В прострации добираюсь до машины и заваливаюсь в салон. Что дальше? Может, пока меня не было, испортили тормоза или заложили взрывчатку? Устало опускаю голову на руль. Прохладная поверхность помогает вернуть здравый смысл.
Будь это так, они не пытались бы меня только что сбить. Не глупи, Лера, и не паникуй!
Дрожащими руками достаю из кармана сигареты. Курю прямо в салоне, потому что страшно выходить на улицу. Приоткрываю окно, чтобы дым не задерживался. Меня всю колотит, и дрожь не проходит даже спустя несколько минут. В таком состоянии нельзя вести машину, но и пешком не могу идти.
Через короткий промежуток времени вновь тянусь к пачке, и только после второй выкуренной сигареты меня начинает отпускать. Сердцебиение постепенно замедляется, приходя в норму для человека, который только что получил двойную дозу никотина.
Я смотрю на улицу, воспринимая город как врага. Хуже всего осознавать, что если за мной следили с самого начала, они знают, что я делала возле школы. Надеюсь, Оля не пострадает. На всякий случай задерживаюсь и уезжаю только, когда она благополучно садится в белую десятку. Не успеваю толком рассмотреть женщину за рулём, но по рыжим волосам предполагаю, что не ошибаюсь.
Руки сами выбирают маршрут и направляют машину к полицейскому участку. Всю дорогу пытаюсь себя отговорить, но что толку? Если меня вновь попытаются прикончить, об этом должны знать.
На ходу набираю номер Олега и прижимаю мобильник к уху при помощи плеча. Продолжительные гудки сопровождают меня на светофоре. Дозвониться не выходит.
Дьявол! Надеюсь, он на работе.
Полицейский отдел располагается прямо напротив здания Культурного центра где-то поблизости от автостанции. Можно сказать, здесь встречаются два разных мира, которых отделяет друг от друга лишь широкая дорога. По-хорошему отделанный центр смотрится выигрышно на фоне простого строения, единственной отличительной чертой которого является большая сине-белая табличка над входом.
На какое-то время я даже засматриваюсь на белые колонны и мраморные статуи, подчёркивающие предназначение центра. В архитектуре прекрасно отражена эпоха Возрождения. Эпоха, которая стала синонимом культурного прорыва, толчком к просвещению и развитию человечества. Объёмные формы, смелые решения. Здесь мы отмечали выпускной в девятом классе. Кажется, что прошла целая вечность. Но до сих пор не могу выкинуть из головы красоту и габариты помещений центра.
Но я сворачиваю к противоположному зданию, готовясь впитывать нечто более приземлённое нежели искусство. Перед тем, как зайти внутрь, пробую ещё раз набрать знакомый номер. Опять безуспешно, а ведь мне хочется говорить именно с ним.
Почти сразу попадаю в дежурную часть. Останавливаюсь у турникета. За огромным бронированным стеклом замечаю сразу трёх сотрудников: дежурный, его помощник и ещё кто-то. На просьбу переговорить с конкретным сотрудником, мне предлагают написать заявление. Я с тоской смотрю на белый лист, не желая напрасно тратить время.
— Послушайте, я не планирую писать заявление! — пытаюсь объяснить ещё раз. — Просто подскажите, где я могу найти Олега Китова?
— В свободное от работы время! — сухо отчеканивает дежурный, направив на меня безразличный взгляд. — Все обращения и личные приёмы ведёт участковый, а не патрульно-постовая служба!
Но я понимаю, что не могу никому довериться. Возможно, зря вообще пришла. Следовало ехать домой и попробовать дозвониться до Олега. Страх заставляет меня действовать необдуманно. Есть ли гарантия, что местный участковый не покрывает преступления, связанные с делом Миланы Солнцевой? Разве я могу кому-то рассказать всё, что знаю?
— Гражданка, Вы либо пишите заявление, либо уходите! — настоятельно предлагает дежурный.
Я молча возвращаю чистый лист А4 и шариковую ручку. Затем потерянно вываливаюсь на промозглую улицу. Как-то странно звенит в ушах. Я практически не слышу посторонние звуки. Шум машин, свист ветра, сработавшая сигнализация где-то вдалеке — всё звучит как-то приглушённо, будто через толстое стекло. По участившемуся сердцебиению и прерывистому дыханию понимаю: я испытываю что-то вроде панической атаки. Обеспокоенно гляжу по сторонам, но зрение мутнеет. Вижу какие-то круги перед глазами и размытые очертания фонарей и зданий. Желудок скручивает от гадкой тошноты.
Вибрация телефона приводит меня в чувство. Достаю его из сумки, едва не уронив на асфальт, и отвечаю на звонок. Тело покрывается холодной испариной. Странное наваждение проходит не сразу, так что я пока туго соображаю.
— Алло, звонила? — касается моего уха тягучий баритон Олега. — Целых два раза. Это рекорд!
Свободной рукой потираю висок, пока тошнота не начинает отступать.
— Д-да… — сдержанно отвечаю я. — Ты сейчас в участке?
— Ага, у тебя что-то случилось? Голос странный.
— Нужно поговорить! — вместо ответа признаюсь я.
Мужчина задумчиво вздыхает. Я радуюсь короткой передышке. Приходится опереться на ближайший фонарный столб.
— Давай через пол часа в Квинси? — наконец, предлагает Олег. — Прости, раньше никак. Это самое ближайшее от меня заведение. Или ты пешком?
— На машине! — я сразу нахожу глазами закусочную на противоположной стороне. До неё максимум двести метров. — Буду ждать там.
— Отлично, тогда до встречи!
Я медленно ковыляю через тротуар, но застываю у бордюра. Прежде, чем перескочить через дорогу, внимательно гляжу по сторонам снова и снова. Сердце колотится как бешеное. Меня одолевает страх, что нападавший попробует закончить начатое. Но не прямо же у полицейской части…
Перебегаю через пешеходный переход с такой скоростью, словно за мной гонится стая диких слонов. Страх незаметно вытесняет слабость и дурноту. Теперь я быстрым шагом направляюсь к закусочной.
Внутри становится немного спокойнее. Я оглядываюсь по сторонам и отмечаю, что это очень маленькое заведение. Чаще всего покупатели берут еду на вынос. Но есть и несколько маленьких столиков.
Подхожу к витрине и делаю вид, что выбираю будущий заказ. Вижу разнообразные салаты, картофельное пюре, котлеты, отбивные. С другой стороны от кассы замечаю пирожки, сырники, пончики и чизкейки. Небогатый выбор напитков красуется на плакате позади сотрудницы закусочной.
Есть совсем не хочется, но заказываю двойной эспрессо и сырник. Жду у кассы, пока делается заказ. Непроизвольно посматриваю на окна, словно ожидаю увидеть виновника моего страха. Стараюсь дышать через нос и делать глубокие вдохи, пока насыщенный кофейный аромат заполняет лёгкие.
Через десять минут занимаю первый попавшийся столик с готовым заказом. Задумчиво ковыряюсь вилкой в тарелке. Охота позвонить Алисе и узнать как прошёл первый день в школе. Но опасаюсь, что голос выдаст моё состояние. В итоге, просидев над дымящимся стаканом ещё какое-то время, всё же набираю номер. Важно переключиться на что-то хорошее хотя бы на пару минут.
Алиса, судя по всему, рада моему звонку. Следующие пятнадцать минут я слушаю рассказ об этом дне, насыщенный красками и сравнениями. Она хвастается, как успели соскучиться подруги. Но угодила прямо на контрольную по математике. Правда, учительница разрешила в этот раз не писать, поскольку тема новая. Радует, что пока обходимся без двоек.
Спрашиваю про отца и слышу только хорошее. Игорь обещал сегодня сводить её в кинотеатр. А потом купят целое ведро мороженого и будут объедаться дома под видеоигры. Я не возражаю, но напоминаю про уроки. Оказывается, Игорь чуть ли не сам выполнил за неё домашнее задание, чтобы скорее освободить время для отдыха. Алиса рассказывает об этом с таким восторгом, что мне не хочется душнить. Ладно, пусть по-максимуму развлекаются, пока меня нет. Тем более, завтра у Алисы танцы: успеет провести время с пользой.
Когда успеваем наговориться, желаю ей отлично провести время, не забыв добавить, что люблю. Убираю мобильник в сумку и при этом замечаю, что страх отступил. Разговор с Алисой помог мне взять себя в руки. Это единственное, что кажется мне настоящим: слышать её голос, который отзывается в самом сердце.
В закусочную пару раз заходят незнакомые люди, чтобы взять с собой чего-нибудь перекусить. Но я уже не пугаюсь и почти не обращаю внимания. Это прогресс.
Олег приходит, когда мой кофе уже остывает. Я не могу скрыть облегчение. Улыбаюсь в ответ на приветливую улыбку. Рабочая форма сразу приковывает взгляд, но только не сотрудницы. Видимо, полицейские не редко сюда заходят. Олег берёт по-быстрому кофе и падает на противоположный стул.
— Привет, незнакомка! — в привычной манере произносит он и делает добротный глоток. Видимо, это прозвище скоро ко мне приестся. — Так о чём ты хотела поговорить?
Переходит сразу к делу. Значит, у нас не так много времени. Наклоняюсь ближе к нему. Не уверена, что о таких вещах стоит здесь говорить. Радует, что посетители не задерживаются.
— Примерно час назад меня пытались сбить насмерть! — сухо выкладываю я, приняв решение не ходить вокруг да около. Странно, но сейчас, когда я говорю об этом вслух, происшествие уже не кажется таким уж страшным.
Олег попёрхивается напитком и судорожно кашляет.
— Прости, что? — осипшим голосом переспрашивает он.
Я вкратце описываю недавние события. Знаю, что ему не понравится, чем я занималась. Вижу это в рассерженных голубых глазах, в которых отражаются блики от люстр. Прямой нос морщится от напряжения.
— Какого чёрта, Лера? — сердится одноклассник. — Я же просил…
— А я не послушалась! — перебиваю я. — Полагаю, у нас нет времени на споры. Много работы?
Он отводит взгляд, скрывая промелькнувшие эмоции. Что это, беспокойство? Неужели его правда волнует моя безопасность? Я смотрю на свой стаканчик с кофе. Глупо так думать. Всё-таки не поленился прийти вчера рано утром, проведать, предупредить…
— Почему не написала заявление на этого урода? — проигнорировав, спрашивает Олег. Чисто для галочки: сам знает почему.
Но я всё равно отвечаю:
— И что это даст? Следаки год не могут найти преступника! Моё заявление просто затеряется среди бумажек. Хотя, возможно, моя жертва даст смачный толчок, и они начнут хоть что-то делать.
— Не говори так! — бесцветным тоном просит собеседник.
Я так и не понимаю, что конкретно его задело: дурные высказывания о коллегах или шутка про мою смерть. В любом случае я лишь пожимаю плечами. Судорожно сжимаю стаканчик и незаметно для самой себя выплёскиваю часть кофе на прохладную столешницу.
— Лучше скажи: чёрный ниссан альмера, тонированные стёкла — знакомо? Фигурировал в деле Миланы Солнцевой?
Внимательно слежу за реакцией, всматриваясь в лицо с оливковым оттенком кожи. Стараюсь не упустить ни одну деталь, ни малейшую перемену в поведении.
— Лера…
— Отвечай! — мой голос полон наглости и решительности.
Чувствую, что копался в деле. Пусть не пытается увильнуть. Я устала быть терпеливой и понимающей: не после того, как меня чуть не переехал автомобиль. Не могу теперь думать о ком-то другом. Путь не отвечает, но я хотя бы попытаюсь добиться правды.
Олег кладёт на столешницу руки, сцепив длинные пальцы. Выглядывает на меня исподлобья.
— Ты права! — наконец, уступает он. — Похожее описание указано в отчёте.
Я победно выпрямляюсь. Подо мной скрипят ножки стула.
— Тогда какого хрена? — вопрошаю я. — Есть характеристика машины, есть показания свидетеля. Почему виновника не поймали?
— Не тебе задавать подобные вопросы! И точно не в мой адрес! — раздражается одноклассник. — У нас тут не интервью! Я вообще не имею права обсуждать с тобой подобные вопросы. Считай, подловила и сама догадалась. Теперь лучше сбавь обороты!
Я примирительно киваю, но пыл не угасает. Поэтому стараюсь надавить на жалость.
— Олег, меня ведь правда могли убить! — напоминаю я с холодным расчётом. — Тебе не кажется, что я заслуживаю знать хоть какую-то информацию? Ты сам знаешь, что заявлять бессмысленно. И я не могу доверять никому из отдела. Ты единственный, кому я хочу довериться. Пожалуйста…
В моём голосе столько мольбы и горечи, что он тяжело вздыхает. Каким-то странным образом я могу воздействовать на него и активно этим пользуюсь.
— Насчёт машины, — приглушённым голосом поясняет Олег. — Скорей всего, затруднение состоит в отсутствии точных характеристик. Свидетельница не могла дать развёрнутое описание. Даже про тонированные окна в отчёте нет ни слова. — он внезапно прокашливается, словно не может решить, стоит ли добавлять что-то ещё. Но всё же решает посвятить. — Я расспрашивал об этом деле начальство — отнекиваются. Говорят, дело заморожено за недостатком улик.
Пока я обдумываю его слова, он добавляет:
— Если напишешь заявление, это правда может помочь! Отыщут преступника по горячим следам. Вдруг это действительно тот самый?
Не хочу рассуждать о подобных вещах вслух, но непроизвольно начинаю язвить:
— Правда веришь, что твоё начальство его не покрывает?
Ожидаю праведного гнева, но получаю молчание. Олег безразлично отпивает из стаканчика. Потом неспешно ставит его на стол. Проглатывает так громко, что я отчётливо слышу. Затем обращается ко мне:
— У тебя нет оснований так думать!
— У меня нет оснований доверять кому-то в этом городе! — упрямо откидываюсь на спинку стула и скрещиваю руки. — Надоело говорить об одном и том же! Я просто хотела рассказать. И если меня всё-таки прикончат, ты будешь знать кого искать!
— Это не смешно, Лера! — осаживает меня Олег. — Не стоит с этим шутить! Если обратишься в отдел, я могу попробовать убедить начальство приставить к тебе патруль. Они арестуют преступника, если он попытается вновь навредить тебе. Чёрт, я лично вызовусь тебя охранять!
Его обеспокоенность трогает меня, и я отвожу взгляд, скрывая лёгкий румянец. Не знаю, как у него это получается, но рядом с ним я постепенно теряю прежнюю уверенность. Хочется поверить, что кто-то и правда может меня защитить. Но потом я напоминаю себе, что это будет лишь тормозить меня в достижении заветной цели. Поэтому делаю всё, чтобы негласно продемонстрировать независимость.
— Охрана больше пригодится Оле Стронциевой! — вздыхаю я. — Она может пострадать из-за меня.
— Ты тоже можешь пострадать, если не перестанешь лезть в это дело! — бархатный голос становится жёстче и наполняется силой. Но почему-то меня больше не бесит его упрямство. Наоборот, внезапно осознаю одну пугающую вещь.
— Как и ты! — шепчу я. — Замкнутый круг. Или хочешь, чтобы я позволила тебе рисковать своей жизнью?
— Это моя работа! — цедит сквозь зубы Олег, явно теряя терпение. — Позаботься лучше о себе, Лера!
Эта статья тоже своего рода моя работа. Я возложила на свои плечи обязанность осветить это дело и обязана довести это до конца. Из тупика нам явно не выйти, поэтому я залпом допиваю холодный эспрессо и тяжело выдыхаю.
— Раз это твоя работа, то постарайся ничего не запороть! — сухо роняю напоследок я. — Поймай подонка до того, как он успеет добраться до меня. Буду очень благодарна!
Бросив последний взгляд на сжатые от напряжения мужские пальцы, покидаю закусочную. Почему-то у меня остался неприятный осадок. Сама не знаю чего хотела добиться этой встречей. Предупредить, что на меня совершили покушение? Или выяснить побольше деталей? Стоило тогда рассказать и об угрозах, и о том, что за мной давно следят. Нет, пожалуй, я не до такой степени доверяю Олегу! Всё, что могла рассказать, я уже выложила.
Возвращаюсь домой в смутных ощущениях. Всю дорогу постоянно гляжу в зеркало заднего вида, чтобы не пропустить возможную слежку. Подъезжая к Роще, заставляю себя перестать излишне паниковать. В конце концов, неизвестные и так знают мой адрес. Только бы не попытались навредить родителям… Мрачно размышляю, как поход в полицейский участок может повлиять на их следующий шаг. Что если теперь они захотят как-то отплатить? На всякий случай спешу поскорее добраться до дома, чтобы проведать родителей.
К счастью, с ними всё хорошо, но лица у обоих обеспокоенные. Услышав мои шаги в прихожей, оба выходят встречать.
— Тебя долго не было! — подмечает мама, и я сразу улавливаю скрытый контекст. Мол, мы уже начали опасаться, что с тобой что-то случилось.
Почти. Мам, что-то и правда могло случиться.
Неожиданно мне хочется разрыдаться и обнять её. Хочу услышать успокаивающее баюканье, в которое преобразуется её дивное пение. Как в детстве, когда я чего-то боялась или получала ссадины. Мама усаживала меня к себе на колени, крепко обнимала и начинала тихо петь, поглаживая мои волосы. И сейчас я так отчаянно хочу вновь ощутить прежнее чувство безопасности. Тогда я точно знала, кто может меня защитить, и с кем мне будет спокойно.
Но я сдерживаю себя. Теперь подобная поддержка стала непозволительной роскошью. Я хочу показать свой страх. Снова и снова убеждать их уехать. Но не могу. Уже привыкла быть постоянно сильной. С тоской понимаю, что больше так не могу. Пора уезжать. Подожду до завтра, заеду ещё раз к семье Солнцевых за недостающими материалами для статьи, расскажу о том, что удалось выяснить. Буду писать издалека. При необходимости буду уточнять детали по телефону.
— Завтра еду домой! — сообщаю я сдавленным голосом. Надеюсь, это поможет убрать мишени с их спин. Но тут я думаю о том, какие последствия могут возникнуть после публикации статьи. Может, всё-таки не стоит рисковать…
Моя новость их шокирует.
— А как же машина? — удивляется папа.
Я пожимаю плечами. Уже успела забыть о ней.
— Не знаю… Потом заберу! — бормочу я. — На работе аврал.
Конечно, они понимают, что дело не в работе. Чего стоит только мой испуганный вид, с которым я явилась. Но для них это в любом случае хорошие новости. Вижу, как посветлели лица.
— Вот и правильно, Лера! — подбадривает меня мама. — Я уж боялась, что не одумаешься! Давай-ка я сама закажу тебе билет на автобус. Доедешь с ветерком, несколько дней погоняешь на общественном транспорте, а потом мы сами пригоним тебе машину. Заодно и Алису повидаем.
Какой чёткий план! Не удивлюсь, если отрепетированный. Я устало киваю, принимая поддержку. В конце концов, разве не этого я хотела?
— Только заказывай на вечер! — прошу я. — Днём ещё нужно закончить дела.
Мама тут же убегает в комнату за телефоном. Папа награждает меня светлой улыбкой, выражая согласие с моим решением. Потом я остаюсь одна. Уже позднее, за ужином, оба родителя пребывают в приподнятом настроении, чего нельзя сказать обо мне. Меня тяготит осознание, что я так и не продвинулась в расследовании. А теперь убегаю с пустыми руками, как последняя трусиха. Они добились своего, все они! Теперь записи Германа влекут меня в разы сильнее. Начинаю задумываться, не попытаться ли завтра вновь убедить Елизавету Аркадьевну разрешить взглянуть на его личные вещи.
— Значит, ты отказалась от затеи написать статью? — как бы между прочим спрашивает мама.
Давно уже не припоминаю на её губах такой широкой улыбки, что говорит о её фальшивости. При общении с Алисой она совершенно другая. Отвечаю честно:
— Вовсе нет, я собрала все необходимые материалы, а писать буду уже в Таганроге.
Родители обмениваются встревоженными взглядами. У мамы дрогнула рука, и вилка с громким скрежетом царапает тарелку. И вот она по обыкновению поджимает губы.
— Ты уверена, что это хорошая идея? — начинает давить она. — Лера, я беспокоюсь, что потом у тебя могут возникнуть проблемы.
— Например? — раздражаюсь я, но мысленно добавляю, что сама прекрасно знаю об этом.
— Полиция разве дала согласие обнародовать детали дела? — подхватывает отец, хотя обычно всегда принимает мою сторону. Но не в этот раз.
Чувствуя нападение со всех сторон, раздражённо кладу вилку и поднимаюсь со стула. Поочерёдно смотрю на каждого.
— У меня всё под контролем, ладно? — огрызаюсь я и ставлю в разговоре точку. — Решение принято, и вы меня не переубедите!
Ухожу в свою комнату, чтобы побыть немного в одиночестве и подумать. Слышу жалобное поскуливание Леди со стороны кухни. Она будто тоже меня осуждает. Видимо, все сговорились против меня.
Пока лежу на кровати, закутавшись в плед, не могу отделаться от мысли, что подставляю всех своей будущей статьёй. Никогда ещё мне не доводилось испытывать столько сомнений. Все отговаривают, ни один не встанет на мою сторону. Но почему тогда мне кажется, что я поступаю правильно? Могу сделать что-то хорошее не только для своей карьеры, но и для семьи пропавшей девочки. Нет, я не могу их подвести и забыть об обязательствах, как другие журналисты!
Ночью меня вновь мучают кошмары. Я вижу страшный лес, стаю летучих мышей, и какого-то огромного монстра. В этот раз он пытается убить меня. Я бегу по лесной тропе, истекая кровью, и ощущаю спиной горячее дыхание.
Просыпаюсь в холодном поту посреди ночи. Тяжело дышу, выравнивая дыхание. До меня не сразу доходит осознание, что я всё ещё в своей комнате. Никто меня не тронет.
Провожу рукой по лицу, затем убираю назад влажные волосы. Вдруг замечаю фигуру на краю кровати и едва сдерживаю крик. Следом меня парализует ужас, ведь в темноте я умудряюсь рассмотреть его лицо. Это Герман. Безжизненные зеленоватые глаза глядят прямо в мою душу.