгом колес.
На некоторое время все затихает. Не пролетают мимо ревущие машины, и пыль медленно, но верно оседает, освобождая пространство. Прямо перед нами огромное поле, на котором уже проложена трасса. Я впервые вижу все это, а потому не разбираюсь в специальных терминах и знаниях того спорта, которым тут занимаются. Единственное, что мне точно кажется, так это то, что все это держится на больших деньгах. Но, поскольку я всего лишь зритель, то это не моя забота — размышлять о подоплеке сегодняшних гонок.
Пока я оглядываю уже почти полностью видимое поле, где-то позади постепенно нарастает гул голосов и рокот моторов. Все это приближается как набегающая волна и достигает меня. Если я когда-либо считала, что знаю что-то о машинах, сейчас я признаю, что не знаю ровным счетом ничего.
Они идеальны. Они не похожи друг на друга, но это восхитительные образцы царства автомобилей. Я не разбираюсь и в марках, а потому пять монстров, медленно выезжающих на старт, расположенный почти напротив той группы людей, в которой нахожусь и я, остаются для меня просто великолепными машинами без имен.
Возможно, я не обратила бы никогда внимание на что-то, кроме притягивающих взгляда гладких и текучих поверхностей машин. Но, когда всё тот же невысокий и неприятный тип отделился от толпы и подошел к ближайшей к нам машине, на дверце которой опустилось стекло, я невольно проследила да ним взглядом. Они разговаривали по-французски, а на месте пилота сидел Гаспар. Когда мужчина обратился к нему, он повернул голову, и сделал это так, что я могла видеть его. Вот зачем он просил меня поехать с ним.
Чувствуя, как мой рот пытается удержаться на месте и не разъехаться в улыбке, я все смотрела на Гаспара. Он знал, что я сейчас смотрю на него, при всём том, что его внимание целиком было отдано беседе с коротышкой, дававшим ему какие-то указания. Затем тот отошел назад, когда машины начали явно готовиться к старту. Когда он шел, Гаспар оглянулся на одну сотую долю секунды, и мы встретились глазами. Было в его взгляде удовольствие и спокойствие, словно он ни секунды ни сомневался в том, что я оценю его старания.
Затем, как бывает во всех фильмах про гонки, перед машинами вышла высокая и действительно очень красивая блондинка. Таким, как она, самое место на модельных подиумах. Блондинка в невероятно коротком розовом топе улыбнулась пилотам так, что наверно вся мужская половина собравшихся почти выскочила из собственных штанов, а затем резко дала отмашку на старт. Машины рванули вперед, поднимая до небес клубы песка и пыли.
Некоторое время не было видно ничего, только удаляющийся рев говорил о том, что машины мчатся вперед по трассе. Она была полна неожиданных поворотов, этакий трансформированный Наскар. С пару минут после того, как видимость восстановилась, гонка напоминала просто прекрасное соревнование. Затем, на очередном повороте, одна из машин просто подрезала другую, заставляя ее съехать с трассы. Оказалось, что за видимость простой гонки кроется более серьезная и жестокая игра. После нового удара, от силы которого скрежет металла донесся до нас, я поняла, что начинаю медленно, но верно нервничать. Перед глазами неожиданно возник образ Гаспара — всегда спокойного, аккуратного и вежливого, и этот образ не вязался с тем первобытным броском машин. Я впервые в жизни начала бояться за человека, которого толком не знала, но который явно был чужд всему этому. Хотя, что я знаю о его предпочтениях и привычках?
Еще одна машина, визжа покрышками шин, закрутилась на месте. Проедь она ещё метр, и ее капот врезался бы в бетонный блок, ограничивающий поворот. Темная машина с серебристым номером продолжала мчаться по полосе, вперед нее летел синий лидер, а позади их пытался обогнать третий из оставшихся на трассе участников.
Я следила за мелькающими серебристыми номерами, боясь лишний раз моргнуть. На какой-то момент страх за Гаспара словно что-то переключил в голове, и вместе с холодящим кожу беспокойством постепенно поднимал голову адреналин. Я и боялась за темную машину, и хотела от нее победы. Словно каменная чаша превратилась в остров первобытного мира, и все цивилизованное отступило под неумолимым натиском настоящего лица жизни.
Трое участников гонки продолжали соревноваться за лидерство. Самый последний из них явно был готов на все ради этого. Он предпринимал попытки оттеснить идущего впереди него Гаспара, но тратил слишком много времени на эти усилия. Именно это и сыграло свою роль, когда на очередном повороте машину снесло вбок, останавливая почти на обочине, а из-под ее капота появились струйки дыма, становящиеся все больше и гуще.
Теперь на трассе оставалось двое. Желтый и темный автомобили мчались почти одинаково, один впереди, второй следом за ним. Не знаю, почему вдруг это стало похоже на охотничий гон, когда хищник загоняет добычу. Но именно такая метафора приходила в голову, когда машины мчались всё в том же порядке. Пилот желтого авто явно испытывал нервозность от этого и пытался вывести противника из себя, совершая резкие повороты и маневры. Но Гаспар продолжал преследование так же упорно, не реагируя на выходки противника.
Те, кто перед началом соревнования разговаривали с Гаспаром, явно испытывали некоторое замешательство его действиями. Тогда как поддерживающие желтую машину все сильней орали, свистели, подбадривая пилота или самих себя. От этого у меня медленно начинали кровоточить барабанные перепонки.
Оставались последние минуты гонки. Выход на финишную прямую начинался с достаточно крутого поворота. Желтая машина еще совершала выезд с него, когда невероятно как темная обогнала ее и оказалась впереди. Пилот явно пытаясь вернуть прежние позиции бросил все силы, пытаясь снова оказаться на первом месте, но Гаспар неизменно оказывался впереди него. Все это время он берег силы для последнего рывка.
Его противник на пару секунд всё же вырвался и оказался почти бок об бок с ним, используя этот момент, чтобы оттеснить его к краю. Но Гаспар резко повернул, отчего из-под колес взмыл фонтан песка и камней, и вернул себе превосходство. Желтая машина словно споткнулась, затем резко завертелась на трассе. Боковая ее часть задралась, и она перевернулась с жутким шумом. Затем перевернулась еще раз.
Тем временем Гаспар приблизился к финишу. Он остановился, пройдя отметку под одобрительные выкрики толпы. Несколько человек побежало к перевернутой желтой машине, которая лежала посреди трассы, явно надеясь помочь пилоту, если тот остался в живых. Когда Гаспар вышел из машины, позади, там, где лежала желтый автомобиль, раздался грохот. Затем взмыл вверх столб пламени, в котором исчез искореженный остов. Люди теперь бежали обратно, подгоняя адским жаром от бушующего огня.
Гаспар шел к толпе, затихшей от неожиданности, а позади него на дороге бушевало пламя, расплавляя метал. На фоне оранжевых языков огня его высокая фигура казалась почти черной, а на лице, я могла поклясться, царило спокойное выражение.
Невысокий мужчина со смесью некоторого напряжения и при этом удовлетворения похлопал победителя по плечу. В этот же момент из его руки в руку Гаспара перекочевал небольшой, но явно увесистый сверток купюр.
Потрепав мужчину по плечу, Гаспар направился ко мне, улыбаясь и с некоторой долей интереса рассматривая выражение моего лица. Словно пытался узнать — как я отреагировала на то, что увидела.
Захватывающий азарт зрелища, разбудивший древний и жестокий голосок внутри, нёс некоторое смятение. Он граничил с чем-то еще более глубоким и опасным, и я не хотела бы выяснить — чем именно это было. Слишком уж оно было полно одурманивающего восторга от вида огня, скорости, смерти и жизни, не стоящей ровным счетом ничего. С другой стороны обычный человек во мне был шокирован легкостью, с которой жизнь каждого пилота стоила нескольких десятков купюр. Пусть даже и в большую сумму. Сверток, ставка в руке Гаспара была равнозначна его телу в искореженном автомобиле, окажись он на месте того парня. У меня на мгновение вышибло дух, когда я попробовала представить Гаспара внутри взрывающейся машины.
Когда мы шли обратно, я вспомнила про телефон, который несколько часов пролежал в машине. Как того и следовало ожидать, бывший звонил и не единожды. Я представила его возмущение, когда он выяснил, что меня нет дома. Он думал, что я побросаю всё и буду ждать его, как рыцаря-избавителя, вернувшегося к своей даме. А вышло наоборот. Гаспар если и заметил, как я удаляю пропущенные вызовы, то не подал виду. Казалось, что тот факт, что я предпочла провести время с ним, заставляет его не обращать внимания на остальное.
Мы распрощались не возле дома, я изобрела отговорку, которая помогла мне убедить его, что сначала я загляну к соседке. Совершенно не хотелось встретиться втроем на пороге. На сегодня мне хватило острых ощущений с избытком.