Настоящее время (03 августа)
— Как дела? — спросил Дерек Коннорс. Он облокотился на стойку, за которой работал Бартоломью, и улыбнулся самой широкой улыбкой, на какую был способен. — Секретарша из тебя так себе.
Барт округлил глаза. Мало того, что шеф его сам сюда отправил, чтобы временно заменить заболевшую Синди, так над ним еще и прикалывался. Неделю назад Дикинсон возмущался из-за того, что Коннорс послал его в архив перебирать пыльные коробки с делами. Но теперь он бы с великой радостью туда вернулся.
— Какой сексистский комментарий, — с притворной обидой в голосе заметил Барт, пряча улыбку.
— Неужели? — Дерек засмеялся. — На чем же основаны твои выводы?
— На том, что ты считаешь, если я мужчина и не ношу юбок, значит, не могу делать секретарскую работу так же хорошо, как девушки, — ответил Бартоломью, откинувшись на спинку крутящегося стула и с удовлетворением взирая на своего шефа.
— Кофе мне сделаешь? — состроив невинное выражение лица, спросил Коннорс.
— Сам сделай, — проворчал Барт, подозревая, что вопрос-то был с подвохом.
— А Синди делала, — хохотнул начальник. — Говорил же, секретарша из тебя не очень.
— Очень смешно, — улыбнулся Дикинсон. То, что Коннорс перестал на него злиться и снова стал общаться свободно, как раньше, и даже шутить, было хорошим знаком, говорящим о том, что их хорошие отношения имеют все шансы восстановиться.
Но этого нельзя было сказать о Филе Брейди, который до сих пор не желал общаться, хотя Бартоломью перед ним и извинился. Все осложнялось еще и тем, что после случая с кражей карточки Брейди получил прозвище — «крутой коп, которого ограбили в полиции». Такого Фил Барту простить не мог. Поэтому обычно он сухо здоровался с ним и в дальнейшем игнорировал.
Сегодня Роби притащил целую коробку шоколадных маффинов. Фил не мог пропустить этот праздник живота, поэтому пришел, но демонстративно уселся к Барту спиной. С одной стороны, Бартоломью был сам виноват, но с другой — сколько же можно дуться? Обдумывая эту мысль, Дикинсон поднялся с места, намереваясь предпринять очередную попытку к примирению. Но зазвонивший телефон остановил его. Пришлось взять трубку. Барт услышал недовольный старческий мужской голос:
— Алло, это отдел переговорщиков?
— Отдел переговоров, — поправил звонящего Барт. — Я вас слушаю.
— Злая собака удерживает меня в заложниках. Я не могу выйти из дома. И она уже украла мою газету с крыльца!
— Сэр… — Барт тяжело вздохнул. За день он уже устал от странных звонков. И как только Синди это выдерживает? — Позвоните в службу отлова животных.
Кинув телефонную трубку, Барт бросил взгляд на стол Роби. Толпа голодных коллег как раз рассосалась. Корнер и Брейди сидели наклонившись друг к другу и о чем-то тихо разговаривали. Подойдя ближе, Барт запустил руку в коробку с выпечкой, выбирая между шоколадно-банановым и шоколадно-клубничным маффинами и одновременно прислушиваясь к их диалогу.
— Это чушь, Фил, — в голосе Роби слышалось недовольство. — Адвокат Кленси просто придумал эту сказочку, чтобы скостить ему срок. Но присяжные-то тоже не дураки…
— Скорее всего, — Брейди сдвинул брови к переносице. — Но вот чего я на самом деле не понимаю, так это зачем он убил жену. Мы опросили соседей, все как один говорят, что Кленси с супругой жили мирно, никогда не ссорились.
— Соседи вряд ли могут знать, что происходило за закрытыми дверями, — резонно возразил Роби.
Барт был с ним согласен. Насколько бы хорошо вы ни общались с соседями, вы никогда не можете быть уверены, что они на самом деле думают то, что говорят вам в лицо. И как бы на первый взгляд счастливо они ни выглядели, окружающим не дано узнать, какие у них на самом деле взаимоотношения внутри семьи.
— Да. Но тем не менее, мотива у нас нет. А еще… — Фил понизил голос до шепота, — возле гаража, где нашли тело жены Кленси, мы обнаружили следы. Размер обуви не совпадает с размером ноги Гила Кленси.
— Может, у Кленси был сообщник? — отряхнув крошки маффина с рубашки, спросил Барт, бесцеремонно подсев ближе. — Никто ничего не видел?
— Было раннее утро, все соседи спали, — коротко ответил Фил Брейди, даже не глядя на Барта.
— Камеры на улице? — спросил Роби.
— Это тихий спальный район. К сожалению, камер нет, — Брейди допил кофе и поднялся. — Мне пора возвращаться к работе.
— Но даже если допустить эту бредовую версию о том, что Кленси сам был заложником… — спросил Барт, пользуясь тем, что Брейди снова с ним разговаривает. — Где гарнитура, через которую он общался с преступниками? Ее забрали при аресте?
Послышался голос Дерека из другого конца комнаты:
— Дикинсон, хватит прохлаждаться! Телефон звонит.
Проходящий мимо Эд усмехнулся, услышав это замечание. Бартоломью бросил на него презрительный взгляд.
— Кленси выбросил наушник на улице, как велели ему преступники, — сказал Брейди. — И невозможно доказать, что кто-то действительно с ним говорил…
Брейди ушел, а Барт вернулся на свое место и в задумчивости опустился на стул за стойкой. Телефон уже перестал звонить, что было очень кстати и не мешало думать. Следы за гаражом могли быть чьими угодно. Например, электрика, приходившего ремонтировать уличное освещение, или соседа, перемахнувшего через забор за мячиком, который его сын забросил на чужой участок. Адвокат Кленси мог бы заявить, что его клиент психически нездоров, так было бы гораздо проще для Кленси избежать тюрьмы. Но он придумал фантастическую версию, похожую на сюжет дебютного детективного романа.
Никогда раньше Дикинсон так не ждал окончания рабочего дня. Каждому человеку надо хоть один день провести в секретарском кресле, чтобы понять, насколько в действительности сильна его любовь к своей работе. Теплый августовский вечер обещал бесконечный выбор развлечений. В старые добрые времена Бартоломью с друзьями любили прогуляться по центру и хорошо провести время в каком-нибудь баре. Но все это осталось с прошлом. Теперь август напоминал лишь о скоротечности лета и о том, как коротка человеческая жизнь.
Барт не успел зайти в метро, прежде чем его мобильный зазвонил. К счастью, это был не очередной банк, предлагающий заем, и, к разочарованию Барта, не Дейзи Картер, голос которой так хотелось услышать. Это снова была его мать. В последнее время она стала звонить чаще.
— Ты пропустил три встречи группы поддержки, — констатировала она напряженным голосом.
Бартоломью насупился. Месяц назад она сунула ему листовку с рекламой психологической помощи для людей, потерявших близких. Аргументы, что Барт и так посещает психотерапевта, на маму не подействовали, и она взяла с него обещание сходить. И зачем только он пообещал? Должно быть, он был не в своем уме или просто хотел от нее отвязаться. И откуда она только узнала, что он не выполнил обещание?
— Некогда было.
Оправдание, конечно, было так себе. Тем более, что в последнее время у Барта было не особенно много дел, кроме как после работы вливать в себя алкоголь в количествах, несовместимых с жизнью. По правде говоря, сейчас он планировал заняться этим же.
— Они собираются сегодня. Ты должен сходить.
Это было уже слишком. Навязчивая материнская забота начинала действовать на нервы.
— Послушай, мам, — Бартоломью понизил голос до шепота, — я уже давно не ребенок, живу отдельно и сам зарабатываю на жизнь. Перестань говорить мне, что делать.
— Ты взрослый мужчина, — согласилась Лорейн Дикинсон.
«Вот именно», — Барт мысленно одобрил последнее утверждение.
— …достаточно взрослый, чтобы понимать, что я волнуюсь за тебя. Ты можешь сделать это ради меня? Это займет всего час.
Вот теперь Бартоломью вспомнил обстоятельства, при которых он на это подписался. Известная ловушка «сделай это ради меня», в которую он постоянно попадается.
— Боже! — воскликнул Бартоломью, понимая, что и на этот раз не сможет отказать. — Не проси меня об этом.
— Мне так будет спокойнее…
«Черт возьми», — подумал Барт, разминая шею.
***
«Ох, уж эти группы поддержки, полные несчастных и угнетенных людей. Сидят, собравшись в кружок, расставив стулья в центре комнаты, делятся суицидальными мыслями», — Бартоломью представлял себе все именно так, как оказалось на самом деле. Мужчина лет пятидесяти потрепанного вида, две женщины зрелого возраста, одетые в черное, одна старушка, одна молодая брюнетка с длинными волосами в обтягивающих серых джинсах, и очень понимающий и одновременно позитивно настроенный куратор, назвавшийся Ричардом — вот и вся компания. Плюсом было то, что, попросив Барта представиться, они больше его не трогали. Минусом — что пришлось слушать откровения вдов, которые могли кого угодно вогнать в депрессивное состояние.
— Он не жаловался на здоровье, — плакала пожилая женщина, сжимая в руках сумочку. — Каждое утро я по привычке делаю лишнюю чашку кофе. Мы прожили долгую жизнь вместе и меня немного утешает то, что он умер своей смертью…
Барт никогда не понимал выражения «умереть своей смертью». Какой бы ни была смерть, она всегда «своя», а не чужая. Какая разница, умер ли человек от удара по голове, утонул или у него остановилось сердце. Его все равно не стало.
— Уже год, как моего Хэнка нет со мной, — сказала одна из женщин в черном. — Я думала, что станет легче, но я этого не чувствую.
— У скорби нет никаких сроков, — ответил ей Ричард. — Потеря необратима. Нельзя забыть ушедшего, перестать его любить. Но можно адаптироваться к ситуации, принять ее и жить дальше.
Бартоломью посмотрел на часы, висящие над входной дверью. Сидеть здесь и слушать фразы из учебника по психологии было невыносимо. Единственная приятная глазу картинка — декольте брюнетки. Но и этого развлечения вряд ли хватит на час.
— Траур можно сравнить с ношей на плечах, — продолжал куратор. — Сначала она кажется неподъемной, затем мы понемногу привыкаем к ее тяжести, и, наконец, наступает день, когда мы понимаем, что она стала легче. Конечно же, она никуда не пропадет, но даже неся ее, можно снова научиться радоваться жизни.
Все присутствующие согласно закивали. К разговору присоединилась девушка:
— Моей бабушке было девяносто три, когда она покинула нас. Я скучаю по ней. Но я верю, что она в лучшем мире…
— Пфф.
Барт не сразу понял, почему все уставились на него. Он и не думал, что настолько громко выразил свое неодобрение. Ну правда, какой еще «лучший мир»? Люди бессильны перед временем. И рано или поздно все заканчивается смертью мозга.
— Вы не верите в загробную жизнь? — спросила девчонка таким изумленным тоном, словно он только что сообщил, что Земля круглая, а никто и не подозревал.
— А вы верите? — все еще удивляясь, что втянут в этот диалог, парировал Барт.
— А как же не верить? Конечно, на сто процентов верю. Мы все встретимся там после смерти.
Бартоломью ничего не ответил. Как бы ни был он поражен слепой верой этой девушки, он посчитал, что споры о религии здесь будут неуместны. В любом случае, где кончается вера, начинается совесть. Барт искренне верил в свою совесть. Именно ею, а не страхом перед Богом или адом он всегда руководствовался, определяя, что значит «поступить правильно».
Но куратор не посчитал тему запретной:
— Я вижу, вы хотите еще что-то добавить, — поинтересовался он. И все участники снова воззрились на Барта. Ему ничего не оставалось делать, как изложить свое мнение. «Раз уж все этого хотят, сами напросились».
— Я не верю в то, чего сам не видел. Существование Рая не доказано, — сказал он.
Как они не понимали… Верить в то, что за гранью жизни и смерти что-то есть, и что Бог ничего просто так не делает — значит принимать, что ужасные события, катастрофы, смерть невинных — это все сделано руками Бога.
— А какой смысл в этих доказательствах? — улыбнувшись, возразила девчонка. — Понимаете, существует только два варианта: загробная жизнь или есть, или ее нет. Если она есть, то после смерти вы увидите всех, кого потеряли. А если ее нет, то вас просто не станет и вам будет все равно. Так какой смысл не верить в нее сейчас, пока вам это нужно?
— Зависит от того, что и кому нужно, — ответил Барт.
Он убедился лишь в одном — правы те, кто все берет от жизни, ведь мы можем лишиться всего в любой момент. И еще — когда ты впервые сталкиваешься с потерей, кажется, словно с этого момента твоя жизнь начинает движение к концу.
— Пожалуйста, приходите, — говорил Ричард, подводя итоги сегодняшней встречи. — Здесь вы сможете быть услышанными. Помните, не только разделенная радость увеличивается, но и горе, разделенное с другими людьми, уменьшается…
Барт же лишь убедился, что это место не для него. Он не был готов слушать о чужих бедах. И уж тем более, рассказывать о своих. Попрощавшись, он был рад наконец уйти.