Стихи о себе - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 1
Стихи о себе - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 1
«Я пуглива, как тень на пороге…»
Я пуглива, как тень на порогеОсторожно раскрытых дверей.Я прожгла напряженной тревогойМного ярких и солнечных дней.Оплету себя вдумчивой грустью,Буду долго и страшно больна.Полюблю эту горечь предчувствийИ тревожные ночи без сна.И когда-нибудь, странно сутулясь,В час, когда умирают дома,Я уйду по расщелинам улицВ лиловатый вечерний туман.Где я буду в тот матовый вечер?Кто мне скажет, что я умерла?Кто затеплит высокие свечиИ завесит мои зеркала?Так исполнится чье-то проклятье.И не день — и не месяц — не год —Будет мир сочетанием пятенИ зияньем зловещих пустот.
1928
«Все это было, было, было…»
Все это было, было, было
Ал. БлокВсе это было, было, было —Моря, пространства, города.Уже надломленные силыИ бесполезные года.Сначала — смех и своеволье,Потом — и боль, и гнев, и стыд,И слезы, стиснутые в горле,От непрощаемых обид.Все это было, было, было,Как много встреч, и слов, и дней!Я ничего не сохранилаВ убогой памяти моей.Проходит жизнь в пустом тумане,И надо мной — клеймом стыда —Несдержанные обещаньяИ жалобное — никогда.
1928
Старый квартал
Занавески на окнах. Герань.Неизбежные вспышки герани.В предрассветную, мглистую раньТонут улицы в сером тумане.День скользит за бессмысленным днем,За неделей — бесследно — неделя.Канарейка за грязным окномЗаливается жалобной трелью.Резкий ветер в седой вышинеБьется в стекла, мешая забыться.Иногда проступают в окнеНеприметные, стертые лица.А в бистро нарастающий хмельЗаметает покорные стоны.И над входом в убогий отельВ темной нише смеется Мадонна.
1928
На шестом этаже
Мысли тонут в матовом тумане,День за днем проходит, как в бреду.Нет конца беспомощным скитаньям,Никуда, должно быть, не приду.День за днем, неделя за неделей…За окошком — очертанья крыш,Улицы, как темные ущелья,Старый, заколдованный Париж.По ночам — разгул, свистки и крики.Сердце замирает и дрожит.Тянется по лестнице безликий,Медленно считая этажи.И глотая запыленный воздух,С напряженной мыслью о тебе,Я гадаю здесь по мутным звездамО своей изломанной судьбе.Днем — туман, внимательный и серый.Жизнь ясна, безвинна и проста.На стене — премудрая химераИ изображение Христа.А на башне старого собораМощной болью вздрагивает медь.Кажется, что скоро, — слишком скоро, —Я смогу покорно умереть.
1928
БЕССОННИЦА
Сейчас поют, должно быть, петухи.Пора им петь, проснувшись спозаранку…Весь прошлый день был нежен, как стихи,Но после вывернулся наизнанку,И дома долго пили валерьянкуИ говорили голосом глухим.Я в эту ночь — беспомощно-больная.Нет сил уснуть. Часы пробили три.Сейчас, должно быть, жалобно мигая.На улице потухнут фонари.И долго ждать спасительной зариИ первого звенящего трамвая.
1927
ПЕРЕД ЗАРЕЙ
Перед зарей охватывают сны,Тревожат неспокойные упреки.Всем неуверенным и одинокимДана печаль рассветной тишины.О только б никогда не измениться,Не разлюбить веселых звонких слов.Не позабыть бы имена и лица,Названья улиц, номера домов.А мысли заметает тишина.Лишь сердце и часы — наперегонки.Но я лежу под маленькой иконкой.И от лукавого ограждена.О, не бояться только бы зари!А за тяжелой красною портьеройРукой фатальной тушит фонариРассвет октябрьский в переулке сером.
1927
«Быть странником, без жалоб и без стонов…»
Быть странником, без жалоб и без стонов,Пьянеть простором незнакомых мест,Увидеть новый мир в окно вагона, —Ведь это никогда не надоест.Теряя день за днем, и год за годом,Лишь впечатленьями разбогатеть,Любить одну бессмертную свободуИ никогда о прошлом не жалеть.Всю жизнь идти дорогой незнакомойПо зарослям, пустыням, городам.И жить одной, одной тоской о доме,О нежности, не бывшей никогда.
1928
«Веди меня по бездорожью…»
Веди меня по бездорожью,Куда-нибудь, когда-нибудь.И пусть восторгом невозможнымТревожно захлебнется грудь.Сломай положенные сроки,Сломай размеренные дни!Запутай мысли, рифмы. строки,Перемешай! Переверни!Так. чтоб в душе, где было пусто,Хотя бы раз, на зло всему,Рванулись бешеные чувства,Не подчиненные уму.
1929
«Я пью вино. Густеет вечер…»
Я пью вино. Густеет вечер.Веселость — легкость — мишура.Я пью вино за наши встречи,За те — иные — вечера.И сквозь склоненные ресницыСмотрю на лампу, на окно,На неулыбчивые лица,На это горькое вино.И в громких фразах. в скучном смехеСамой себя не узнаю.Я пью за чьи-нибудь успехи,За чью-то радость, — не мою.А там, на самом дне стакана,Моя душа обнажена…— И никогда не быть мне пьянойНи от любви, ни от вина.
1930
РОЖДЕСТВО
Я помню,Как в ночь летели звездные огни,Как в ночь летели сдавленные стоны,И путали оснеженные дниТревожные сцепления вагонов.Как страшен был заплеванный вокзал,И целый день визжали паровозы,И взрослый страх беспомощно качалМои еще младенческие грезыПод шум колес…Я помню,Как отражались яркие огниВ зеркальной глади темного канала;Как в душных трюмах увядали дни,И как луна кровавая вставалаЗа темным силуэтом корабля.Как становились вечностью минуты,А в них одно желание: «Земля!»Последнее — от бака и до юта.Земля…Но чья?..Я помню,Как билось пламя восковых свечейУ алтаря в холодном каземате;И кровь в висках стучала горячейВ тот страшный год позора и проклятья;Как дикий ветер в плаче изнемог,И на дворе рыдали звуки горна,И расплывались линии дорогВ холодной мгле, бесформенной и черной,И падал дождь…
1925
МАРТ
…А там нарциссы отцвелиВ долине за Джебель-Кебиром,И пахнет весело и сыроОт свеже вспаханной земли.Уже рассеялся туман,Прошла пора дождя и ветра,И четко виден ЗагуанЗа девяносто километров.И девственною белизной,Под небом, будто море — синимБелеет в зелени густойЦветок венчальный апельсина.Шуршит трава, басит пчела,А скоро зацветут мимозыУ той тропинки под откосом…Тропинка, верно, заросла…
1926
Я НЕ ПОМНЮ…
Переплески южных морей,Перепевы северных вьюг —Все смешалось в душе моейИ слилось в безысходный круг.На снегу широких долинУ меня мимозы цветут.А моя голубая полыньОдинакова там и тут.Я не помню, в каком краюТак зловеще-красив закат.Я не знаю, что больше люблю —Треск лягушек или цикад.Я не помню, когда и гдеГолубела гора вдали,И зачем на тихой водеЗолотые кувшинки цвели.И остались в душе моейНедопетой песней без словПерезвоны далеких церквей.Пересветы арабских костров.Говорили о злобе пожарищ,В черном небе густела гроза.Говорили при встрече: «товарищ».Никогда не смотрели в глаза.Узнавали по голосу вестиМимоходом, на остром ветру.В мутном мраке фабричных предместийНаходили ограбленный труп.Рано, в сумерках, дом запирали,Спать ложились и света не жгли.По утрам в гимназическом залеПовторяли: «вчера увели…»И за наглым разбойничьим свистомОпьяневших от крови солдатЧетко слышался в воздухе мглистомНепрерывный и жуткий набат.В расплескавшейся мутной стихии.В первобытной, запутанной тьмеБыли ночи, как сны — огневые,были лица — белее, чем мел.И в рассветном молочном тумане,В час, когда расточается мгла,Где-то вспыхивала и рослаНапряженная радость восстанья.
1928
ТРОЕ
Где-то песни чужие звенят.День смеется, унылый, серый…И стоят на столе у меняУтка с ярмарки и химера.Здесь нас трое, и мы друзья.Скучно нам и немножко жутко.Здесь о нежном тоскую я,О Монмартре тоскует утка.И высовывая язык,Затая неистовый крик,Взглядом мудрым, высокомерным,Нас оглядывает химера.И проходит за часом час,И сверкает моя иголка.Тишина и покой у нас,Благодать во всем. Скучно только.И до боли чего-то жаль —Ведь у каждого есть потери:Утке хочется на Пигалль,На Ситэ — премудрой химере.Будет тихий, серый туман,Будет вечер, ненужный, длинный…Вероятно и я самаТоже стану игрушкой из глины.
1926
«Клубится дым у печки круглой…»
Клубится дым у печки круглой,Кипит на керосинке чай, Смотрю на все глазами куклы, —Ты этих глаз не замечай!Все так же ветер в парке стонет,Все та же ночь со всех сторон.А на стене, — на красном фоне —Верблюд, и бедуин, и слон.Ведь все равно, какой печальюДуша прибита глубоко.Я чашки приготовлю к чаю,Достану хлеб и молоко.И мельком в зеркале увижу,Как платье синее мелькнет,Как взгляд рассеян и принижен,И нервно перекошен рот.
1925
СТИХИ ОБ ОДНОМ
К.А.
I.«По садам пестреют георгины…»
По садам пестреют георгины —Яркие осенние цветы.С невеселым именем ИриныВсе светлей и радостнее ты.Оттого ли так светло без меры,Оттого ль так знойны эти дни!..Эту легкость, эту боль и веруГосподи, — спаси и сохрани.
II. «Я все оставила, чем я жила…»
Я все оставила, чем я жила.Всем, прежде близким, сделалась чужая.И не оглядываясь отошла,И ни о чем не вспоминаю.Я все забыла: горечь пустоты,И тихий лязг нетвердой черепицы,И все мои восторги и мечты,И письма те, — на десяти страницах.Я даже не пишу теперь стихов,Моих унылых и наивных жалоб…— Все отдала я за твою любовь.Неужто мало?
III. «Мы расстаемся тихо и просто…»
Мы расстаемся тихо и просто,Слишком просто, чтоб стало темно.А большие, мохнатые звездыБудут медленно падать в окно.И по-прежнему душные ночиБудут мучить в тревожном бреду…— Ты не бойся, что я пророчу,И накаркаю нам беду.Но последней, короткою встречейМы искупим невольную ложь.Я тебе ничего не отвечу,Друг мой нежный, — и ты поймешь.И не станет больных вопросов,И запутанной, глупой игры.Мы расстанемся тихо и просто,Слишком просто, чтоб плакать навзрыд.
IV. «Принимаю все твои упреки…»
Принимаю все твои упреки,Все, что будет, — будет хорошо.Только б ты не сделался далеким,Из моей бы жизни не ушел.Захлебнусь я тонким сладким ядом,Задохнусь я в песенном хмелю.Тихий друг, мне ничего не надо.Знаешь сам, как я тебя люблю.
V. «Еще дурманит в полдень яркий зной…»
Еще дурманит в полдень яркий зной,И зелены развесистые клены.Еще волнует радостью простойСуровый ритм моих стихов влюбленных.Еще мерещится вездеТревожный взгляд (уже такой знакомый!)И словно нехотя сгорает день,Слегка подернутый осенней дремой.И ширится красивее закат,Подкрашивая неподвижный воздух.А вечером по-прежнему горятСпокойные, большие звезды…— А ты вернешься — будет тихий дождь,Седой туман забьется в щели ставень,И никогда ты больше не найдешьТого, что так легко оставил.А осень-плакальщица унесетПоследние доверчивые мысли…И ты поймешь, как опустело всеИ в белом доме, и в душе, и в жизни.
VI. «Уйди! Я буду ревновать…»
Уйди! Я буду ревновать,Я стану бледной и унылой.А ты боишься потерятьИ то немногое, что было.Глядишь внимательно в глаза…Зачем? В наш век ничто не вечно.Не ты ли сам в тот раз сказал,Что недоволен прошлой встречей?И вянет лес. И нет цветов.Клубятся синие туманы.И глушь промерзлых вечеровУж близится… Какой ты странный!Уйди пока сырая мглаНе задушила веру в чудо.Пока душа твоя светла.Пока еще я плакать буду.
VII. «Не километры разделяют нас…»
Не километры разделяют нас,Не темные парижские предместья.Страшнее блеск полузакрытых глаз,И то, что никогда не будем вместе.Ты на меня ни капли не похож.Ты весь другой и жизнь твоя другая.Ты что-то думаешь, чего-то ждешь.Тоскуешь, может быть, — а я не знаю.Какой же силой в сердце удержатьТо нежное, что ускользает мимо?Я не могу тебя поцеловать.Я даже не могу назвать любимым.
VIII. «Переполнено сердце мое…»
Переполнено сердце моеПесней звонкой, неудержимой.Мы не будем больше вдвоем,Веселый, нежный, любимый.Буду письма твои беречь.Буду в сердце накапливать жалость.Это все, что теперь осталосьОт коротких осенних встреч.Будут мглистые, зимние дни,В окнах — дождик, ленивый, частый.Как мне радость свою сохранить?Я ведь знаю, что буду несчастна.Вот теперь — тебе нечего ждать,Будет каждый вечер, как вечер.Вот теперь я тебе отвечуНа вопрос, — к кому ревновать.Звонким камнем лечу в неизбежность,Яркий свет на моем пути.— Ну а ты не сердись и прости,Что я не умела быть нежной.
IX. Эпилог («Так просто? Будто я была чужая?..»)
Так просто? Будто я была чужая?Не опустела без меня земля?А женщины, мой милый, не прощаютВот эту легкость, этот светлый взгляд.Ты знаешь все, и мне смешно лукавить.Ты знаешь то, чего не знала я…Все можно было удержать, поправить.Ты не хотел? Так Бог тебе судья!
1926 Севр
ВЕРСАЛЬ
Мы миновали все каналы,Большой и Малый Трианон.Над нами солнце трепеталоИ озаряло небосклон.Мы отходили, уходилиПод сводом сросшихся аллей,Не слышали автомобилей,Не видели толпы людей.И там в глуши, у статуй строгих,Под взглядом их незрячих глаз,Мы потеряли все дороги.Забыли год, и день, и час.Мы заблудились в старом парке —В тени аллей, в тени веков.И только счастье стало ярким,Когда рванулось из оков.
1928
«Приходят школьники. Стучат сабо…»
Приходят школьники. Стучат сабо,Бормочат незатейливые шутки.А я одна опять сама с собойС химерами и ярмарочной уткой.И с мыслью о тебе. И это — все.Я — самая последняя из нищих.И легкий ветер в щепы разнесетПостроенное на песке жилище.И легкий ветер — разнесет мой дом —Мои стихи и темный взгляд химеры,и мутный день, который за окномПечально стелется туманом серым.Но дорог мне вот этот зыбкий свет,Вечернее отсвечиванье стекол,И эти дни, нежней которых нет,Без мудрости, без цели и без срока.Когда-нибудь найду душе приютВ пустой и жуткой тишине тумана…Но никогда любить не перестануТебя, стихи и молодость мою.
1927
«Я накопила приметы…»
Я накопила приметы,Много тревожных примет:Будет холодное лето,Матовый облачный свет.Будут задорные блескиВ землю опущенных глаз.Ветер запутает дерзкоСмысл недослышанных фраз.Неповторимые встречи,Неутаенная грусть.Слабые, узкие плечи,Примут непрошеный груз.В новой, приниженной жизни,В неумолимой борьбе,Будут рассказы о ближнихИ иногда — о себе.Длинные, цепкие рукиСдавят до боли виски.Мир потускнеет от скукиИ небывалой тоски.Встанут забытые лица,Кто — и зачем — не пойму.Дом, где так трудно забыться,Станет похож на тюрьму.Будут бессонные ночи,— Много тревожных ночей, —И неразборчивый почеркПри осторожной свече…В полдень томленья и лени,Как и в былые года,Вдаль от парижских строенийБудут скользить поезда.И на поляне в Медоне,У белоствольных берез,Сердце впервые застонетОт накопившихся слез.Горечь — обиды — и цепи —Кто их сумеет нести?И неуслышанный лепет:«Было. Не будет. Прости!».
1928
«Всегда все то же, что и прежде…»
Всегда все то же, что и прежде,И пестрота больших витрин,И кукольные лица женщин,И жадные глаза мужчин.Под сеткой золоченой пыли,На тихом берегу рекиСкользящие автомобилиШвыряют наглые ревки.Вдоль стен, расхлябанной походкой,С улыбкой лживой и ничьей,Проходит медленно кокоткаВ венце из солнечных лучей.И в головном уборе клиномМонашка — Божья сирота —С ключами на цепочке длиннойВлачит распятого Христа.А я хочу — до боли — жить,Чтоб не кляня, не хмуря брови,Весь этот подлый мир любитьСлегка кощунственной любовью.
1927
«За мутный день у мутного окна…»
За мутный день у мутного окна —Огромный день неумолимой скуки,За эту грусть («опять одна, одна…»),За слабые уроненные руки.Неужто никогда в своем умеТы не отыщешь слов — простых и нужных?Ведь трудно жить в неозаренной тьмеИ быть сухой и сдержанной наружно.Потом — усталость, чтобы не грустя,По мелочам больную жизнь растратить.Стихи о скуке («так себе, пустяк…»),О ветре, о разлуке, об утрате.О мутном дне, непоправимом днеУ мокрого окна (на раме — плесень).И никогда ты не придешь ко мнеНи с тихим словом, ни с веселой песней.
1929
«Молчанья ничто не нарушит…»
Молчанья ничто не нарушит —Я сделала жизнь простой.Ввела я и тело и душуВ давно желанный покой.Без мыслей, без слов и проклятийОгромные дни скользят,И синий больничный халатикУдобней, чем всякий наряд.А руки висят, как плети.Я будто совсем не жива.И нечего мне ответитьНа ласковые слова.
1929
ДВУМ ЮРИЯМ
Вы строите большие храмы,Вы кораблю даете ход,Вы равномерными стихамиИзображаете полет.И с безрассудным постоянствомИз непомерной пустотыВ междупланетные пространстваВы устремляете мечты.И я для вас чужда, — не тем ли,Что умной правды не молю,Что я люблю простую землю,До боли огненной люблю.Под пламенные разговорыО вечности и божествеЯ вижу — ветер лижет шторыИ солнце плещется в траве.И вижу я, как жизнь играет,И несравненно хорошаМоя несложная, пустая,Обыкновенная душа.
1929
«Не нужно слов — один лишь голос…»
Не нужно слов — один лишь голос,Один восторг зеленых глаз,Чтоб сердце радостней боролось,Чтоб пролетал за часом час.Пусть смысл речей его невнятенИ темен путанный вопрос —С улыбкой оправляю платьеИ прядь растрепанных волос.Так — принимать без пониманьяИ взгляд, и пламенную речь.И сберегать свое молчаньеДля новых дней, для новых встреч.А по ночам, во мраке зыбком,Когда душа совсем чиста,Твердить, что это все — ошибка,Что сердце — холодней, чем сталь.
1929
«Я не смотрела в заревое небо…»
Я не смотрела в заревое небо,Не спрашивала — почему? зачем?И для простого, для земного хлебаВставала рано, не спала ночей.Я никогда, должно быть, не смеялась.Со мной всегда и всюду на земле —Замызганное платье и усталость,Немытая посуда на столе.Я никогда не понимала страсти,Благих чудес на свете не ждала.И самого безрадостного счастьяЯ никому с собой не принесла.
1930
«Быть только зрителем безмолвным…»
Быть только зрителем безмолвным,Смотреть на мир и наблюдать,Как море воздвигает волныИ волны рушатся опять.Торжественно и безучастноЧитать печаль чужих страниц,И взглядом ровным, взглядом яснымСледить за трепетом ресниц.И в самом ярком, в самом знойном.В своей изломанной судьбеБыть только зрителем спокойнымПроисходящего в себе…Взлететь бы легкой синей птицей,Зарыться в солнечной дали,И незаметно притулитьсяНа самом краешке земли.
1927
ТВОРЧЕСТВО
Двум Юриям
Без лишних строк, без слов плохих(Не точных или слишком резких)Слагать упрямые стихи,Их отшлифовывать до блеска.Все созданное разрушать,И вновь творить до совершенства.И смутно верить, что душаПознает гордое блаженство.Так — за пустые вечера,За пятна слез, за пятна кровиСмиренно строить грозный храм,Как каменщик средневековья.Все трудности преодолеть,Сломить сомненье и неверье.И самому окаменеть,Подобно сгорбленной химере.
1930
«Опять о том же: о годах войны…»
Опять о том же: о годах войны,О грохоте уродливых орудий,О чёрном дыме в синеве весны,О том, что было и чего не будет.Как шли в атаку, брали города,Снаряды рыли вспаханную землю.О пафосе, который навсегда— До самой смерти — свеж и неотъемлем.И только я средь пламенных людей— Не возражая, не кляня, не споря, —Твержу о несмываемом стыдеИ о неискупаемом позоре.
1930
«Ты мечтаешь: „Вот вернусь домой…“»
Ты мечтаешь: «Вот вернусь домой,Будет чай с малиновым вареньем,На террасе — дрогнувшие тени,Синий, вечереющий покой.Ты с мальченкой ласково сидишь…Занят я наукой и искусством…Вспомним мы с таким хорошим чувствомПро большой и бедственный Париж.Про неповторимое изгнанье,Про пустые мертвенные дни…Загорятся ранние огниВ тонком, нарастающем тумане…Синий вечер затенит окно,А над лампой — бабочки ночные»…— Глупый друг, ты упустил одно:Что не будет главного — России.
1930
«А я живу. Лениво говорю…»
А я живу. Лениво говорю.Пишу стихи о пустоте и скуке.Встречаю хмуро по утрам зарю,С зарей вечерней опускаю руки.А я смотрю в бесформенную тьму,В ночную тьму, и я томлюсь и плачу.И никогда, должно быть, не пойму,Что этот мрак, что этот холод значит…Я буду жить пустынные года,Растрачу молодость, любовь и силы.И даже не узнаю никогда,Чего хотела и кого любила.
1930
«В этом старом, убогом отеле…»
В этом старом, убогом отеле,В никому ненужных трудах,За неделей скользит неделя,За годами скользят года.Здесь мы медленно забываем,Что вся жизнь могла быть иной.Никогда не обещанным раемНе смущаем наш сон и покой.Здесь мы плачем, смеемся, стонем.Здесь мы старимся — я и ты,В этом старом, ненужном доме,В безысходности пустоты.Вот луна поднялась на крыши…Как печален вечерний час!Оттого, что и Бога не слышит,Никогда не услышит нас.
1931
«И вовсе не высокая печаль…»
И вовсе не высокая печаль,И не отчаянье сдвигало брови…— Весь вечер ныли, долго пили чай,И долго спорили о Гумилеве.Бросали столько безответных слов,— Мы ссорились с азартом, и без толку.Потом искали белый том стиховПовсюду — на столе, в шкафу. на полках.И не нашла. И спорили опять.Стихи читали. Мыкались без дела.И почему-то не ложились спать,Хоть спать с утра мучительно хотелось.День изо дня, — и до каких же пор?Все так обычно, так совсем не ново,И этот чай, и этот нудный спорО Блоке и таланте Гумилева.
1930
«Печального безумья не зови…»
Печального безумья не зови.Уйдем опять к закрытым плотно шторам,К забытым и ненужным разговорамО вечности, о славе, о любви.Пусть за стеной шумит огромный город, —У нас спокойно, тихо и тепло,И прядь волос спускается на лобОт ровного и гладкого пробора.Уйдем назад от этих страшных лет,От жалких слез и слов обидно-колких,Уйдем назад — к забытой книжной полке,Где вечно — Пушкин, Лермонтов и Фет.Смирить в душе ненужную тревогу,Свою судьбу доверчиво простить,И ни о чем друг друга не просить,И ни на что не жаловаться Богу.
1931
«Только память о страшной утрате…»
Только память о страшной утрате,Неживой и покорный недуг.Я люблю мое темное платьеИ усталость опущенных рук.Я люблю мою комнату-келью,Одиночество и пустоту,И мое неживое похмелье,И мою — неживую — мечту.Кто-то жизнь мою горько возвысилСтали дни напряженно-тихи.Только — пачка нетронутых писемИ мои неживые стихи.
1931
Баллада о двадцатом годе
I.
Стучали колеса…«Мы там… мы тут»…Прицепят ли, бросят?..Куда везут?..Тяжелые вещиВ темных углах…На холод зловещийСудьба взяла.Тела вповалку,На чемоданах…И не было жалко,И не было странно…Как омут бездонныйЗданье вокзала,Когда по перронуТолпа бежала.В парадных залахВалялись солдаты…Со стен вокзалаДразнили плакаты…На сердце стоны:Возьмут?.. Прицепят!..Вагоны, вагоны —Красные цепи.Глухие зарницыПоследних боев.Тифозные лицаКрасных гробов.Берут, увозятТанки и пушкиВизжат паровозы,Теплушки, теплушки.Широкие двериВдоль красной стены.Не люди, а звериТам спасены.Тревожные вестиИздалека.Отчаянья местиВ сжатых руках.Лишь тихие стоны.Лишь взгляд несмелый,Когда за вагономТолпа ревела.Сжимала сильнееНа шее крестик.О, только б скорее!О, только б вместе!Вдали канонада.Догонят?.. Да?..Не надо, не надо.О, никогда!..Прощальная ласкаВеселого детства —Весь ужас Батайска,Безумие бегства.
II
Как на острове нелюдимом,Жили в маленьком Туапсе.Корабли проходили мимо,Тайной гор дразнили шоссе.Пулемет стоял на вокзале…Было душно от злой тоски.Хлеб но карточкам выдавалиКукурузной, желтой муки.Истомившись в тихой неволе,Ждали — вот разразится гроза…Крест зеленый на красном полеУкрашал пустынный вокзал.Было жутко и было странноС наступлением холодной тьмы…Провозили гроб деревянныйМимо окон, где жили мы.По-весеннему грело солнце.Теплый день наступал не раз…Приходили два миноносцаИ зачем-то стреляли в нас.Были тихи тревожные ночи,Чутко слушаешь, а не спишь.Лишь единственный поезд в СочиРезким свистом прорезывал тишь.И грозила кровавой расплатойВсем, уставшим за тихий день,Дерзко-пьяная речь солдатаВ шапке, сдвинутой набекрень.
III
Тянулись с Дона обозы,И не было им конца.Звучали чьи-то угрозыУ белого крыльца.Стучали, стонали, скрипелиКолеса пыльных телег…Тревожные две неделиРешили новый побег.Волнуясь, чего-то ждали,И скоро устали ждать.Куда-то еще бежалиДымилась морская гладь.И будто бы гул далекий,Прорезав ночную мглу,Нам вслед звучали упрекиОставшихся на молу.
IV
Ползли к высокому молуТяжелые корабли.Пронизывал резкий холодИ ветер мирной земли.Дождливо хмурилось небо.Тревожны лица людей.Бродили, искали хлебаВдаль Керченских площадей.Был вечер суров и дологДля мартовских вечеров.Блестели дула винтовокНа пьяном огне костров.Сирена тревожно и резкоВдали начинала выть.Казаки в длинных черкескахГрозили что-то громить.И было на пристани тесноОт душных, скорченных тел.Из черной, ревущей бездныКрасный маяк блестел.
V
Нет, не победа и не славаСияла на пути…В броню закопанный дреднаутНас жадно поглотил.И люди шли. Их было много.Ползли издалека.И к ночи ширилась тревогаИ ширилась тоска.Открылись сумрачные люки.Как будто в глубь могил.Дрожа, не находили рукиКанатов и перил.Пугливо озирались в трюмахЗрачки незрячих глаз.Спустилась ночь, — страшна, угрюма.Такая — в первый раз.Раздался взрыв: тяжелый, смелый.Взорвался и упал.На темном берегу чернелаРевущая толпа.Все были, как в чаду угара,Стоял над бухтой стон.Тревожным заревом пожараБыл город озарен.Был жалок взгляд непониманья.Стучала кровь сильней.Несвязно что-то о восстаньеТвердили в стороне.Одно хотелось: поскорееИ нам уйти туда.Куда ушли, во мгле чернея,Военные суда.И мы ушли. И было страшноСреди ревущей тьмы.Три ночи над четвертой башней.Как псы, ютились мы.А после в кубрик опускалисьОтвесным трапом вниз.Где крики женщин раздавалисьИ визг детей и крыс.Там часто возникали споры:Что — вечер или день?И поглощали коридорыИспуганную тень.Впотьмах ощупывали рукиИ звякали шаги.Открытые зияли люкиУ дрогнувшей ноги.Зияли жутко, словно бездныНеистовой судьбы.И неизбежно трап отвесныйВел в душные гробы.Все было точно бред: просторыЧужих морей и стран,И очертания БосфораСквозь утренний туман.По вечерам — напевы горна.Торжественный обряд.И взгляд без слов: уже покорный.Недумающий взгляд.И спящие вповалку люди,И черная вода.И дула боевых орудий,Умолкших навсегда.