Месяц назад.
Голова сильно раскалывалась. Я моргнула несколько раз, пытаясь раскрыть глаза, но словно что-то мне мешало, спустя какое-то время стало понятно, что это вокруг меня была пущая темнота. Состояние было просто отвратительное. В горле першило, хотелось пить, а всё тело изнывало от мучительной боли.
Я чувствовала под собой холодную, твердую поверхность, а от затхлого, влажного запаха комнаты у меня по коже бегали мурашки. Я попыталась подняться со своего места, но не могла не пошевелить ни руками, ни ногами. Они были крепко связаны друг с другом, что делало меня абсолютно неподвижной и беспомощной. Я попыталась нащупать поверхность. Похоже, что я была привязана к стулу.
Без паники, без паники, без паники…
Мне нужно было успокоиться, но всё, о чем я могла думать, — это пульсирующая боль в голове и нарастающий страх.
Темнота вокруг меня стала давить на меня сильнее, пугающие картины из самых недр моего воображения cменялись друг за другом перед глазами, и чем больше я пыталась отстраниться и отвлечь себя, тем хуже они становились. Каждый мой вдох казался поверхностным и недостаточным, хоть я и слышала своё учащенное дыхание. Страх перед неизвестностью поглотил меня во всю. Мне казалось, что я задыхаюсь в кромешной тьме помещения.
Моё сознание потихоньку просыпалось, а вместе с ним и тело, которое адски ныло от боли. Мои конечности онемели из-за того, что я была связана столь долгое время. Я не могла пошевелить и пальцем. Кровообращение в конечностях было нарушено, вызывая сильное ощущение покалывания.
Я попытался вспомнить последнее, что запомнила перед тем, как потерять сознание. Поездка на машине с Айзеком, наша беседа, а потом… ничего. Больше я ничего не могла вспомнить. Был ли он замешан в этом? Но он был таким добрым и помогающим, хотя и я бы не стала полностью исключать его. Я даже представить себе не могла, что со мной случилось.
Мой разум перебирал всевозможные варианты, но ни одна из них, казалось, не имела смысла. Я была потеряна, напугана и одинока в этом темном, холодном месте. И с течением времени мой страх становился только сильнее.
Внезапно я оказалась в своей детской спальне, окруженная ярким светом. Я слышала вдалеке душераздирающие крики, оглушительные выстрелы и глухой звук тяжелых шагов.
Смятение, растерянность, боязнь — всё смешалось воедино. Я хотела убежать и закричать, но моё тело оцепенело от ужаса.
Воспоминания продолжали нахлынивать, приходя во вспышках света и тьмы. Звук моего собственного сердцебиения заполнил мои уши, заглушая всё остальное. Воспоминание казалось таким реальным, как будто я переживала этот момент заново. Паника и страх, которые я испытывала в детстве, обрушились на меня, усиливая ощущение потерянности и мрак моей нынешней ситуации.
Я не могла отличить, что было реальным, а что просто воспоминанием. Порой четко виднелось происходящее, а иногда это были неясные и мутные фрагменты. Ужас из моего детства теперь подкрадывались ко мне, угрожая поглотить целиком. Крики становились всё громче, я словно могла ощутить брызги крови на себе. Будто я оказалась в кошмарном сне, от которого не могла проснуться. Я боролась со своими оковами, пыталась освободиться, но это было бесполезно. Веревки впивались в мою кожу лишь сильнее.
Изо всех сил я старалась контролировать своё дыхание, но воздух словно был густым, и вдыхать его было трудно. У меня сдавило грудь, а сердце стучало в ушах. Оказавшись взаперти в своём собственном теле, я была не в силах избавиться от охватившего меня ужаса.
Темнота делала всё только хуже. Она была живой, добавляла краски и давила на меня со всех сторон, угрожая задушить. Я пыталась кричать и вопить, что есть мочи, но звуки застревали у меня в горле и не хотели выбираться наружу.
Вот так вот я оказалась одна в адском кошмаре, из которого не было выхода.
Это осознание переполнило меня внезапно, и я стала неудержимо плакать и звать на помощь, словно был кто-то мне помочь.
Но не было никого, кто мог бы меня услышать, некому было утешить.
Ни тогда, ни сейчас.
Будучи одна в темноте, пойманная в ловушку своих собственных воспоминаний и текущего кошмара, мне не ведалось сколько ещё это будет продолжаться.
Но в конце концов всё внезапно стало уходить. Крики стихли, и яркость видений перед глазами рассеялась. Я осталась хватать ртом воздух. Лихорадочная дрожь не прекращалась. Желудок скручивало, а во рту ощущался металлический вкус.
Нет, это не было сном. Я всё ещё связана и заперта в этой темноте, не имея ни малейшего представления, что со мной происходит.
Я начала испытывать острую потребность сходить в туалет. Я так долго сдерживалась, но больше не могла этого выносить. Я боролась с желанием как могла, но стала терять силы.
И тут это случилось. Я почувствовала теплое и липкое ощущение между ног. Стыд поглотил меня, заставляя гореть. Я потеряла контроль над собственным телом. Хотя вокруг не было никого, кто мог бы это увидеть, мне никогда не было так противно от самой себя.
Я была одинока, беспомощна и унижена. Всё, что я могла делать, это плакать и молиться, чтобы кто-нибудь, хоть кто-нибудь, пришел и спас меня от этого.
Но истерика давно прошла, осталось лишь опустошение и редкое сопение. Ядовитый запах только усиливал охватившее меня отчаяние. То приходя в сознание, то теряя его, я молилась о выходе, о самой мизерной крупице надежды, за которую можно было бы уцепиться.
Мой мозг начинал играть со мной злые шутки. У меня начались галлюцинации. Воспоминания и мысли смешались, создавая сюрреалистическое и ужасающие вещи. Тени начали приобретать зловещие очертания, и я не могла сказать, были ли они реальными или просто плодом моего воображения. Скорее всего это был знак, что становились невыносимо, и мой разум медленно погружался в бредовое состояние.
После просмотра всех этих детективов об убийствах, я проживала его сама. Я не могла не задаться вопросом, чувствовали ли себя так же все жертвы на тех шоу. Одинокие, напуганные и во власти своих похитителей.
Возможно, это была моя судьба. Моё наказание за то, что я поверила в собственное светлое будущее.
Мое зрение затуманилось, а мысли путались.
Время шло мучительно медленно. И вот я лежу здесь, в своих собственных выделениях, не в силах пошевелиться, не в состоянии ясно мыслить.
— Господи, за что? — прошептала я.
Мне хотелось верить, что это всего лишь дурной сон, что скоро я проснусь в своей постели целой и невредимой. Но холодная, суровая реальность ситуации постепенно становилась очевидной.
Я впадала в бессознательное состояние, неуверенная, проснусь ли когда-нибудь снова.
Даже не знаю облегчение это или смертный приговор.
Но сон не был моим спасением, лишь отражением происходящего. Всю ночь или какой бы это не был промежуток времени, меня терзали извращенные кошмары. В какой-то момент я бежала по лесу, убегая от озверевшей лошади, которая гналась за мной. Лицо у животного было человеческое, и исказилось оно озлобленной ухмылкой. В следующее мгновение я падала в бесконечную пустоту раз за разом, больно приземляясь, и с каждым разом меня что-то скидало туда всё с большой силой.
Я просыпалась между кошмарами и пыталась прийти в себя. Но, когда я снова закрыла глаза, ужасы продолжались. С каждым разом они, казалось, становились всё более яркими и реалистичными.
Это был круговорот ужаса и изнеможения, и я не была уверена, сколько ещё смогу это выносить. Мой разум был измотан, и я теряла связь с реальностью.
В один из разов я просыпалась от крика, который, казалось, исходил из глубин моей души.
Каждый раз, открывая глаза, я надеялась снова оказаться в своей постели, забыв это какой очередной кошмар. Но нет, я всё ещё здесь.
Резко я была разбужена звуком шагов, эхом отдававшихся в пустоте. Они медленно становились громче и ближе.
Шаги резко прекратились. Внезапно темноту пронзил ослепительный свет. Я попыталась прикрыть глаза, но мои руки все еще были связаны. Свет приблизился, и как только мои глаза к нему привыкли, я смогла разглядеть силуэт нависший надо мной фигуры.
Это был Айзек, и в руках у него был фонарик.
Я попыталась заговорить, спросить его, чего он от меня хочет, но в горле так пересохло, что с моих губ сорвался только хриплый шепот.
Он приставил палец к своим губам.
Мой разум усиленно работал, пытаясь осмыслить ситуацию.
Что происходит? Чего он хотел от меня?
Его высокая фигура нависла надо мной, и от его пронзительного взгляда у меня по спине пробежали мурашки.
Он был одет в черную толстовку с капюшоном, и его лицо было частично скрыто тенями. Я могла видеть только острые очертания его скул и блеск глаз.
Айзек был первым, что я видела за долгое время, и поэтому мой мозг пытался впить в себя его изображение как можно большое.
Он положил фонарь на пол и открыл бутылку воды, преподнёс к моим губам.
После того как я выпила всё бутылку почти за раз. Он стал уходить.
— Развяжи меня! Мне больно! — мой голос был такой охрипший, что мне лишь оставалось надеяться, что Айзек меня понял.
Он повернулся ко мне, помотал головой и ушёл.
Вскоре он пришёл ещё раз, в этот раз с подносом еды. В животе у меня заурчало, но я все еще была зла.
— Нет, пока ты меня не развяжешь!
Он не ответил, просто повернулся и направился к выходу.
Но ощущение голода, усиленное запахом свежей еды, лишь усилилось.
— Подожди! — Крикнула я. — прости, пожалуйста, вернись.
Айзек вернулся ко мне и сел рядом, держа в руках поднос. Я не могла видеть его лица, но чувствовала на себе его взгляд, пока ела. Это было странно: быть накормленным своим похитителем. Я не знала, чувствовать ли мне благодарность или ужас.
Пока я ела, я всё думала, зачем он это делает. Неопределенность всей ситуации заставляла меня чувствовать себя еще более уязвимой.
Но, несмотря на страх, еда была вкусной, и я поймала себя на том, что смакую каждый кусочек.
Поглощая еду, я чувствовала, что темные глаза Айзека устремлены на меня, изучая каждое мое движение.
Я доела последний кусочек и посмотрела на него, ожидая, когда он уберет тарелку. Но он продолжал сидеть возле, не сводя с меня глаз. Я почувствовала, как по моей спине пробежала дрожь.
— Почему ты так поступаешь со мной? — наконец спросила я, нарушая молчание. — Почему ты держишь меня здесь?
Выражение лица Айзека оставалось холодным и непроницаемым. Он не ответил, но повернулся и вышел из комнаты, снова оставив меня одну в темноте.
Не знаю, через сколько он пришёл в следующий раз, но это было довольно быстро. Айзек принёс мне таблетку. Конечно же, на вопрос, что это он не ответил.
Я не хотела пить, но он был сильнее меня. Айзек держал мой рот закрытым до тех пор, пока у меня не осталось другого выбора, кроме как проглотить таблетку.
— Айзек, пожалуйста, мне нужно в ванную… Ты не можешь хотя бы на минутку развязать меня?
Я не могла поверить, что теперь это моя реальность. Никогда в ещё жизни я не чувствовала себя такой беспомощной и напуганной.
Пытаясь сохранять самообладание, пока он развязывал мне ноги, было сложно не быть слишком радостной. Я чувствовала на себе его темные, пристальные глаза, когда, спотыкаясь, пыталась встать. Мои ноги дрожали, ослабев от долгого пребывания связанными. Айзек был рядом, чтобы поддержать меня, его мускулистые руки обхватили меня, удерживая на ногах. Я невольно заметила, каким сильным он выглядел, даже в тусклом свете комнаты. Его тело прижималось к моему, и я чувствовала, как его щетинистая щека касалась моей шеи, посылая мурашки по всему телу.
Моя радость была недолгой. Он не стал развязывать мне руки, лишь указал на контейнер в углу комнаты и бочку воды рядом с ним.
— Пожалуйста, прояви хоть немного милости, — взмолилась я. — Позволь мне сходить в ванную. Я не могу выносить это.
Но он не пошевелился, даже не вздрогнул.
Мои руки все ещё были связаны за спиной, поэтому он должен был помочь. Я просто горела от стыда, когда он сел на корточки и потянулся к пуговице на моих шортах. При мысли о том, что он увидит меня такой, мне захотелось уйти под землю, но у меня не было другого выбора.
Своими сильными руками он одним движением расстегнул мои шорты и стянул их вниз, обнажив мое нижнее белье. Я пыталась отвернуться, но не могла, ведь он стоял слишком близко ко мне. Тепло его тела окутало меня, и я почувствовала его дыхание на своей коже.
Айзек был чертовски привлекательным своими пронзительными голубыми глазами и острыми чертами лицами. Это было сложно не замечать, и из-за этого я чувствовала отвращение к самой себе за тот трепет, который он заставлял меня чувствовать.
Как ты можешь быть таким красивым и таким ужасным изнутри?
Айзек молча стоял в углу комнаты, скрестив руки на груди, пока я пыталась сохранить равновесие на подгибающихся ногах.
— Пожалуйста, отвернись хотя бы, — умоляла я.
Но он оставался невозмутимым, его взгляд был устремлен на меня. Он не сделал ни малейшего движения, чтобы отвернуться или хотя бы дать мне минутку побыть наедине. Я закрыла глаза, чувствуя, как слезы стыда и гнева безудержно текут по моему лицу.
Я слышала его тихое дыхание, недающие забыть о его присутствии.
Господи, когда же это всё кончиться?
Время шло, и моя потребность облегчиться становилась все более острой. Я больше не могла сдерживаться и начала паниковать. Наконец, мне удалось взять себя в руки настолько, чтобы сделать то, что мне было нужно. Айзек вернул меня на место и снова сплёл мои ноги вместе, но в этот раз узел был менее тугой.
Он ушёл, а я осталась чувствовать себя ещё более разбитой и униженной, чем раньше.
***
Прошло как мне показалось два дня. Он приносил мне еду два раза в день, по ней я и определяла и часы.
Айзек, всё также молча кормил и поил меня. Я пыталась заговорить с ним, умоляя его отпустить меня, но он просто смотрел на меня с ничего не выражающим лицом.
Мне казалось, что я схожу с ума. Темнота была удушающей, и единственное, что поддерживало меня, — это надежда, что когда-нибудь, каким-то образом, я буду спасена.
Мне часто снилась моя мама и мои самые счастливые, детские воспоминания.
Ох уж эти славные дни.
Порой я слышу её сладкий смех в своих ушах, сказки, которые она мне рассказывала.
Я чувствую нежные прикосновения её нежных рук и крепкие объятия.
Мамочка.
Моя дорогая Аннабель.
Она была уникальной. Такой яркой, каким может быть солнце, такой сверкающей, какими могут быть звезды на ясном небе.
Иногда я удивлялась, как она может быть такой совершенной без особых усилий. Она просыпалась в 5 утра каждое утро и успевала всё: готовить, убирать и даже читать. Она всегда немного опаздывала потому, что по утрам любила гулять. Но папа никогда не ругался, ведь знал, как она это любит.
Все ждали её прихода. Как дождь в пустыне, всегда необходимый, долгожданный и приносящий чистую радость. Она одаривает всех улыбкой и садится за свой стол.
Как у нас может быть одинаковое количество часов в сутках, если я едва успеваю закончить половину всего, что она делает? И главный вопрос, откуда у неё столько энергии?
Она носит юбки, платья, элегантные кофточки и брюки пастельных расцветок, облегающие её фигуру во всех нужных местах. Я помню, как восхищалась ею, как представляла, что вырасту и буду как она.
Всегда опрятная и привлекательная. Даже после 2-часовой тренировки, которой она занималась почти каждый день. Даже после вечеринок, на которые родителей часто приглашают, потому что каким может быть веселое светское мероприятие без самой яркой светской бабочки. Её смех делает всех немного счастливее. Он уж точно делал меня счастливей. Если ей придется танцевать, она будет танцевать так, словно это последний день в жизни, покачивая своими пышными бедрами и поднимая манящие руки в воздух. Если ей нужно поговорить, она говорит, привлекая всеобщее внимание к своему остроумию и знаниям.
Когда ты вырастаешь, то понимаешь, что смотрел через призму детской наивности и чистоты. Но мир оказывается темнее, сложнее и менее волшебным, чем мы когда-то думали. Как будто приоткрываться завесы, и мы можем увидеть всё таким, какое оно есть на самом деле. Я поменяла мнение о многом, но Аннабель Мартинез всегда будет одинаковой для меня.
***
Я сойду здесь с ума.
Единственным звуком в комнате было тихое гудение вентиляционной системы.
Вчера я попробовала заговорить с ним опять:
— Пожалуйста, просто дай мне знать, что происходит. Почему я здесь? Чего ты от меня хочешь?
Тишина.
Изоляция была невыносимой, и я жаждала любой человеческой связи, даже если это было с человеком, который взял меня в плен. Порой тишина сама казалась слишком громкой и мне приходилось говорить сама с собой, пытаясь сохранить рассудок.
Сегодня Айзек пришёл без рубашки, его рельефные мышцы блестели от пота. Видимо он выходил на пробежку. Его грудь учащённо вздымалась при каждом вдохе, а кожа была разгорячённой и красной. Он был такой мускулистый и мужественный. Я судорожно сглотнула от одной лишь мысли, что он может сделать.
Он подошел ко мне, и я почувствовала, как по моей спине пробежала дрожь. Когда Айзек присел на корточки рядом со мной, я почувствовала его запах. Его глаза впились в мои, и на мгновение я забыла, где нахожусь.
Айзек поднёс бутылку к моим губам, и я жадно выпила, чувствуя, как прохладная жидкость успокаивает мое пересохшее горло. Боковым зрением я видела, как напряглись его бицепсы при каждом движении. Мне было неловко находиться так близко к нему.
Мои руки и ноги все еще были связаны, и веревки впивались в кожу, причиняя невыносимую боль.
— Айзек, пожалуйста, развяжи меня. Это слишком больно. Хотя бы на долю минуты!
Несколько секунд он смотрел на меня своими бесстрастными глазами, не шевеля ни единым мускулом, а потом развернулся и ушёл.
Я чувствовала, как слезы катятся по моим щекам, а боль в моём теле усиливается. Я проклинал его про себя, но, похоже, это на него никак не подействовало.
Я закрыла глаза и попыталась контролировать свое дыхание, пытаясь успокоиться.
Он вернулся.
Айзек развязал мои руки и какую-то маслянистую жижу налил немного себе на ладони, потирая их друг о друга. Взяв мои руки в свои, он начал медленно массировать мои руки, прокладывая путь от пальцев к запястьям и вверх по предплечьям.
— Спасибо, — прошептала я.
Его прикосновения были такими нежными и трепетными, несмотря на то, что происходило последние дни. Но в тоже время я не могла отрицать облегчения, которые это мне принесло. Я закрыла глаза и откинув голову назад, издала тихий стон удовлетворения.
Это было слишком хорошо.
В комнате было тихо, если не считать звука его рук, скользящих по моей коже, и моего собственного дыхания. Невольно я стала наблюдать за его руками. Кожа была мозолистой и покрытой шрамами, свидетельствовавшими о тяжелой работе. Несмотря на мой страх и ненависть к нему, я не могла отрицать, что его прикосновения были нежными и успокающивыми.
Вскоре он закончил и, не говоря ни слова, свёл мои руки вместе и завёл обратно мне за спину.
Когда дни превратились в недели, я поняла, что Айзек не собирается разговаривать со мной в ближайшее время. И было не важно просила ли я, умоляла или кричала, чтобы он развязал меня или заговорил со мной или отозвался на какую-либо просьбу: он оставался стойким и молчаливым. Иногда казалось, будто бы он был статуей, холодной и бесчувственной.
Я пыталась скоротать время, считая в уме секунды, минуты и часы, но это только заставляло меня чувствовать себя ещё безнадежной.
Именно тогда мне пришла в голову идея общаться с Айзеком с помощью невербальных сигналов. Я пыталась поймать его взгляд и обозревать закономерности в поведении Айзека. Вскоре мне было легко сказать, когда он был в хорошем или плохом настроении, когда он был усталым или беспокойным, когда он обращал на меня внимание или игнорировал меня.
Несмотря на свой гнев и разочарование, я знала, что должна продолжать играть в игру Айзека, если хочу выжить. Поэтому я стала делать всё покорно и больше не задавала вопросов.
Казалось, прошла вечность с тех пор, как меня взяли в плен, и изоляция начинала сказываться на мне. Я поймала себя на том, что разговариваю сама с собой, пытаясь разобраться в том, что со мной происходит. Но ответа не последовало, только звук моего собственного голоса, эхом отдававшийся в темноте.
Однажды Айзек вошел в комнату и встал передо мной. Я чувствовала, как его глаза впиваются в мои. Моё сердце учащенно забилось.
Внезапно я услышала его глубокий и хрипловатый голос.
— Кристал, кристал, кристал… — он словно пробует моё имя на вкус.
— Ты заговорил…
Мне казалось, я начала бредить.
Он улыбнулся.
— Почему?
Айзек посмотрел на меня своими пронзительными глазами и глубоко вздохнул, прежде чем ответить.
— Люди — социальные существа, Кристал. Социальная депривация может оказывать глубокое воздействие на психику. Я хотел сделать тебя более жизнерадостной, посмотреть, как ты отреагируешь на эту ситуацию и как справитесь без какой-либо внешней стимуляции.
Я не могла поверить своим ушам.
Этот жестокий сукин сын…
Он играл в игры с моим разумом, обращаясь со мной как с лабораторной крысой. Мой гнев быстро превратился в ярость.
— Жизнерадостней? После того как ты украл меня, связал и стал держать, как скот?! Как ты мог так поступить со мной? — закричала я, дергая за веревки, которые связывали меня. — Ты не имеешь права играть в Бога с моей жизнью!
Айзек молчал, выражение его лица было непроницаемым. Я чувствовала, как моя кровь закипает от ярости, но он просто стоял на своем месте и наблюдал за мной своим пугающим взглядом.
Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Мне нужно было проявить смекалку, чтобы найти выход из этой ситуации. Но мне было трудно ясно мыслить, когда он вот так смотрел на меня.
— Я требую, чтобы меня освободили, — твердо сказала я, пытаясь вернуть себе хоть какое-то чувство контроля. — Я больше не могу этого выносить. Мне нужно уйти.
Но Айзек только покачал головой.
— Боюсь, это невозможно, Кристал. Ты здесь не просто так.
— Что?
Он наклоняется ближе, его горячее дыхание касается моего лица.
— Ты слышала меня, — говорит он низким, угрожающим голосом. — Ты здесь, потому что я привел тебя сюда. Ты здесь, потому что я хочу, чтобы ты была здесь.
Улыбка Айзека стала шире, обнажив ряд острых белых зубов, сверкнувших в тусклом. Он делает паузу перед тем, как продолжить, позволяя своим словам осмысляться:
— И ты никуда не пойдешь, пока я не решу этого.
От его слов у меня по спине пробегают мурашки.
Как я могла бы когда-нибудь выпутаться из этой ситуации? Был ли какой-нибудь способ вырваться из хватки этого безумца?
Что же каким-то образом надо найти в себе силы дать отпор.