— Подогрейте чаю!! По-жа-луй-ста!
Кто-то, сидящий на этаж выше меня, тяжело вздыхает, смачно сплевывает в окно, выбрасывает в лес, пролетающий под нами, затушенный тем же харчком окурок, а потом тяжелым голосом говорит: «Сейчас…». Таким, заколебавшимся.
Дом, несмотря на то что китайский, построен очень хорошо. Мощные стены, крепкий, ничего не скрипит, побелка на голову не сыпется. Правда, почему-то окно в ванной. Я саму ванну давно выкинул, определив комнату как курилку, поэтому сижу тут и смолю, зеленью любуюсь. Даже не один.
— Слышь, — говорю я в свою очередь отирающемуся рядом Салиновскому, — Пора это ваше блондино-узбекское иго закруглять. Сколько можно уже мужика за чаем гонять? Летим всего час, они пятый раз просят.
— Так в напёрстке остывает моментом же, — бухтит Салиновский, отводя глаза, — пару глотков сделают и всё.
— Паша, — поворачиваюсь я к нему, — Мы не на прогулке…
— Да? — внезапно в голосе худощавого блондина слышится вызов, — А где мы, Витя? Ты ничего не забыл? К примеру, рассказать мне и моим женам, во что вы нас втравили? Спросить, хотим ли мы лететь с вами, помогать вам? Почему мы здесь? Почему я здесь?
Отворачиваюсь от унылого однообразного вида за окном летящего впереди дирижабля здания, затягиваюсь сигаретой, и смотрю на своего друга. Молча. Он на меня, с тем же вызовом в глазах. Он хочет знать. Хорошо.
— Ты здесь, и твои жены здесь, Паша, потому что вам страшно. Поэтому вы сунули голову в песок и доверились нам, а когда дело запахло жареным, ты начал задавать вопросы…
— Нет, Витя, я не слепой, — мотнул головой Салиновский, — Вопросы я сейчас задаю тебе потому, что куда-то пропала баба Цао и Викусик. И я, Витёк, что-то очень сомневаюсь, что их послали в опасное место! Скорее наоборот! И вот, они там, а мы здесь! Почему⁈
— Глупый вопрос, — пожимаю я плечами, — Ты здесь потому, что тебе больше негде быть. Никто и нигде тебя не ждет с хлебом и солью. Твои жены здесь, потому что они полезны. Только и всего.
— А…
— Без «а», Паша, — тяжело смотрю я на него, — Ты не дурак. Твои жены не дуры. Вы выбрали, где быть и с кем быть. Вас защищали, вас не трогали, хотя поверь, все кому надо — давно уже в курсе талантов Онахон и Охахон. Вы в любое время могли уйти, хотя да, скорее всего, в течение суток уже сидели бы где-нибудь в допросной под Тверью с карандашами в жопах и греющимся в пределах зрения утюгом…
— Вот именно! — Салиновский сжал кулаки, — Охренительная свобода выбора! Тебе не кажется…
— Нет, мне не кажется, — подошёл я к нему, — Викусик беременна. От меня. Не делай такие глаза, я вообще не при чем. Даже рядом не стоял. Искусственное оплодотворение, она вытащила счастливый билет. Баба Цао решила о ней позаботиться. Смогла о ней позаботиться. А о вас не захотела, потому что вы, Салиновские — не трехметровая беззащитная девочка, чья единственная способность — это чувствовать правду. Ты — не знающий страха парализатор, про девчонок вообще молчу, они способны танки давить.
— Знаешь, почему мы здесь, Изотов? — Паша, сделав шаг вперед, чуть не уперся носом мне в грудь, — Потому что мы боимся. Как тебя боимся, так и других! Потому что вы, вы все, вы никому жизни не даете! Ни свободы, ни прав, ничего! Ты… ты вообще чудовище. Я знаю, чем ты занимаешься. Видел новости. Много чего видел…
— Один вопрос, товарищ Салиновский, — жестко спрашиваю я, стоя посреди крохотной китайской комнаты, недавно бывшей полноценной ванной, — Всего один. За всё это время, пока мы с тобой общаемся, дружим, живём в одном доме — перед сколькими женщинами ты извинился? Сколько их было, тех, кого ты изнасиловал, пользуясь своей способностью? Сколько раз ты за всё это время стоял на коленях перед ними? Сколько раз, Паша?
Паша отшатнулся, как будто я его ударил под дых. У него аж глаза остекленели.
— Вот поэтому ты меня боишься, Салиновский. Именно ты, а не твои жены. Они, кстати, сами предложили тащить эту хату. Сами её нашли. Всё сами. Тебя не спрашивая. А ты сидишь на жопе ровно всю жизнь и ждешь, пока тебе всё дадут. Просто за «хорошее» поведение. Спасение, заботу, дружбу, защиту. Ведь ты хороший мальчик. Хорошо себя ведешь. Очень хорошо. Но только потому, что знаешь, что твой друг Витя делает с плохими ребятами. Всё, иди. Угомони жён. Пусть они перестанут доставать того, кому, вполне может быть, через пару часов надо будет за вас умирать. За вас всех.
Я закурил новую сигарету. Редко приходится так врать, как сейчас, но правды бы Павел не вынес. Не этот, а тот, внутренний, которого он достает наружу лаврушкой. Я бы мог ему прямо сказать, что Салиновский бесполезный балласт. Слишком уязвим, слишком эгоистичен и зашорен. Готовый предатель, можно сказать. Он здесь лишь потому, что раньше до него никому не было дела, а убрать позже не дало появление двух телекинетичек, к нему привязавшихся. И, более того, худшее из качеств Павла в том, что он — слаб и бесполезен. Как парализатор он плох за счет слабой адекватности, как программист — ниже среднего, как очаровыватель женщин… снова не то, потому что «внутренний» Паша берегов не видит. Вот такой чемодан без ручки.
В общей комнате девчонки возятся с бывшим КАПНИМ-ом. Титановый экзоскелет ободран от серийной машинерии, и теперь на него навешивают несерийную — датчики, аккумулятор, сенсорные нашлепки и прочую ересь. Через часок, когда мы прилетим, мне это надо будет надеть. И идти, значит, к центру Дремучего. Молясь, чтобы народ успел засечь дезинтеграционный заряд, которым меня могут вжухнуть. Впрочем, тут есть и хорошая новость — штурман дирижабля, чья способность как раз заключается в растягивании над нами поля относительной невидимости, божится, что сможет засечь любую гадость за пять-шесть километров.
— Вить, ты зачем Пашку обидел? — спрашивает меня стоящая на коленях перед костюмом Кладышева, — Он отсюда выскочил как говна поевши!
— Козёл он, потому что, — привычно глажу Веронику по голове, на что она лязгает зубами, пытаясь укусить в ответ.
— Как ты это определил? — это уже бормочет Палатенцо, у которой самая ответственная работа, она занимается шлемом бывшего КАПНИМ-а, а там всякого накручено — мама не горюй.
— Зачем определять? Всегда знал.
А вы, моя воображаемая публика, думаете, что Витя — герой? Без страха, упрёка, с твердыми как скала принципами? Увы, не та жизнь и не та реальность. Мы все, собравшиеся тут, лишь подлые крысы, которым повезло найти большую красную кнопку. Мы её нажали, радостно визжа, а теперь, загнанные в угол, мечтаем укусить обидчика, чтобы выжить или хотя бы сдохнуть не зря. Ни я, ни Янлинь, ни Вероника Кладышева, ни тем более напевающая что-то себе сейчас под нос Палатенцо не являемся и никогда не являлись образцовыми людьми. Мы — дети из подвалов, дети-рабы, особые функции Системы, которая та замела под созданный ей коврик Стакомска. Мы бухаем, трахаемся, манипулируем, даже воруем сперму — потому что мы привыкли урывать от жизни хоть щепоточку, хоть чуть-чуть. Девчонки, которые сейчас никак не реагируют на моё «всегда знал», просто понимают всё это.
Мы — неосапианты. Мы общаемся с кем придётся, спим с теми, кто в состоянии нас удовлетворить, пьем всё, что горит, и дружим с теми, кто живёт по соседству. Даже если это эгоистичный маньяк-растлитель, пусть и в прошлом. Почему Юлька любит меня? Потому что я могу жить вечно. Почему Янлинь? Потому что могу её удовлетворить. Почему Вероника? Потому что я знаю её пагубную страсть и потворствую ей, позволяя внутренним демонам девушки спать сытыми. Здесь всё куда жестче, чем у обывателей.
Мы — не люди. Нас не пропускает якобы открытая дверь. Её нет, есть лишь иллюзия, которую видно только с другой стороны. Со стороны двух с лишним сотен миллионов советских граждан.
— Так, девочки, баста, — командует Кладышева, — У меня тут несходняк. Витя, давай запрыгивай в эту приблуду, а мы домонтируем её прямо на тебе. А то что-то я не понимаю, как и на что это тут крепиться должно. Давай-давай, шнеля-шнеля!
— А как я одежду сверху напялю? — справедливо интересуюсь я, разглядывая топорщащийся разной хренотацией кустарный доспех.
— Кого ты в лесу стесняться собрался⁈ Ёлок?!!
Вот так всегда, как люди так люди, а как Витя — в железе с ног до головы, но с яйцами наружу…
— Да подложу я тебе тряпочку, хватит ворчать, время!!!
— Какое нафиг время, — упрямо пробурчал я, начиная влезать в этот расхристанный металлолом, — Нам же сказали, сколько лететь? Сестрички скорость держат лучше этого бочонка с воздухом?
— Мы на деревья хотим посмотреть, — пояснила Янлинь, — На те самые.
— Те самые? — злобно переспросил я, чувствуя бодрящий холод металла там, куда не должна ступать рука человека, а только мягкая туалетная бумага, — Которые?
— Которее не бывает! — пихнула меня в ребро Кладышева, — Светящиеся!
Девочкам взбзднулось полюбоваться на знаменитые светящиеся деревья Дремучего, «те самые, которые» вскоре должны будут распасться на артефакты. Штош, мелочь, но приятно, решил я, почему бы и нет? Побуду в этой железяке на час дольше. Да и самому интересно…
Мечты-мечты, где ваша сладость, ушли мечты, осталась — гадость! Как только модернизированный КАПНИМ оказался на мне, а неосторожная Кладышева из любопытства, женской вредности и общего ТБ щелкнула тумблером, как спутниковый телефон, выданный нам, буквально порвался от резкого звона. На проводе была товарищ Молоко в силах тяжких, голосе громком и с требованиями неприличными. В итоге меня установили у окна и по очереди щупали везде, даже по тряпочке, с целью удовлетворить сатрапа на дирижабле. Удовлетворяться Молоко отказывалась, заставляла перепроверять.
Хотя, чего там любоваться? Под нами сплошная полоса леса. Мелькнет что-то светящееся, и всё. Ни рассмотреть, ничего. Маленькое утешение для женщин, уже настроившихся на шоу.
Хотя, у нас тут предполагалось своё шоу, поэтому укороченные автоматы Калашникова лежали рядком на диване, каждый ожидая свою хозяйку. Вооружены будут все, у каждого, включая даже феечек (о чем наш героический Паша не в курсе) есть своя боевая задача. Всё, что я знал о Машундре я рассказал десять раз подряд, выдал все предположения, повторил каждый оборот речи этой дурной бабы.
Задержать, обездвижить, уничтожить головной мозг. Любыми способами.
Дракон в белом халате оказался удовлетворен ровно в тот момент, когда капитан дирижабля скомандовал «стоп машина», после чего пришлось передавать спутниковый феечкам, дабы наши летающие средства передвижения сели рядышком друг с другом. Пока всё складывалось просто изумительно. С орбиты нас не было видно благодаря способности шкипера (или как там его), «когти» аккуратненько вырубили боевыми способностями несколько деревьев, мешавших дирижаблю бросить якоря, так что мы вполне удачно приземлились километрах в десяти от центра. Ближе ученые подлетать запретили, подозревая, что возможное излучение Центра (до сих пор остававшегося гипотетическим) может вредоносно воздействовать на машины или людей.
Спустившись, благодаря телекинезу сестричек, из дома, я оказался на свежем воздухе, тут же принявшись с любопытством вертеть головой. Обычный таежный лес, если так посмотреть. Почти обычный, тут же уточнил мой разум, разглядев через глаза несколько гниющих деревяшек, прячущихся в редкой молодой травке и перегное. Были они темные цветом и идеальной, в прошлом, геометрической формы.
Еще бы. Сюда уж точно никогда не ступала нога находника.
Ржа начала строить ордер передвижения. По нему предполагалось, что передвигаться мы будем крайне разрозненно. Впереди, эдакой проверочной канарейкой, буду топать я, в гордом авангарде и тотальном одиночестве. Парни Окалины будут идти следом метрах в пятидесяти, поддерживая постоянную связь с арьергардом — группой ученых под предводительством Молоко. Ангелом-хранителем наших гражданских выступает Палатенцо, накрытая какой-то легкой непрозрачной тканью и удерживающая в руках обнявшихся феечек, которые, в свою очередь, аккуратно волокут телекинезом целую прорву оборудования и аккумуляторов. Всем строго-настрого велено тут же поднимать тревогу в двух случаях — либо заметив Машку, либо увидев нечто, напоминающее остатки асфальтовой дороги.
— Это был секретный объект, — пояснила майор, — Вполне вероятно, что дорогу минировали. Нам бы сейчас Довлатову к девчонкам…
«Девчонки», специальное подразделение «когтей», чувствовали себя в лесу не очень, на что активно матерились, будучи снайперами городской выучки. Только вот обойтись без них было никак, поэтому две тройки самых опытных советских киллерш выполняли сейчас функцию летающей разведки в попытках найти эту самую проклятую дорогу.
Мы шли к руинам реактора. Ну ладно, не реактора, а экспериментальной энергетической установки, но всё равно её все называют реактором, так почему бы и да?
— Симулянт, стой! — захрипело в рации, присобаченной к моему уху, — У нас помехи! Видишь что-нибудь необычное?
— Стою. Вижу, — отчитался я, уже замедлявший шаг, — Дерево здесь, Ржа. Прямо по курсу, метрах в пяти. Созревшее. То есть светится.
Оно не просто светилось, а прямо-таки сияло, отчетливо выделяясь среди других полностью опавшей хвоей и черными кончиками веток. Чернота, понял я, вызвана тем, что рабочего тела в самых тоненьких частях на параллепипед не хватает, вот их и не задействует, от чего складывается вот такая картинка. Дополнительной необычности зрелищу добавляла сама структура коры сияющего лампой дневного света дерева — я, находясь метрах в пяти от этого чуда-юда, отчетливо видел, как поверхность ёлки уже разделена черными четкими линиями на очертания будущих артефактов.
— Надо его обойти, — отрубила Окалина, — Отступай, а потом по широкой дуге… Так, подожди. Коза! Коза, приём! Говорит Ржа! Симулянту слева или справа обходить? У него дерево на пути, помехи идут! Слева? Поняла, отбой! Слева обходи, Витя.
Обхожу. Почему бы и не обойти. На связь тем временем выходит Кладышева и хвалит меня хорошими словами — там у них всё налаживается со связью. Сам в ответ предупреждаю, что начинаю спускаться вниз. Вниз? Какой вниз? Да овраг у нас тут… или, скорее, перепад высоты под углом градусов в семнадцать, так что готовьтесь, девочки и мальчики. Воздух чисто? Хорошо. Здесь тоже ничего не… черт!! Что? Ничего особенного, в мертвяка наступил. Гадко. Смотрите сами не вляпайтесь…
Дохлый живой мертвец с раздавленной грудной клеткой вызвал у меня чувство глубокого омерзения. Он и сам по себе красавцем не был, а уж когда наступил на него… фу, вся ступня теперь в этом самом! Ни снять, ни почистить! Еще большую гадливость вызывает почему-то то, что запаха от трупа — ноль, никакого. А он разложился, сильно уже. Но не пахнет. Странно, пугающе, мерзко. Особенно на фоне цветущей природы. Хотя тут всё зеленое и красиво пахнет, только вот ни мошки, ни таракашки, ни лошади Пржевальского какой. Один только Витя лосём прёт.
После спуска начался совсем уж жуткий бурелом и царство кустов, продравшись через которые я остановился, поджидая группу, а заодно обозревая открывшееся передо мной пространство — поросшие зеленью развалины советского экспериментального проекта, подарившего миру неогенов, сверхспособности, надежду, веру в чудеса и кусок корявого черного говна… интересно, а откуда оно взялось? Отсюда? А как его достали?
— Симулянт, мы подходим! — прозвучало в ухе предупреждение.
Самое время совершенно безответственно закурить. Не просто так, конечно… хотя, если честно, то я закурил бы и просто так.
— Витя, как ты⁈ — тут же ломанулась ко мне Молоко.
— Вы были правы, — сквозь зубы пробурчал я, — Чем я ближе, тем сильнее зудит. Сложно держаться.
Зуд и жжение, которые у меня возникли после того, как долбанная Машка пришибла нас с Любимовым экспериментальной херней Валиаччи, усилились. Я научился кое-как жить с тем состоянием, что вынес из Южной Америки, только стал боятся КАПНИМ-ов за то облегчение, что они мне давали время от времени… но это было до того, как мы прилетели сюда. Сейчас я чувствовал себя как перекачанная раскаленным газом оболочка дирижабля. Запор всего Вити, если уж так понятнее, да еще и без малейших шансов «облегчиться». Даже если стану туманом, все ощущения останутся в полной мере.
— Повышен пульс, усилена реакция на раздражители… Витя, ты долго смотрел на то зрелое дерево? Ты близко к нему подходил?
Не то что у нас был привал, но люди явно чересчур быстро уверились, что здесь никого нет. Окалине даже пришлось разгонять по сторонам как своих бойцов, так и моих девчонок, пока Молоко замеряла мне все, от давления до температуры. Наконец, призвав крепиться, держаться и не падать духом, ученая удивленно выпучилась на мой рявк «я вам курс рубля, что ли⁈», а затем и я сам, не желая объяснять сказанное, попёр буром вперед.
Благо, уже очень хорошо чувствовал, куда нужно идти.
Знаете, дорогие мои несуществующие слушатели… кстати, хочу отметить — именно слушатели, а не собеседники, так что я нормааальный! Знаете, что хочу вам сказать? Что жизнь — говно. Не вся вообще, а вот моя, жизнь Вити Изотова, который сверхсильный, сверхмощный и очень опасный суперчеловек, который способен на всякие злые и великие вещи. И знаете почему? Вовсе не потому, что ему сейчас печет как восьмикласснице, организовавшей себе горчичник на писю в качестве контрацептивного средства, а вообще, в глобальном плане!
Что человеку нужно для счастья? Стабильность ему нужна. Он сам хочет себе выдавать бананы! Ему эти ваши приключения и превозмогания на хер не упали, он вам не герой! Как говорил один мудрый еврей из анекдота: «на песке нельзя построить даже маленький сортир»! А вот на тебе — мощь, сила, полная тумбочка денег, вечная жизнь, вечно юные любовницы, согласные на такие эксперименты, которых не то, что нормальная девушка не вынесет, но даже Буцефал! А тот какое-то время нес двоих, просто вынести не мог!
И вот я пробираюсь по развалинам, наблюдаю поросшие мхом кирпичи и целые куски зданий, а внутри уже настоящее пламя революции тревожно гудит так, что я почти не слышу тех, кто говорит мне по микрофону в ухо и даже в мозг. Что я тут делаю? Почему я — один? За что эти гребаные напряги⁈
Самое обидное, думаю я, тратя пару секунд на разглядывание массивного полуутопленного в землю здания с напрочь оторванной крышей, самое обидное во всей моей жизни — это отсутствие точности!
В любой книге, любом романе, любой истории есть антагонист! Есть зло, которое нужно победить! А где моё зло? Где мой дракон⁈ Машка, что ли? Не смешите мои тапочки, она просто дура-дурой, у которой что-то перемкнуло в черепной пустоте! Валиаччи? Так он просто представитель системы, конкурирующей с другой, нашей, системой, за ресурсы. Революционер, можно сказать. Он злодей⁈ Да я уверен на 98 процентов (и не я один), что с Васей Колуновым сейчас всё в полном порядке!
Тут, внутри, полутьма, зелень и немного влажно. Кажется, рабочую зону наши стахановцы хорошо так притопили поглубже, что неудивительно. Любят у нас всё зарывать поглубже, уважаю. Даже меня зарыли на какой? Минус четвертый этаж? Ага. А эту штуку так вообще должны были…
Стою, остервенело потирая лицо рукой. Почему-то именно такое энергичное растирание позволяет… позволяет…
— ВИКТОР! — сзади раздается не крик, а самый натуральный рык.
Рассеянно оборачиваюсь. Окалина, которая старшая. Голая, прямо совсем. Вся горит этим своим розовым пламенем. Света мало даёт, досадливо думаю я, а чего тогда горит?
— А? — хрипло спрашиваю, опираясь рукой на стену. Влажная такая, черная. Скользко. А ведь когда-то горела так, что аж плавилась.
— Ты как? — спрашивает меня будущая теща, приближаясь осторожно и боком. Голос уже куда мягче.
— Я? — вопрос туманит голову, поэтому неуверенно мямлю, — Ну… хреновато. Пытался… пытался задуматься. Помогает.
— Ты шлем сломал, — еще мягче говорит продолжающая приближаться майор, — И маску.
— Да? — я удивлен, но не очень. Намного больше удивляет то, что вокруг и что становится куда лучше видно, потому что рядом со мной голая светящаяся женщина. Пусть майор дает не так много света, но я теперь вижу, что мы в оплавленном до черноты помещении, с неровным полом, неровным потолком, всё тут как будто волнами пошло, а потом застыло. И воздух… странный. И шлем сломал…
— Как ты, Витя? — повторяет Нелла Аркадьевна, подойдя почти вплотную, — Почему ты стоишь?
— Потому… потому что оно… там, — вяло тыкаю рукой в стену, — За стенкой. Вот туда пройти, повернуть, чуть… пригнуться, да? Нам с вами… и мы его увидим. Неинтересно, правда. Вытянутое, светится… в воздухе висит.
— Откуда ты знаешь? — женщина осторожно протягивает руку и трогает мой лоб. Поджимает губы.
— Чувствую, — просто отвечаю я, — Поэтому и… стою. Хотел додумать. Всё додумать. Вы… знаете, кто наш дракон, Нелла Аркадьевна?
— Дракон? О чем ты? — бормочет она, а затем, слегка повысив голос, обращается к тем, кто сгрудились там, за углом, — Эй! Он не опасен! Проносите сюда оборудование! Быстрее!
— Дракон… — шепчу я, закрывая глаза и вновь прислоняя руку к лицу, чтобы еще пару раз с силой пройтись ладонью, — Наш дракон — недоверие, товарищ майор.
— Ты о чем, Витя? — мягко произносит голая горящая блондинка, продолжающая контролировать аккуратно вползающих в эту оплавленную полупещеру наших.
— Наш… враг, — пытаюсь объяснить я, что вся проблема в людях. Что мы, люди, мы ненадежны. Недолговечны. Изменчивы. Мы не доверяем друг другу. Если бы доверяли, если бы сделали явление неосапиантики общим достоянием, если бы сделали его наконечником прогресса, объединив все свои ресурсы и силы, то уже б, наверное, жили бы минимум на четырех планетах. Ведь даже я, Витя Изотов, оперируя такими малыми силами, просто вдохновив несколько девушек и призраков, сумел спровоцировать появление искусственного интеллекта. Нет, не искусственного и не интеллекта, всего лишь виртуального, ограниченного, не чувствующего, добросовестного, но… смог же? А вот если бы…
Но ничего из этого я произнести не успеваю. На меня налетает Молоко, начиная трясти, осыпать ругательствами и одновременно неуклюже пытаться выказать заботу. Она настолько доставуча и надоедлива, так заколебала за последнее время, что моё шаткое внутреннее равновесие, нашедшее точку покоя в размышлениях и темноте, начинает нарушаться. Я попросту беру их за руки, что Окалину, что Нину Валерьевну, а потом веду, а может быть тащу… туда, куда указывал совсем недавно. Нам действительно надо всего лишь пройти с десяток метров и два поворота. Нужно лишь быть чуть-чуть осторожными, переступая ногами на этом черном оплавленном камне.
— Вот! — тяжело дышу я, отпуская руки женщин, — Вот… ваша хреновина! Вот центр! Вот он ви…ви-сит! Вот!
Я хотел сообщить этой доставучей маленькой женщине о том, что вот этот очень узкий, очень вытянутый полуматериальный кристалл, светящийся тем же белым светом, что и «зрелые» деревья, что он является её целью, её Моби Диком и всем вот таким вот главным, так что вот ему, Нина Валерьевна, и еб*ите его красивые блескучие грани, а мне дайте побыть в тишине… Я всё это хотел сказать. Выпалить, а потом снова мотнуться туда, в тишину, хоть немного успокоиться, понять, почему меня уносит мыслями куда-то в философию, а может быть, просто убежать, но…
Всегда есть это чертово «но».
На этот раз нужная мысль мелькнула в голове вспышкой сверхновой. Зуд, внутренний огонь, напряжение, спутанность сознания, всё это за краткую долю бытия приобрело для меня смысл. Это неимоверно медленно растущее внутри меня напряжение, вышедшее рядом с левитирующим кристаллом за рамки обычных человеческих ощущений, оно не могло закончиться просто так. У него должен был случиться конец, апофеоз, взрыв, что принесут мне облегчение даже через уничтожение тела и окончательную смерть. Я это понимал, я с этим жил, но вот уж точно не предполагал, что этот конец настанет ровно в ту же секунду, как я отпущу кисти рук ошеломленных женщин, чтобы повернуться и убежать во тьму, но… не успею.
Волнообразно поднявшийся из глубин меня взрыв сотрет всё. Реальность, мысли, желания, устремления. Каждую искорку моего сознания. Каждый порыв воли. Каждый ошметок мысли.
…и лишь самый последний, неведомым образом осознающий себя мизерный кусочек Вити удивлением поймет, что всё это, то, что сейчас стирает его из небытия — является просто… оргазмом. Небывалым, неестественным и непонятным, совершенно непредставимым по сути, но… не более чем.
А уж как удивятся свидетельницы…