Гравитация - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

Часть 1. Главы 18 -21

Глава 18

Потрясение, как любой шок, делится на фазы. В одну ты готов голыми руками разбивать камни и извергать огненные струи как дракон ты разбит, язык не слушается, мысли разбегаются. В другую фазу ты разбит, язык не слушается, мысли разбегаются. А потом ты просто задаешь куда-то в пустоту вопросы, на которые не получишь ответа, и под конец смиряешься, принимая всё таким, каким оно свалилось на тебя. Это даже лучше, ведь от фейерверка эмоций или отупелого, коматозного состояния нет никакого проку. Я не могла решить сейчас ни одной проблемы, ни одно движение не казалось мне верным. И, несмотря на то, что судорожно хотелось куда-то идти, что-то делать, я знала, что надо противостоять этому желанию.

Ватные, тяжелые облака угрожали новой порцией снегопада, и я торопилась домой, запоздало понимая, что еще пару часов назад должна была позвонить и договориться о встрече с клиентами, ожидающими свой план интерьера. Людей на улице становилось все меньше и меньше, а погода была откровенно недоброжелательна к тем, кто рискнул выйти из дома. Еще несколько недель назад улица казалась приветливой, и деревья, которых было достаточно возле домов, шелестели листвой, создавая уютное ощущение защищенности и безмятежности. Теперь же они тянули вверх, к тяжелому, стальному небу свои черные ветки, словно пытались позвать на помощь или же отодвинуть наступающий холодный ветер.

На смену сезону года, беспечному и занимающемуся незамысловатыми делами, такими же яркими и поверхностными, как игривые летние облачка, пришел его холодный, бесстрастный брат, и погружающий всё в безысходный, почти мертвый сон. Возможно, когда-то придет весна, возможно, когда-то всё изменится. Но не сейчас.

Я опустила озябшие руки под теплую, почти горячую воду, и долго держала их под струей, ощущая, как кожа медленно наливается кровью от оживших сосудов. Затем несколько секунд вытирала пальцы махровым полотенцем, массируя их и ругая себя за то, что накануне забыла дома перчатки. Надо было приготовить что-нибудь поесть, ведь я не ела ничего со вчерашнего вечера, и живот мой явно прилип к позвоночнику.

Мысленно ворча, что превращаюсь в закоренелую холостячку, я не стала доставать тарелки, и принялась уплетать приготовленный на скорую руку обед прямо из посуды, в которой его сделала. Для того, чтобы было совсем уж весело, включила ноутбук, заменивший мне телевизор, немного пострадавший при пожаре. Обычно я выбирала новости, и они шли звуковым фоном к моему пребыванию на кухне.

Раньше я считала себя более-менее привыкшей к жутким кадрам очередных происшествий, но сейчас мне даже перехотелось есть. Сначала я просто смотрела видеоряд новостей, потом переключилась на прямую трансляцию в сети. Там было то же самое событие дня, привлекающее зрителей и повышающее рейтинги. И это событие выглядело как подвешенный на железной цепи к фонарному столбу, обгоревший труп. Он находился на перекрестке аллей парка, и убийце было легко остаться незамеченным. Обнаружил раскачивающееся черное тело прохожий, выгуливавший своего добермана. И вид у мужчины, стоящего возле полиции и скорой помощи, был такой, словно его снова начнет мучительно и долго тошнить, пока он не выплюнет собственные потроха. Глаза бедняги так и не принимали нормального выражения, оставаясь потрясенно-остановившимися. Тело, тем временем, пытались снять с железной цепи, которая была закреплена на убитом, по всей видимости, ещё тогда, когда он был жив.

Ничего особенного, черт возьми, ничего необычного. Очевидно, что этот проклятый город захлестнул безумный карнавал Смерти, разгулявшийся не на шутку.

Потеряв аппетит, я выключила новости и отставила подальше еду. Мне действительно становилось не по себе в городе, словно он душил меня тем, что в нем обитало. Но для того, чтобы куда-то убежать, у меня не было денег и не было уверенности в том, что это нечто темное не живет на самом деле внутри самой меня. В противном случае ни один город или континент не принесут облегчения и освобождения.

Часом позже я вышла из душа и сидела на краю кровати, вытирая волосы полотенцем. Можно было высушить их феном, но они были достаточно короткими, да и я сама стала относиться с подозрением ко всем электрическим приборам. За окном было совсем темно, зимние ночи становились всё длиннее, но до дня равноденствия было уже недалеко. Вчера мне повезло выспаться, и я не ощущала желания лечь, забравшись на кровать скорее по привычке.

Я настолько ушла в чтение подвернувшейся под руку книги, что не сразу поняла, что грохот, раздающийся где-то на улице, на самом деле является абсолютно невежливым стуком в мою входную дверь. Складывалось впечатление, что колотили руками и ногами, и дверь явно содрогалась от такого натиска.

Уже привычно пожалев, что в доме нет ружья, я спустилась и осторожно подошла к двери, оставив свет не включенным, чтобы меня нельзя было увидеть снаружи. Там находился человек, встрече с которым я была не рада, но и опасаться которого лично могла немного меньше, чем остальных. В мою дверь ломилась Нина. И когда я ее открыла, то вид у сестры был такой, что мне пришлось пожалеть о своем решении. Этот очаровательный ухоженный вид придавал ее выражению еще большую ненависть, которую Нина не скрывала. Она окинула меня с головы до ног, словно облила ведром кислоты, и затем сразу задала вопрос, очевидно думая, что на церемонии больше времени нет:

— Где он?

Признаюсь, я моментально подумала о нескольки людях сразу, а потому слегка заторможенно поинтересовалась:

— Кто "он"?

Выражение лица Нины стало настолько холодным и пустым, что меня обдало неприятным холодком.

— Если ты хоть что-то сделала…

— Погоди, — перебила я сестру, — если ты не в состоянии сказать что тебе нужно, то поговорим в следующий раз.

— Где Габриил? — Прошипела Нина, и я поняла, что ей очень хочется вцепиться мне в глаза.

— Я не слежу за твоим любовником, — рявкнула я, мысленно представляя — есть ли смысл вылить ей на голову помои, или это не даст ровным счетом ничего. Нина на мгновение даже удивилась.

— Так ты знаешь?

— А что, не похоже? — В тон ей ответила я, — поищи его у какой-то другой подружки, и не ломай впредь мне двери.

С этими словами я захлопнула несчастную дверь и закрыла замок. Сердце колотилось как бешеное, и только сейчас, когда меня отпустило, я поняла, что меня все-таки задевает факт того, что они были вместе. Да, задевает. Я поплелась обратно к себе, и теперь мне с новой силой захотелось сбежать куда-нибудь на край света.

Наверно именно встреча с Ниной заставила меня утром, как только я проснулась, принять решение. Мне было плевать, что оно полностью соответствовало тому, чего добивались сестра и Габриил. Я поняла, что если не вырвусь из этого вязкого болота, то оно поглотит меня и лишит способности сопротивляться. Я собралась убежать от всего. Достаточно было просто позвонить в агентство недвижимости, чтобы меня вежливо заверили в том, что на этой неделе все начнет приходить в действие.

Некоторое время я еще лежала, глядя в никуда. Появившееся ощущение облегчения и освобождения было таким упоительным, что не хотелось шевелиться, чтобы оно не исчезло. Возможно, я бы повалялась еще с полчаса, если бы не зазвонил телефон. Отчаянно ловя за хвост ощущение удовлетворения и безмятежности, которое приготовилось оставить меня, я выбралась из-под одеяла.

Моё благодушие прекратилось так же внезапно, как и возникло, когда голос Тагамуто в трубке произнёс:

— Вам нужно приехать.

***

Кажется, все дороги, которыми я иду, приводят в одно и то же место. Я снова сижу в безликой комнате для допросов, где одна из стен — окно для тех, кто наблюдает за процессом. Комната похожа на человека после лоботомии — она есть, но она пуста и лишена собственного духа. И это медленно заставляет испытывать приступ паники, поднимающейся как волна тайфуна. Даже если ты невиновен, минуты ожидания в этом вакууме заставляют тебя начать сомневаться во всем. Небольшая психологическая атака, ничего такого особенного, и в то же время — достаточно, чтобы нащупать трещины в тебе и начать их расширять, чтобы пойти на приступ.

В этот раз я нахожусь в одиночестве достаточно долго, и становится понятно — что-то идет не так. Помня о том, что меня видят, я держу себя под контролем, стараясь оставаться сосредоточенной, но расслабленной. Как Гаспар — именно его я сейчас пытаюсь держать перед мысленным взглядом. Никогда не думала о том, насколько это будет так необходимо — копировать человека, который вызывает во мне плохие эмоции.

У меня нет с собой часов и телефона, все это забрали до того, как оставить меня в допросной. Поэтому я не знаю — сколько уже прошло времени. Сидеть я устала, но с места не встану. Движение подчас говорит о человеке больше, чем его выражение лица.

— Где Вы были позавчера вечером? — Мне непонятен этот вопрос, но я отвечаю на него без намека на недоумение.

— Дома, — не у себя дома.

— Вы знаете этого человека?

— Да, это мой бывший муж.

— В каких Вы отношениях с ним?

— Мы практически не поддерживаем отношения.

— Когда Вы видели его в последний раз?

Я хмурю брови и, подумав, называю число, когда мы вместе посещали злополучный благотворительный вечер.

— Телефонные звонки? Выглядел ли он обеспокоенным или испуганным?

— Нет, — чтобы что-то обеспокоило бывшего, это должно было касаться только его комфорта и благополучия.

— Есть кто-то, кто может подтвердить, что Вы были в тот вечер дома?

Нет. Никто не может этого подтвердить потому, что я была не дома. Я была в совершенно другом месте. И провела ночь тоже не дома.

Немного помедлив, следователь убирает ручку в карман пиджака, закрывает папку. Меня снова оставляют одну в окружении серых стен, и компанию мне составляет только стол и стул напротив.

Я продолжаю сидеть на одном месте, облокотившись на руки и закрыв глаза. Вид крайне утомленного человека, который вынужден терпеть, но понимает, что ничего сделать не может. Это должно сработать, должно убедить наблюдающих за мной людей в том, что я действительно не знаю, что происходит. Дверь открывается, и передо мной садится Тагамуто. Она как обычно холодна, собрана и в её глазах невозможно прочитать что-либо.

Анна пододвигает ко мне фотографию, и я невольно ощущаю, как содержимое моего желудка бросается вверх. Нет ничего привлекательного в обожженном до костей теле, скорченном из-за сведенных огненной судорогой мышц и сухожилий. Кривящийся провал рта словно пытается что-то сказать, оставаясь замершим в последней попытке. Я ощущаю, как поверхность стола внезапно бросается на меня, и только в последний момент мне удается взять себя в руки и не грохнуться лицом вниз. Тагамуто смотрит всё это время на меня, считывая каждую эмоцию, каждое движение, и, когда я поднимаю на неё глаза, она уже не настолько сурова, словно сделала какие-то выводы, явно говорящие в мою пользу.

— Мы полагаем, что это Ваш бывший муж, — произносит она, и в ее голосе слышно почти сочувствие. Настает мой черед по-настоящему удивиться и ощутить полнейший шок. — Проведенный результат анализа зубной карты подтвердил это.

Серые стены медленно покрываются трещинами, по которым ручейками сыпется крошащееся покрытие. Кусок за куском отваливаются кирпичи, и комната теперь выглядит как разрушающийся от ветхости угол. На самом деле, это не здание претерпевает изменения, это разрушается в моем мозгу что-то, что поддерживает его шаткое равновесие. Однажды я уже испытывала это состояние, когда видела тела людей, которые были такими реальными и живыми. Там, где проходит граница, которая делает их мертвыми, мой рассудок дает сбой. Он не способен воспринять тот факт, что то, что перед ним, и тот, кого он знал — это одно и то же. Доходя до этой границы он щелкает и повторяет бессмысленное движение, которое по-прежнему не позволяет ему осознать случившееся.

Анна Тагамуто прекрасно понимает это состояние, а потому прячет фотографию и даже придерживает дверь, чтобы я могла выйти из комнаты для допросов. Мне кажется, что я с очень большим трудом осознаю то, что мне говорят. Сказанное доходит через пару световых лет, и я ровно столько же времени думаю над ответом. Как бы я не ненавидела своего бывшего, сколько бы черных кошек не пробегало между нами и какими бы не были его дела, он был человеком. А сейчас он стал маслянисто черной головешкой. И я не могла не испытывать определенной боли, похожей на то, что при каждом шаге большая заноза оказывается в теле все глубже и глубже.

На улице было достаточно холодно, и морозец позволил дышать более свободно, чем раньше. Мне нужно было что-то, что столкнет меня с точки холостого хода, а сама я пока этого сделать не могла. Поэтому я даже обрадовалась, когда увидела похожего на огромный валун Бьёрна, стоящего у своей машины. Он махнул мне рукой, и я подошла ближе, ощущая облегчение. Немногословный, но трезво мыслящий Бьёрн был как раз тем, что мне и было нужно.

Он в курсе происшедшего, это видно по его выражению лица, сочувствующему и смущенному от этого сочувствия. Словно Бьёрн не привык к проявлению эмоций, которые испытывают обычно люди. Мы стоим друг напротив друга и молчим, а затем он делает движение плечами и роняет:

— Меня, скорее всего, отстранят от этого дела.

Ему нелегко признавать это, ведь Бьёрна, словно марафонца, могут снять с дистанции за несколько шагов до финиша. Он нужен мне как единственный фактический союзник, на которого я могу как-то полагаться. И эта новость меня не радует. В ответ на моё недоумение таким поворотом событий, Бьёрн поясняет свои слова и выглядит еще более странно — словно в нем смешиваются растерянность от того, что он так смог поступить, и попытка держаться все под маской официальности.

— Я подтвердил Ваше алиби, рассказав о нашей встрече в тот день.

Он не смотрит мне в глаза, стараясь выглядеть так же непроницаемо, как пристало агенту. И до меня запоздало доходит, что Бьёрна накажут за самовольно предпринятые действия. Тагамуто не потерпит вмешательства в свои планы, а уж тем более, если их пытаются изменить, она еще больше захочет напомнить о том — кто главный. Таким образом, Бьёрн будет отстранен, я лишусь союзника, и все вернется на свои места — балаган марионеток, руководимый то Тагамуто, то Гаспаром.

***

Все церемонии выглядят одинаково. Но каждые похороны проходят по-разному.

Для журналистов это было прощание с очередной жертвой неизвестного убийцы. Для пришедших знакомых это была вежливая необходимость отдать последний долг. Для меня, как единственного близкого человека, это было прощание. Ни слез, ни горя, ничего. Недоброе прошлое ушло, и сейчас я говорила "прощай" человеку, которого знала несколько лет. Смерть примиряет людей, и она сейчас мирила меня с бывшим мужем.

Священник закончил свою речь и отошел в сторону, присутствующие потянулись небольшой цепочкой к гробу, чтобы положить на него принесенные цветы. У меня цветов не было. И к гробу я подошла просто, чтобы мысленно пожелать покойному лучшей доли там, куда он ушел.

Затем я отошла подальше, к стоящим возле могил деревьям. Они были голыми, спящими, но через несколько месяцев по их стволам побежит сок, разбудит каждую веточку, и кладбище зазеленеет, напоминая людям о вечном круге жизни и смерти. Сейчас же выпавший снег четко обрисовывал каменные плиты памятников. На одну из них неподалеку от меня опустилась большая темная ворона. И ее антрацитовый глаз смотрел в нашу сторону, явно не одобряя того, что люди производят столько ненужного шума. Птица наклонила голову набок, словно хотела разглядеть получше происходящее. Затем взмахнула широкими крыльями и взлетела. Она пролетела достаточно низко над землей, как раз между мной и остальными, и я невольно проводила птицу взглядом. Черный веер перьев скрылся в таких же черных ветках дерева на той стороне кладбища, которое разделяла полоса дороги, используемой для подъезда катафалков. Машины, на которых все прибыли сюда, стояли вдоль линии асфальта, и их потихоньку заносило мелким снегом, похожим больше на крупу.

Один автомобиль выбивался из общей массы. Он был припаркован на другой стороне дороги, и я не могла вспомнить, чтобы его хозяин присутствовал на прощании. Я видела фигуру в темном пальто, стоящую возле машины. Чтобы не мерзли руки, Гаспар держал их в карманах, и это придавало ему еще больше вид наблюдателя. Он мог быть здесь более десятка минут или же только приехать. Я смотрела на него, он смотрел на похороны, и было ясно — Хорст не собирается присоединяться к церемонии.

Мы пересеклись взглядами лишь на секунду, после чего Гаспар сел в машину. Наверно я не подошла бы к нему. Когда соприкасаешься со смертью, сложно лгать. Сложно изображать что-то. Смерть сдергивает все шторы и заставляет самую потаенную правду оказаться на свету. Я не смогла бы стоять рядом с Гаспаром, обнажая все свои вопросы, обвинения и эмоции. И мне сейчас было абсолютно безразлично — что привело его на кладбище.

Глава 19

Спустя несколько дней после похорон я всё еще обдумывала идею продать дом и уехать куда-нибудь. Мне нравилось представлять, каким будет новое место, ничто не мешало мне создавать его образ. Может, это будет северный район, где тишина и погода создают одно целое. Может это будет небольшой городок у реки, где зимой стоят морозы, а летом над водой поднимаются туманные завесы.

Дом будто понимал, что я хочу его оставить. Все словно сговорилось и демонстрировало мне свое негодование: из рук выскальзывала посуда, замки, новые и исправные, внезапно заедало так, что приходилось возиться довольно долго, чтобы их открыть. На самом деле, мне всё это только казалось. Мне хотелось видеть это, и я придумывала себе эти истории. Ведь у меня просто тряслись руки, мысли бродили слишком далеко от попытки повернуть ключ в нужную сторону. И я знала, что с этим надо заканчивать.

Бьёрну я позвонила лишь один раз, когда решила прервать информационное молчание и узнать самостоятельно — что они думают об убийстве. Я могла это себе позволить. Я была заинтересованной стороной.

Он даже будто обрадовался мне. Очевидно, за то время, пока мы варились в нашем адском котле, он перестал видеть во мне подозреваемую. Это было даже приятно, когда есть кто-то, кто относится к твоим словам с некоторой долей доверия. Бьёрна не отстранили, но Тагамуто обязательно нашла способ напомнить ему о том, что он не должен мешать делу. Анна не хотела, чтобы инициатива переходила к кому-то, она должна была держать руку на пульсе. Так что, Бьёрн дал мне алиби, весьма условное, так как при желании можно было бы докопаться до любого алиби и найти повод для обвинения. Так-то у меня был мотив убить своего бывшего.

Звонок не дал ничего. Они по-прежнему искали виновного, но не обвиняли того же самого убийцу предыдущих жертв лишь потому, что по мнению полиции почерк был не его. Трубку я положила с твердым убеждением, что мышление полицейского почти не способно выйти за рамки. И тысячи дел решались бы лучше, если бы они на мгновение поставили бы себя на место убийцы. Хотя, впрочем, не мне, разработчику дизайна интерьеров, было поучать людей, сдавших курс криминалистики, юриспруденции и прочих премудростей. Я просто решила, что попробую сама сделать то, что смогу.

Зима окончательно утвердилась в правах, снег лежал на крышах домов, на дорожках. Иногда приходилось расчищать крыльцо, чтобы не открывать дверь прямо в небольшой сугроб. Рождественские праздники должны были начаться через неделю, и город медленно утопал в гирляндах огней, игрушек и праздничного настроения.

Я редко вылезала на улицу, предпочитая каждое утро заниматься упражнениями, затем работать над чем-то из проектов. Начальство решило, что мне стоит поработать на дому. Таким образом, они шли навстречу мне, да и сами оставались в выигрыше.

А потом, когда за окнами темнело, я уходила наверх с большой чашкой кофе с молоком и сидела на теплом ковре с ноутбуком перед собой. Из новостей я уже знала о том, что компания Алана разорена, и благополучие сестры рассыпается как карточный домик на сквозняке.

Сочельник наступил незаметно и тихо. Когда-то этот день был самым ожидаемым, и предвкушение появлялось за несколько дней до его прихода. Во всех семьях сейчас люди веселы и довольны, кухни полны тепла и аромата специй, члены семейства держатся вместе, и их скрепляет друг с другом вошедший в дом дух Рождества.

В этот раз я не испытывала уколов тоски по прошлому. В доме не было украшений и елки, вместо них я поставила на видное место семейную фотографию, где родители и мы, еще маленькие и далекие от вражды, улыбаемся в объектив камеры. Раньше я избегала фотографий, они служили для меня напоминанием о том, чего уже нет, и я инстинктивно обходила стороной то, что причиняло боль. Теперь боль отошла. И я улыбалась, бросая взгляды на отца, прищурившего один глаз, на мать, которая даже на снимке оставалась силой притяжения для всей семьи.

Этим миром в душе я была обязана Гаспару, но вспоминать о нём не хотелось. Достаточно было того, что он был в моей голове постоянно, как часть меня. Иногда казалось, что я начинаю думать как он, или же, что мои мысли говорят его голосом. Во всяком случае, я не стала поздравлять Гаспара с Рождеством, прекрасно зная, что в телефоне есть несколько пропущенных звонков от него, и если я продолжу его не замечать, то он однажды постучится в мою дверь. Я, конечно же, не ждала Санту, не вешала носок на камин — не было камина для этого. Перед тем, как лечь, я подумала, что единственным подарком, который мне хотелось, было бы разрешение вопросов и белых пятен. С тем я и заснула.

Утро Рождества было тихим и умиротворенным. Мягкий снег не скрипел под ногами, будто бы не хотел нарушать тишину этого дня. Солнце почти встало, и его лучи золотили верхушки деревьев и бросали отблеск на дома. Я спустилась со ступеней, дошла до бака и запихнула туда черный мешок с мусором.

— Какое чудесное утро! — Я чуть не выпрыгнула из собственной кожи, когда со мной заговорил бак для отходов. Секундой позже до меня дошло, что голос раздается из-за моей спины, и я с облегчением выдохнула. Соседка из дома ниже по улице стояла с коляской, в которой дремал ее трехлетний сын, и с любопытством смотрела на меня.

— Действительно, чудесное утро, — вежливо согласилась я.

— Вы не смотрели сегодня ещё новости? — Женщину явно распирало от желания поделиться с кем-нибудь новостями. Видя моё выражение лица, она с восторгом пояснила, — говорят, полиция наконец-то поймала этого ужасного психопата. Так что, наконец-то можно спать спокойно.

Она хихикнула, словно мы были две подружки-заговорщицы, понимающие смысл фразы. Я моргнула, переваривая услышанное, затем пожелала ей счастливого Рождества и вернулась домой. Похоже, что Тагамуто решила использовать любые способы, чтобы выманить Гаспара наружу. Она планировала сыграть на его эмоциях, вызвать возмущение тем, что кто-то присвоил его лавры себе. Бесспорно, Анна с отличием закончила академию, и курсы, посвященные моделям действий преступников, она прослушала очень внимательно. Вот и решила воспользоваться старым, проверенным методом, который обычно работал при поимке преступников.

И это было глупо. Она явно не понимала, что он не поведется на это.

***

Погода за окном продолжала радовать солнечным великолепием. Лучи придавали каждой детали, каждой мелочи яркость и объемность, отчего мир был похож на красивую миниатюру в стеклянном шаре. Смотришь в него и видишь все прекрасным, изящным. Мир вокруг не замечал зла, конфликтов, насилия, или же замечал, но старался стереть отпечатки человеческих дел и вернуть все в первозданное равновесие. Это ему удавалось все хуже, но не мы ли сами были тому виной?

Снег придавал освещению двойную мощность, и в доме было так светло, словно горел десяток ламп. Солнечные зайчики дрожали на потолке, отражаясь от зеркальных поверхностей вазы на столе в комнате, на кухне — от воды в миске, где лежали очищенные овощи. Сумерки наступят очень скоро, а пока что, солнце предъявляло свои права на власть.

Оно уже начало светить мягче, а на снегу стали проступать более длинные тени, предвещающие приближение ночи, когда я закончила готовить ужин. Работа на кухне для меня была чем-то вроде медитации, когда заняты руки, а мозг может расслаблено наблюдать за процессом. Мягко завибрировал телефон, слегка подпрыгивая на столе и сползая к самому краю. Звонил Хорст, и я ответила, прекрасно помня о том, что на предыдущие его звонки я не обращала внимания, таким образом, провоцируя разные, непредсказуемые события.

— Как ты? — Голос Гаспара был таким же, как и месяц назад, и два, и больше. Спокойный, балансирующий между вежливостью и заботой.

— Хорошо, спасибо, — я вытерла руки, прижимая телефон плечом к уху.

— Рад это слышать, — если попытаться представить себе Гаса, легко можно было бы увидеть, что он улыбается. Мне уже не составляло труда знать его привычки, жесты и выражение лица по тому, как он говорил.

— Прости, что не ответила на звонки. Мне было немного не до этого, — я стояла у окна, глядя на то, как удлиняются сиреневые тени на снегу.

— Я понимаю. Не стоит извиняться, Ван.

Меня по-прежнему раздражало то, как он называет меня, умышленно избегая полного имени. Когда он так обращался ко мне, казалось, что прозвище выражает его степень расположения, доверия, близости. Можно было назвать это по-разному. Суть оставалась одна.

— Зачем ты приезжал на кладбище?

Блестящий глаз птицы. Комья замерзшей земли. Мелкий, острый снег. Темная фигура в дорогом пальто. Белое и черное, черное и белое, две стороны одной медали. Солнце медленно исчезает за горизонтом, и его последние лучи освещают только края низких облаков.

— Я хотел убедиться, что с тобой всё хорошо.

— Тогда почему не подошел?

— Мне не хотелось тревожить тебя во время церемонии. Прощание — это диалог двоих, а не толпы. Поэтому я не одобряю множества народа на похоронах.

— Ты говоришь так, словно не один раз был на похоронах сам. Тем, кто прощается, — я почти вижу, как там, на той стороне, его улыбка становится более острой, словно на шахматной доске Гаспару предстоит сделать новый ход.

— В любом случае нам не стоит скорбеть слишком долго. Это будет оскорблять ушедших, будто бы мы эгоистично видим в смерти только причину собственного ущерба, — его слова похожи на неспешно текущую воду, — В Южной Азии принято отмечать похороны так, словно это главный праздник в жизни покойного.

— Хорошо, что мы живем не в Азии, — я медленно иду по мелководью, не забывая об осторожности, — иначе нам пришлось праздновать каждый день чью-то смерть.

Мягкий голос Гаспара звучит так, словно взрослый терпеливо объясняет ребенку вещи, довольно сложные для его понимания.

— Я понимаю твою иронию. Скорбь — благородное чувство, но она хороша в умеренном количестве. Во всяком случае, мир признает власть силы, и об этом не стоит забывать. Сила и эмоции не всегда сочетаются между собой.

— Ты живешь в интересном мире, — я сажусь на диван в полутемной гостиной, и сумрак погружает комнату вокруг меня в странную пустоту, — нарушаешь правила и признаешь только силу.

Гаспар смеется — негромко и коротко. Сейчас его смех звучит совсем безрадостно и холодно, словно бьется стекло.

— Мне нравится, как ты необычно видишь вселенную вокруг, Ван, но ты не права, — я слышу, как его голос меняется. Наверно, он откинулся на спинку стула, расстегнул привычным движением ворот рубашки, и продолжает говорить, но уже более мягко и расслабленно, — нельзя поклоняться, верить во что-то и быть свободным. Я не верю ни во что, Ван. Тебе может показать это непонятным, но это дает свободу разуму. Свободу принятия решений и действий.

Слова Гаспара словно отвечают на его собственные мысли, беспокоящие его настолько сильно, что он позволяет им прорваться наружу.

— Как поживают твои деловые занятия? — Это слишком очевидный уход от темы разговора, но он безопасен.

— Хорошо, — Гаспар знает это и снисходительно поощряет мою смену курса, — Кстати, я всё хотел спросить, как тебе альбом? Наверно, ты так и не добралась до него, ведь у тебя всегда много дел.

Я оглядываюсь на книжную полку, где лежит его подарок.

— Открой его на пятнадцатой странице, — предлагает Гаспар, и я поднимаюсь, чтобы взять с полки книгу. Плотные листы бумаги с красочными фотографиями ложатся на твердый переплет, и я смотрю на картину, которую прячет страница номер пятнадцать.

— Видишь эту статую? Не один год она была просто камнем, который так и оставался лежать в стороне, никем не замеченный и не востребованный. Если бы не амбиции его создателя, самоуверенность и вера в себя, в свои возможности, а не во что-то иное, мы так бы никогда и не увидели этой несокрушимой силы спокойствия.

Гаспар говорит со мной, создавая нечто живое и реальное. И фотография приобретает очертания, отделяется от бумаги и встает сама во всей своей трехмерности.

— Его лицо сосредоточенно, но он не испытывает страха. Он не боится потому, что он знает свою силу, свои возможности и свой выбор. Посмотри, как он глядит на того, кто перед ним. Он готов ко всему. Каждый раз, когда я смотрю на это лицо, я думаю, что Голиаф не смог бы устоять перед ним. Да, великан допустил ошибку, позволив себе на несколько мгновений перестать видеть в Давиде воина. Но он был бы в любом случае покорен тем, как мальчик готов принять все происходящее. Тот, кто готов к любым переменам, уже побеждает в схватке. У Голиафа были сила и могущество, а у Давида только праща. Знаешь, что оказалось слабым местом великана? Сам Давид.

— Возможно, Микеланджело видел Давида таким же, как и ты, — я закрываю книгу, стряхивая наваждение, говорящее о том, что сказанное Гаспаром относится не только к скульптуре. Слишком уж лично и интимно звучат его слова.

— Возможно, но спросить у него об этом мы не можем, — легко соглашается со мной Гаспар, — кстати, я видел копию скульптуры в Лондоне. Говорят, что оригинал гораздо больше копий, но мне не слишком нравится Рим, чтобы поехать и проверить это утверждение. Давай, как-нибудь я покажу тебе английскую версию, если ты захочешь посмотреть Лондонские музеи?

Когда ночь сгущается, и в комнате уже совершенно темно, я продолжаю лежать с открытыми глазами. И статуя Давида не исчезает, находясь прямо посреди моей комнаты. Все слова в красивых и порой таких странных фразах Гаспара — это аллегории, которые дают легкий намек на правду. Возможно, чтобы понять их, надо увидеть всё глазами Гаспара, думать его мыслями.

Мне не составляет труда увидеть, как сам призрачный Гаспар выходит из-за статуи и обходит ее кругом, рассматривая творение Микеланджело Буонарроти.

— Ты ищешь в моих словах подсказки, — он, запрокинув голову, вглядывается в лицо Давида, — тогда как все гораздо проще. Усложнять себе задачу удобно, когда отрицаешь очевидное. И ты должна признать то, что я фактически сделал шаг в ловушку. Но не является ли этот шаг очередным хитроумным ходом? Может, я хочу совершенно другого, не того, что ожидаешь от меня ты?

Лицо статуи искажается. Мрамор превращается в текучий воздух, линии переплетаются, то смягчаясь, то наоборот становясь более угловатыми. Я заставляю себя отпустить иллюзию, и всё исчезает. Я хочу наконец-то добиться правды хотя бы для того, чтобы все мои мысли и чувства встали на ноги. Чем дальше я продвигаюсь, тем сильнее запутываюсь и понимаю, что освободиться от них будет очень сложно.

Кто из нас охотник, а кто — жертва?

***

На этот раз Тагамуто выбрала местом встречи невзрачный зал городской библиотеки. Стройные стеллажи, в которых можно было легко потеряться, возвышались над головой и уходили вверх. Возможно, тут было свыше десятка тысячи книг, и пыли в придачу было тоже немало. Она плясала в лучах солнца, которые были не такими яркими из-за света дневных ламп. Я периодически заходила в библиотеку, мне нравилось читать книги, которые можно было взять в руки, прочитать строки, напечатанные на старой бумаге. Поэтому я могла не волноваться за то, что этот визит вызовет подозрение у того, кому вздумается наблюдать за моими перемещениями. Иногда меня удивляло нежелание Тагамуто приводить меня в офис, но ей, как человеку со значком и удостоверением агента, было виднее — что безопасно и разумно.

Анна сидела у стола в читальном зале, погруженная в чтение. Я бы абсолютно точно поверила в то, что женщина занята книгой, которую держит в руках. Либо книга была интересная, либо Тагамуто умела играть нужную роль.

— Он звонил, — я села у края стола и открыла свою книгу по основам композиции.

— Вам никогда не казалось странным совпадение, что Вы работаете с изобразительным искусством, а его иногда называют Художником? — Анна перевернула страницу и подперла щеку рукой, внимательно изучая текст.

— Мне многое кажется странным, — я обратила внимание на то, что Тагамуто не скрывала своих мыслей, а это значило то, что она высказывает значащую что-то идею.

— Он говорит на понятном Вам языке, — Анна не поднимала головы, разговаривая со мной достаточно тихо и незаметно со стороны.

— Я думаю, что каждое убийство — это трофей с посланием. Объяснением того, что убитый сделал. Выпотрошенные как скот. Бессердечные, которым сердце ни к чему. Бесстыдные, глаза которых не туда смотрели. Меняющие обличия, как змея — кожу.

Анна вскинула одну бровь, давая понять, что хочет услышать продолжение моих мыслей:

— Он снисходит до того, что объясняет свою волю всем, поясняет, что это не только развлечение, это заслуженная кара?

— Каждое убийство было сделано так, чтобы вы искали не то, что нужно.

Анна смотрит прямо на меня, и её глаза пытаются заглянуть прямо мне в голову:

— Вы хотите сказать, что он играет с нами и оставляет записки для того, кто их прочитает. Всё это время он кружит и оставляет отметины на пути, чтобы читателю было интересно открывать новые главы его истории.

Я прерываю зрительный контакт и опускаю глаза в книгу. Мне совсем не хочется, чтобы проницательная Тагамуто увидела истину. Слишком долго мне пришлось отрицать ее, чтобы сейчас принять как факт то, что все эти смерти были бессмысленны, и в то же время полны определенного значения. Это было обращение, шарады, адресованные тому, кто сможет понять их язык.

Сладости на дорожке, ведущей Гензеля и Гретель к пряничному домику.

— Вполне возможно, что его близость с Вами является тем, что поможет нам его поймать. Насколько он доверяет Вам? — Тагамуто полна холодного расчета. В ее исполнении он означает одно — какова бы не была подоплека странного диалога убийцы с миром, она оставит правду на потом. До того момента, когда за Хорстом не закроется дверь камеры. А затем Анна Тагамуто примется за оставшиеся вопросы.

— Достаточно, чтобы заставить его признаться так, как нужно вам для его ареста, — шорох страниц звучит оглушительно громко в тишине.

Пользуясь секундой, я бросаю взгляд на женщину. Меня поражает и удивляет её хладнокровие и спокойствие. Наверно такими выглядят рептилии в глазах окружающего их мира — незаметные, сливающиеся со стволами деревьев, зелеными побегами. Никогда не упускают из виду ни единой мелочи, словно в их головах идет непрерывный анализ и обработка информации. Хотелось бы мне заглянуть в голову Анны, увидеть ход её мыслей, попытаться понять — что делает её такой совершенной и отстраненной. Но мне хватает и того, что мой мозг практически постоянно занят Гаспаром и его совершенными партиями в игре. В глазах Анны я всегда вижу мизерное значение жизни и смерти, если они лежат на одной из чаш весов, тогда как на другой находятся её цели. Глаза Анны пусты и холодны, но при этом за ними живет что-то другое, что руководит её совершенной логикой.

Я опускаю глаза в книгу. Мир вокруг словно сбрасывает маски, показывая мне странные и страшные личности, живущие за каждым из внешне благополучных и адекватных людей. Из разнообразных глаз — темных, светлых, круглых, узких, ориентальных, европеоидных на мир смотрят тихие, ждущие своего часа монстры. Это глаза тех, кто носит в себе своего демона и не выпускает его наружу, подкармливая только изредка вспышками насилия, гнева, разврата.

И мне становится страшно.

Бьёрн догоняет меня уже тогда, когда я прошла пару кварталов от библиотеки. Он был неподалеку, где-то в том же зале, и проходившая встреча с Тагамуто страховалась его присутствием. Мне всегда было интересно — что заставляет его участвовать в плане Анны, который он явно не одобрял?

— Вы не обязаны идти на это, — агент Бьёрн явно недоволен происходящим, более того, он почти что встревожен, — Анна не имеет права втягивать Вас, гражданское лицо, в операцию.

Вообще-то Бьёрн прав.

— Я понимаю, но это то, что я могу сделать для поимки вашего психопата.

— Очнитесь, — неожиданно Бьёрн достаточно резко трясет меня за плечи, словно пытается привлечь моё внимание к своим словам ещё больше, — неужели не понятно, что Тагамуто совершенно уверена в том, что никакого признания может и не быть?

Я не столько обращаю внимание на то, что пальцы Бьёрна достаточно сильно вцепились в меня, проникая даже сквозь теплую куртку, сколько заинтересовываюсь его словами. И уточняю:

— Тогда как она собирается произвести задержание?

Мгновенно ставший безразличным и спокойным, Бьёрн отпускает меня, отодвигаясь на шаг назад.

— Она рассматривает, как вариант, захват преступника на месте убийства.

Глава 20

Говорят, что перед любым важным событием, можно ощутить ужасное волнение. На самом деле, так бывает не всегда. Все зависит от того, насколько ты готов к грядущему и насколько ярко горят позади мосты.

Мужчина в белой рубашке с темным галстуком сосредоточенно проверяет работу маленького датчика слежения, который находится на мне. Комната полна аппаратуры, и от многочисленных экранов начинает рябить в глазах. Не знаю, чье присутствие больше беспокоит меня — Анны Тагамуто, наблюдающей за ходом подготовки к предстоящей операции. Или вид хмурого Бьёрна, который стоит в углу у двери. Он кажется камнем преткновения, проявившим беспокойство в тот момент, когда я уже сделала выбор. Подсознательно я понимаю, что всё это лишь усложнит ситуацию, но сделать ничего не могу.

С Анной в офисе проходящие мимо здороваются так, словно им хотелось бы убраться подальше, а вместо этого приходится попадаться на глаза женщине. Я так и не поняла место Тагамуто в иерархии офиса — агент, которого обходят стороной агенты, это довольно странно. Но я бы тоже убралась как можно дальше от нее, будь у меня такая возможность.

Перед тем, как зайти в это помещение, Анна останавливает меня и спрашивает:

— Вы осознаете весь риск, Ивана?

Руководит ли мной желание отомстить за бывшего мужа? Нет. Я не собираюсь делать всё это во имя кого-то конкретного.

Наверно, я хорошо научилась притворяться, или же близость финиша заставляет Анну быть не настолько внимательной, как прежде. Она не обращает внимания на то, что я отвечаю достаточно уклончиво, и ведет меня к специалистам офиса. Они должны установить на мне прибор для отслеживания местоположения меня или моего трупа, в зависимости от того, как пойдут дела. Поэтому я не смотрю в сторону Бьёрна. Беспокойство в его глазах говорит о том, что он думает о том же самом. И крепкий агент Гис ужасно не хочет открыть дверь, войти в помещение и обнаружить там куски моего, еще теплого тела. Если им повезет.

Мы возвращаемся в кабинет Анны после того, как худощавый специалист по слежению говорит, что все исправно работает. Теперь я — это красная точка, которая перемещается по виртуальной карте на экране. Сейчас стоит середина зимы, но синева неба, кусок которого виден в окно, напоминает, что весна не за горами. И я не могу перестать посматривать в окно на безмятежную голубизну.

Анна, тем временем, обсуждает план действий, выглядящий довольно просто. Для того, чтобы все прошло идеально, я не должна нарушать привычного образа жизни, общения с Гаспаром. Когда он окажется слишком близко, мне надо выманить наружу его демона. И надеяться, что Тагамуто успеет к тому моменту, когда из меня начнут выпускать кишки. Но я на это не надеюсь, и все остальные, присутствующие в кабинете, — тоже.

В глубине души я позволяю себе расслабиться. Есть несколько вещей, которые я скрыла от всех, и, благодаря этому, я могу выиграть если не ситуацию, так время, нужное для шанса на спасение. Я не рассматриваю больше перспектив сбежать, мигающая точка на экране — это полыхающий мост, отрезанный путь к отступлению.

— Не дайте ему запутать Вас, если он решит снова вернуть Ваше доверие, — Анна выглядит настолько уверенной, что мне даже жаль ее. Она так убеждена в том, что вся ситуация полностью контролируется ею, что не может допустить мысли о том, что это не так. О том, что её агент ведет свою игру, что её наживка преследует свою цель. Панцирь логики и расчета превращается в шоры, и Анна медленно теряет контроль, но заметить этого не хочет.

На улице почти тепло. Настолько, что можно не прятаться в капюшоне куртки, но уши все равно начинают понемногу мерзнуть. Я иду прочь от здания по чистой дороге, снег с которой смели в сторону проезжей части. Очень странно, что я раньше не замечала — сколько оттенков у кажущегося однообразия снега. Дома вокруг меня тоже разнообразны, каждый имеет свое лицо, и ни одно из них не повторяется дважды.

Впервые я не замечаю прохожих, спешащих мимо меня. Они словно исчезают настолько стремительно, что я даже не обращаю на них внимания больше, чем на акт вдоха и выдоха воздуха. Зато я слышу, что городские птицы щебечут гораздо громче, чем неделю назад, а цвет неба медленно становится более ярким, приближаясь к весенней синеве. Для того, чтобы почувствовать всю глубину ощущений и восприятия, понадобилось совсем немного. Всего лишь — оказаться на краю пропасти перед последним шагом.

У меня два варианта. Либо я выберусь живой, либо не выберусь. И поскольку, будучи живой, я справлюсь со всем, то мне нужно подготовиться ко второму варианту. Оказывается, что для потенциальной смерти у меня слишком много неоконченных дел.

Я захожу домой. Окидываю взглядом комнаты, мысленно прикидывая — можно ли навести порядок, или это не настолько важно прямо сейчас. Я проверяю окна в гараже — они должны быть закрытыми, чтобы никакое животное не забралось и не оказалось в ловушке. В доме я проверяю все бумаги, раскладываю их на места. Поправляю шторы на окнах. Машинально протираю пыль на небольшом комоде. Книги в шкафу лежат ровно и не требуют изменений, но я все-таки смотрю на них, раздумывая о том, что будет жаль, если их просто выбросят на свалку. Альбом, подаренный мне Гаспаром, лежит на полке. Я протягиваю к нему руку, затем отдергиваю ее, передумав.

На кухне царит идеальный порядок, когда я заканчиваю уборку и оглядываюсь. Предусмотрительно оставленная на столе чашка источает аромат чая, и я, наконец, свободная от дел, сажусь на стул и подтягиваю ее к себе. На работу я позвонила, передав последние сделанные файлы на почту менеджеру. Больше мне некого предупредить. Существование Нины еще недавно заставило позвонить ей хотя бы для того, чтобы поговорить, перекинуться парой слов. Но я не позвоню ей. Я попыталась ее простить, но забыть не смогла. А потому я остаюсь в одиночестве с идеально убранным домом и неторопливо обжигаю губы горячим терпким чаем с тонким запахом жасмина.

На самом деле умирать не страшно. Страшно принять мысль о наступающем конце.

Ночью я не вижу снов. Сплю так крепко, что с трудом открываю глаза, когда прямо над ухом начинает гудеть телефон, оповещая о входящем звонке. Что-то падает с прикроватной тумбочки, когда я пытаюсь нащупать свой мобильный. Глаза мне просто не разлепить, голову с подушки поднять невозможно, и, если бы не продолжающаяся вибрация, я бы продолжала спать.

После долгих усилий телефон попадает в мои руки, и я отвечаю на звонок. С первой же секунды мне приходится окончательно проснуться. Голос Гаспара мягок и доброжелателен, но этим голосом говорит со мной моя вероятная Смерть. Гаспар спрашивает как и тысячу раз до этого дня меня о том, как мои дела. Как моё самочувствие. Он до сих пор продолжает считать, что обязан осведомиться о моем состоянии после пожара. Словно это беспокойство дает ему что-то. Возможно, он не хотел бы, чтобы кто-то повредил мне больше, чем он того захочет. Затем Гаспар, каким-то звериным чутьем заметив изменения, осторожно спрашивает — не помешал ли он своим звонком. Меня внезапно одолевает дикое любопытство — что было бы, если бы я хотя бы раз дала ему понять, что — да, он может мне помешать?

Благоразумие шепчет, что не стоит испытывать и без того слишком призрачное везение.

— Я выяснил немного о том, что ты хотела узнать, Ван, — мне кажется, что неловкий момент прошел, и Гаспар снова говорит уверенно, немного самодовольно и спокойно. Ему нравится делать что-то, что заставляет меня удивляться или же замечать его особенность. Старается ли он быть необычным для всех окружающих или же это касается только наших взаимоотношений?

Тем не менее, я знаю, что свои слова Гаспар выполняет, и благодарю его.

— Ты будешь вечером свободна, Ван? Я думаю, что такие вещи не стоит обсуждать по телефону, — говорит он, и внутри меня медленно сворачивается пружиной ожидание.

— Да, вечером я не занята — отвечаю я. Хочу я того или нет, но кончики пальцев начинают испытывать холод, а затем и вовсе немеют.

— Возможно, дело даже не столько в том, что я узнал, — тон Гаспара меняется, словно смягчаясь до какой-то неопределенной границы между снисходительностью и жутковатым теплым, — я хотел бы увидеть тебя. Мы давно не общались так, как раньше. Признаться, мне этого не хватает.

Когда я кладу телефон обратно на тумбочку, мне уже не хочется спать. Не хочется пребывать в искусственной тишине отрицания того, происходит. Наступает фаза ожидания, и каждая клеточка нервов во мне готовится к действиям.

Подъем. Аккуратно, без складок застелена кровать. Чашка кофе и что-то съедобное. Каждая секунда падает вниз, как песчинка в часах. Времени остается слишком мало, всего чуть меньше двенадцати часов. Но я не торопясь допиваю кофе, вымываю чашку и только после этого набираю номер Анны.

Тагамуто отвечает почти сразу, словно ждала моего звонка. Она разговаривает немного отрывисто и явно старается не привлекать к нашему диалогу внимания, так как на заднем плане слышатся голоса. Наверно я позвонила в тот момент, когда Анна находилась на каком-то совещании. Но Тагамуто попросит меня подождать секунду, затем наступает тишина, словно женщина вышла из помещения.

— Во сколько вы встречаетесь? — Анну явно интересуют лишь точные и сухие детали, необходимые для координации действий. Услышав от меня приблизительное время встречи, она замолкает на минуту, затем снова сообщает, — не бойтесь, мы будем поблизости и не дадим ситуации пойти не так, как нужно. Главное, попробуйте подтолкнуть его к выходу из тени настолько, насколько это будет возможно.

Она до последнего момента молчит о том, что все действительно не так безопасно, что нужно быть готовым ко всему. Анна Тагамуто просто отметает то, что не входит в её цели — ненужные, с точки зрения агента, дополнительные объяснения, слова, трата минут на разговоры. Ведь всё это только отвлекает от основной задачи. Анна видит во всем происходящем большое шахматное поле. Пешек и слонов не ободряют и не поддерживают перед ходом, их дело — служить во благо общего дела. Для этого они и ставятся на доску.

Я не собиралась проводить время в тихом ожидании того, что произойдет. Вместо этого, мне просто пришло в голову выйти на улицу и пройтись по городу, пока такая возможность у меня имелась. Снега было мало, но относительный холод не позволял ему начать таять. В некоторых местах даже можно было представить, что снежная масса образует сугробы. Небольшие, но все-таки сугробы. Одним словом, зима не сдавала свои позиции. Идеальный день не портил даже ветер, который периодически бил в лицо холодными, колючими порывами, а затем стихал до следующего удара. Людей на моей улице практически не было, половина населения работала, вторая половина сидела дома. Ноги несли меня не вниз, в центр города, где как раз таки и царило оживление, а вверх по улице, заканчивающейся почти у самой линии легкого леса на вершине холмов. Их цепь окружала город, создавая естественную преграду для разрушительной силы природы и поддерживая относительно устойчивый теплый климат внутри чаши. Сейчас деревья были голыми, ветки их припорошило снегом, и темные стволы не скрывали. Летом же они легко прятали в своей тени то, что находилось на их территории. Я не стала сворачивать с дороги в сторону леса, пусть даже снега было мало, а солнце светило ярко, блуждать там не хотелось. У меня была другая задача, которая как раз и вытянула меня из дома.

Долгие гудки раздавались слишком громко, как мне казалось. Номер, указанный в сообщении того одноразового телефона, которое предлагало помощь, я знала наизусть. Так получилось, что несколько цифр словно выжгло в памяти без прилагаемых к этому усилий. Гудки шли и шли, а я испытывала странное ощущение, в котором смешивались интерес и доля нервозности. Этот звонок был одним из моих козырей. Будет очень обидно, если окажется, что ничего не вышло.

Словно в ответ на мои мысли все звуки прервались. Сперва в трубке царила тишина, потом раздался голос женщины средних лет:

— Говорите.

Я перехватила телефон другой рукой и спокойно, насколько только могла в такой странной ситуации, произнесла:

— Мне нужна помощь.

— Хорошо, — после чего на той стороне отключились. Раздались короткие гудки.

Вот и всё, весь разговор. Я испытывала разочарование, но оно разбавлялось шепотом, говорящим о том, что всё это выглядит как-то странно для простого розыгрыша. Впрочем, в том, что происходило всё это время, не было вообще ничего похожего на розыгрыш и шутку.

Когда я уже почти подошла к дому, зазвонил телефон. Иногда мне хотелось избавиться от надоедливого аппарата, всякий раз приносящего только новые проблемы. Но на этот раз звонили с работы. Меня попросили приехать в офис, дескать, у них какие-то проблемы, обновление данных, собрание сотрудников или что-то в этом роде. И моё присутствие крайне необходимо. Как бы я не хотела провести оставшееся время дома, в тишине, мне ничего не оставалось. Заверив девушку в том, что приеду, я решила, что однажды все-таки избавлюсь от телефона. Устрою себе каникулы в одиночестве и без связи.

Дорога до офиса заняла около часа. Было то время дня, когда люди начали возвращаться с работы, и городские улицы медленно превращались в подобие бобровых запруд, едва шевелящееся от скопления машин разной величины, автобусов, юрких такси и прочей железной ерунды на колесах. Просидев пятнадцать минут в пробке, я не выдержала и выбралась из автобуса на первой же остановке. Перспектива пройтись пешком не пугала, тогда как раздражало ожидание момента, что впереди кто-нибудь начнет двигаться, и твой автобус сможет сделать пару оборотов колёс прежде, чем снова остановится. Имея две ноги можно легко обойти весь город.

Я без труда дошла за десять минут до конца транспортного затора. На перекрестке, как это обычно бывает вечерами, столкнулась пара машин. Водители расхаживали возле своих покалеченных колымаг, полицейский разговаривал с кем-то из коллег по рации. Недовольные тем, что им не разъехаться, сигналили друг другу машины разных габаритов. Одним словом, живая реклама, призывающая отказаться от автомобилей и возникающих с ними проблем. Автобус, на котором я рассчитывала доехать, не было даже видно за огромной гусеницей пробки, сожравшей без остатка всю проезжую часть.

Офис фирмы, занимающейся разработкой идей для интерьера, находился неподалеку от центра города. Высокие здания деловых центров тут находились в соседстве с небольшими особняками, в которых размещались рестораны, галереи и дизайнерские салоны.

Роскошная бутафория, призванная прятать от богачей, посетителей города и туристов кварталы, в которых всей этой позолоты не было. Тем не менее, со своей задачей центр города справлялся успешно. На какой-то момент даже коренному жителю окраины, знающему все грязные и неприглядные секреты, приходилось признать, что здесь расположен довольно красивый и успешный район. Глаз не мог не радоваться всем этим изящным и залакированным благополучием, и все были довольны. Туристы получали своё восхищение, городская администрация не переживала за вид города, а все остальные мирились с тем, что им оставалось.

Как и все бутафорское вокруг, здание, в котором находился офис, было сияющим, ухоженным. С каменной облицовкой, изящной подсветкой вместо громоздких ламп. Мечта любого работника, одним словом.

Компания занимала седьмой этаж, и в окнах еще горел свет, показывая, что рабочий день еще не закончен. Когда только двери лифта разъехались в сторону, мне показалось странным то, что практически нет народа. Обычно, работа кипит, и помещение напоминает небольшой, шумный муравейник. Возле лифта находится стол дежурного сотрудника, принимающего факсы, звонки и корреспонденцию. К нему я и направилась, рассчитывая узнать причину, по которой мне пришлось сюда добираться. Девушка за столиком выглядела немного недовольно, как любой человек, который вынужден сидеть на рабочем месте, тогда как все остальные уже начали собираться и расходиться по домам.

— Привет, — я не смогла вспомнить имя администратора и покосилась на бейдж, висящий на кармане ее блузки, — привет, Лана.

— Добрый вечер, — Лана дежурно нацепила на лицо сияющую улыбку, — Вы сегодня поздно.

— Мне позвонили и сказали, что надо подъехать. Какие-то проблемы, вроде совещание, — я оглянулась вокруг, ища намек на то, что в офисе что-то происходит. Обычно, в таком случае несколько сотрудников стояли бы, обсуждая повод для совещания. Но было довольно пустынно. Только парочка работяг еще сидели на своих местах, явно торопясь завершить важные документы к завтрашнему дню. Лана закончила листать свой блокнот для записей и покачала головой:

— На сегодня ничего не было запланировано, иначе я бы знала. К тому же все уже разошлись по домам. Вы уверены, что не перепутали день?

— Пожалуй, я действительно что-то перепутала, — помедлив так, словно раздумывала над её словами, вежливо согласилась я. А затем направилась обратно к лифту под неодобрительным взглядом администратора. Было бессмысленно спрашивать ее про звонок, когда и так очевидно, что девушка понятия не имеет об этом. Но факт того, что меня целенаправленно вытянули из дома, оставался висеть в воздухе и напоминать о себе.

Стеклянная дверь выпустила меня из здания, и оказалось, что на улице достаточно сильно похолодало. Зима отличается именно тем, что если днем вам казалось, что запахло весной, ждите — к вечеру погода напомнит о том, что до весны еще не близко. Пришлось засунуть руки в перчатки, потом — в карманы, чтобы сохранить тепло. Кажется, что на градусниках явно температура покачивается на уровне минус пятнадцати по Цельсию.

Время утекало как песок из часов — быстро, неумолимо. Я поежилась, стараясь прогнать заползающий под одежду холод, и пошла вперед. Упавшая температура разогнала всех прохожих по домам, и на улицах становилось тихо и пустынно. Где-то высоко наверху на темнеющем небе медленно проступали звезды. И в холодном воздухе казалось, что они непрерывно мигают, словно передают на землю что-то, используя азбуку Морзе.

На дороге уже было спокойнее, заторы из машин разошлись, и движение останавливали только красные огоньки светофоров. В салоне автобуса было прохладно, от дыхания запотевало оконное стекло. Я вытащила руку из перчатки и нарисовала улыбающуюся рожицу. Теперь она косилась на меня с окна, и я ухмыльнулась, подумав, что еду в компании кривоватого, но веселого соседа.

Жить с постоянной угрюмой манией легко, это помогает всегда быть начеку. И если внезапно начинается невероятная свистопляска, именно такой взгляд на мир помогает более спокойно принять происходящее. Но иногда надо вылезать из скорлупы, вспоминать о том, что существует еще и иррациональное состояние безмятежности. Пусть даже его приносит растекающаяся по запотевшему окну рожица.

И все-таки, даже это не помогло мне расслабиться. Наверно было бы странным, если я в такое время, при таком стечении обстоятельств пела, плясала и пускала пузыри от всеобъемлющего счастья. Но сейчас я, хотя бы не так остро ощущала, как убегает время, не оставляя возможности пожалеть о сделанном выборе.

Тук. Тук.

Минус секунда.

Минус минута.

До дома я дошла достаточно быстро, стараясь шагать как можно быстрее. От остановки мне пришлось еще немного пройтись по холодным, стылым дорожкам. Было совсем до неприличия холодно, словно город внезапно переместился в Арктику. С каждым шагом я думала только о том, что хочу попасть в тепло, за стены, поближе к чему-нибудь горячему. Это было куда как важнее, чем всё остальное.

Попав со второй попытки в замочную скважину, я открыла дверь, внося с собой клубы холодного воздуха. В доме было тепло, это было его главным достоинством, которое я сейчас могла оценить. Вслепую нашарив руками включатель на стене, я заставила темноту убраться куда-нибудь наверх, на второй этаж, до которого еще не дошла. Свет залил дом, и вместе с ним выхватил фигуру, устроившуюся на диване посреди гостиной.

Гаспар немного щурился, как большой кот, которому в глаза неожиданно светил фонарь. Кажется, он дремал до моего прихода, судя по тому, что воротник его рубашки, выглядывающей из-под пальто, был расстегнут, да и само пальто было просто накинуто на плечи.

Глава 21

И так, я стояла у двери, Гаспар смотрел на меня, а я — на него.

— Если это ответ на моё вторжение в твою квартиру, то считай, что мы квиты, — наконец мне удалось открыть рот и сказать что-то, лишь бы не висела непонятная тишина.

— На самом деле я просто жутко замерз, ожидая твоего возвращения, — Гаспар слегка неловко улыбнулся, поднимаясь с дивана, — и решил воспользоваться твоим запасным ключом.

Я пожала плечами и сняла куртку. Потом вдруг до меня дошёл смысл сказанного им, и я обернулась.

— Ты знаешь про запасной ключ?

Гаспар сделал такое лицо, словно я пыталась его обвинить в чем-то очевидном. В другой момент я бы даже посмеялась от того, каким забавным его делало это выражение.

— Так это была твоя рубашка, — не знаю почему, но внезапно мне стало так забавно, словно вдохнула веселящего газа. Мужская рубашка с пятнами крови. Запасной ключ. Всё оказалось слишком просто. Теперь было понятно — кому понадобилось выманить меня из дома, чтобы проникнуть внутрь и немного нарушить просчитанные планы.

Гаспар подошел ближе, забрал куртку, которую я так и не успела повесить на крючок. Водрузил её на место.

— Нам стоит поговорить, но вряд ли это будет уместно возле входной двери. Если только ты не хочешь выставить меня за дверь, не услышав того, что я смог узнать о твоей семье.

Он был абсолютно уверен в себе и не сомневался, что получит желаемое. Это делало его моложе, скидывая десяток лет и стирая все его манеры и постоянное снисходительное спокойствие, словно передо мной стоял подросток, убежденный в своем превосходстве. Я кивнула, признавая факт того, что Гаспар сейчас прав. Было уже поздно для проявления ненужных эмоций вроде истерик, обличительных речей, упреков.

Вместо этого я потащилась на кухню, ощущая, как кровь возвращается в пальцы рук, и те краснеют, отекают и наливаются живительным теплом. Мне было плевать на то, что Гаспар в моём доме, важнее этого было лишь желание выпить что-то горячее.

— Я могу приготовить тебе чай, — очевидно, он понимал, что я должна быть недовольна его вторжением, и хотел показать своё желание загладить вину. Это могло быть милым, если бы в моёй кухне, позади меня не стоял человек, играющий в шарады с полицией и убивающий людей.

Я молча сунула на стол чашку, включила чайник и стала ждать, когда он закипит. В мои планы не входило такое раннее и неожиданное появление Гаспара. Приходилось на ходе перекраивать всё и играть по ситуации.

— Что ты хотел рассказать? — Поинтересовалась я.

— Я думаю, тебе стоит сперва выпить чаю, согреться, а потом выслушать всё.

— С каких пор ты решил командовать моими действиями? — Такую меня Гаспар знал, и от того, что я фактически хамила ему в лицо, можно было не ожидать проблем. Он счёл, что я выпускаю пар и срываю на нём своё возмущение его поступком.

— Ван, так нельзя. Я пытаюсь сделать так, как будет лучше, а ты бросаешься на меня.

Он выглядел и в правду расстроенным, словно я задела его и заставила снять маску вежливого и самодовольного спокойствия. В ответ я покачала головой и налила себе в чашку чай. Несколько глотков, и горячее, обжигающее нутро ощущение разлилось по всему телу. Я вновь ощутила себя человеком.

— Хорошо, — я отставила чашку в сторону, — теперь ты можешь рассказать, я полагаю.

Гаспар отодвинул стул, предлагая мне сесть. Затем прошелся вдоль стены, на секунду выглянул в окно. Интересно, где сейчас находится Тагамуто со своими людьми? Засекли ли они происходящее у меня дома?

— Это не совсем то, что ты хотела узнать. Но оно так же касается тебя, — Гаспар словно колебался, произнося всё это, но видя выражение моего лица, продолжил, — Поджог в твоем доме.

— И как это связанно с моей сестрой?

Гаспар недовольно оглянулся, заставляя меня взглядом замолчать и не перебивать его.

— Один человек, которые делает разные вещи для желающих, назовем его Ифрит, рассказал, что однажды ему поступило предложение. Само собой, Ифрит — это всего лишь псевдоним, в таких делах не существует реальных имен. Предложение заключалось в том, чтобы нашлись надежные люди, способные поменять кое-что в электрике твоего дома и создать в определенное время пожар.

Пока до меня ещё тяжело доходил смысл рассказа, и то, к чему вёл Гаспар. Но с каждым словом казалось, что дальше будет что-то очень нехорошее.

— Естественно, разбираться в таком будет очень нелегко, чтобы отличить хорошую работу от проблем в работе электросети нужно стоящее оборудование и специалисты.

Мне отчего-то захотелось заткнуть себе уши. Только бы не слышать продолжения, не узнать сути истории. Гаспар смотрел на меня, и в его глазах явно читалось сожаление. Он сочувствовал мне, и от этого ставилось еще более дурно.

— Это было сделано кем-то из знакомых мне людей, — выдохнула я. Мне хотелось, чтобы Гаспар отрицал это. Чтобы сказал, что это просто начало его истории. Но он молчал, а его взгляд не сулил ничего хорошего.

— Заказ был сделан в расчете на то, что в пожаре сгорит человек. Ифриту выплатили сумму не сразу, и он был очень недоволен.

Я сглотнула, отказываясь понимать его.

— Кто хотел меня убить?

Гаспар по-прежнему смотрел на меня с сожалением. Это выражение пугало сильнее, чем слова, словно он знал что-то гораздо хуже того, что уже прозвучало.

— Твоя сестра оплатила этот заказ.

Я встала, отталкивая стул так, что он с грохотом упал.

— Ты бредишь.

Он вздохнул, словно был готов к таким словам.

— Заказчик назвался ником Кудряшка Ко.

Кажется, в моем мозгу что-то щелкнуло, переворачиваясь вверх ногами. Щелкнуло очень ощутимо и громко, и меня понесло огромным течением куда-то в пустоту.

— Ван, — Гаспар подошел, положил руки на плечи, стараясь быть мягким, но одновременно сосредоточенным, — посмотри на меня, пожалуйста.

— Ты просто как-то узнал, что мою сестру звали в школе Кудряшкой Ко, — отстранённо произнесла я, думая о том, что если дотянусь до кухонных ножей, то без труда воткну один из них Гаспару в живот.

В правое подреберье.

Движением к позвоночнику и вверх, пропарывая печень.

Будет сложно объяснить Тагамуто — почему я убила человека. Возможно, она решит, что я и есть тот самый городской маньяк, засадит меня за решетку и повесит все смерти. Но это казалось слишком далеким и мелким. Меня ничто не могло сейчас выбить из состояния

— Нет, я не знал этого, — голос Гаспара звучал как-то глухо, словно он не мог вернуть себе спокойствие.

Мне в страшном сне не могло присниться, что моя сестра решит убить меня, и даже не почувствует вины за это. Просто так, ради непонятной зависти, грызущей её все эти годы.

— Ты всегда была особенной, — приглушенно произнёс Гаспар, — не такой, как все, не такой как она. Люди не любят тех, кто может от них отличаться, индивидуальность для них — как красная тряпка для быка. Ты не должна никогда винить себя в смерти родителей. Прямо сейчас, твоя сестра пытается сбежать с банкротом-мужем куда-нибудь подальше. У них больше нет ничего, и она должна быть благодарна, что они оба ещё живы, не прикончены разозленными кредиторами. Забудь о ней просто.

— Я была ребенком, которого таскали по психологам и пытались исправить его дурные наклонности. Но при этом мы были семьей. Родными людьми, — я осознавала, что это звучит не убедительно. Но мне нужно было хоть что-то, что остановит падение мира и переворот всего вверх тормашками.

— Родные люди иногда оказываются не ближе друг другу, чем случайные прохожие.

Это всё равно ничего не проясняло. В моей голове такое не укладывалось.

— В тот вечер, когда ты пришла поговорить и сказать, что мы можем быть друзьями, после всего, что произошло, я много о чем думал. Это было так сложно и, одновременно, так легко, понять, что ты все-таки вернулась ко мне, хоть и хочешь меня убить.

Черт возьми. Гаспар выглядел искренне, когда говорил это. И я не могла не чувствовать какой-то больной, неправильной привязанности к нему. Вполне возможно, что это было связано с тем, что мне в глубине души нужен был друг или родной человек, с которым не стоит постоянно стыдиться своей непохожести на других, приличных людей. Или всё дело было в том, что он был уютным и близким мне всё это время, пока мы находились рядом. Но я не хотела связи с ненормальным, который нуждается в электрическом стуле или принудительном лечении.

Это было бы слишком даже для меня.

— Мне всегда казалось сущей нелепостью то, что люди выбирают — с кем им быть рядом, лишь потому, что он красив или богат. Это как выбирать себе духи по виду их флакона вместо самого аромата, — Гаспар понизил голос почти до шепота, пронзительно и пристально вглядываясь в моё лицо.

Я покачала головой. Что творится в его мозгу, было тяжело предположить. Хотя, то, что происходило в моём собственном, обдумывать тоже не хотелось. Никогда ещё мне не было так легко и противно одновременно от мысли, что я вполне готова согласиться закрыть глаза на всё то, что он делал или мог сделать — просто потому, что мне хочется сохранить ощущение полноценного и объемного мира, который мы смогли создать вдвоём. Это было ужасно, словно от падения в пропасть удерживал только маленький шажок. И подталкивать себя к полету вниз я не собиралась. А Гаспар, не подозревая о моих мыслях, продолжал:

— Я всегда хотел оказаться утром где-то рядом с горами, в практически безлюдном месте. Стоять на рассветном ветерке, смотреть, как небо окрашивается в розовый цвет, как медленно поднимается туман над вершинами. Есть только огромный мир и ты. Это дает почувствовать то, насколько люди с их вечной суматохой и неразберихой мелочны и несовершенны

— Значит, ты предлагал Габриилу убить меня, чтобы потом рассказывать о своих планах и несовершенстве людей? — Стараясь избавиться от дурмана его слов, я напомнила себе, что взгляды Гаспара на жизнь не предполагали того, что он считается с кем-то кроме него самого. Он всего лишь снисходил до кого-то, кто был ему нужен.

Сейчас Гаспар смотрел на меня так, словно я была бредящим больным, которому приходилось растолковывать простые истины.

— Мне пришлось переодеться у тебя, я торопился и просто забыл свою вещь. Кровь на ней моя собственная. И я никогда не пытался тебя убить, Ван. Я всего лишь хотел подтолкнуть тебя к действию, заставить понять, что ты должна отстаивать свои права, — одного выражения его глаза было достаточно, чтобы прочитать то, что он думает. Гаспар не испытывал ни капли вины за то, что делал. Ведь, по его мнению, всё это было сделано во благо.

Ну да. Он хотел разбудить меня и подтолкнуть к действиям. Что ж, это ему удалось. Именно поэтому, мы сейчас и приближаемся к финалу всей истории. Я скосила глаза на его руки, всё еще лежащие на моих плечах. Градус безумия происходящего медленно повышался, и держать ситуацию под контролем становилось всё сложнее. Пусть что-нибудь случится, что-то, что приведет всё к нужному финалу.

Тут мои мысли явно были услышаны. Раздался стук отлетающей двери, которая ударилась о стену. Что-то свалилось на пол, явно не выдержав силы сотрясения.

Кажется, такое уже было. Правда, в тот раз пришли по мою душу.

— Отойди от неё, — произнесла Тагамуто, — и подними руки вверх.

Выражение лица Гаспара изменилось, и он мгновенно вернулся от откровенности к своему привычному, слегка высокомерному виду.

— Похоже, ты не закрыла дверь, Ван, — произнёс он, медленно отводя руки и приподнимая их так, чтобы Тагамуто могла видеть — у него нет оружия.

Мне не хотелось смотреть ему в лицо, но я заставила себя не отводить взгляда и не испытывать дурацкое ощущение вины. Глаза Гаспара были спокойны, словно прямо в спину ему не направлено дуло пистолета, а само осознание того факта, что я причастна к этому, не вызывало в нём бешенства.

Я попятилась назад, отходя на безопасное расстояние, пока не уперлась в стену. Анна не сводила глаз от Гаспара, который стоял к ней спиной. А я ощущала облегчение от того, что всё наконец-то так, как и должно быть. Оторвалась от стены и двинулась в сторону Тагамуто, справедливо рассудив, что стоит держаться как можно дальше от Гаспара. Что-то я сомневалась в том, что он будет спокойно стоять и ждать, пока Анна наденет на него наручники.

Всё это время, пока я передвигалась, Гаспар медленно поворачивался, сопровождая взглядом каждый мой шаг. Не составляло большого труда понять, что единственная его цель будет теперь в охоте на меня и восстановлении справедливости.

Об этом как-то даже думать не хотелось. Всё позади. Игра в кошки-мышки закончена, можно не держаться в тени, прячась от хитрого игрока. Я почти подошла к Анне, когда неожиданно поняла, что она одна в доме, и никто больше не спешит ей в поддержку. Не то, чтобы я сомневалась в ее боевых навыках, но в схватке между ней и Гаспаром, я бы не ставила на неё. Я уже стояла рядом с Анной, которая держала пистолет прямо нацеленным в грудь Гаспару. Тот повернулся к ней лицом и надменно демонстрировал свою безоружность, словно в противовес её намерениям.

— Где Бьёрн? — Спросила я, надеясь, что Анна не геройствует, стремясь присвоить себе все лавры.

Тагамуто опустила одну руку, оставив пистолет в другой, по-прежнему готовясь стрелять при малейшем движении Гаспара. Откинула полу короткого пальто, доставая из поясной кобуры второй пистолет. Затем из моих глаз посыпались искры, почище любого фейерверка, а в каждый уголок черепа отдалась пронзительная, гудящая боль.

От неожиданности я не удержалась и хлопнулась на пол, ощущая, как что-то тянется и рвется в ноге. Звездопад в голове мешал понять, что не так, и только нервные окончания вопили во всю мощь о том, что я вывернула свою конечность, и теперь она невообразимо ноет, сообщая о травме. Я же валялась на полу, а по лицу текло что-то теплое, отвратительно теплое и солоноватое. Глаза вроде оставались открытыми, но мир перед ними качался как карусель, ни на секунду не замедляя хода. Было непонятно — кто где стоит, и сколько в комнате темных, высоких теней, похожих на фигуры.

Земля перестала вращаться спустя какое-то время. Я проморгалась и, щурясь от света лампы, которая сейчас прямо-таки слепила меня, уставилась перед собой, пытаясь понять — что произошло после того, как Анна ударила меня. Было очень больно, но факт того, что Тагамуто врезала мне, просто не вписывался ни в какие варианты развития событий.

Анна оставалась стоять на том же месте, по-прежнему держа пистолет направленным на Гаспара. Тот, кстати, не проявлял никаких эмоций по поводу того, что только что случилось. Просто стоял и смотрел на неё спокойным, заинтересованным взглядом, не двигаясь и не опуская приподнятых рук. На мгновение я подумала — а что, если сейчас Анна засмеется своим холодным, высоким смехом, опустит пистолет, и скажет Гаспару, что всё это было так увлекательно, и ей понравилось, как они вдвоем повеселились?

Но вместо этого Тагамуто продолжала целиться в Гаспара. Заметив то, что я приподнялась и немного очухалась после встречи с тыльной частью её второго пистолета, Анна улыбнулась:

— Рада, что ты достаточно крепкая, Ивана.

— Что происходит? — Я моргнула, и горизонт съехал набок.

Анна смотрела на Гаспара. Гаспар — на неё. На меня, кажется, никто не обращал внимания.

— Я долго пыталась понять, в чём подоплека, — заговорила Тагамуто, обращаясь к Гаспару и продолжая с ним играть в «кто-кого-переглядит».

Она перевела взгляд на меня, затем снова на Гаспара.

— Очень запутанная партия, надо сказать. Если не знать правды и причин поступков, то можно было бы сломать мозг, пытаясь свести концы с концами.

Мне показалось, что теперь в комнате стало на одного сумасшедшего больше. Видимо, из-за удара я не испытывала особого испуга или страха от происходящего. Навалилась вялая усталость, и я продолжала просто смотреть на них обоих, безрезультатно пытаясь понять — что вообще происходит.

Гаспар молчал и с удвоенным интересом слушал то, что говорит Тагамуто. На него это было не похоже. Анна же продолжала:

— Если бы не такое активное желание помочь нам поймать преступника, мы бы наверно так бы и рассказывали новичкам о нераскрытом деле с кучей загадок и тайн.

Кажется, она адресовала это мне. Интересно, как предпочтет меня убить Гаспар после её слов — медленно и изощренно, или кроваво и быстро? Но почему-то я не могла ощутить липкого холодка от этих мыслей. Словно Анна отбила мне какую-то часть мозга, отвечающую за эмоциональные реакции.

Тагамуто потянулась рукой в карман, доставая свернутую вчетверо бумагу и разворачивая её. Протянула так, чтобы Гаспар мог видеть её, и снова заговорила, не скрывая ноток удовольствия в голосе:

— Затем я стала более пристально наблюдать за происходящим. Окончательно меня убедили в правоте пришедшие данные исследования и заказ двух билетов на самолет. И, что интересно, оба забронированы Гаспаром Хорстом сегодня днём.

На это заявление Гаспар никак не отреагировал, просто чуть приподнял голову, выставляя вперед подбородок. Я же отстраненно подумала, что видимо это он и имел в виду, когда говорил со мной о своих желаниях оказаться где-то далеко отсюда, под рассветным солнцем.

Он хотел, чтобы я уехала с ним.

Анна держала в руках немного смятую бумагу. Она улыбалась, и я впервые видела, что она проявляет свои эмоции — торжество и полнейшее удовлетворение. Почему-то от выражения её лица мне становилось всё более не по себе.

— Я думаю, что в Иване больше нет необходимости. Тогда, как с Вами, Гаспар, нам предстоит долгий разговор.

Она положила бумагу на край стола, снова вытащила второй пистолет и недовольно поморщилась, когда коснулась запачканной кровью рукоятки. Теперь один пистолет смотрел на Гаспара, а второй предназначался, по всей видимости, для меня.

— Я раню Вас не сильно, но достаточно для того, чтобы обездвижить. После того, как с Иваной будет закончено, мы подождем отряд полиции и отправимся в более подходящую для разговора обстановку.

Я думала, что мне должно быть даже смешно. В который уже раз я собиралась умереть, но умереть от руки Тагамуто — это было абсолютно нелепо. Хотя, впрочем, ввязываясь во все эти игры, я не обговаривала — как бы мне хотелось отправиться на тот свет. А значит, выбирать мне не приходилось.

Я прикрыла глаза, болевшие от яркого света.

Тагамуто сделала шаг вперед, чтобы было удобнее стрелять. Я не смотрела на неё, мне было безразлично — хочет ли она увидеть в моих глазах страх и нежелание умирать или же ей просто приятно пускать пулю в голову человеку, разнося его мозги.

На полу лежали песочные часы, подарок Гаспара. Они упали с полки шкафа у стены, когда Анна ворвалась в дом, и теперь остатки песка медленно вытекали из разбившейся колбы. Содержимого часов оставалось совсем немного, и оно ускользало вниз, оставляя пустой стеклянную капсулу. Я смотрела на то, как песчинки бесшумно опадают тонкой струйкой, одна за другой. Секунды безвозвратно уходили вместе с ними. Наконец, последняя песчинка блеснула в воздухе и упала вниз. Время вышло.

Щелкнул предохранитель.

Не знаю, испытывают ли люди облегчение, когда не слышат выстрела и не вылетают из собственных тел.

Я — нет, не почувствовала.

Когда раздался звук бьющегося стекла и на мгновение позже — шум падающего тела, я не открывала глаз. В этот момент я не реагировала ни на что вокруг, стараясь представить себе самое лучшее воспоминание. Плеск волн вокруг, шум накатывающегося на берег моря. Тогда еще мир стоял на ногах, а не на голове.

Все же, когда оказалось, что я относительно цела и абсолютно точно — ещё жива, я открыла глаза.

Анна Тагамуто лежала на полу, и из-под её спины расползалась чернеющая лужа крови.

Гаспар опустил руки и стоял, наклонив немного набок голову, рассматривая распростертую перед ним Анну. Он по-прежнему был безоружен, а в разбитое окно на противоположной стороне дома бил холодный ветер. Кто-то выстрелил с улицы в тот самый момент, когда Тагамуто собиралась прикончить меня. И это неизвестный стрелок спас мне жизнь.

— Ты в порядке, Ван? — Гаспар взглянул на темный провал окна, затем перевел взгляд на меня.

Спина покрылась мурашками от холода, хотя он не был никак связан с морозным воздухом, влетающим в дом. Может, мне и было сложно отреагировать на происходящее, позволяя рассудку впасть в некий спасительный ступор, но мысль о боли приводила в животный испуг.

Сумасшедшая карусель жизни и смерти не останавливалась. К горлу подступило удушающее чувство тошноты, видимо, удар по голове был гораздо сильнее, чем казалось на первый взгляд. Пытаясь не привлекать внимание Гаса, я опустила глаза и огляделась. Пистолеты Анны лежали слишком далеко от меня, чтобы можно было рывком дотянуться до ближайшего из них и надеяться, что им можно остановить Гаспара.

К моему облегчению, он, убедившись, что я реагирую на его слова, переключил внимание на Анну. Она лежала на спине, и кровь расплывалась вокруг неё маленьким озерцом. Тагамуто была ещё жива, её глаза смотрели на Гаспара, и в них плескалась боль. Боль вперемешку с негодованием и ужасом.

Очевидно, у неё перебиты шейные позвонки, и это парализовало всё тело. Она может все видеть, слышать. Вот только она бессильна и понимает, что скоро умрет. Печально, не правда ли? Анна так рассчитывала, что из нас троих умирать придется мне одной, а теперь она составит мне компанию.

Гаспар осторожно присел, стараясь, чтобы кровь не запачкала туфли, и оглядел Тагамуто.

— Как глупо с Вашей стороны было так просчитаться, Анна, — он с сожалением покачал головой, — Вы думали, что поставили идеальную ловушку, ввели всех в заблуждение, но так и не поняли, что ошиблись.

Глаза Тагамуто блестели, и было непонятно, что перевешивает в их выражении — ярость или страх. Гаспар улыбнулся ей с видом фокусника, которому удалось потрясти зрителей.

— Дорогая Ван, которую Вы так грубо собирались убить, лишь бы она не путалась больше под ногами, обыграла нас обоих. Не так ли, Ван? Тебе ведь было интересно, что получится в результате?

Гаспар смотрел на меня и довольно улыбался. Интересно, как давно он понял, что я делаю, и как долго притворялся, наблюдая за тем, как я пытаюсь свести его и Тагамуто, чтобы понять — кто же из них страшнее?

Анна моргнула. Мне не было её жаль, и смотреть на то, как она слышит шаги своей смерти, я могла без содрогания. В любом случае, эта же смерть потом придет и за мной. Вполне возможно, что Тагамуто повезло больше, чем мне.

Поблескивающие глаза Гаспара внимательно смотрели на меня, и я внезапно поняла, что он выглядит слишком спокойно для пойманного с поличным убийцы. Легкая довольная улыбка на длинноватых губах, выражение глубоких, почти бездонных глаз, говорящее, что от них ничто не ускользает. Это страшнее, чем направленный на тебя пистолет и приближающаяся смерть. Намного страшнее. В его глазах я вижу, что он собирается разобраться со мной, и сомневаюсь, что у меня получится уцелеть после того, как он потребует ответа за все мои проделки.

Гаспар отводит от меня взгляд и неодобрительно качает головой, глядя на то, как испуганно ворочает глазами Анна. Казалось, что она боится его слов больше, чем его самого.

— Приятно иметь власть над жизнями, имея к тому же силу и полномочия. Талантливый агент, любящий убивать. Когда всё вышло из под контроля, Вы решили выдвинуть на сцену некоего убийцу, на которого и свалили свои трупы. Надо сказать, что Вы были крайне неосторожны, когда создали целую композицию из женщины и сердца, а затем прикончили тех троих бродяг. Очень грязно и очень халатно. Потрошить людей как скот — это слишком отвратительно. К тому же это не сработало — ведь Вы надеялись, что всё останется в виде нераскрытого дела, а вместо этого оставили там свои следы. Ничего не вышло, остановить желание убивать не удавалось, а в спину Вам уже дышала полиция.

Несмотря на то, что меня сложно было уже чем-то удивить, тут я удивилась. Уставилась на Тагамуто. Затем на Гаспара. Он кивнул, глядя на Анну, словно подтверждал мой немой вопрос:

— Агенту Тагамуто очень хотелось закончить с твоими подозрениями. Кроме того, ей нравилось убивать, хотя она и будет отрицать этот факт. Не правда ли, Анна, это очень многогранное ощущение? Сколько раз Вы уже убивали, чтобы снова и снова почувствовать эту власть над человеческой жизнью? Десять? Двадцать раз? Можете быть спокойны, Вас уже никто не осудит. Насладитесь этой мыслью, пока будете умирать.

От лица Тагамуто медленно отливала краска. Скорее всего, это было вызвано кровопотерей — лужа крови становилась всё больше, но мне думалось, что Анна действительно испытывает ужас. Ужас от того, что кто-то забрался ей в череп, увидел тщательно охраняемые секреты и теперь преспокойно вытаскивает их наружу, позволяя им демонстрировать всё свое уродство.

Если я выживу, если мне удастся выбраться из этого дерьма, я приду в первую же психушку и попрошу, чтобы меня заперли там. Мой рассудок явно должен испытать какую-то относительную тишину и изоляцию, чтобы остаться цельным. Или же может я и не была здорова с самого начала, как и все, кто находится сейчас в этой комнате? Я молча смотрела на всё происходящее, и в голове было на удивленнее пусто и спокойно.

Гаспар помолчал некоторое время, разглядывая Тагамуто. Тело её становилось всё более бледным, с каким-то мраморным оттенком. Глаза Анны ещё не потухли, но их блеск уже начал медленно угасать. Ей оставалось жить меньше десяти минут.

Оценив её состояние, Гаспар поднялся. Взял со стола бумагу, которая имела такое значение для Тагамуто, и внимательно пробежал глазами текст. Затем вынул из кармана маленькую, изящную зажигалку, щелкнул колесиком, выбивая пламя. Оно охватило бумагу, жадно облизывая и скручивая её в завитки. Гаспар подождал, пока половина бумаги не превратилась в трепещущий пепел, затем подошел к раковине, включил воду и смыл остатки с ещё живым огнем.

Когда он обернулся ко мне, я поняла, что надо действовать. Надо убираться отсюда, не пытаясь больше выяснять — что за дерьмо творится вообще вокруг. Бежать, спасать свою шкуру и только потом, в самой глубокой норе обдумать происшедшее и попробовать понять — а что на самом деле происходило всё это время.

— Ты непредсказуема, Ван, — заговорил Гаспар, — хотя могла просто довериться мне, и всё было бы иначе. Кроме того, ты постоянно обманывала меня, при всём том, что я на самом деле был искренен.

Его лицо выражало борьбу противоречивых эмоций. Думаю, с одной стороны ему хотелось убить меня, а с другой, он был невероятно доволен тем, что я всё ещё жива.

Я незаметно перенесла вес тела на здоровую ногу. Гаспар провел рукой по волосам, качая головой и всем видом демонстрируя полное смятение. Кажется, теперь, когда Тагамуто больше не участвовала в этой сцене, он внезапно поддался эмоциям и явно не мог в них разобраться. Серого и зеленого в его глазах практически не осталось, радужка глаз потемнела, как грозовая туча.

— Ты обманывала меня и предала. Сознательно делала мне больно.

— В жизни всё не сахар, знаешь ли, — сипло отозвалась я, прикидывая — смогу ли преодолеть расстояние до двери.

Гаспар криво усмехнулся, отчего его лицо ещё больше исказилось. Выражение спокойствия и взгляда на всё сверху вниз исчезло. И я поняла, что ему действительно причиняет боль факт того, что я его использовала и обманывала.

— Почему ты такая лживая, Ван? — Он спрашивал меня так, словно мой ответ внесет какую-то ясность. Я пожала плечами. Сложно объяснить — зачем лжешь, когда от этого зависит твоя жизнь.

— Ты играешь в свою игру, идешь к своим целям, добиваешься их, во что бы то ни стало. Тебе без разницы — чем придется пожертвовать, и остановить тебя невозможно. Всё, что тебе было нужно — так это узнать, кто убивал, кто во всём этом замешан. Ах, а на то, что ты прошлась по мне, тебе плевать!

— Это не так, — слабо возразила я, ощущая укол вины. В словах Гаспара была правда, и бессмысленно её отрицать. В то же время он был неправ. Я не могла перешагнуть через всё то, что завертелось с момента нашего знакомства. Ненормальность происходящего, его поведение, все странные вещи, которые только усугубились за последнее время, всё это не способствовало тому, чтобы я перестала бояться и подозревать.

Весь ужас ситуации заключался в том, что с одной стороны он по-прежнему оставался тем самым Гаспаром, который был для меня самым близким человеком всё это время. А с другой стороны, я уже не знала — кто он такой. И его слова про то, что неизвестным убийцей была Анна Тагамуто, не укладывались в моей голове. Я знала, что не она одна устраивала все это. Не Анна убивала тогда в сарае, не она сожгла Габриила, это сделал Гаспар.

Два зверя в одном городе.

Гаспар нервно сжал кулаки, затем опомнился и постарался более стать более спокойным. Это ему удавалось, но сквозь маску сдержанности было видно, что внутри него бушует гигантский пожар. Одно неверное движение, и мы пропали.

Он провел рукой по лицу, пытаясь взять себя в руки.

В этот момент я подскочила, пытаясь не обращать внимания на сводящую мышцы боль в ноге, и бросилась к двери. Я не смогу уйти далеко, но хотя бы немного пройти у меня получится при условии, что Гаспар не догонит меня раньше, обогнув стол и перебравшись через тело Анны.

Приволакивая пострадавшую ногу, я выбежала из дома. Чернела улица, и тусклый свет фонарей растворялся в вязкой ночи, отчего всё казалось гораздо больше и бесформенней. Прямо перед домом лежала черная фигура, и снег вокруг неё темнел разводами. Агент Бьёрн не двигался, и я поняла, что он, скорее всего, уже мертв.

Если я хотела выжить, я должна была двигаться. Потом, если я спасусь, то подумаю о Бьёрне. Жестоко и цинично, но это была уже не игра.

Я слышала шаги Гаспара. Он вышел из дома, явно удивленный тем, что я смогла бежать. Сейчас он даст мне небольшую фору, а потом спокойно и неспешно направится за мной, как хищник на охоте.

Хотя, возможно, что я ошибалась.

— Ивана! — Крикнул Гаспар. Отзвуки его голоса стояли в ушах и разъедали всё внутри горечью, которой было наполнено моё имя, когда он его произносил.

Краем глаза я заметила, что Бьёрн внезапно шевельнулся, когда я проковыляла мимо него. Вяло и медленно подтащил руку по черному от крови снегу и выстрелил.

Я не видела, как Гаспар оседает на ступенях крыльца. Я не видела, как Бьёрн снова лежит бесформенной грудой, и жизнь медленно отлетает от него. Я не хотела думать о том, что Гаспар смотрит мне в след. Я продолжала бежать, хромать, шагать прочь. Прочь отсюда, пока ещё есть возможность — вот единственная мысль, которая оставалась в голове.

Когда я выбралась на проезжую часть, последнее, что я увидела, это бросающиеся на меня из-за поворота улицы огни машины. Удара от столкновения и хруста своих костей я даже не успела почувствовать.

***

Из рапорта:

"Тело женщины в доме. Огнестрельное ранение в голову. Мужчина с колотым ранением грудной клетки. Доставлен в ближайший госпиталь."

Из карты наблюдения:

"Пострадавшая находится в тяжелом состоянии. Сознание отсутствует. Оскольчатые переломы костей ног. Перелом ребер в боковом отделе. Повреждение селезенки. Закрытый пневмоторакс. Подключена к системе жизнеобеспечения и искусственной вентиляции легких. Готовится к экстренной операции".

• «
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• »