Глава 5
Город успокоился. Вот уже почти месяц ничего не происходило, сводя на нет панику и нездоровое любопытство. Горожане занимались своими делами, мерное течение которых ничто не нарушало. Жизнь снова возвращалась в прежние берега стоячего болота, чья поверхность не омрачалась никакими событиями.
Мне же все это напоминало странное затишье перед бурей. Странные сравнения и непонятные, размытые образы проходили мимо, оборачиваясь ко мне, но так, что я всё равно не могла их различить. Этому способствовала и атмосфера, накалявшаяся все больше и больше.
Сестра узнала о том, что бывший хочет помириться, скорее всего — от него самого. И теперь меня осаждали долгими разговорами, в котором всё так или иначе сводилось к важности и желательности примирения. Обрывать ее или указывать, что со своей жизнью я разберусь как-нибудь сама, было так же бесполезно, как и учить глухого петь.
— Твоя манера строить из себя рака-отшельника приведет лишь к тому, Ивана, что однажды ты превратишься в абсолютно асоциальную личность, — казалось, что я сижу на приеме у врача, который так и сыплет терминами, от которых посетителю становится не по себе.
Поэтому я стала игнорировать телефон, словно он был неким источником зла. Уходила в гараж, разбирала многотонные завалы всякого хлама. Пыталась сама починить какие-то моторы, механизмы и прочую ерунду. Выходило еще хуже, чем в сломанном состоянии, но зато я чем-то занимала себя.
Трещины на стекле появляются незаметно, да так, что никогда не можешь сказать — что именно привело к первой из них. Было ли стекло уже готово к разрушению, или же сила извне помогла ему перестать быть единым целым, это остается вопросом без ответа.
Когда я поднялась наверх, разыскивая вещи, которые было необходимо отправить в машинку, то отчетливо запомнила вдруг, что на самой верхней ступеньке деревянной лестницы откололась тонкая, длинная пластина. Это так хорошо отпечаталось в мозгу, что я наверно пару минут размышляла о том, как же так могло получиться. Распахнув дверцы шкафа и придирчиво оценив полки, я принялась передвигать вешалки с тем скудным количеством костюмов и платьев, которые назывались моим гардеробом. Внизу, за парой коробок с обувью лежала свернутая комком тряпка. А ведь я знаю, что никогда не бросаю ничего просто так.
Недовольно ворча, я потянулась за вещью, подхватила ее за край. Она разворачивалась вслед за моим движением, словно некий флаг. Говорят, что время кажется замедленным в моменты шока. Нет, время не замедляется. Оно даже не обращает внимания на вас, равнодушно отмеряя секунды.
Мужская рубашка с засохшими кровавыми разводами лежала в моем шкафу, и, судя по состоянию крови, лежала достаточно давно. Я смотрела на нее огромными глазами. Я не могла бы вспомнить всех вещей бывшего, но он не носил такое. Она казалась мне смутно знакомой, эта светло-серая летняя рубашка.
Надо успокоиться. Надо еще раз вдохнуть и выдохнуть, чтобы легкие не скручивало так, словно из них выбили последние остатки воздуха. Надо избавиться от этой вещи как можно скорей. Я смотрела на съежившиеся в огне остатки ткани, а в голове навязчиво вертелась мысль — если эта вещь оказалась в моем доме, не оказывается ли так, что убийца тоже находится неподалеку? Страх заползает острыми иголками под кожу, заботливо укрывая каждый миллиметр. И я долго ворочаюсь ночью, пытаясь уснуть, но все так же дергаюсь от каждого шороха.
Утром я медленно выбираюсь из постели, тоскливо оглядываясь и надеясь, что все это пройдет, и спускаюсь вниз. Пока лучше не думать ни о чем, не позволять себе впадать в удушающую панику, которая еще сильней сковывает тебя цепями.
Кухня молчит, словно ожидая моих действий. Я протягиваю руку за стаканом с водой, будто издали замечая, что пальцы мелко дрожат, и остановить эту хаотичную пляску никак не получается. Я подтягиваю стакан к себе, осторожно и медленно. Глоток холодной воды позволит немного придти в себя, несмотря на то, что в голове всё просто гудит. Затем направляюсь к двери на улицу.
От нагретых досок поднимается тонкий, еще не выветрившийся запах далекого леса, в котором они были когда-то цветущими деревьями. Прислонившись к столбу, подпирающему козырек над дверью, на ступенях сидит Гаспар, как большая горгулья, сторожащая вход на запретную территорию. Мне следовало бы удивиться, но я не удивляюсь. Я неуверенно делаю несколько шагов и опускаюсь на ступени рядом с ним.
Что-то мягкое оказывается поверх плеч, создавая ощущение укрытия, кокона, внутри которого царит безопасность. Гаспар поправляет свою рубашку, которую накинул на меня, оставшись в одной светлой футболке с короткими рукавами. Он сидит рядом, позволяя мне молчать столько, сколько я хочу. Глаза полуприкрыты, словно Гаспар дремлет, но это ощущение обманчиво. Проходит пять минут, а может и все полчаса, когда он поднимается со своего места и поднимает меня, уводя в дом.
Гаспар неторопливо наводит порядок, заваривает чай. Садится напротив, ненавязчиво, но бдительно присматривая за каждым моим движением. После третьего глотка я чувствую, как запахи и тепло проникают под кожу, разливаются по сосудам, вытесняя туман и возвращая голове ясность.
— Почему ты не позвонил? — наконец спрашиваю я, пробуя свой голос как старый заброшенный рояль.
— Я зашел узнать — как у тебя дела, а заодно сказать, что мне придется уехать на несколько дней.
Гаспар чуть наклоняет голову, пристально следя за мной. Обычно уверенное и спокойное выражение его лица сейчас куда-то исчезло, он напряжен и обеспокоен, это читается в его взгляде. Невозмутимый Гаспар явно принимает творящееся со мной близко к сердцу.
— К счастью, ты вовремя вышла на крыльцо, — Гаспар осторожно улыбается, явно пытаясь успокоить меня.
Голова снова начинает болеть, да так сильно, что в глазах плывут зеленые круги. Я стараюсь не подавать виду, но, очевидно, это так заметно, что Гаспар резко поднимается. Он явно сильно встревожен, губы сжаты в одну линию. Гаспар что-то говорит, негромко, но почти ласково, словно стараясь успокоить меня, усаживается рядом и придерживает за плечи, очевидно боясь, что я совершенно не в себе. Тепло его тела окутывает и успокаивает, он проводит рукой по моей голове, явно пытаясь хоть как-то отвлечь и вернуть меня назад, в адекватность. Сильные пальцы погружаются в мои волосы, массируя кожу головы и заставляя кровь вернуться в привычный ритм.
На секунду пальцы замедляют движение, когда под ними оказывается все еще ощутимый след шрама. Он тянется полоской, как безликое напоминание о прошлом.
Этот шрам остался мне на память от одного неудачного свидания. Мы были школьниками, решившими, что жизнь — это куча выпивки и катание на машине. До первого лихого поворота, на котором нас внесло в столб у дороги, и я приложилась головой так, что искры из глаз показались просто сказкой. Не глубокий разрез заливал меня кровью так, что я не могла даже разлепить ресниц, склееных намертво. — Тебе не стоило быть в машине, — негромко произнес Гаспар. Я пожала плечами. Затем подняла голову.
— Как ты догадался, что я его получила в машине?
Он в свою очередь пожал плечами.
— Я видел такие же шрамы у тех, кто участвует в гонках. Всегда много крови и много паники. Да и швы потом вечно чешутся, если верить словам пострадавших.
Я улыбаюсь в ответ на такое утверждение. Вечернее солнце бросает мягкие отблески в окна, окрашивая гостиную в теплые цвета. Солнце косо отражается в глазах Гаспара, словно в затухающих угольках костра пробегают язычки пламени. Я никогда не замечала того, что его глаза меняют цвет в зависимости от настроения или степени заинтересованности. Обычно серо-карие с легкими зелеными вкраплениями, сейчас они стали темными, с теплым, тягучим солнечным отливом, словно глаза довольного, расслабленного зверя, который контролирует все вокруг. Гаспар улыбается, отчего в углах глаз появляются тонкие морщинки, расходящиеся веером. Затем поднимается, оставляя меня в уютном коконе из его рубашки, сохраняющей тепло и защищенность.
Пока Гаспар возится на кухне, постукивая посудой, я закрываю глаза, наслаждаясь ощущением спокойствия и комфорта. Не смотря на то, что ни я, ни Гаспар не остаемся полностью лишенными своих собственных крепостных стен, мы знаем, что пока мы рядом, ничто не нарушит этого установившегося равновесия.
Обратно Гаспар возвращается с подносом, на котором стоит пара чашек и тарелка с аппетитно выглядящими бутербродами. Он протягивает мне одну из чашек, берет другую и, словно и не отходил, отвечает:
— Сегодня тебе стоит принять снотворное и выспаться, — Гаспар придвигает ко мне небольшую упаковку таблеток. Солнце уже почти село, а мы все ещё сидим в комнате, и тихое умиротворение не покидает дом.
Возможно, именно так и должно быть в семье, когда каждый понимает близкого человека с одного взгляда?
Глава 6
«*** News»
«….Как следует из полученных сведений от источника в департаменте полиции, две предыдущие жертвы могут быть связаны с новым кровавым зверством неизвестного маньяка. Пока нам не известно, какие мотивы руководят им, но новое преступление — еще одно звено в цепи жутких смертей, которые не прекратятся до тех пор, пока стражи порядка не возьмутся серьезно за охоту на убийцу».
Двадцатью четырьмя часами ранее.
Если бы не срочная необходимость поехать на встречу с парой господ, которым требовалось уточнить несколько пунктов моей страховки, я бы так и сидела дома. Было несколько планов, которые в итоге закончились тем, что я, чертыхаясь, влезла в костюм и, сильно надеясь, что выгляжу в нем более- менее убедительно, отправилась на эту встречу. Не очень- то мне все было понятно — что там менялось в страховой компании, но, раз уж я должна приехать, я еду.
Надо сказать, эта поездка пошла лишь на пользу мне. Мало того, что я проверила состояние всех своих дел, так еще и оказалась в центре. Прогулялась по зеленому парку, украшенному римскими фонтанами, почувствовала себя великолепно, когда заглянула в кафе, которое любила еще много лет назад. По дорожкам между деревьев, к которым уже начала слегка прикасаться своей кистью осень, гуляли люди — в большинстве это были пожилые дамы или матери с детьми. Парк лучился изнутри светом и беззаботным отдыхом, который ничто не могло омрачить. Одним словом, жизнь моя действительно становилась все лучше и лучше, а я возвращалась домой отдохнувшая душой, приятно утомленная и в отличном расположении духа.
Пока я сбрасывала с ног удобные, но надоевшие туфли на небольшом каблуке, в голову мне пришла мысль, ранее не казавшаяся удачной. Я подумала, что мне стоит позвонить сестре и проведать ее. Пора самой налаживать мосты, даже если это не является хорошей затеей. На телефоне мигало оповещение о непрочитанном сообщении, и я подумала, что это явно хороший знак. Автоответчик пискнул и неожиданно заговорил высоким голосом Нины:
"Я в шоке… Твоя соседка Мария рассказала, что к тебе постоянно приходит какой-то молодой человек… Я все понимаю, мы живем не в средневековье… Говорят, что ты с ним уже давно… Я, как сестра, должна была бы знать первой и не от твоей соседки… И не надо делать этого назло Габриилу, если ты делаешь это ему назло… Не знаю… На твоем месте я бы лучше попробовала… В любом случае… О, я чуть не забыла, мы ждем тебя в пятницу на ужин. Позвони мне".
Очень сильно захотелось постучаться в дверь Марии и преподать ей урок анти- сплетнивости. Но это было так же бесполезно, как и попытки заставить сестру не лезть в чужую жизнь. Я рассеянно поискала календарь и убедилась, что пятница — это сегодня. Набрала номер сестры, мысленно надеясь, что она не начнет с ходу расспросы и нотации. Мне повезло, она была настолько поглощена своими хлопотами, что просто ответила пару раз односложными звуками и напоследок сообщила, что ждет меня к шести часам.
Пока я ехала к сестре, то никак не могла выбросить из головы ее слова о том, что все это делается мной назло бывшему. Была ли она права? Нет. Назло можно переспать с лучшим другом, стать успешной, известной так далее. Но мне не было дела до бывшего, когда появился Гас. В отношениях с ним просто не было места для бывших и нынешних.
Сестра с мужем жила в милейшем белоснежном доме, перед которым располагался бассейн. Вечером, на его дне включалась подсветка, и бирюзовая вода так и манила к себе. Высаженные по четкому плану небольшие деревья всегда были ухожены и подстрижены, ни единых листочка- веточки не выбивалось из фигурной кроны. Сестра не скупилась на садовника, и ее траты окупались полностью.
Судя по тому, что возле дома стояла пара машин, на ужин они пригласили еще кого- то. Я толкнула стеклянную дверь и окунулась в атмосферу другого мира. Состоятельного, беззаботного, вечно занятого обсуждением политики, финансов, романов и похождений известных личностей. Этот мир шелестел дорогими тканями, красиво смеялся отлично поставленным голосом, знал — кому и что нужно сказать, чтобы поддержать беседу на должном уровне. Целое искусство, в котором я совсем не разбиралась.
В гостях, сидящих за изысканно сервированным столом, я тоже не разбиралась. А потому просто приклеила на рот вежливую улыбку и слушала соседа справа и соседку слева.
Наблюдая за сестрой, умело управляющейся с тремя делами сразу, я подумала, что, несмотря на ее бестактность и легкомыслие, она действительно находится на своем месте. Она всегда презирала жизнь ниже, чем требовали ее запросы. Бог наделил ее женской хитростью и очаровательной внешностью, благодаря им она удачно вышла замуж и жила там, где всегда хотела жить. Изредка она бросала в мою сторону взгляды, и я понимала, что это означает — мне не отвертеться от пытки расспросами.
Она добралась до меня тогда, когда я уже просто не могла больше держать рот в состоянии улыбки. Видимо, это было так очевидно, что она поспешила в ту часть ее территории, где установленный порядок очарования и развлечений явно рушился. И вот, уже через пару секунд меня вытянули в другую комнату, полностью отделанную в бежевой расцветке. Час- икс наступил.
— Я так давно тебя не видела, а ты словно нарочно не хочешь приехать и провести с нами время, — сейчас сестра была искренне расстроена, как может быть расстроен ребенок в минуту дурного расположения, — так нельзя. Ты не можешь так дальше избегать всех нас.
— Я не избегаю, — мне действительно не хотелось пускаться в долгие объяснения того, что я просто отсиживалась в собственной норе.
— Ведь ты знаешь, что я и Алан всегда поддержим тебя, ведь мы единственные, кому ты не безразлична, — с жаром продолжала сестра.
Я подавила желание напомнить о том, что когда в наш дом заглянула потеря родителей, мне одной пришлось нести на себе всю ее тяжесть. Ни плакать, ни сидеть в окружении сочувствующих знакомых и случайных встречных, ни ждать, что кто- нибудь сам разберется со всем, тогда как я буду ходить в черном и все время лишь оставаться горюющей — такой роскоши я не могла себе позволить. А потому, пока сестра убивалась за нас двоих, мне оставалось лишь сжать губы и решать все свалившиеся на нас трудности.
— Я понимаю, что у тебя сейчас налаживается жизнь, — сестра уже явно утешилась, медленно, но верно подходя к самой главной теме беседы, — я только рада за тебя.
— Я тоже рада за себя, — отсалютовав ей бокалом с шампанским, прихваченным со стола, согласилась я.
— Ну, так что у вас с Габриилом? — Удовольствие, которое испытывала сестра, наконец-то оказавшись в нужном русле, было просто вселенским.
— Ничего, — пожала я плечами. Сестра подняла тонко выщипанные брови.
— Неужели ты не хочешь пойти навстречу его попыткам все наладить? Мне хотелось сказать, что это ее не касается, но я вновь промолчала.
— Послушай, — сестра постучала острым ногтем с изящным маникюром по тонкому краю своего бокала, — я понимаю, что ты наверно завела интрижку, это весьма бодрит. Тем более, после того, как Габриил так себя повел. Но ведь, рано или поздно все закончится. Тебе нужно думать о будущем.
Тут она явно не привела весомый аргумент. Поняв это по моему выражению, сестра решила зайти с другого фланга. Она пожала плечами и заявила:
— Ты всегда выглядела слишком разумной, чтобы становиться объектом для сплетен. Ваш развод и так был неприятным событием для семьи. А твоё намеренное желание жить в одиночестве где-то, подальше от всех, выглядит для наших друзей странным. Алан полагает, что это может дурно отразиться на репутации семьи.
— Мне кажется, Алан сует свой нос не в свои дела, — если бы я могла, то сказала это гораздо грубее. Но я была не у себя дома, и здесь были чужие люди, при которых не стоило выносить сор из избы.
Сестра поджала губы, на ее лице застыло выражение, ясно говорящее о том, что она считает мои выходки простым сумасбродством. Иногда я действительно думала, что мы с ней не можем быть более чужими друг другу, как двое случайных прохожих на улице. Как бы там не было, но время, когда я терпела ее поучения, закончилось.
Всячески избегая еще и Алана, чья массивная фигура, украшенная начинающей лысеть головой, виднелась посреди гостей, я пожелала сестре доброй ночи и убралась подальше от всех. Я достаточно предвзято относилась к супругу сестры, сумевшему стать состоятельным благодаря своей непревзойденной манере идти вперед по трупам и не страдать приступами укоров совести. Он вместе с Ниной сумел оказаться настолько же чуждым тому миру, в котором растили нас с сестрой, и это раньше тяготило меня более всего. Было сложно понять — отчего мы стали жить в двух разных мирах, не имеющих никаких точек соприкосновения. Каждый раз, когда я оказывалась у нее, меня охватывало тягостное ощущение какой- то собственной неполноценности, на которую они оба постоянно мне указывали, обладая огромнейшим чувством уверенности в правоте высказываний и советов. И ничего поделать с этим нельзя было. Поэтому такси уносило меня от их богатого дома в мою собственную нору, и настроение от этого медленно, но верно поднималось.
Я прошлась по дому. Затем нашла в углу полупустого бара бутылку вина, чудом сохранившуюся, и вышла на крыльцо. Сидя в платье, босиком на ступенях, я пила вино прямо из бутылки и слушала тишину. Относительную тишину, в которой у меня было свое место. Где- то там беспокойно шуршал прибой, набегая на острые зубья скал побережья. Ниже по улице город все еще не спал, тратя ночь на привычные развлечения и заботы. Над всеми нами висело молчаливое черное небо, затканное россыпью звезд, равнодушное и к богатым, и к бедным.
***
Вой полицейских сирен приближался очень быстро. Направлялся он явно в сторону нашего квартала, количество сирен в этом хоре говорило о том, что, по меньшей мере, машин там не меньше трех. А ещё раздавались голоса — испуганные и быстрые, словно стайка птиц обсыпала кусты и гомонила без умолку. Кое-как пригладив встрепанные спросонок волосы, я выбралась наружу. Сегодняшнее утро не радовало солнцем, небо было сплошь затянуто облаками, отчего казалось, что на нем разлита серая пелена, сквозь которую едва пробивались тусклые лучи. Люди, живущие рядом со мной, стояли на улице небольшими группами, и было что-то в их фигурах, движениях отдающее страхом. Липким, затягивающим страхом, который полз по улице как тонкий туман, забираясь внутрь каждого, кто встречался ему на пути. Было малопонятно то, что доносилось до меня в виде отрывков слов, фраз. Повинуясь пагубному любопытству и заинтересованности, я пошла вверх по улице, опираясь на то, что чем дальше шла, тем больше было народу, и тем сплоченней он держался, бросая частые и быстрые взгляды куда-то вперед.
Три изуродованных тела, лежащих в небольшой рощице из зеленых кустов акации, растущих на самом гребне холма. Если бы не зловоние, которое просто окутывало тела, ничто бы не нарушало их жутковатой идиллии. Этих несчастных неизвестный психопат выпотрошил как туши на бойне.
Неподалеку вырвало одного из полицейских, подошедших к телам. Он отбежал как можно дальше, и теперь его сотрясало от волн рвотного рефлекса. Я вполне понимала беднягу, мой желудок скручивало такими позывами, что казалось, весь кишечник готов вырваться наружу. Не дожидаясь, пока меня так же вывернет наизнанку, я попятилась, отступая как можно дальше. Те полицейские, что могли держать себя под контролем, быстро натягивали желтую ленту, огораживая тела. Судя по их плотно сжатым ртам и напряженным выражениям лиц, им приходилось весьма нелегко. Происшедшее напоминало брошенный в пруд камень, от которого стоячая вода расходилась круговыми волнами, теряя прежнюю безмятежность. Всё это поднимет такой резонанс в жизни города, что люди долго еще не забудут череду непонятых убийств.
Раздались звуки щелчков фотоаппарата. Стоя как можно дальше от полиции и людей, я видела, как к машине, припаркованной у края дороги, побежал рысцой мужчина в розовой рубашке. Он опередил догонявших его полицейских, запрыгнул в машину и, явно не озадачиваясь правилами дорожного движения, поехал прочь. Завтра то, что он снял, увидит каждый горожанин на прилавках газетных киосках и в колонках новостных сайтов.
Несмотря на нездоровое оживление вокруг, расхотелось быть на улице. Лучше вернуться обратно и постараться стереть всё это из памяти. Бессмысленная и надменная демонстрация убийцы вызывала лишь недоумение. Но осторожность придется увеличить во многие разы. Кто его знает, если все это уже творится рядом со моим собственным домом, то только глупец будет спокойно лежать себе, поплевывая в потолок.
Голоса и вой сирен раздражали, но выйти из дома тоже было не самым лучшим вариантом. В каждом обонятельном нерве словно застрял отвратительный запах человеческих внутренностей, и его не мог выбить даже нашатырь, пары которого я рискнула втянуть в себя, лишь бы перебить эту мерзость. Ровно через полчаса я не выдержала и вышла из дома, собираясь пойти куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Но мысли разбегались, настойчиво возвращаясь туда, где ветер трепал желтую полицейскую ленту.
Телефон в кармане пискнул очередным сообщением. Могу поспорить, оно было от бывшего, этакое милое и почти заботливое сообщеньице. Таких скопилось уже около десятка — непрочитанных конвертиков на экране, пересеченном парой кривых царапин.
Я прошла через парк, этакий оазис смеха и отдыха. Пересекла площадь, где проводила время городская молодежь. Оставила позади квартал с невысокими, богатыми домами, дышащими спокойствием и уверенностью. Где- то впереди тускло блестело море, покачивая острые паруса маленьких яхт. Эта часть города выдавалась над всеми остальными, располагаясь на высоком склоне. Улицы шли терассами, сбегающими вниз, к прибрежной полосе. С того места, где сейчас стояла я, было видно практически все, даже некоторые окраины города были как на ладони.
Под ногами — город, над головой — небо, а перед глазами — беспокойное море, словно рвущийся на свободу зверь. Люди, суматошная жизнь — всё это находится слишком далеко, несмотря на кажущуюся близость, и ты понимаешь то, что остаешься в одиночестве. А может быть, ты всегда находишься в нём, просто сейчас понимаешь это острее, чем обычно. Есть в этой изоляции одиночеством свои плюсы. Она оставляет тебя наедине с самим собой, и уже некуда бежать, приходится смотреть в свое отражение и честно признавать то, что обычно пытаешься обойти десятой дорогой.
Философские мысли, внезапно напавшие на меня, явно были последствием цепи последних малоприятных событий. Я вытащила телефон из кармана и, игнорируя свалку из сообщений, набрала номер Гаспара.
Он ответил не сразу, а когда заговорил, казалось, что либо мужчина только что спал, либо приболел. Был еще третий вариант — что он был с кем- то, когда я бесцеремонно потребовала к себе внимания. Но этот вариант почему- то мне не очень понравился.
— Нет, я не занят, — возразил Гаспар в ответ на мои извинения, — я как раз собирался узнать — как ты.
"Потому, что я знаю, что произошло рядом с твоим домом".
— Я не дома. Не могу там сейчас быть, — было легко просто признаваться в том, что мне тяжело и не по себе. С Гаспаром вообще было легко, как ни с кем другим. И я радовалась тому, что могу быть самой собой и говорить честно с этим внезапно появившимся в моей жизни человеком.
Ровно через десять минут его машина вывернула из-за облицованного мрамором пышного особняка, ограда вокруг которого шла вдоль полосы дороги. Я шагнула вперед, навстречу машине, испытывая при этом мучительные угрызения совести, напоминающей о том, что этот человек и так тратит на меня слишком много времени, отличаясь явным бескорыстием в своих поступках.
Как бы там не было, когда Гаспар вышел из машины, улыбка на его лице была абсолютно искренней. Резкий порыв ветра прошелся по его волосам, слегка растрепав их. Удивительно, но даже небольшой хаос прически не портил его внешности, Гаспар умудрялся в любом состоянии выглядеть только выигрышно.
— Я не хочу оставаться дома, — призналась я, как только он закрыл за мной дверь и вернулся в машину, — у меня разрывается голова от шума, полицейских машин, голосов. Будто они находятся даже в доме, и мне некуда от них убраться.
Гаспар сочувствующе кивнул.
— Думаю, я знаю, как решить эту проблему, — видя моё удивление, смешанное с некоторого рода недоверием, он отъехал от края дороги и добавил, — ничего особенного. Я думаю, что сейчас всем нам нужно немного спокойствия и тишины.
Гораздо проще было поверить на слово человеку, более рассудительному, чем я, и разбирающемуся в водовороте событий. Так я и сделала, а потому просто устроилась удобнее и поняла, что рядом с ним мне гораздо спокойней и комфортней. Не то, чтобы мне нужно было, чтобы кто- то руководил моей жизнью и решал за меня проблемы. Просто он знал меня достаточно хорошо, чтобы понимать с полуслова то, что сложно объяснить даже самой себе.
Когда машина остановилась, было понятно, что мы у Черных скал. Отрезанные от мира мощной завесой скалистые стены, уходящие высоко вверх. Здесь абсолютно тихо, нарушал тишину лишь шорох набегающих на песок волн.
Я выбралась из машины, поразмыслив, стянула с ног обувь и с удовольствием ощутила тонкие крупицы песка под подошвами. Гаспар не остался возле машины, он прошел вместе со мной почти до границы воды, и мы так и стояли вместе. Никто не начинал первым говорить, каждый просто отдыхал в тишине от собственных мыслей и тревог.
— Ты любишь путешествия? — Голос Гаспара раздался неожиданно, и я словно вынырнула обратно из мягкого, бархатного одеяла покоя.
— Да.
Когда- то я мечтала объехать весь мир. Сельва Амазонки, снега Аляски, мягкий туман Британии, брызги Анхеля, утонченность Елисейских полей, савана в лучах закатного солнца — всё это осталось покрытым толстым слоем пыли альбомом в самом дальнем углу моих планов и надежд.
— Почему гонки, Гаспар? — Этот вопрос мне следовало задать раньше, но я только сейчас вспомнила о нём.
— Они дают ощущение жизни, — огоньки в глазах сверкнули глубоко вдали, опасно и маняще.
— И деньги, — добавила я, пытаясь увести разговор в более беспечное русло.
Гаспар улыбнулся, словно счёл это забавным, и кивнул в сторону тихо шелестящих волн.
— Вода очень теплая.
Это было заманчивым намеком. Поэтому я зашла за призрачную границу песка и моря и остановилась в маленьких водоворотах, которые мягко окружали колени. Гаспар же явно имел другой план. Он снял рубашку, положив ее на песок подальше от опасной зоны брызг, и шагнул в волны.
Я смотрела, как он уверенно рассекает толщу воды ровными и сильными движениями. Было в этом что- то красивое и захватывающее — наблюдать за тем, как он вроде и борется со стихией, в миллионы раз сильнее его, и в то же время находит — как заставить ее помочь его телу становиться частью этой огромной массы.
Гаспар не удалялся слишком далеко от берега, а я все смотрела на него и смотрела. Мы были одни в этой бухте — ни птиц, кружащих обычно над волнами, ни других людей, кроме нас. Наконец, Гаспар повернул обратно, возвращаясь. Порыв волн накатывал достаточно сильно, чтобы его несло к берегу быстрее. Он уже шел по пологому дну, и вода доставала ему до пояса. Небо медленно прояснялось, позволяя слабым лучам все чаще пробиваться сквозь зазоры в тучах. На пару секунд они добрались и до Гаспара. Прошлись искрами по воде, стекающей с его лица и плеч, блеснули далеким светом во влажных волосах. Несмотря на то, что он не был накачанным или таким, какое жаждут слепить себя в спортзалах мужчины, отвести глаз не удавалось.
Гаспар почти вышел из воды, когда более сильная волна нахлынула на песок, достав до его рубашки, и откатила обратно, унося за собой светлую ткань. Она проскользнула мимо меня, и я дернулась вперед, пытаясь поймать ее раньше, чем рубашка отправится в свое кругосветное путешествие. Море явно не собиралось возвращать свою добычу, и новый сильный порыв вместе с резким движением заставил меня потерять равновесие и очутиться в воде. Теплой, приятной воде, которая так и манила остаться в своих объятиях. Жаль только вот, что сама я плавать не умела.
Вот почему я всегда стояла себе у самого бережка и завистливо поглядывала на купающихся.
Когда я подняла голову, фыркая и отплевываясь похлеще собаки, Гаспар стоял рядом и смеялся. Опираясь на его протянутую мне руку, я кое- как приняла вертикальное положение. Похоже, что мой рот был забит песком, который хрустел на зубах, стоило мне попытаться что- то сказать. Гаспар смеялся так заразительно, что я оценила юмор всей ситуации и тоже начала смеяться. Одна простая рубашка уделала меня, уронив в воду и выиграв сражение.
Отдышавшись и успокоившись, мы побрели к машине. Поскольку на нас не было ни единой сухой нитки, стоило немного обсохнуть, и мы устроились на выступе плиты, камень которой был почти горячим по сравнению с мокрой и остывающей кожей.
— Ты замерзнешь, — заметила я, оглядывая Гаспара, чью одежду теперь составляли лишь спортивная майка и брюки. Он повел плечами.
— Не думаю, — он явно о чем- то раздумывал, затем поднялся и исчез в машине. Обратно Гаспар вернулся с довольным выражением, неся в руках что- то, подозрительно похожее на флягу. Сел на камень и протянул флягу мне, явно уступая право первого глотка. Судя по звукам, содержимого было не так много.
— Знаешь что, предлагаю сыграть в игру. Каждый рассказывает что- то, начиная с "я рад, что…", и если это действительно так, делает глоток, — я протянула ему пузатую металлическую вещицу, подозревая, что на такую провокационную идею он не согласится.
Но он только лишь улыбнулся уголками губ и открыл крышечку фляги.
— Я рад, что вода в море теплая все лето.
Было видно, что он наслаждается тем, как мучительно острое тепло алкоголя опускается по вкусовым рецепторам языка, рта и наполняет тело волнами жара.
Я взяла протянутую мне флягу. В ней был Лагавулин, насколько хороший, настолько же сносящий голову. Это дало о себе знать после второго глотка, я могла пить хорошее вино иногда, но к крепкому виски не привыкла. Щекам становилось жарко, и я ощущала легкий веселый туман в голове, когда Гаспар протянул мне флягу вновь.
— Я рада, что мы с тобой знакомы, — заявила я и движением заправского пьяницы отправила в себя еще одну порцию алкоголя.
Прежде, чем ответить, Гаспар тонко улыбнулся, смотря куда-то вдаль, где на горизонте виднелась лента голубого неба, свободная от туч. Его лицо было расслаблено, мокрые волосы трепал ветер, сбрасывая прямо на глаза.
— Я рад, что мы встретились, — он сделал небольшой глоток.
Я вспомнила день нашего знакомства, начавшегося с того, что я привела в дом Гаспара и предложила ему заморозку и полотенце. Его еще тогда изрядно отдубасили трое.
Один из них был убит, и это именно его фотографию показывал мне детектив. Только сейчас, запоздало я поняла — отчего человек на фото казался мне смутно знакомым. Я не успела разглядеть тех, кто бил Гаспара, но лицо одного всё же мельком увидела, когда тот оглянулся, убегая прочь.
Внезапно вернувшееся в мельчайших деталях начало нашего знакомства заставило меня ощутить, как выпитый виски хочет выбраться наружу. Я пришла в такой ужас от мысли, что всё это мог сделать Гаспар прямо у меня под носом, что мышцы ног свело так, будто я опустила их в ледяную воду. Эта мысль выглядела безумной, но почему-то тонкий голосок внутри говорил, что я вижу того Гаспара, которого хочу видеть и которого он позволяет видеть. А что есть на самом деле — кто может знать, кроме него самого?
Гаспар по-прежнему смотрел вдаль, по его губам блуждала улыбка. Я была уверена, что он тоже сейчас вспоминает день нашего знакомства, правда мысли у него были явно более приятные, чем те, что одолевали сейчас меня.
Мне нужно было что- то сделать, чтобы увести его внимание в сторону от этого опасного мига. Я опрокинула флягу, поглощая остатки виски, а затем закашлялась, ощущая, как капли, попав почти в дыхательное горло, заставляют все внутри сжиматься.
— Все нормально, — хрипло заверила я обеспокоенного Гаспара. Его умиротворенность и довольство исчезли так же бесследно, сейчас передо мной был собранный человек, в глазах которого явно мелькали мысли о том, что следует сделать в следующую секунду, если дела пойдут из рук вон плохо. Кажется, я добилась того, что хотела.
— Надо вернуться в город, — он поднялся, помогая мне встать. Клянусь, я была совсем не против того, чтобы Гаспар садился за руль. Я даже на секунду допустила, что это будет даже лучше. Но для кого? Что даст тот факт, что полицейские могут задержать его?
Мы выезжали на вечернее шоссе, а меня медленно отпускали страхи. Отпускали, но не уходили. Черт возьми, голова отказывалась согласиться с доводами нетрезвой фантазии.
— Тебе лучше? — Прервал мои размышления Гаспар. Он изредка бросал на меня взгляды, но я постаралась повернуться к окну так, чтобы моё лицо было недостаточно четко видно.
— Да, все нормально. Я единственная в семье, кто абсолютно не умеет пить что- то крепкое.
— Не уверен, что это можно считать недостатком, — Гаспар усмехнулся.
Зазвонил телефон, настойчиво привлекая внимание к себе, и мне захотелось выкинуть его в окно, лишь бы не видеть, как на экране светится номер бывшего. От брошенного вскользь взгляда Гаспара не скрылось то, что я на секунду помедлила, прежде чем отклонила вызов.
— Наверно, — заявила я, продолжая, как ни в чем не бывало, разговор о спиртных напитках, — скажу это в следующий раз мужу сестры, когда он будет рассказывать о пользе хорошего алкоголя.
Дорога тянулась бесконечно долго, а я пребывала в хаосе мыслей. В этот раз Гаспар не проводил меня до дома. Я выскочила из машины сама, сама помахала ему на прощание. Дошла до двери, ощущая, как наблюдательный взгляд смотрит мне вслед. Дверь я закрыла на оба замка. Прошлась вдоль окон, смотря на то, как машина медленно отъезжает от дома.
Несмотря на то, что мне ужасно не хватало горячего кофе, я не рискнула включить свет на кухне. Практически наощупь добралась до спальни, попутно разбив колено об угол лестницы. Было идиотизмом думать о том, что человек, которого я только что оставила в машине, выбрался из нее и следит за домом. Но паника и подозрение, как заразная болезнь, никак не хотели отпускать меня. Я задернула шторы, проверив сперва задвижки на окнах, подтянула к себе ноутбук и устроилась поудобнее.
Конечно же, розовый фотограф уже заботливо посадил зерна своей работы, его фотографии украшали несколько статей о происшедшем. Я выбрала одну и щелкнула по картинке, заставляя ее максимально увеличиться.
Лица жертв ни о чем не могли мне сказать главным образом потому, что я могла вспомнить только одного из тех, кто напал на Гаспара. Сколько не пыталась, но память сообщала, что о них мне даже сказать нечего. Я была слишком занята пострадавшим от их кулаков Гаспаром. У меня не было никаких доказательств того, что мой абсурдный домысел является хотя бы на четверть правдой. Более того, я подозревала человека, сделавшего мне гораздо больше добра, чем моя сестра за последние двадцать лет. Почувствовав себя еще более омерзительно, я заползла под одеяло. Вот только какая-то часть мозга, еще окутанная виски, упорно шептала, что я не знаю ничего, и вполне возможно, что появившиеся сомнений далеко не так безобидны, как кажутся.
Глава 7
— Ты, конечно, не захочешь даже выслушать меня, но я все равно попрошу. Позволь просто пригласить тебя на этот вечер.
Бывший муж, с которым я столкнулась почти в лоб, когда направлялась из офиса фирмы домой. Он не настаивал, но все же его голос выражал надежду на то, что я соглашусь. Если я откажусь — тогда непонятно, зачем я делала вид, что готова дать шанс на примирение. Если соглашусь. А что я, собственно, теряю? Вечер, проведенный так, как я хочу, а не так, как вынуждена.
Может, это было неразумно, но я хотела пойти. Поэтому, и ответила, глядя прямо в глаза бывшему:
— Я подумаю.
Его лицо, слишком правильное, слишком пропорциональное, с выразительным взглядом томных глаз, моментально стало торжествующим. Конечно же, через мгновение он принял вид невинного агнца, но я слишком хорошо знала его, чтобы не заметить прежних грешков.
Благотворительный вечер давался в честь какого- то праздника. Я знала, что скорей всего там будет моя сестра с мужем, они никогда не пропускали никаких возможностей показать себя. Будет там много народу, и я готова была провести вечер в иллюзорных вспышках богатства. Мне нужно было что- то, что сдвинет с мертвой точки рутину. Я больше не могла так жить дальше.
Габриил начал что- то говорить еще, но его слова не доходили до моих ушей. Весь этот день я обдумывала то, что сделала накануне, и что теперь беспокоило меня непонятными эмоциями, не желающими никак исчезнуть.
День назад я стояла на пороге дома, надеясь, что моя затея стоит того. Судя по тому, что на вежливый стук никто не отвечал, либо дома никого не было, либо кто- то был, но лежал мертвецки пьяный. Спустя еще пару минут, когда я уже была готова отказаться от всего и уйти, за дверью раздалось шарканье, словно по полу ползла наждачная бумага. В небольшую щель, образованную приоткрывшейся на несколько дюймов дверью, на меня дохнуло крепким перегаром.
— Привет, девочка, — после того, как меня узнали, дверь открылась гораздо шире. Дядя Саул явно пытался изобразить приветливость, но алкоголь, разливающийся в его венах вместо крови, все время утягивал его в счастливую прострацию.
— Здравствуйте, — я кашлянула, — мне так неудобно, но, дядя, больше и некого попросить помочь.
Моя мать не любила его, и я почти ничего не знала об её двоюродном брате. Поэтому так вышло, что я познакомилась с дядюшкой только тогда, когда вышла замуж и переехала. Его адрес я нашла при помощи интернета, вывалившего на меня еще и кучу всяких баек о Сауле Харпере, о его прошлых военных заслугах и разводах с парой жен. На них я не обратила внимания, рассудив, что если покопаться, то можно найти байки и про последнего бомжа, и про самого Папу Римского. В интернете всегда есть что-то даже про тебя самого.
На тот момент родители уже погибли, и я не могла испытывать неудобства перед матерью за общение с неприятным ей человеком.
Я не знала — какая кошка пробежала между ними. Семейные альбомы с фотографиями мать никогда никак не комментировала, стоило мне пару раз задать вопрос о её молодом брате. Но за всё время, как мы стали общаться с Саулом, наши отношения всегда были довольно теплыми. Мы пересекались раз в неделю, его дом находился на соседней улице, и изредка я приносила Саулу что-нибудь из домашней выпечки. А он взамен угощал меня разнообразными историями из своей жизни. Несмотря на то, что семьи моих родителей были далеко не бедными, Саул предпочитал жить как одинокий пожилой мужчина, склонный к алкоголизму.
Но он всегда был добр ко мне.
Поэтому, мне было почти стыдно за то, что я собиралась сделать. Саул закивал головой.
— Ты же знаешь, что всегда можешь попросить меня, девочка. Что у тебя случилось? Надо что- то починить или кто- то обижает?
Моё подлое сердце облилось кровью, и я выдавила улыбку.
— Нет, все гораздо проще. Мне надо съездить вечером за краской, а Вы же знаете, что машину я продала.
Саул явно довольный тем, что он может мне с этим помочь, махнул рукой куда- то в сторону.
— В моем корыте вроде оставался бензин, так что можешь взять его. Если бы я чувствовал себя получше, то сам привез бы твою краску.
— Огромное спасибо, дядя Саул, — я старалась не смотреть ему в глаза.
— Это тебе спасибо, девочка, что заглядываешь. И за пирог на прошлой неделе спасибо, такие раньше готовила моя покойная матушка.
Он улыбнулся мне и потрепал по плечу.
Я запретила себе страдать от укоров совести и сосредоточенно следила за тем, как бак заполняется бензином из канистры, которая оставалась в гараже от проданной машины. Заправившись, я отогнала машину за дом так, чтобы она не привлекала внимания.
Оказавшись в своей спальне, я вытащила из шкафа самую неприглядную и потерявшую прежнюю форму куртку с капюшоном и подумала, что она вполне сгодится. Я собиралась сделать подлость, идущую вразрез с законом, и, будь я в здравом уме, то вряд ли бы решилась на подобное. Но вот уже пару недель, как я обдумывала этот план, и поселившееся в моей голове безумие радостно хлопало в ладоши, поддерживая его.
Часы медленно капали минутами, и каждая ушедшая ложилась бусиной в длинную нить ожидания. Было немного непривычно ощущать, как хочется поторопить время, но спешка никогда не была хорошим другом. Поэтому я прибралась в доме, немного повозилась, прикручивая замок в ванной и с удовлетворением оценила наведенный мной порядок.
Гаспар оглядывал комнату, где все было строго разложено и убрано по полочкам, и я видела, что он, как всегда, когда приходил, выглядит крайне расслабленным и довольным. Я видела это по тому, как мягко блестят теплые огоньки в его глазах, и как движения лишены напряженности. Здесь он передвигался как большая, уверенная в безопасности кошка, которая находится на своей территории.
Ни на секунду не забывая о том, что он может легко понять, что я что- то задумала, я улыбалась ему, не отводила глаз, но и не переигрывала с выражением доверия.
Мы сидели, как обычно, на моей кухне, проводя еще один вечер вместе. Будь я более адекватной, то обращала бы больше внимания на то, как Гаспар ведет себя. Он был не просто учтив, его действия отдавали заботой. Несмотря на манеру вести диалог так, что было непонятно — одобряет он или нет то, что говорит собеседник, его слова, адресованные мне, были еще более отстраненными. Словно Гаспар не хотел показывать своего мнения, предоставляя мне самой решать — будь то разговор о выборе соуса, или беседа о грядущих президентских выборах.
Мы говорили обо всем, но чем дальше шло время, тем странней менялись наши позиции. Он словно старался быть ближе, а я — отойти как можно дальше. И каждый из нас при этом скрывал свои намерения, отчего ситуация все больше походила на фехтовальный поединок. Я знала, что мне удается вести себя так же, как и всегда, но в голове все громче стучал невидимый маятник.
Когда Гаспар засмеялся над каким-то рассказом, я неожиданно более пристально и с любопытством посмотрела на него и увидела совершенно другим человеком. Под спокойствием тонко угадывались сдерживаемые и контролируемые эмоции, под отстраненностью — нечто, похожее на стену. И я подумала — может то, что он любит проводить вечера в моей компании, означает то, что в его собственных стенах появилась небольшая трещина?
Такого Гаспара я не ожидала увидеть.
И это было неприятно. Потому, что если я ошибусь, то разрушу всё, что было между нами — это странное понимание без слов, тепло и доверие, почти такое же, как бывает в семье. А если я не ошибусь, то о перспективе этого варианта не хотелось даже и думать.
Я проводила Гаспара до двери, постояла несколько минут, ожидая, когда он сядет в машину и отъедет от дома. Затем пробралась к окну у лестницы и вылезла через него на улицу. Конечно, было проще выйти через дверь, но я догадывалась, что Гаспар слишком внимателен к тому, что происходит возле дома. Мне пришлось медленно выехать на улицу, развернуть старый пикап и направиться вниз по улице. В темноте я наблюдала за немигающими огоньками машины впереди меня и старалась ехать так, чтобы не бросаться в глаза водителю. Это удавалось хорошо, тем более, что время от всеми выныривали другие машины, и я делала вид, что ползу по своим делам. Гонщик, способный разгоняться до ста пятидесяти километров и более, ехал на удивление обычно и законопослушно, и я неожиданно подумала, что он явно знает — когда стоит получать адреналин, а когда — пропускать пешеходов, откровенно игнорирующих все правила и считающих зебру — панацеей от всех дорожных законов.
Мы миновали центральную часть города, сверкающую неоном и рекламными таблоидами, вечно возникающие на ее улицах пробки. Свернули вниз, к району однообразных домов в пять этажей, которые выглядели, как потерянные в ночи корабли. Здесь было более пустынно, и мне становилось все сложней держаться незамеченной. Хорошо, хоть номера на пикапе были сплошь в пыли, и вряд ли кто- то ночью смог бы разобрать комбинацию цифр и букв. Подставлять Саула я не хотела.
Наконец машина впереди меня стала замедлять ход, освещая дорогу красными задними фонарями. И я нырнула в первый попавшийся проулок, надеясь, что за то время, пока паркую пикап, не потеряю свою цель.
Когда я выглянула, Гаспар направлялся к дому, чья стена как раз заканчивалась углом, за которым я пряталась. Он шел уверенно и обыденно, как ходят люди, возвращаясь к себе домой поздним вечером.
Дождавшись момента, когда за ним закроется широкая темная дверь парадной, я направилась на противоположную сторону улицы. Прятаться в тени, отбрасываемой деревьями и смотреть на большой дом с темными окнами в большинстве — вот всё, что мне оставалось. Я наблюдала, как фигура Гаспара поднимается по лестничным пролетам, и всякий раз, когда он появлялся, отступала в центр тени. Словно он мог увидеть или просто почувствовать моё присутствие.
Наконец, когда он больше не появлялся на лестницах, а одно из окон на четвертом этаже осветилось изнутри, я довольно улыбнулась. Половина дела была сделана…
Именно это я и вспоминала тогда, когда появился бывший. Сказать честно, я даже не слушала его, слишком уж сильно моя голова была занята обдумыванием дальнейших действий. Которые требовали от меня их претворения в реальность, а вместо этого я стояла, болтая о пустяках и теряя время.
Не думаю, что Габриила слишком удивило то, что я пробурчала что- то непонятное и, неопределенно махнув на прощание рукой, заторопилась к остановке автобусов.
***
Только дураки считают, что, желая спрятаться, надо вести себя супер- таинственно: низко надвинуть капюшон, идти короткими перебежками и занимать прочей ерундой, отчего станешь буквально сразу объектом внимания всех и вся. Оставаться незамеченным — значит, выглядеть обычно и сливаться с толпой. Поэтому я шла так же спокойно, как если бы возвращалась к себе домой или прогуливалась по улице. Чем больше ты смотришь по сторонам, тем меньше видишь и больше кажешься подозрительным. Я шла, неся пакет, кажущийся полным продуктов, но на самом деле, в нем преспокойно лежала измятая газета, создающая необходимую иллюзию. Просто женщина возвращается из магазина.
Дверь дома не была снабжена кодовым замком, и я буднично вошла в подъезд. Смяла пакет, выкинув его в мусорный бак, и направилась к черному входу, открывающему доступ к пожарной лестнице. Я не собиралась прохаживаться вдоль квартир с любопытными соседями.
Если бы дверь на лестницу была не заколочена, мне не пришлось устраивать весь этот цирк. Но сейчас я уже добралась до небольшого окна, подняла нижнюю часть рамы и, радуясь тому, что остаюсь небольшого роста и веса, выбралась на площадку перед лестницей, уходящей вверх. Нижние ступени были прямо над моей головой, и пришлось ухватиться обеими руками, чтобы опереться ногой на сколотый кусок кирпича в стене и взобраться на лестницу. Я преодолела пару пролетов и остановилась, чтобы передохнуть, оглядеться и решить — что делать дальше.
Квартал был похож на гнездо ленивых, сонных рептилий. Днем они заняты отдыхом или поиском пропитания, а к ночи оживают, чтобы напомнить о себе всем вокруг. Мне совсем не хотелось бы оказаться жителем одного из этих домов, я догадывалась, что это явно помогло бы мне скатиться на дно моего существования. А я оттуда планировала наоборот выбираться.
Четыре железных, ржавых пролета позади. Главное — не смотреть вниз и не думать о том, что ржавчина почти полностью съела старый металл. Я забралась на площадку нужного этажа и неожиданно вспомнила одну из картин моего детства.
Мне чуть больше одиннадцати. Я сижу на стуле перед столом, за которым сидит пожилой офицер. Мы оба молчим, он — потому, что ждет моего отца, а я — потому, что немного в ужасе от шума, напряженности, царящей в воздухе участка. Но главное, я не считаю себя виноватой. Все, что я сделала, я сделала с важной для меня целью.
Отец появился в участке, я понимаю это по выражению облегчения на лице офицера, который положительно не знает, что ему делать со мной. Будь я обычным подростком, он оформил бы меня как малолетнюю преступницу. Но, к несчастью или к счастью, мой отец хорошо знаком с начальником участка, и это заставляет офицера просто ждать.
— Она взломала замок, проникла в чужую собственность и была поймана за попыткой нанести ущерб имуществу владельца, — эти слова не говорят правды о том, что я сделала, они обтекают ее и оставляют в стороне. Человек, чье "имущество" в виде старой развалюхи в гараже я пыталась повредить, слишком распускал свой язык, называя моего отца далеко не лестными словами. Он говорил про папу что-то ужасно нехорошее, и это возмутило меня до глубины души.
Затем мы приехали домой, и каждый из нас молчал. А дома меня встретил вопль дорогой сестры, которая кричала и билась в истерике, что теперь ей будет стыдно общаться со своими друзьями, ведь все узнают, что я — воровка и преступница.
Я усмехнулась, подумав, что расстояние в столько лет так ничего и не изменило. Затем подергала кусок стекла, разбитого чьими-то стараниями, вытащила поддавшийся осколок и через обрадовавшуюся щель отворила задвижку рамы.
Освещенный несколькими неяркими лампами коридор уходил вдаль, и двери казались молчаливыми черными провалами в стенах. Сейчас я надвинула капюшон глубже и медленно направлялась к той двери, которая принадлежала квартире Гаспара. Оставалось надеяться, что я рассчитала все верно и не окажусь в совершенно другом жилище.
Тут явно не ставили мощные замки, нуждающиеся в большом опыте знакомства с их механизмами. Дверь была выкрашена под красное дерево, и кое-где краска начала сходить, обнажая узор доски. Я подняла руку к голове, вытащила шпильку, которая удерживала одну из прядей в хвосте и присела на корточки, рассматривая замочную скважину. Дверь открылась спустя пару минут, за которые я успела разобраться с замком и не один раз оглядеться вокруг, ожидая, что кто-то появится в коридоре и прервет мои действия воплями.
Внутри было темно и тихо. Занавески на окнах не были похожи на шторы, но их плотная ткань скрадывала весь свет внутри, словно втягивала его в себя. Я отдернула одну занавеску, и, щурясь от резкого света, огляделась. Вся квартира-студия состояла из одной комнаты, которая выглядела безлико и тихо. Несмотря на то, что было очевидно, что здесь живут, не ощущалось, что это — постоянное пристанище. Значит, Гаспар мог снимать эту квартиру, не являясь ее постоянным жильцом.
Я шагнула к небольшому столу, единственным предметом на котором были небольшие песочные часы. Песок в них весь осыпался вниз, а сама вещица выглядела старомодно и изысканно. Бросив еще один мимолетный взгляд на часы, я нырнула вниз, к ящикам стола. В них лежало лишь несколько свернутых в рулоны чертежей. И я с долей разочарования поднялась на ноги.
Так же обыденно было и на кухне, отделенной от комнаты небольшим стеллажом для книг. В ящиках шкафчика в ванной комнате не было ничего, кроме туалетных принадлежностей. На небольшой полочке у раковины стояли пена для бритья и гель для душа.
Осмотр квартиры оказался настолько же бесполезным, насколько и все подозрения, которые выглядели сейчас не более, чем идиотской фантазией. Я уже почти признала тот факт, что из нас двоих только меня можно подозревать в разных грехах. Далеко не безосновательно, надо сказать, о чем явно свидетельствовали многочисленные посещения участка в далеком детстве и разного рода навыки, несвойственные приличному гражданину.
Последним остался небольшой шкаф, встроенный в стену. Дверцы его открылись с тихим скрипом, нарушая безмолвие квартиры. Если вся обстановка говорила о том, что Гаспар почти не заботится о том, чтобы его жилище выглядело излишне уютно и заполнялось мебелью, предметами обихода и ненужными мелочами, то его одежда могла рассказать совершенно другую историю.
Аккуратно разложенная, отдающая запахом лаванды и свежести, она говорила, что ее хозяин достаточно придирчиво относится к своему внешнему виду. Я видела Гаспара всегда одетым просто и неброско — выцветшие брюки, спортивная обувь, светлая рубашка поверх футболки или майки. Но, очевидно, что он не всегда одевался так, его гардероб выглядел достаточно разнообразно и с долей претензии.
Сорочки строгих цветов. Сложенные змеями галстуки. Спортивная одежда, те самые светлые рубашки, хорошо знакомые мне. В соседнем отделении на вешалках ждали своего часа несколько костюмов. Казалось, что я заглянула в другую часть жизни Гаспара, которую раньше не знала. Я не была сильна в мужских костюмах, но догадывалась, что передо мной не самые дешевые вещи.
В самом углу шкафа висел темный костюм. Было видно, что он пошит слишком хорошо, чтобы быть простой вещью. Я протянула руку, дотрагиваясь до мягкой ткани и проводя по изгибу на плече. Как он сидит на нём? Подчеркивает ли разворот плеч, обтекая линии руки? Отворот пиджака уходил вниз угловатой линией. Я задержала пальцы на груди, там, где, будь сейчас передо мной Гаспар, ровно билось бы его сердце. Под теплой кожей, под слоем мышц, опасно перекатывающихся, словно предупреждая о своей силе. Это было сплошным безумием, но атмосфера этой квартиры словно подчинила мой разум себе.
Я резко отдернула руку и захлопнула шкаф. Понятия не имея о том, что за чертовщина происходит со мной, и почему веду себя как законченная идиотка, я отошла на середину комнаты, переводя дыхание. Здесь нет ничего, и ничего не будет потому, что Гаспар никогда никого не убивал. Тогда как я по-прежнему остаюсь со своим темным прошлым. У меня нет прав обвинять кого-то, опираясь лишь на пьяные подозрения.
Возвращалась я обратно по лестнице, спускающейся вниз к парадной двери, так как смысла выбираться через окно на железную развалюху не было. Несмотря на то, что на улице было шумно, обычное городское оживление не умолкало ни на минуту, я словно шла в облаке тумана, и все вокруг замедляло свое движение, словно кто- то нажал кнопку и остановил всех.
У меня вновь были лишь вопросы без ответов, и неприятное ощущение того, что я все глубже и глубже увязаю в бархатной, цепкой паутине.
Глава 8
Вечером я вернула пикап Саулу. В доме царила тишина, когда я поднялась по ступенькам к двери. Хотелось мне узнать — как дела у старика, но я не стала стучаться. Вместо этого поставила на перила веранды пакет с приготовленной лазаньей и пошла прочь, почему-то ощущая желание стать еще меньше и незаметней.
По счастью нам не удалось встретиться с Гаспаром за всю неделю. То я оказывалась слишком занята и оставалась ночевать у одной из знакомых. То Гаспар уезжал на несколько дней куда- то из города, и всё, что напоминало о нем — оставленное сообщение на автоответчике. Было это к лучшему потому, что после того, как я пробралась в его квартиру, мне было бы сложно смотреть ему в глаза. Не столько потому, что я нарушила границы его владений, сколько потому, что каждый раз вспоминая об этом я не могла отделаться от беспокойства и непонятного смущения.
Лучшее, что я могла сделать — это запретить себе возвращаться к обдумыванию тех смертей и предположений. Меня это не касалось никоим образом, а я уже и так успела наделать дел.
Вообще, неделя пролетела достаточно быстро, чтобы закончиться тем самым праздничным вечером.
Я догадывалась, что те, кто посетят его, готовились к нему достаточно основательно, но чтобы настолько — не могла представить.
В лучших традициях сахарно-ванильных торжеств над входом в отель болтались шарики и ленточки. Швейцар у дверей улыбался так, что можно было убедиться в том, что белоснежные зубы его полностью заполняют рот и еще раз напоминают о презентабельности места и торжества. Что-то вроде "поверьте, мы настолько серьезно подходим к делу, что даже наши сотрудники не могут себе позволить уронить марку заведения отсутствием зубов или их неподходящим цветом".
Начало уже говорило само за себя.
Поскольку я приехала сама, то Габриил уже маячил перед входом, ожидая меня, как истинный джентльмен. Он и выглядел так — серый костюм, в отворотах пиджака изредка пробегают искры от запонок. Уложенные волосы, чисто выбритые скулы — будь я помладше и не знай его, то упала бы в обморок от счастья, когда этот прекрасный принц направился ко мне с самой очаровательной улыбкой. Не то, чтобы я сознательно настраивала себя против него, просто было смешно видеть эту красивую оболочку, когда знаешь, что человек может неделю лежать дома, просто не желая подняться и что- то сделать, небритый, ленивый и вечно думающий лишь о себе.
Поскольку сегодня был официальный вечер иллюзий и лжи, я тоже была его частью. Поэтому и шагала сейчас, ощущая себя довольно неуютно в платье и в туфлях на высоком каблуке. Оставалось лишь надеяться, что я выгляжу достаточно приторно и благопристойно, чтобы не выделяться из толпы.
Пока мы пробирались к небольшому столику, на котором красовалась такая же белоснежно- сахарная карточка с какими- то цветочками и фамилией бывшего, я успела оглядеться. Вечер вполне обещал быть таким, каким я и предполагала. Толика развлечения и актерской игры мне не помешает, может даже я смогу найти плюсы в этом времяпровождении.
Прошло около получаса. К нашему столику подходили какие- то представительно одетые люди, здороваясь и беседуя с бывшим, время от времени бросая заинтересованные взгляды на меня. Я же просто разглядывала толпу, пребывая в полной уверенности в том, что бывший рассказал своим знакомым обо мне достаточно подробностей, чтобы еще обращать внимания на эти взгляды. Он сам явно понимал это, и подчас мне даже было немного жаль его, когда глаза Габриила начинали бегать, словно пойманные в ловушку мыши. Видимо, когда он рассказывал о том испытанием, каким я стала для него, бывший явно не предполагал, что однажды вновь окажется рядом с этим кошмаром.
В дальнем углу банкетного зала виднелась массивная фигура Алана, отодвигающего стул для Нины. Как того и следовало ожидать, оба были здесь на своем месте, и испытывали полнейшее удовлетворение вечером. Было бы очень хорошо, если Нина не заметила меня и не заставила испытывать терпение очередным поток поучений и советов. Судя по тому, как она оживленно беседовала с соседями, мне не стоило ни о чем беспокоиться. Сегодня внимание сестры явно не будет обращено на меня.
Шампанское в бокале было полусладким и приятно покалывало язык. Если вечер будет и дальше таким, я почувствую себя просто прекрасно. Сплошной отдых, никаких неприятных разговоров, никаких навязчивых личностей. Красота, да и только.
Мне следовало быть более внимательной к мелочам, но в тот момент я не обратила внимания на то, что Габриил взглянул на свой телефон и явно испытывал какое- то напряжение. Его дела волновали меня не больше, чем прошлогодний снег. Тем более, что я подозревала, что, несмотря на попытки помириться со мной, количество его поклонниц не стало меньше. А значит, вполне возможно, что он получил послание от одной из них и это мешает ему усидеть на двух стульях — и со мной ангела строить, и ей ответить.
В какой- то момент Алан, обожающе улыбающийся моей сестре, оглянулся в нашу сторону. Он приветственно кивнул, показывая, что обратил на нас внимание. Выглядел Алан сегодня так, как должен выглядеть образец стабильности и состоятельности. Всё в нем, начиная от дорогого костюма серо- жемчужного цвета и заканчивая идеально уложенными волосами, говорило об этом. Этот мужчина знал, что его конек — прагматичность и находчивость, и применял их так, чтобы всегда оставаться в выигрыше.
Я кивнула в ответ, радуясь тому, что мы находимся в разных углах зала. Габриил же явно скучал в моей компании, но пока держался молодцом и не показывал этого. Он даже попытался начать подобие изящного флирта, но потом плавно перешел на рассказ о том, что его ожидает повышение по службе, поскольку он является сейчас одним из самых перспективных сотрудников. Как все наши с ним разговоры, этот шел так же — сплошным монологом. Если я и успела открыть рот, то лишь для того, чтобы издать неопределенный звук одобрения или промычать что-то, демонстрируя понимание. По части многословия Габриилу всегда не было равных.
Еще час или полтора я здесь выдержу. Потом начнется передозировка всем сладко-правильным, и мне понадобится, как слишком неправильной версии Золушки, удирать домой, чтобы не превратиться в тыкву. Я ухмыльнулась, представив такой вариант окончания сказки, но в этот момент к нашему столику вновь подошли очередные знакомые. Габриил, желая показать — насколько он любящий и очаровательный, положил руку на моё плечо, притягивая к себе. Я порадовалась тому, как у него это хорошо получается за нас двоих. Счастливая пара, безоблачно и довольно проводящая время.
Поскольку мне было неудобно смотреть уже пять минут, если не больше, на немолодую даму, говорящую так же много, как и Габриил, я вежливо отвела глаза в сторону на секунду. Потом вернулась к даме, не желающей никак заканчивать разговор, словно она старалась высказаться на неделю вперед. Затем меня просто взяло и повернуло назад, где я только что увидела Гаспара, с которым меньше всего ожидала столкнуться здесь, на этой напыщенной вечеринке для местных богатеев.
Он сидел прямо напротив, лицом как раз к нашему столику. И был полностью поглощен своей спутницей. Я не могла разглядеть ее, так как видела лишь рыжие локоны, спускающиеся плавными волнами по спине. Сначала я подумала, что глаза играют со мной дурацкую шутку, но ни один другой человек не мог быть Гаспаром, чьи губы сейчас улыбались собеседнице в ответ на её слова.
Я подумала, что он не заметил меня в этой массе. До сих пор я никогда не была перед ним в платье, с более-менее уложенными в прическу волосами. И уж всяко — на моих губах не было помады, которой я впервые попользовалась за последние три года. Да, скорее всего он не узнал меня, если бы даже и заметил.
А потом случилось то, что заставило потерять последнюю уверенность в этом. Гаспар отвел глаза в сторону, и в упор посмотрел на меня. Казалось, что я приросла к стулу, забыв, что надо дышать. Его глаза смотрели мне в лицо, и взгляд, до которого не доходила тонкая улыбка, говорил, что я сильно заблуждаюсь. Он узнал меня, и он прекрасно знает, что я тут не одна. Сколько уже прошло времени с той секунды, как он смотрит на наш спектакль, который разыгрывается с целью показать то, как мы с бывшим неплохо ладим? Казалось, что прошло уже несколько минут, как тяжелое ожидание в его глазах словно пригвоздило меня к плетенной спинке стула, кажущейся сейчас жесткой и покрытой сучками и щепками. Но на самом деле прошло не больше секунды, за которую я превратилась в кролика, который смотрит на змею перед собой и не может пошевелиться.
А затем Гаспар снова погрузился в беседу с рыжеволосой женщиной, и его лицо не меняло своего выражения, словно он даже не знал о моем существовании.
Я запоздало шевельнулась, пытаясь собраться с мыслями, и Габриил убрал руку с моего плеча, которой все еще пытался показать наше замечательное взаимопонимание и согласие своим знакомым.
Мой бывший вспомнил о том, что надо продолжать играть свою роль, и повернулся ко мне.
— Хочешь потанцевать? — Видя то, как я неоднозначно мотнула головой, он улыбнулся так, словно я была милым неразумным ребенком. — Ну же, ведь я знаю, что ты любишь танцевать. Всего лишь один танец, хорошо?
Любила раньше — да. Но сейчас мне было очень сложно оторваться от стула и сделать что-либо. Я изо всех сил держалась, чтобы не оглянуться туда, где сидел Гаспар. Габриил, тем временем, не разделял моих тревог и поднялся, протягивая руку. Его движение привлекало внимание, и мне не оставалось ничего больше, как встать, игнорируя предложенную ладонь. Мы обошли наш белоснежный столик, и я, после минутного размышления, все же оперлась на Габриила, отчетливо понимая, что делаю это для демонстрации своей уверенности в этой, полной вопросов и непонятности, ситуации.
Обходя столики, мы прошли по залу в ту его часть, где перед расположенными на возвышении музыкантами уже медленно танцевали несколько пар. Пока мы пересекали пространство зала, нас можно было разглядеть из каждой части помещения, и я не сомневалась, что сестра уже увидела меня с Габриилом. Равно как и другой человек, чьего взгляда я не ощущала, но была уверена, что от его глаз не скроется ни одна деталь.
Подстроившись под медленный ритм, мы начали движение. Было в этом что-то успокаивающее, словно танец превращался в неспешное убаюкивание. Но не для меня сейчас. Несмотря на то, что мы находились лицом к лицу с Габриилом, я почти не видела его. Теперь я жалела о том, что пришла сюда. Возможно, со стороны могло показаться, что я почти ревную Гаспара, появление его с женщиной действительно ошеломило меня. Словно я пыталась предъявить на него права. Но на самом деле меня не покидало ощущение того, что события, вне моего желания, сворачиваются в гигантский снежный ком. Всю неделю я пыталась держаться подальше от Гаспара, а сейчас он был в нескольких метрах от меня.
И чутье говорило мне, что это очень нехорошо.
Стало совсем нехорошо, когда мы повернулись, и я обнаружила, что Гаспар и его огненноволосая дама находятся рядом с нами. Они танцевали чуть в стороне, и мы с ними оставались едва ли не единственными на этом импровизированном танцполе.
Мои глаза явно не собирались подчиняться приказам мозга и упорно возвращались к ним. Высокая фигура Гаспара плавно увлекала за собой свою партнершу, и я могла позволить себе на несколько мгновений задерживать на них обоих взгляд. Мой кавалер не умолкал, продолжая вполголоса рассказывать что-то, что я не особо пыталась слушать. Иногда мне начинало казаться, что он разговаривает просто так, для того, чтобы заполнить неловкую пустоту потому, что его речь становилась не совсем связанной, а паузы между предложениями были все длинней и длинней.
В какой-то момент Гаспар сделал неуловимое движение, и теперь они повернулись так, что он находился лицом ко мне. Я могла разглядеть более детально его, но поспешно отвела глаза, чувствуя, как ладони, лежащие на плечах Габриила, медленно, но верно покрываются потом. Затем, ругая себя за глупое поведение, все же посмотрела на Гаспара, показывая, что держу ситуацию под контролем.
Возможно, со стороны показалось бы, что я всё усложняю. Хотелось и мне в это верить, но не выходило. Когда мы встретились с Гаспаром взглядами, было понятно, что всё это время он наблюдал за тем, как я поведу себя. И сейчас на его лице была иллюзия улыбки, которая ею не являлась. Я слишком хорошо знала — как улыбается человек, в чьих глазах застыли колючие огоньки, не вяжущиеся с выражением удовлетворения на лице.
Черт возьми, я не должна ощущать сковывающий холодок. Я провожу свое время так, как считаю нужным, и с тем, с кем захочу. Словно поняв мои мысли, Гаспар отступил на полшага от партнерши, и я смогла увидеть его полностью. На нем был тот самый темный костюм, который я видела во время визита в его квартиру. Он действительно сидел на нем идеально, так, как я и представляла себе. Полностью подчеркивая его фигуру, разворот плеч и, в то же время, заставляя думать о том, как выглядит этот мужчина, когда выходит из воды плавными движениями большой кошки. Несмотря на кажущуюся строгость, этот темный костюм словно срывал с цепи такие же темные и опасные образы, которые одолевали меня в квартире Гаспара, и от которых медленно, но верно начинала приливать кровь к щекам.
Он поднял руку, отводя локоны от лица своей спутницы, и ласково провел по ее шее. Женщина засмеялась, а Гаспар задержал пальцы на светло-шоколадной коже её плеча и посмотрел на меня. И мне начало казаться, что я ощущаю на своей собственной коже это покалывающее прикосновение, похожее на контакт с оголенным электрическим проводом. Я понятия не имела, что за игру он затеял, но происходящее нравилось мне все меньше и меньше. Особенно тем, что пальцы Гаспара медленно спускались по открытой руке женщины, а моё плечо ощущало их ровное движение. Оно обжигало. Замедляло дыхание. Рука Гаспара неторопливо скользила по чужой коже, но смотрел он поверх головы довольной женщины, словно наблюдая за эффектом своего действия на мне. Слишком сосредоточенным и далеко не безмятежным было выражение его лица, и в глазах все ярче вспыхивали огоньки, переливающиеся возле зрачков. И было очень сложно оторвать взгляд от его глаз и разорвать это наваждение.
Мой арсенал ругательств был исчерпан еще тогда, когда я обнаружила его присутствие. Сейчас же мне оставалось вести себя так, словно мне всё равно, иначе любому зрячему человеку бросилось в глаза, как покраснели мои уши и щеки. Поэтому я отвернулась и, как ни в чем не бывало, задала какой-то чепуховый вопрос Габриилу. На моё удивление он сейчас выглядел погруженным в свои мысли и явно не расслышал меня. Более того, когда через пару минут бывший, пересыпая свои слова любезностями, заявил, что ему нужно ненадолго меня оставить, он выглядел как-то тускло. Положительно, вечер развлечений плавно переходил в вечер сплошных проблем.
И вот, я сижу на своем месте в гордом одиночестве, а вокруг меня раздаются голоса, смех и музыка. Я не смотрю туда, где сейчас находится Гаспар, непонятно почему, но я испытываю такое чувство, словно обманула его в чем-то. И он ведет себя так, будто ему абсолютно неинтересно — как на меня подействовало происходящее. От какофонии мыслей, звуков и духоты, которую не могут разогнать даже широко раскрытые окна, становится почти дурно. Когда я вижу, как моя сестра поднимается со своего места, я ретируюсь, срочно отправившись на поиски дамской комнаты.
Ровно за сорок минут вечер начал плавно превращаться в катастрофу. Холодная вода помогает решить половину проблем, вторую половину вряд ли можно вообще распутать. Я стою перед зеркалом изящно убранной в бордовые цвета комнаты, опираюсь на раковину и смотрю на свое отражение, которое молчит и не хочет ничем мне помочь. Я знаю — кто я такая, но понятия не имею — кто же ты, Гаспар. Отражение уныло морщит лоб, и в зеркале я вижу, как в открывшуюся перед парой женщин дверь врываются свет и блеск украшений люстр. Они озаряют комнату, пробегая лиловыми искрами по стенам.
Я еще раз плещу себе в лицо холодной водой и затем, чувствуя себя более адекватно, выхожу в небольшой коридор перед залом. Здесь относительно тихо и спокойно, поэтому я не возвращаюсь в зал, а медленно прогуливаюсь по коридору, огибающему кругом зал. В стороны отходят лучами другие коридоры, перемежающиеся арками-дверями в подобия комнат для персонала.
На полу постелен мягкий ковролин, и стук каблуков утопает в нем. Можно почти поверить, что я иду бесшумно, как по воздуху. Мне почти никто не встречается, и я могу предположить, что тут кроме меня нет никого. Так приятно побыть в одиночестве.
Но оно оказывается весьма условным потому, что через еще десять шагов я слышу голоса. Они звучат слишком высоко и недовольно, словно два человека выясняют отношения уже почти на грани ссоры. Я не страдаю любопытством и решаю повернуть обратно, когда один из спорщиков говорит еще громче, и я узнаю голос Габриила.
Возможно, мне стоит действительно уйти, но недоверие к всем попыткам бывшего изображать из себя ангела во плоти, пересиливает. И я осторожно подхожу еще ближе, стараясь расслышать то, что он говорит.
Сначала раздается другой голос, который явно намерен не выставлять напоказ тему спора. Он почти не слышен, и я бесполезно напрягаю слух. Затем его перебивает Габриил, и я слышу каждое слово так отчетливо, как если бы стояла рядом с ним:
— Ты должен подождать еще! Я верну все деньги, вот увидишь. Просто у меня не все идет гладко, но если ты подождешь, то получишь весь мой долг!
Его собеседник что-то возражает, на что бывший с нескрываемым самодовольством заявляет:
— Мы будем снова вместе, и я уговорю ее продать дом, она достаточно доверчива, и согласится переехать. Деньги я переведу сразу, как только она подпишет договор. Если не уговорю, то найду более действенный способ. Поверь, у меня все под контролем.
Я не падаю в обморок. Не заливаясь слезами. Не впадаю в молчаливый шок. Я снимаю туфли и отступаю к противоположной стене, задрапированной тяжелой тканью. Забираюсь под неё и стою там, ожидая. Мне просто хочется увидеть того, второго.
Они выходят через несколько минут. Впереди — Габриил, нервно разглаживающий складки на своем костюме. Все его движения говорят о плохо скрываемом беспокойстве, которое словно въелось в гримасу раздражения, за которым прячется неуверенность.
Следом за ним появляется Алан, и я почему-то совсем не удивлена. Никаких эмоций на лице, медленно теряющем облик из-за болезненной отечности, которая делает его похожим на мятую подушку. Я никогда не сомневалась, что каждый, кого знает Алан, имеет для него ценность лишь в эквиваленте выгоды, которую он может получить. Неважно, коллега ли, родственники или случайные знакомые. Времена, когда я провожала его взглядом с тихой ненавистью, давно прошли. Сейчас я смотрю на него и обдумываю то, что услышала. Алан похож на каток, не останавливающийся, пока не доберется до конца полосы. А это значит, что Габриил, необдуманно задолжавший ему, скорее научится стоять на голове, чем сможет уговорить его подождать еще немного.
После того, как они оказались достаточно далеко, я выбралась из-под ткани, которая была насквозь пропитана пылью. Если появлюсь сейчас в зале, могут возникнуть ненужные подозрения. Стоит оказаться там, где моё нахождение не вызовет никаких вопросов.
Когда я шла и рассуждала, что ситуация складывается слишком нехорошо, чтобы махнуть на нее рукой, мне стоило более внимательней отнестись к тому, кто является ее участником. Ровно через полчаса я убедилась в том, что беспечность приводит к самым плохим, подчас — необратимым последствиям.
Я походила по небольшому зимнему саду, наталкиваясь на какие-то парочки. Вернулась в здание и прошлась еще раз по небольшому коридору перед залом. Затем, как ни в чем не бывало, прошла к столику, за которым сидел бывший.
Он жадно пил большими глотками вино из дутого бокала, словно никак не мог остановиться. Вообще, Габриил выглядел как человек, находящийся мыслями далеко отсюда, лишь приличия ради нацепивший улыбку, чтобы его не беспокоили. Это выражение не сменилось и тогда, когда я присела на край стула и окликнула его. Он рассеяно оглянул меня, затем пришел в себя и снова превратился в рыцаря.
— Я устала, поеду домой, — произнося эти слова, я не лгала.
— Конечно, дорогая, поехали. Я понимаю тебя, здесь становится слишком шумно.
Он рассчитывал на продолжение банкета дома, и я поспешила развеять его заблуждение:
— Ты не беспокойся, я прекрасно доеду сама.
— Но, дорогая, неужели ты не хочешь попробовать все начать заново?
Мне казалось, что мы обсуждали это, — все же по части актерского таланта Габриил обставлял меня на целую сотню шагов. — Прости, — я больше не старалась играть в вежливость, — но я сомневаюсь, что из этого что-то выйдет.
На его лице не отразилось и тени сожаления, и я поняла, что ничуть не ошибаюсь в своих поступках. Игра надоела ему так же, как и мне. Разница была в том, что я могла выражать свои мысли свободно, а он был вынужден играть, будучи заложником долга Алану.
Я поднялась и невольно оглянулась на столик Гаспара. Он был пуст, а сам Гаспар и его спутница медленно танцевали под мягкие переливы блюза на другом конце зала. Возможно, я ждала, что он смотрит на меня. Возможно, что не ждала ничего. Каждый живет своей жизнью, и мы чаще всего понятия не имеем о том, какая она.
Вечер все-таки однозначно стоило провести дома.
Прежде чем поехать домой, мне надо было немного навести порядок в голове. Хотя и казалось, что я была вполне готова к тому, что узнала, все же было неприятно, будто пришлось проглотить чересчур горькую пилюлю. Не то, чтобы это все выбило из колеи, но и равновесия мне не прибавило.
Начинающаяся осень уже чувствовалась в том, как быстро наползают сумерки. Фонари стали зажигаться раньше, чтобы разогнать полумрак, и их желтоватый свет одиноко перемежался длинными тенями. Подумав секунду, я стащила с себя туфли, уже бесполезные и только мешавшие идти, и с удовольствием ощутила, как стопы ног полностью стоят на чуть теплом асфальте. Подцепив поудобнее туфли, я зашагала дальше, надеясь, что на полупустой улице вскоре появится такси.
До того, как на дороге возникло размытое темнотой пятно машины, я прошла уже довольно приличное расстояние. Теперь я была просто уставшим, раздраженным человеком, который хотел как можно скорей оказаться дома. Я вытащила телефон, надеясь, что смогу хотя бы вызвать такси. Вежливый голос системы автоматически ответил, что я не могу совершать исходящие звонки, так как баланс находится в состоянии минуса. Оставалось надеяться, что приближающаяся машина окажется одним из многочисленных, деловито спешащих по вызовам такси.
Я разочарованно проводила взглядом проехавший мимо темный Седан. Когда он замедлил движение на повороте и остановился, освещая дорогу красными задними фонарями, я продолжала идти по краю тротуара.
Дверь со стороны водительского места открылась, выпуская коренастую фигуру. Совсем не то, что хотелось бы получить почти ночью на пустынной улице. Мне стоило начать жалеть о необдуманно затеянной прогулке, но времени на это не оставалось. Потому, что позади меня раздались шаги, словно кто-то бежал или же очень сильно торопился. Очевидно, человек вывернул из одного из небольших проулков, которые уходили в обе стороны от дороги. В ту же секунду, когда я решила посторониться, пропуская того, кто шел позади, меня ощутимо ударили по затылку. Последнее, что я отчетливо запомнила, это то, как темный асфальт дороги несется мне навстречу с огромной скоростью, а в ушах нарастает звенящая ватная пустота.