Если бы я взяла карту и провела прямую линию от центра Дейбрик-Фоллс до участка Бернадетт, получилось бы не более трех-четырех миль. Но поскольку Бернадетт жила на дальней стороне Найтшейдских озер, поездка на машине занимала двадцать минут.
Липкие от пота волосы спутались от езды с опущенными окнами, и я почувствовала нешуточное облегчение, когда свернула на Цикад-лейн. Сбавив скорость, я объехала глубокие колеи на частной грунтовой дороге. Меня совсем не удивило, что Бернадетт позволила состоянию дороги так ухудшиться. Для нее это служило еще одним препятствием на пути визитеров — как будто ее приветствия из дробовика недостаточно отпугивали.
Остановившись перед деревянными воротами, я подождала несколько секунд, прежде чем выйти из машины. Дом Бернадетт исчез из виду за следующим поворотом, но я знала, что у нее есть камеры, установленные на деревьях вдоль дороги. Если бы она не хотела, чтобы я въезжала, то сделала бы предупредительный выстрел.
Когда выстрелов не последовало, я открыла ворота и, обогнув поворот, припарковалась перед домом. Немного посидела осматриваясь.
Все в Бернадетт поражало эксцентричностью. И одежда, и машины, на которых она ездила, и отношение к людям. Она не боялась выделяться, привлекая к себе внимание, куда бы ни пошла.
С другой стороны, я делала все возможное, чтобы слиться с толпой, стараясь, чтобы меня не замечали, не видели, чтобы на меня не смотрели и не шептались. Но бывали дни, когда мне хотелось больше походить на Бернадетт. Хотелось, так же наплевательски относится к тому, что люди шепчутся у меня за спиной. Но даже если бы я обладала хоть толикой ее эксцентричности, мне бы и в голову не пришло жить в таком доме, как у нее.
Фасад дома с облупившейся и выцветшей краской выглядел таким же мертвым, как и окружавшая его бурая трава. Крыша крыльца провисла. Одна ставня держалась нарочито криво, так что казалось, будто она сорвется в ближайшую бурю. Занавески — все задернутые — выглядели пожелтевшими даже с того расстояния, на котором я находилась.
Любой, кто отважится подъехать так близко к дому Бернадетт, скорее всего, продолжит двигаться прямо по кругу и выедет на дорогу — именно то, чего хотела бы Бернадетт.
Самое смешное, что фасад дома играл роль декорации. То же самое можно сказать и о деревянном сарае, стоявшем во дворе. Снаружи сарай украшали обветренные доски и полусгнившая вальмовая крыша, которая, казалось, упала с первоначального второго этажа до уровня первого. Внутри сарая, однако, имелась стальная каркасная вторичная крыша, защищающая гараж и мастерскую больших размеров.
Я улыбнулась, выходя из машины, вспоминая свои детские визиты. Хотя мне никогда не нравилось проводить время с Бернадетт, я любила уникальность этого дома и думала, каково это — вырасти здесь. Мама всегда говорила мне, что он просто другой.
— Ну что, дитя? — проворчала Бернадетт, выходя на шаткое крыльцо. — Так и собираешься стоять здесь и глазеть весь день? Или у твоего непрошеного визита есть цель?
— И тебе привет, — ответила я, подходя к крыльцу.
Бернадетт держала ружье в одной руке, но приклад упирался ей в подмышку, поскольку она наклонила ствол к земле. Сегодня она была одета в красные шорты, сексуальную розовую майку, которая задралась выше талии, и неоново-зеленые кроссовки. Общая яркость ее наряда ослепляла, но все же я предпочла его вчерашнему образу байкерши.
— Что-то я не припомню, чтобы приглашала тебя на чай, — раздраженно отозвалась Бернадетт. — Чего ты хочешь?
— Я надеялась, что мы сможем поговорить, — ответила я, поднимаясь на последнюю ступеньку. Перейдя через крыльцо, я встала перед ней, а затем махнула рукой в сторону двери. — Может, зайдем внутрь?
Бернадетт изучила мое лицо, затем осмотрела меня с ног до головы.
— Что случилось?
Я оглядела себя, но не заметила ничего необычного.
— Тебе лучше уточнить.
— Что-то изменилось. Не могу понять, что именно.
— Послушай, Бернадетт, сегодня был тяжелый день. Мне жарко, я устала и у меня все болит. Может, оставим эти игры?
— Ладно. — Бернадетт вошла в дом, оставив дверь открытой для меня. — Вытри ноги.
Я прошла в дом с притворной стороны и улыбнулась, увидев старинную белую эмалированную печь на ножках в виде пьедестала. Мама ругала меня за то, что я играю в этой части дома. Она говорила, что это негигиенично. Повсюду виднелись слои пыли и паутины, но когда я стала чуть выше ростом, чтобы маневрировать метлой, то играла здесь. Убирала комнаты, чтобы антикварная мебель блестела. Чистила старинную плиту и ножки, пока они не становились как новые.
Когда мы уходили после каждого визита, Бернадетт отитывала меня за это, объясняя, что передняя часть дома должна отпугивать людей, а не приглашать их войти. Мне было все равно. Мне нравилось проводить время на этой стороне дома. Так я держалась подальше от нее. И от Райны, которая предпочитала тусоваться в задней части дома.
— Не задерживайся, — велела Бернадетт, проходя через мнимую гостиную и открывая панельную дверь на другую сторону дома.
Еще раз оглядевшись, я последовал за ней через вход, задвинув за собой панель.
С этой стороны находился настоящий дом. Помещение, в которое мы вошли, служило чем-то вроде гостиной. Слева располагалась узкая кухня, длинный обеденный стол и лестница, ведущая на второй этаж, где размещались спальни. Передняя часть дома, декоративная сторона, располагалась на вершине крутого холма. Задняя часть дома имела сплошные стеклянные стены, из которых открывался вид на деревья и болота позади дома. Очень красиво, но почему-то я чувствовала себя здесь одиноко, в какой-то изоляции.
— Ты прервала мою тренировку. В следующий раз звони перед приходом, — проворчала Бернадетт, подойдя и выключив видеоэкран на своем велотренажере.
— Кто построил этот дом? — спросила я, проходя через комнату и становясь перед стеклянной стеной, разглядывая окрестности. — Не помню, чтобы я спрашивала об этом в детстве.
Бернадетт фыркнула.
— Ты все еще ребенок. И ты правда пришла сюда за уроком истории? У меня есть дела поважнее.
Я повернулась, прислонившись спиной к окну и скрестив руки на груди.
— Если не хочешь рассказывать, так и скажи.
Бернадетт сощурилась, но я не смогла прочитать выражение ее лица, когда она пересекла комнату и направилась на кухню.
— Полагаю, раз уж ты моя единственная наследница, то должна знать. — Она открыла холодильник и достала две бутылки воды. — Фермерский дом построен около ста лет назад, после того как предыдущий дом сгорел.
— А кто добавил заднюю сторону? Стекло? — поинтересовалась я.
— Это сделали мои родители, — ответила Бернадетт, обводя рукой комнату. — А когда мы с твоим дедушкой поженились, то добавили некоторые новшества.
Бернадетт протянула мне бутылку воды, затем посмотрела в окно.
— Площадь участка составляет около девяноста акров и простирается от северной оконечности Среднего озера Найтшейд до западного конца Верхнего озера Найтшейд, включая канал, соединяющий их.
— Он тянется так далеко? — удивилась я, повернувшись, чтобы посмотреть еще раз. Я не могла разглядеть ни озера, ни канала. Вокруг слишком много деревьев. — Ты когда-нибудь ходишь на озеро?
— Нет, — отозвалась Бернадетт, казалось, сердито. — Никогда. — Она подошла к дивану. Сев, она наконец заметила, что ее майка задралась. Подергала подол, расправляя и стягивая его вниз, чтобы прикрыть живот. — Выкладывай свои дела, — рявкнула она на меня. — Что тебе нужно? Зачем пришла?
Я села в кресле, наклонившись вперед, поставив локти на колени и сцепив руки.
— У меня есть вопросы. Об исчезновении Райны. О человеке, который забрал и ее, и Тауни. Вопросы о маме.
— Не дразни дьявола, дитя, — прошипела Бернадетт. — Дьявол всегда норовит ответить тем же.
— Какое, черт возьми, отношение имеет дьявол к чему бы то ни было? — Я провела рукой по волосам, и мое разочарование усилилось, как только рука наткнулась на спутанные ветром волосы. Я рывком освободила руку. — Почему ты не можешь говорить как нормальный человек? Просто пять минут нормальности, вот и все, о чем я прошу.
Бернадетт наставила на меня палец.
— Вот в чем твоя проблема. Твоя бредовая вера в то, что ты нормальная. Или, скорее, в твоем желании быть нормальной. — Она опустила руку, но с досадой посмотрела на меня, покачав головой. — В нашей семье нет ничего нормального. Ты учишься выживать или умираешь. Единственное, что стоит между этим, — твой выбор, как провести свои дни.
— И ты думаешь, я должна уподобиться тебе? Отгородиться от всех?
Бернадетт наклонилась вперед, перевернув «Вестник Дейбрик-Фоллс» на кофейном столике.
— А твой план работает лучше? — Она развернула газету заголовком ко мне. — Ты из кожи вон лезешь, чтобы помочь этим людям, и что они сделали? Они отвернулись от тебя. — Она бросила мне газету.
Я поймала ее ладонями, опустила на колени и спокойно развернула страницы. Выровняв листы, я положила газету на пол рядом со своим креслом.
— Думаешь, твоя жизнь лучше моей? — спросила Бернадетт. — Нравится смотреть, как люди, которых ты считала друзьями, отворачиваются от тебя? Предают твое доверие? — Бернадетт поднялась с дивана и стала расхаживать между ним и журнальным столиком. — Ты наивна. Просто ребенок. Но со временем поймешь. Когда все уйдут, когда они все покинут тебя, ты усвоишь урок.
— Не все предали меня. Некоторые, да, но не все. И люди, которые остаются рядом со мной, стоят этого, Бернадетт. Они заботятся обо мне.
Бернадетт смотрела мимо меня, в окно.
— Пока не предали, — тихо проговорила она. — Поверь мне, дитя, они отвернутся. В конце концов, они все отворачиваются.
Я подумала об Оливии, Брейдоне, Ноа. Вспомнила миссис Полсон.
— Я отказываюсь в это верить. Я отказываюсь быть такой циничной. Близкие мне люди любят меня. Я знаю, что любят.
— Ты ошибаешься. И в конце концов, ты задохнешься под тяжестью их предательства, — пообещала Бернадетт, взяв с крайнего столика мамину фотографию. — Прямо как Эмбер.
— Так вот почему она покончила с собой? — прошептала я.
Бернадетт хлопнула фотографией в рамке по подставке. Звук треснувшего стекла сопровождал ее слова.
— Не смей говорить такие гадости, дитя. Не при мне. Не в моем доме.
— Прости, — сказала я, склонив голову. — Я не хотела тебя расстраивать.
— Ты меня не расстроила, — резко ответила Бернадетт, хотя мы обе знали, что она лжет. — Чего именно ты хочешь?
— Мне нужна твоя помощь. Девочка. Тауни. Я не знаю, как ее найти. Не понимаю, как использовать все эти экстрасенсорные штучки. Как заставить их работать.
— Ну, тогда ты зря потратила время. У меня нет никакого интереса совать свой нос в этот бардак. Я уже это проходила. Уже пробовала. В результате потеряла свою единственную дочь. — Бернадетт отвернулась, но на мгновение показалось, что она не определилась, в каком направлении двигаться, а затем направилась на кухню. — Если это все, что ты хотела, то, думаю, тебе пора. — Она повернулась ко мне спиной, поднимая кастрюлю с полки.
— Я не прошу тебя разыскивать девочку самостоятельно, — проговорила я, проходя через комнату. — Прошу только меня научить. Объясни, как работает эта способность.
— Нет.
— Почему? Почему ты не хочешь мне помочь? Ты так сильно меня ненавидишь?
— Я не испытываю к тебе ненависти. — Бернадетт глубоко вздохнула, поставив кастрюлю в раковину и включив воду, чтобы ее наполнить. — И никогда не ненавидела тебя, но и научить не могу. Я дала обещание твоей матери. Я обещала ей, что не буду вмешиваться.
— Почему она просила тебя об этом? Почему не хотела, чтобы я училась?
Бернадетт судорожно сжимала руки, не сводя с меня глаз.
— Эмбер не хотела, чтобы ты взваливала на себя бремя мира экстрасенсов. Ты или твоя сестра.
Я вернулась к креслу и взяла газету.
— Этот поезд уже ушел, — ответила я, держа газету, прежде чем бросить ее на деревянный пол. — Я уже страдаю от видений. Я уже изгой. Единственное, о чем прошу, это научить меня их контролировать. — Я в расстройстве провела обеими руками по волосам. — Ты знаешь, что когда мне было семнадцать, я врезался на машине мамы Оливии в дерево? — Я направилась на кухню, не сводя с нее взгляда. — У меня случилось видение, когда я была за рулем. Я могла умереть. Я могла убить свою лучшую подругу.
Бернадетт все больше ерзала, глядя в сторону.
— Или что когда мне было двадцать лет, я провела три дня в психиатрической клинике? — Я остановилась в нескольких футах от нее. — У меня случился срыв после видения маленького ребенка, которого избивали до смерти. По сей день я понятия не имею, кто был этот мальчик и арестовали ли его отца.
Бернадетт посмотрела на меня. В ее глазах отражалась хорошо знакомая мне эмоция — чувство вины.
— Бернадетт, пожалуйста, помоги мне. Я уже живу жизнью, которой мама не хотела для меня. Вопрос в том, можешь ли ты помочь мне ее контролировать?
— Я обещала ей, — прошептала Бернадетт.
— Я тоже давала обещания, — призналась я, делая шаг вперед и сжимая одну из ее рук. — Но эти обещания чуть не убили меня сегодня. Пришло время их отпустить. Освободиться от них, пока они не утянули нас обеих под воду.
Бернадетт прошла мимо меня, оставив кастрюлю, которую наполняла водой, и снова встала перед стеклянной стеной.
Я вздохнула и подошла к раковине, чтобы выключить воду. Подняв кастрюлю, я вылила несколько дюймов воды и поставила ее на плиту. Включив конфорку, подождала, пока Бернадетт соберется с мыслями. Мне захотелось приготовить то, что она собиралась, но я понятия не имела, что именно. Поэтому я просто наблюдала за водой, ожидая, пока она закипит.
Когда я смотрела в кастрюлю, образ пасты и соуса просочился в мои мысли, а затем завладел моими чувствами. Я почувствовала запах соуса. Ощутила запах чесночного хлеба. Затем образ и запахи исчезли.
Я взглянула на Бернадетт. Она по-прежнему стояла у стеклянной стены, но повернулась ко мне лицом. Уголок ее рта приподнялся вверх.
— Это ты? — спросила я.
Бернадетт наклонила голову, приподняв плечо.
— Хотела посмотреть, работает ли это еще.
— Что значит «еще»? — удивилась я, открывая шкафы и находя пасту.
— Внушение образа, — пояснила Бернадетт. — Это работает только с такими людьми, как мы, и, как я слышала, человек должен быть кровным родственником. — Бернадетт тихо захихикала, глядя в окно. — Твоя мама так злилась на меня, когда я посылала тебе картинки с другой стороны дома. Ты могла потратить весь день на уборку и полировку.
— Ты так делала? — Я не могла удержаться от смеха, пока искала овощи и разделочную доску. — Ты заставляла меня убираться в твоем доме?
— Нет, — ответила Бернадетт, подойдя к столу в столовой и отодвинув одну из длинных скамеек. — Я могу только показать тебе образ. Будешь ли ты действовать в соответствии с ним — решать тебе. Твоя сестра, например, никогда бы не стала убираться. Не то чтобы это имело значение. Она всегда слишком увлекалась блужданием по болотам, когда вы втроем приезжали в гости.
Я начала мыть овощи.
— Я помню это. Мама использовала сигнальный рожок, чтобы дать Райне знать, когда пора уходить.
— Так и было, — отозвалась Бернадетт, снова выглянув в окно. — Я научу тебя, дитя, но не обещаю, что все получится. Твоя кровь испорчена кровью твоего отца еще до твоего рождения. Я ничего не могу с этим поделать. Но те способности, которые у тебя есть, я научу тебя ими управлять.
— Что значит «испорчена»? Типа генетически разбавлена? Так получается? Способности становятся слабее с каждым поколением?
— Зависит от партнера, — ответила Бернадетт. — Твоя мать выбрала пару, намеренно стремясь ослабить способности. Это всегда выбор.
— Пару? — Я рассмеялась. — Ты говоришь о Фрэнсисе, как о каком-то персонаже из романа про оборотней. Одна из тех паранормальных романтических книг.
Бернадетт подняла бровь, выглядя смущенной.
— Я не знаю, какие книги ты имеешь в виду, но подразумевала разницу между мужем и донором спермы. Исторически сложилось так, что женщины Куэйд выбирали разных мужчин для разных целей. Конечно, они делали это в тайне, но некоторые из них иногда попадали в скандалы. Все это есть в «Леджере». Разве ты его не читала?
— В каком «Леджере»? — спросила я, нарезая помидоры кубиками.
— «Леджер Куэйдов». История способностей семьи.
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Невозможно, — заявила Бернадетт, пересекая комнату и становясь в нескольких футах от меня. — Я отдала его твоей матери, когда родилась Райна. Книга должна передаваться из поколения в поколение. Каждое поколение воспитывается, читая свое наследие.
— Я помню, как мама читала мне, но никогда ничего необычного. Все стандартные сказки, даже не самые добрые сказки братьев Гримм.
— Ничуть не сомневаюсь, что твоя мать никогда не показывала тебе эту книгу, но она есть в доме, — ответила Бернадетт. — Как ты до сих пор ее не нашла?
— Не знаю, — отозвалась я, бросая нарезанные кубиками помидоры в сотейник. — Должно быть, книга в комнате Фрэнсиса. Я захожу туда только пару раз в год, чтобы сделать уборку, но никогда не видела книгу, подобную той, что ты описываешь.
— Что ж, дитя, тебе нужно ее найти. В ней содержится большинство ответов, которые ты ищешь. Не говоря уже, что в чужих руках... — Бернадетт покачала головой, расстроенная мыслью, что книга может оказаться в неподходящем месте. — Тебе нужно обязательно отыскать «Леджер».
— Хорошо, — я высыпала больше овощей в сотейник. — Но пока я этого не сделала, не подскажешь как включить и выключить видения?
— Ты, конечно, шутишь, но на самом деле все очень просто.
— В каком смысле?
Бернадетт отвлеклась на сковороду на плите. Она закатила глаза, проходя мимо меня и открывая шкаф. Затем протянула банку с покупным соусом.
— Когда ты считаешь, что задача сложная или трудоемкая, то она будет именно такой — сложной и трудоемкой. Но когда понимаешь, что это не обязательно должно быть трудно, ты избавляешь себя от многих проблем. — Она открыла банку и вылила содержимое в сотейник. Включила конфорку и перемешала соус с овощами, которые я уже нарезала кубиками. — Хорошо, что ты не знаешь, где находится машинка для приготовления пасты, а то я бы умерла с голоду, ожидая ужина.
Я открыла коробку с макаронами и положила половину в кипящую воду.
— Своим загадочным языком ты говоришь, что я слишком задумываюсь над процессом. Но это не объясняет, как сделать все правильно.
— Каждый делает это по-своему, но я использую рычаг... — Бернадетт постучала себя по виску — внутри головы. — Она открыла морозильник и протянула мне замороженную буханку чесночного хлеба. — Твоя мать выбрала себе выключатель. Большинство экстрасенсов представляют себе дверь, мысленно открывая и закрывая ее. Выбор объекта за тобой, но пусть это будет что-то связанное с реальным миром. Что-то, что можно либо включить-выключить, либо открыть-закрыть. Быстрое и простое.
Я читала инструкцию на обратной стороне пакета с чесночным хлебом, размышляя над тем, что использовать для управления своими способностями.
— Что выбрала Райна?
— Райна? Что ты имеешь в виду?
— Ну, она была достаточно взрослой, верно? Чтобы начались видения?
— Да, она достигла этого возраста, но твоя мать не хотела, чтобы кто-то из вас знал о способностях семьи. Это не значит, что у Райны не случалось видений, но если и так, то мне не говорили.
— Но я правильно понимаю, что четырнадцать лет — это возраст, когда способности проявляются?
— В нашей семье — да, если у одаренного достаточно сильная линия. В противном случае на формирование может уйти еще несколько лет. — Бернадетт посмотрела на меня, сузив глаза. — Как ты поняла это без «Леджера»?
— Райне было четырнадцать, когда она исчезла. У меня случилось первое настоящее видение, когда мне было четырнадцать.
— Невозможно. — Бернадетт протянула мне противень для чесночного хлеба. — Ни у кого из вас не могло быть видений так рано. Я бы почувствовала ваши способности, как чувствовала способности вашей матери, тогда, когда вы были младше. Но хотя я иногда улавливала проблески от Райны, ты всегда оставалась чистым листом.
— А что насчет снов? — спросила я. — Мне начали сниться сны, с двенадцати лет. После того как Райна пропала.
— Какие сны?
— Райна. В клетке.
Руки Бернадетт дрожали, когда она помешивала соус.
— Они были четкими? Эти сны?
— Да, очень.
— Мне нужно подумать. — Бернадетт отложила ложку, затем посмотрела на противень, который я все еще держала в руках. — Дитя, сосредоточься. Я голодна.
Я распаковала чесночный хлеб, положила буханку в форму для выпечки и включила духовку.
— Хочу переодеться перед ужином. Я надеюсь, ты не сожжешь дом, пока меня не будет?
— Несмотря на то, что ты постоянно называешь меня ребенком, я вполне в состоянии закончить ужин.
— Хмф. — Бернадетт проследовала через комнату к угловой лестнице, ведущей в спальни второго этажа.
Оставшись в тишине на несколько минут, я включила кран и установила пробку на дно, заполняя раковину горячей мыльной водой для посуды. Пока вода наливалась, я размышляла, чем включать и выключать свои видения. Я могла бы использовать простую кнопку или рычаг, как Бернадетт. Мамин простенький выключатель тоже годился.
Когда раковина почти наполнилась, я потянулась к единственной ручке крана, задержав руку на хроме. «Да, это имело смысл: ручка крана. Почему бы и нет?»
— Нет, — проворчала Бернадетт, спускаясь обратно по лестнице. — Включай и выключай, дитя. Не оставляй шанса, что вода будет продолжать капать. — Теперь Бернадетт надела темно-синие леггинсы, сандалии и длинную белую блузку.
Я выключила кран. Поставив чесночный хлеб в духовку, перемешала макароны.
— Откуда ты знаешь, о чем я думаю?
— Твое сознание полностью открыто. Я никогда не замечала этого до сегодняшнего дня, что странно. Но ты каким-то образом открыла ворота, и теперь нам необходимо научить тебя их закрывать.
«Открыла ворота», — подумала я.
— Эй, а как насчет...
— Нет. — Бернадетт нахмурилась и указала на меня. — У ворот есть планки или доски, между ними есть пространство. Включение-выключение. Открыто-закрыто. Не оставляй места для нечисти, чтобы она могла проскользнуть мимо установленного тобой контроля.
— Хорошо. Я что-нибудь придумаю.
— Тебе лучше определиться побыстрее, дитя, — фыркнула Бернадетт. — Пока кто-нибудь, кроме меня, не решил покопаться в твоей голове. — Она достала тарелки из одного из шкафов и отнесла их к огромному столу.
Я порядком устала от ее придирок, не говоря уже о том, что она постоянно называла меня ребенком. «Вот уж поистине злая ведьма с озера Найтшейд», — подумала я, собирая столовое серебро.
Бернадетт засмеялась, все еще находясь спиной ко мне, пока накрывала на стол.
Я очистила свои мысли, пока сливала воду с пасты. Не пытаясь думать о предмете, я вспомнила о стеклянных дверях патио. Французские двери в деревянной раме, выкрашенные в белый цвет, с цельными стеклами и изогнутыми серебряными ручками.
— Странный выбор, — прочитав мои мысли, прокомментировала Бернадетт.
Я закрыла глаза, сосредоточившись на дверях, и представила, как мои пальцы обхватывают ручки. Я потянула двери на себя. Над одной ручкой появился засов, и я закрыла ее на замок.
Открыв глаза, я мельком взглянула на Бернадетт.
На ее лице застыло озадаченное выражение.
— Интересно, — только и сказала она.
— Неужели у меня получилось? — спросила я. — Я вытеснила тебя из своей головы?
— Да, но... — Бернадетт посмотрела за стеклянную стену на деревья внизу. — Скажи мне, почему стеклянные двери?
— Не знаю. Наверное, мне нравится мысль видеть, что ждет меня по ту сторону.
— Я больше не в твоей голове, так что же ты можешь увидеть? Что по ту сторону стекла?
Я закончила сливать воду с макарон, прежде чем отнести их на стол. Затем остановилась, закрыв глаза, чтобы представить себе двери.
— Деревья. Солнечный свет. Как странно.
— Что? — спросила Бернадетт, хватая меня за руку.
Испугавшись ее прикосновения, я отпрыгнула назад. Интересно, почему она схватила меня? Лицо Бернадетт было напряжено.
Я показала на стеклянную стену позади нее.
— Я видела это. Твою территорию. Задний двор. Деревья, уходящие в болото.
— Но почему? — Ее напряжение снова сменилось на любопытство.
— Может, потому что это то, что снаружи? — Я вернулась на кухню и взяла сотейник.
— Может быть, — пробормотала про себя Бернадетт, передавая мне пасту. — Сегодня вечером тебе нужно потренироваться открывать и закрывать двери. Чем больше ты будешь практиковаться, тем легче будет контролировать видения.
— Ура, — язвительно заметила я. — Домашнее задание.
— И найди книгу Куэйдов. Это важно, дитя. Ты должна отыскать «Леджер».
— Конечно. Так и сделаю.
Оставалось только найти способ как отвлечь Фрэнсиса, чтобы я могла обыскать его комнату. Ничего особенного, верно? Я мысленно закатила глаза.