Стихотворения, поэмы - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5
Стихотворения, поэмы - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5
<1918>
«Серебристая дорога…»
Серебристая дорога,Ты зовешь меня куда?Свечкой чисточетверговойНад тобой горит звезда.Грусть ты или радость теплишь?Иль к безумью правишь бег?Помоги мне сердцем вешнимДолюбить твой жесткий снег.Дай ты мне зарю на дровни,Ветку вербы на узду.Может быть, к вратам господнимСам себя я приведу.
<1918>
«Отвори мне, страж заоблачный…»
Отвори мне, страж заоблачный,Голубые двери дня.Белый ангел этой полночьюМоего увел коня.Богу лишнего не надобно,Конь мой — мощь моя и крепь.Слышу я, как ржет он жалобно,Закусив златую цепь.Вижу, как он бьется, мечется,Теребя тугой аркан,И летит с него, как с месяца,Шерсть буланая в туман.
<1918>
«Вот оно, глупое счастье…»
Вот оно, глупое счастьеС белыми окнами в сад!Но пруду лебедем краснымПлавает тихий закат.Здравствуй, златое затишье,С тенью березы в воде!Галочья стая на крышеСлужит вечерню звезде.Где-то за садом несмело,Там, где калина цветет,Нежная девушка в беломНежную песню поет.Стелется синею рясойС поля ночной холодок.,Глупое, милое счастье,Свежая розовость щек!
1918
«Я покинул родимый дом…»
Я покинул родимый дом,Голубую оставил Русь.В три звезды березняк над прудомТеплит матери старой грусть.Золотою лягушкой лунаРаспласталась на тихой воде.Словно яблонный цвет, сединаУ отца пролилась в бороде.Я не скоро, не скоро вернусь!Долго петь и звенеть пурге.Стережет голубую РусьСтарый клен на одной ноге.И я знаю, есть радость в немТем, кто листьев целует дождь,Оттого что тот старый кленГоловой на меня похож.
1918
«Закружилась листва золотая…»
Закружилась листва золотаяВ розоватой воде на пруду,Словно бабочек легкая стаяС замираньем летит на звезду.Я сегодня влюблен в этот вечер,Близок сердцу желтеющий дол.Отрок-ветер по самые плечиЗаголил на березке подол.И в душе и в долине прохлада,Синий сумрак как стадо овец,За калиткою смолкшего садаПрозвенит и замрет бубенец.Я еще никогда бережливоТак не слушал разумную плоть,Хорошо бы, как ветками ива,Опрокинуться в розовость вод.Хорошо бы, на стог улыбаясь,Мордой месяца сено жевать…Где ты, где, моя тихая радость —Все любя, ничего не желать?
1918
«Теперь любовь моя не та…»
Клюеву
Теперь любовь моя не та.Ах, знаю я, ты тужишь, тужишьО том, что лунная метлаСтихов не расплескала лужи.Грустя и радуясь звезде,Спадающей тебе на брови,Ты сердце выпеснил избе,Но в сердце дома не построил.И тот, кого ты ждал в ночи,Прошел, как прежде, мимо крова.О друг, кому ж твои ключиТы золотил поющим словом?Тебе о солнце не пропеть,В окошко не увидеть рая.Так мельница, крылом махая,С земли не может улететь.
1918
Кантата[77]
Спите, любимые братья.Снова родная земляНеколебимые ратиДвижет под стены Кремля.Новые в мире зачатья,Зарево красных зарниц…Спите, любимые братья,В свете нетленных гробниц.Солнце златою печатьюСтражем стоит у ворот…Спите, любимые братья,Мимо вас движется ратьюК зорям вселенским народ.
Гей вы, рабы, рабы!Брюхом к земле прилипли вы.Нынче луну с водыЛошади выпили.[79]Листьями звезды льютсяВ реки на наших полях.Да здравствует революцияНа земле и на небесах!Души бросаем бомбами,Сеем пурговый свист.Что нам слюна иконнаяВ наши ворота ввысь?Нам ли страшны полководцыБелого стада горилл?Взвихренной конницей рветсяК новому берегу мир.
2
Если это солнцеВ заговоре с ними, —Мы его всей ратьюНа штыках подымем.Если этот месяцДруг их черной силы, —Мы его с лазуриКамнями в затылок.Разметем все тучи,Все дороги взмесим,Бубенцом мы землюК радуге привесим.Ты звени, звени нам,Мать-земля сырая,О полях и рощахГолубого края.
3
Солдаты, солдаты, солдаты —Сверкающий бич над смерчом.Кто хочет свободы и братства,Тому умирать нипочем.Смыкайтесь же тесной стеною.Кому ненавистен туман,Тот солнце корявой рукоюСорвет на златой барабан.Сорвет и пойдет по дорогамЛить зов над озерами сил —На тени церквей и острогов,На белое стадо горилл.В том зове калмык и татаринПочуют свой чаемый град,И черное небо хвостами,Хвостами коров вспламенят.
4
Верьте, победа за нами!Новый берег недалек.Волны белыми когтямиЗолотой скребут песок.Скоро, скоро вал последнийМиллионом брызнет лун.Сердце — свечка за обеднейПасхе массы и коммун.Ратью смуглой, ратью дружнойМы идем сплотить весь мир.Мы идем, и пылью вьюжнойТает облако горилл.Мы идем, а там, за чащей,Сквозь белесость и туманНаш небесный барабанщикЛупит в солнце-барабан.
1918
«Хорошо под осеннюю свежесть…»
Хорошо под осеннюю свежестьДушу-яблоню ветром стряхатьИ смотреть, как над речкою режетВоду синюю солнца соха.Хорошо выбивать из телаНакаляющий песни гвоздь.И в одежде празднично белойЖдать, когда постучится гость.Я учусь, я учусь моим сердцемЦвет черемух в глазах беречь,Только в скупости чувства греются,Когда ребра ломает течь.Молча ухает звездная звонница,Что ни лист, то свеча заре.Никого не впущу я в горницу,Никому не открою дверь.
<1918–1919>
Пантократор[80]
1
Славь, мой стих, кто ревет и бесится,Кто хоронит тоску в плече,Лошадиную морду месяцаСхватить за узду лучей.Тысчи лет те же звезды славятся,Тем же медом струится плоть.Не молиться тебе, а лаятьсяНаучил ты меня, господь.За седины твои кудрявые,За копейки с златых осинЯ кричу тебе: «К черту старое!»,Непокорный, разбойный сын.И за эти щедроты теплые,Что сочишь ты дождями в муть,О, какими, какими метламиЭто солнце с небес стряхнуть?
2
Там, за млечными холмами,Средь небесных тополей,Опрокинулся над намиСреброструйный Водолей.Он Медведицей с лазури —Как из бочки черпаком.В небо вспрыгнувшая буряСела месяцу верхом.В вихре снится сонм умерших,Молоко дымящий сад,Вижу, дед мой тянет вершейСолнце с полдня на закат.Отче, отче, ты ли внукаУслыхал в сей скорбный срок?Знать, недаром в сердце мукалИздыхающий телок.
3
Кружися, кружися, кружися,Чекань твоих дней серебро!Я понял, что солнце из выси —В колодезь златое ведро.С земли на незримую сушуОтчалить и мне суждено.Я сам положу мою душуНа это горящее дно.Но знаю — другими очамиУмершие чуют живых.О, дай нам с земными ключамиПредстать у ворот золотых.Дай с нашей овсяною волейЗасовы чугунные сбить,С разбега по ровному полюЗаре на закорки вскочить.
4
Сойди, явись нам, красный конь!Впрягись в земли оглобли.Нам горьким стало молокоПод этой ветхой кровлей.Пролей, пролей нам над водойТвое глухое ржаньеИ колокольчиком-звездойХолодное сиянье.Мы радугу тебе — дугой,Полярный круг — на сбрую.О, вывези наш шар земнойНа колею иную.Хвостом земле ты прицепись,С зари отчалься гривой.За эти тучи, эту высьСкачи к стране счастливой.И пусть они, те, кто во мглеНас пьют лампадой в небе,Увидят со своих полей,Что мы к ним в гости едем.
<1919>
«Душа грустит о небесах…»
Душа грустит о небесах,Она нездешних нив жилица.Люблю, когда на деревахОгонь зеленый шевелится.То сучья золотых стволов,Как свечи, теплятся пред тайной,И расцветают звезды словНа их листве первоначальной.Понятен мне земли глагол,Но не стряхну я муку эту,Как отразивший в водах долВдруг в небе ставшую комету.Так кони не стряхнут хвостамиВ хребты их пьющую луну…О, если б прорасти глазами,Как эти листья, в глубину.
1919
«Ветры, ветры, о снежные ветры…»
Ветры, ветры, о снежные ветры,Заметите мою прошлую жизнь.Я хочу быть отроком светлымИль цветком с луговой межи.Я хочу под гудок пастушийУмереть для себя и для всех.Колокольчики звездные в ушиНасыпает вечерний снег.Хороша бестуманная трель его,Когда топит он боль в пурге.Я хотел бы стоять, как дерево,При дороге на одной ноге.Я хотел бы под конские храпыОбниматься с соседним кустом.Подымайте ж вы, лунные лапы,Мою грусть в небеса ведром.
Я последний поэт деревни,Скромен в песнях дощатый мост.За прощальной стою обеднейКадящих листвой берез.Догорит золотистым пламенемИз телесного воска свеча,И луны часы деревянныеПрохрипят мой двенадцатый час.На тропу голубого поляСкоро выйдет железный гость.Злак овсяный, зарею пролитый,Соберет его черная горсть.Не живые, чужие ладони,Этим песням при вас не жить!Только будут колосья-кониО хозяине старом тужить.Будет ветер сосать их ржанье,Панихидный справляя пляс.Скоро, скоро часы деревянныеПрохрипят мой двенадцатый час!
<1920>
«По-осеннему кычет сова…»
По-осеннему кычет соваНад раздольем дорожной рани.Облетает моя голова,Куст волос золотистый вянет.Полевое, степное «ку-гу»,Здравствуй, мать голубая осина!Скоро месяц, купаясь в снегу,Сядет в редкие кудри сына.Скоро мне без листвы холодеть.Звоном звезд насыпая уши.Без меня будут юноши петь,Не меня будут старцы слушать.Новый с поля придет поэт,В новом лес огласится свисте.По-осеннему сыплет ветр.По-осеннему шепчут листья.
<1920>
Хулиган
Дождик мокрыми метлами чиститИвняковый помет по лугам.Плюйся, ветер, охапками листьев, —Я такой же, как ты, хулиган.Я люблю, когда синие чащи,Как с тяжелой походкой волы,Животами, листвой хрипящими,По коленкам марают стволы.Вот оно, мое стадо рыжее!Кто ж воспеть его лучше мог?Вижу, вижу, как сумерки лижутСледы человечьих ног.Русь моя, деревянная Русь!Я один твой певец и глашатай.Звериных стихов моих грустьЯ кормил резедой и мятой.Взбрезжи, полночь, луны кувшинЗачерпнуть молока берез!Словно хочет кого придушитьРуками крестов погост!Бродит черная жуть по холмам,Злобу вора струит в наш сад,Только сам я разбойник и хамИ по крови степной конокрад.Кто видал, как в ночи кипитКипяченых черемух рать?Мне бы в ночь в голубой степиГде-нибудь с кистенем стоять.Ах, увял головы моей куст,Засосал меня песенный плен.Осужден я на каторге чувствВертеть жернова поэм.Но не бойся, безумный ветр,Плюй спокойно листвой по лугам.Не сотрет меня кличка «поэт»,Я и в песнях, как ты, хулиган.
<1920>
Сорокоуст[82]
А. Мариенгофу
1
Трубит, трубит погибельный рог!Как же быть, как же быть теперь намНа измызганных ляжках дорог?Вы, любители песенных блох,Не хотите ль. .Полно кротостью мордищ праздниться,Любо ль, не любо ль — знай бери.Хорошо, когда сумерки дразнятсяИ всыпают нам в толстые задницыОкровавленный веник зари.Скоро заморозь известью выбелитТот поселок и эти луга.Никуда вам не скрыться от гибели,Никуда не уйти от врага.Вот он, вот он с железным брюхом,Тянет к глоткам равнин пятерню,Водит старая мельница ухом,Навострив мукомольный нюх.И дворовый молчальник бык,Что весь мозг свой на телок пролил,Вытирая о прясло язык,Почуял беду над полем.
2
Ах, не с того ли за селомТак плачет жалостно гармоника:Таля-ля-ля, тили-ли-гомВисит над белым подоконником.И желтый ветер осенницыНе потому ль, синь рябью тронув,Как будто бы с коней скребницей,Очесывает листья с кленов.Идет, идет он, страшный вестник,Пятой громоздкой чащи ломит.И все сильней тоскуют песниПод лягушиный писк в соломе.О, электрический восход.Ремней и труб глухая хватка,Се изб древенчатый животТрясет стальная лихорадка!
3
Видели ли вы,Как бежит по степям,В туманах озерных кроясь,Железной ноздрей храпя,На лапах чугунных поезд?А за нимПо большой траве,Как на празднике отчаянных гонок,Тонкие ноги закидывая к голове,Скачет красногривый жеребенок[83]?Милый, милый, смешной дуралей,Ну куда он, куда он гонится?Неужель он не знает, что живых копейПобедила стальная конница?Неужель он не знает, что в полях бессиянныхТой поры не вернет его бег,Когда пару красивых степных россиянокОтдавал за коня печенег?По-иному судьба на торгах перекрасилаНаш разбуженный скрежетом плес,И за тысчи пудов конской кожи и мясаПокупают теперь паровоз.
4
Черт бы взял тебя, скверный гость!Наша песня с тобой не сживется.Жаль, что в детстве тебя не пришлосьУтопить, как ведро в колодце.Хорошо им стоять и смотреть,Красить рты в жестяных поцелуях, —Только мне, как псаломщику, петьНад родимой страной аллилуйя.Оттого-то в сентябрьскую скленьНа сухой и холодный суглинок,Головой размозжась о плетень,Облилась кровью ягод рябина.Оттого-то вросла тужильВ переборы тальянки звонкой.И соломой пропахший мужикЗахлебнулся лихой самогонкой.
1920
Исповедь хулигана
Не каждый умеет петь,Не каждому дано яблокомПадать к чужим ногам.Сие есть самая великая исповедь.Которой исповедуется хулиган.Я нарочно иду нечесаным,С головой, как керосиновая лампа, на плечах»Ваших душ безлиственную осеньМне нравится в потемках освещать.Мне нравится, когда каменья браняЛетят в меня, как град рыгающей грозы,Я только крепче жму тогда рукамиМоих волос качнувшийся пузырь.Так хорошо тогда мне вспоминатьЗаросший пруд и хриплый звон ольхи,Что где-то у меня живут отец и мать,Которым наплевать на все мои стихи,Которым дорог я, как поле и как плоть,Как дождик, что весной взрыхляет зеленя.Они бы вилами пришли вас заколотьЗа каждый крик ваш, брошенный в меня.Бедные, бедные крестьяне!Вы, наверно, стали некрасивыми,Так же боитесь бога и болотных недр.О, если б вы понимали,Что сын ваш в РоссииСамый лучший поэт!Вы ль за жизнь его сердцем не индевели,Когда босые ноги он в лужах осенних макал?А теперь он ходит в цилиндреИ лакированных башмаках.Но живет в нем задор прежней вправкиДеревенского озорника.Каждой корове с вывески мясной лавкиОн кланяется издалека.И, встречаясь с извозчиками на площади,Вспоминая запах навоза с родных полей,Он готов нести хвост каждой лошади,Как венчального платья шлейф.Я люблю родину.Я очень люблю родину!Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь.Приятны мне свиней испачканные мордыИ в тишине ночной звенящий голос жаб.Я нежно болен вспоминаньем детства,Апрельских вечеров мне снится хмарь и сырь.Как будто бы на корточки погретьсяПрисел наш клен перед костром зари.О, сколько я на нем яиц из гнезд вороньих,Карабкаясь по сучьям, воровал!Все тот же ль он теперь, с верхушкою зеленой?По-прежнему ль крепка его кора?А ты, любимый,Верный пегий пес?!От старости ты стал визглив и слепИ бродишь по двору, влача обвисший хвост,Забыв чутьем, где двери и где хлев.О, как мне дороги все те проказы,Когда, у матери стянув краюху хлеба,Кусали мы с тобой ее по разу,Ни капельки друг другом не погребав.Я все такой же.Сердцем я все такой же.Как васильки во ржи, цветут в лице глаза.Стеля стихов злаченые рогожи,Мне хочется вам нежное сказать.Спокойной ночи!Всем вам спокойной ночи!Отзвенела по траве сумерек зари коса…Мне сегодня хочется оченьИз окошка луну. .Синий свет, свет такой синий!В эту синь даже умереть не жаль.Ну так что ж, что кажусь я циником,Прицепившим к заднице фонарь!Старый, добрый, заезженный Пегас,Мне ль нужна твоя мягкая рысь?Я пришел, как суровый мастер,Воспеть и прославить крыс.Башка моя, словно август,Льется бурливых волос вином.Я хочу быть желтым парусомВ ту страну, куда мы плывем.
1920
Песнь о хлебе
Вот она, суровая жестокость,Где весь смысл — страдания людей!Режет серп тяжелые колосья,Как под горло режут лебедей.Наше поле издавна знакомоС августовской дрожью поутру.Перевязана в снопы солома,Каждый сноп лежит, как желтый труп.На телегах, как на катафалках,Их везут в могильный склеп — овин.Словно дьякон, на кобылу гаркнув.Чтит возница погребальный чин.А потом их бережно, без злости,Головами стелют по землеИ цепами маленькие костиВыбивают из худых телес.Никому и в голову не встанет,Что солома — это тоже плоть!..Людоедке-мельнице — зубамиВ рот суют те кости обмолоть.И, из мелева заквашивая тесто,Выпекают груды вкусных яств…Вот тогда-то входит яд белесыйВ жбан желудка яйца злобы класть.Все побои ржи в припек окрасив,Грубость жнущих сжав в духмяный сок,Он вкушающим соломенное мясоОтравляет жернова кишок.И свистят по всей стране, как осень,Шарлатан, убийца и злодей…Оттого что режет серп колосья,Как под горло режут лебедей.
<1921>
«Мир таинственный, мир мой древний…»
Мир таинственный, мир мой древний,Ты, как ветер, затих и присел.Вот сдавили за шею деревнюКаменные руки шоссе.Так испуганно в снежную выбельЗаметалась звенящая жуть.Здравствуй ты, моя черная гибель,Я навстречу к тебе выхожу!Город, город! ты в схватке жестокойОкрестил нас как падаль и мразь.Стынет поле в тоске волоокой,Телеграфными столбами давясь.Жилист мускул у дьявольской выи,И легка ей чугунная гать.Ну, да что же? Ведь нам не впервыеИ расшатываться и пропадать.Пусть для сердца тягуче колко,Это песня звериных прав!..…Так охотники травят волка,Зажимая в тиски облав.Зверь припал… и из пасмурных недрКто-то спустит сейчас курки…Вдруг прыжок… и двуногого недругаРаздирают на части клыки.О, привет тебе, зверь мой любимый!Ты не даром даешься ножу.Как и ты — я, отвсюду гонимый,Средь железных врагов прохожу.Как и ты — я всегда наготове,И хоть слышу победный рожок,Но отпробует вражеской кровиМой последний, смертельный прыжок.И пускай я на рыхлую выбельУпаду и зароюсь в снегу…Все же песню отмщенья за гибельПропоют мне на том берегу.
1921
«Сторона ль ты моя, сторона!..»
Сторона ль ты моя, сторона!Дождевое, осеннее олово.В черной луже продрогший фонарьОтражает безгубую голову.Нет, уж лучше мне не смотреть,Чтобы вдруг не увидеть хужего.Я на всю эту ржавую мретьБуду щурить глаза и суживать.Так немного теплей и безбольней,Посмотри: меж скелетов домов,Словно мельник, несет колокольняМедные мешки колоколов.Если голоден ты — будешь сытым.Коль несчастен — то весел и рад.Только лишь не гляди открыто,Мой земной неизвестный брат.Как подумал я — так и сделал,Но увы! Все одно и то ж!Видно, слишком привыкло телоОщущать эту стужу и дрожь.Ну, да что же? Ведь много прочих,Не один я в миру живой!А фонарь то мигнет, то захохочетБезгубой своей головой.Только сердце под ветхой одеждойШепчет мне, посетившему твердь:«Друг мой, друг мой, прозревшие веждыЗакрывает одна лишь смерть».
1921
«Не жалею, не зову, не плачу…»
Не жалею, не зову, не плачу,Все пройдет, как с белых яблонь дым.Увяданья золотом охваченный,Я не буду больше молодым.Ты теперь не так уж будешь биться,Сердце, тронутое холодком,И страна березового ситцаНе заманит шляться босиком.Дух бродяжий! ты все реже, режеРасшевеливаешь пламень уст.О, моя утраченная свежесть,Буйство глаз и половодье чувств.Я теперь скупее стал в желаньях,Жизнь моя? иль ты приснилась мне?Словно я весенней гулкой раньюПроскакал на розовом коне.Все мы, все мы в этом мире тленны,Тихо льется с кленов листьев медь…Будь же ты вовек благословенно,Что пришло процвесть и умереть.
1921
«Все живое особой метой…»
Все живое особой метойОтмечается с ранних пор.Если не был бы я поэтом,То, наверно, был мошенник и вор.Худощавый и низкорослый,Средь мальчишек всегда герой,Часто, часто с разбитым носомПриходил я к себе домой.И навстречу испуганной мамеЯ цедил сквозь кровавый рот:«Ничего! Я споткнулся о камень,Это к завтраму все заживет».И теперь вот, когда простылаЭтих дней кипятковая вязь,Беспокойная, дерзкая силаНа поэмы мои пролилась.Золотая словесная груда,И над каждой строкой без концаОтражается прежняя удальЗабияки и сорванца.Как тогда, я отважный и гордый,Только новью мой брызжет шаг…Если раньше мне били в морду,То теперь вся в крови душа.И уже говорю я не маме,А в чужой и хохочущий сброд:«Ничего! Я споткнулся о камень,Это к завтраму все заживет!»
<1922>
«Не ругайтесь. Такое дело!..»
Не ругайтесь. Такое дело!Не торговец я на слова.Запрокинулась и отяжелелаЗолотая моя голова.Нет любви ни к деревне, ни к городу,Как же смог я ее донести?Брошу все. Отпущу себе бородуИ бродягой пойду по Руси.Позабуду поэмы и книги,Перекину за плечи суму,Оттого что в полях забулдыгеВетер больше поет, чем кому.Провоняю я редькой и лукомИ, тревожа вечернюю гладь,Буду громко сморкаться в рукуИ во всем дурака валять.И не нужно мне лучшей удачи,Лишь забыться и слушать пургу,Оттого что без этих чудачествЯ прожить на земле не могу.
1922
«Я обманывать себя не стану…»
Я обманывать себя не стану,Залегла забота в сердце мглистом.Отчего прослыл я шарлатаном?Отчего прослыл я скандалистом?Не злодей я и не грабил лесом,Не расстреливал несчастных по темницам.Я всего лишь уличный повеса,Улыбающийся встречным лицам.Я московский озорной гуляка.По всему тверскому околоткуВ переулках каждая собакаЗнает мою легкую походку.Каждая задрипанная лошадьГоловой кивает мне навстречу.Для зверей приятель я хороший,Каждый стих мой душу зверя лечит.Я хожу в цилиндре не для женщин —В глупой страсти сердце жить не в силе, —В нем удобней, грусть свою уменьшив,Золото овса давать кобыле.Средь людей я дружбы не имею,Я иному покорился царству.Каждому здесь кобелю на шеюЯ готов отдать мой лучший галстук.И теперь уж я болеть не стану.Прояснилась омуть в сердце мглистом.Оттого прослыл я шарлатаном,Оттого прослыл я скандалистом.
1922
«Да! Теперь решено. Без возврата…»[84]
Да! Теперь решено. Без возвратаЯ покинул родные поля.Уж не будут листвою крылатойНадо мною звенеть тополя.Низкий дом без меня ссутулится,Старый пес мой давно издох.На московских изогнутых улицахУмереть, знать, судил мне бог.Я люблю этот город вязевый,Пусть обрюзг он и пусть одрях.Золотая дремотная АзияОпочила на куполах.А когда ночью светит месяц,Когда светит… черт знает как!Я иду, головою свесясь,Переулком в знакомый кабак.Шум и гам в этом логове жутком,Но всю ночь напролет, до зари,Я читаю стихи проституткамИ с бандитами жарю спирт.Сердце бьется все чаще и чаще,И уж я говорю невпопад:«Я такой же, как вы, пропащий,Мне теперь не уйти назад».Низкий дом без меня ссутулится,Старый пес мой давно издох.На московских изогнутых улицахУмереть, знать, судил мне бог.
1922
«Пой же, пой. На проклятой гитаре…»
Пой же, пой. На проклятой гитареПальцы пляшут твои в полукруг.Захлебнуться бы в этом угаре,Мой последний, единственный друг.Не гляди на ее запястьяИ с плечей ее льющийся шелк.Я искал в этой женщине счастья,А нечаянно гибель нашел.Я не знал, что любовь — зараза,Я не знал, что любовь — чума.Подошла и прищуренным глазомХулигана свела с ума.Пой, мой друг. Навевай мне сноваНашу прежнюю буйную рань.Пусть целует она другова,Молодая красивая дрянь.Ах, постой. Я ее не ругаю.Ах, постой. Я ее не кляну,Дай тебе про себя я сыграюПод басовую эту струнуЛьется дней моих розовый купол.В сердце снов золотых сума.Много девушек я перещупал,Много женщин в углах прижимал.Да! есть горькая правда земли,Подсмотрел я ребяческим оком:Лижут в очередь кобелиИстекающую суку соком.Так чего ж мне ее ревновать.Так чего ж мне болеть такому.Наша жизнь — простыня да кровать.Наша жизнь — поцелуй да в омут.Пой же, пой! В роковом размахеЭтих рук роковая беда.Только знаешь, пошли их…Не умру я, мой друг, никогда.
<1922>
«Эта улица мне знакома…»
Эта улица мне знакома,И знаком этот низенький дом.Проводов голубая соломаОпрокинулась над окном.Были годы тяжелых бедствий,Годы буйных, безумных сил.Вспомнил я деревенское детство,Вспомнил я деревенскую синь.Не искал я ни славы, ни покоя,Я с тщетой этой славы знаком.А сейчас, как глаза закрою,Вижу только родительский дом.Вижу сад в голубых накрапах,Тихо август прилег ко плетню.Держат липы в зеленых лапахПтичий гомон и щебетню.Я любил этот дом деревянный,В бревнах теплилась грозная морщь,Наша печь как-то дико и странноЗавывала в дождливую ночь.Голос громкий и всхлипень зычный,Как о ком-то погибшем, живом.Что он видел, верблюд кирпичный,В завывании дождевом?Видно, видел он дальние страны,Сон другой и цветущей поры,Золотые пески АфганистанаИ стеклянную хмарь Бухары.Ах, и я эти страны знаю —Сам немалый прошел там путь.Только ближе к родимому краюМне б хотелось теперь повернуть.Но угасла та нежная дрема,Все истлело в дыму голубом.Мир тебе — полевая солома,Мир тебе — деревянный дом!
<1923>
«Я усталым таким еще не был…»
Я усталым таким еще не был.В эту серую морозь и слизьМне приснилось рязанское небоИ моя непутевая жизнь.Много женщин меня любило,Да и сам я любил не одну,Не от этого ль темная силаПриучила меня к вину.Бесконечные пьяные ночиИ в разгуле тоска не впервь!Не с того ли глаза мне точит,Словно синие листья червь?Не больна мне ничья измена,И не радует легкость побед, —Тех волос золотое сеноПревращается в серый цвет.Превращается в пепел и воды,Когда цедит осенняя муть.Мне не жаль вас, прошедшие годы,Ничего не хочу вернуть.Я устал себя мучить бесцельно,И с улыбкою странной лицаПолюбил я носить в легком телеТихий свет и покой мертвеца…И теперь даже стало не тяжкоКовылять из притона в притон,Как в смирительную рубашку,Мы природу берем в бетон.И во мне, вот по тем же законам,Умиряется бешеный пыл.Но и все ж отношусь я с поклономК тем полям, что когда-то любил.В те края, где я рос под кленом,Где резвился на желтой траве,—Шлю привет воробьям, и воронам,И рыдающей в ночь сове.Я кричу им в весенние дали:«Птицы милые, в синюю дрожьПередайте, что я отскандалил, —Пусть хоть ветер теперь начинаетПод микитки дубасить рожь».
<1923>
«Мне осталась одна забава…»
Мне осталась одна забава:Пальцы в рот — и веселый свист.Прокатилась дурная слава,Что похабник я и скандалист.Ах! какая смешная потеря!Много в жизни смешных потерь.Стыдно мне, что я в бога верил.Горько мне, что не верю теперь.Золотые далекие дали!Все сжигает житейская мреть.И похабничал я и скандалилДля того, чтобы ярче гореть.Дар поэта — ласкать и карябать,Роковая на нем печать.Розу белую с черною жабойЯ хотел на земле повенчать.Пусть не сладились, пусть не сбылисьЭти помыслы розовых дней.Но коль черти в душе гнездились —Значит, ангелы жили в ней.Вот за это веселие мути,Отправляясь с ней в край иной,Я хочу при последней минутеПопросить тех, кто будет со мной, —Чтоб за все за грехи мои тяжкие,За неверие в благодатьПоложили меня в русской рубашкеПод иконами умирать.
<1923>
«Заметался пожар голубой…»[85]
Заметался пожар голубой,Позабылись родимые дали.В первый раз я запел про любовь,В первый раз отрекаюсь скандалить.Был я весь — как запущенный сад,Был на женщин и зелие падкий.Разонравилось пить и плясатьИ терять свою жизнь без оглядки.Мне бы только смотреть на тебя,Видеть глаз злато-карий омут,И чтоб, прошлое не любя,Ты уйти не смогла к другому.Поступь нежная, легкий стан,Если б знала ты сердцем упорным,Как умеет любить хулиган,Как умеет он быть покорным.Я б навеки забыл кабакиИ стихи бы писать забросил,Только б тонко касаться рукиИ волос твоих цветом в осень.Я б навеки пошел за тобойХоть в свои, хоть в чужие дали…В первый раз я запел про любовь,В первый раз отрекаюсь скандалить.
1923
«Ты такая ж простая, как все…»
Ты такая ж простая, как все,Как сто тысяч других в России.Знаешь ты одинокий рассвет,Знаешь холод осени синий.По-смешному я сердцем влип,Я по-глупому мысли занял.Твой иконный и строгий ликПо часовням висел в рязанях.Я на эти иконы плевал,Чтил я грубость и крик в повесе,А теперь вдруг растут словаСамых нежных и кротких песен.Не хочу я лететь в зенит,Слишком многое телу надо.Что ж так имя твое звенит,Словно августовская прохлада?Я не нищий, ни жалок, ни малИ умею расслышать за пылом:С детства нравиться я понималКобелям да степным кобылам.Потому и себя не сберегДля тебя, для нее и для этой.Невеселого счастья залог —Сумасшедшее сердце поэта.Потому и грущу, осев,Словно в листья, в глаза косые…Ты такая ж простая, как все,Как сто тысяч других в России.
1923
«Пускай ты выпита другим…»
Пускай ты выпита другим,Но мне осталось, мне осталосьТвоих волос стеклянный дымИ глаз осенняя усталость.О, возраст осени! Он мнеДороже юности и лета.Ты стала нравиться вдвойнеВоображению поэта.Я сердцем никогда не лгу,И потому на голос чванстваБестрепетно сказать могу,Что я прощаюсь с хулиганством.Пора расстаться с озорнойИ непокорною отвагой.Уж сердце напилось иной,Кровь отрезвляющею брагой.И мне в окошко постучалСентябрь багряной веткой ивы,Чтоб я готов был и встречалЕго приход неприхотливый.Теперь со многим я мирюсьБез принужденья, без утраты.Иною кажется мне Русь,Иными — кладбища и хаты.Прозрачно я смотрю вокругИ вижу, там ли, здесь ли, где-то ль,Что ты одна, сестра и друг,Могла быть спутницей поэта.Что я одной тебе бы мог,Воспитываясь в постоянстве,Пропеть о сумерках дорогИ уходящем хулиганстве.
1923
«Дорогая, сядем рядом…»
Дорогая, сядем рядом,Поглядим в глаза друг другу.Я хочу под кротким взглядомСлушать чувственную вьюгу.Это золото осеннее,Эта прядь волос белесых —Все явилось, как спасеньеБеспокойного повесы.Я давно мой край оставил,Где цветут луга и чащи.В городской и горькой славеЯ хотел прожить пропащим.Я хотел, чтоб сердце глушеВспоминало сад и лето,Где под музыку лягушекЯ растил себя поэтом.Там теперь такая ж осень…Клен и липы в окна комнат,Ветки лапами забросив,Ищут тех, которых помнят.Их давно уж нет на свете.Месяц на простом погостеНа крестах лучами метит,Что и мы придем к ним в гости,Что и мы, отжив тревоги,Перейдем под эти кущи.Все волнистые дорогиТолько радость льют живущим.Дорогая, сядь же рядом,Поглядим в глаза друг другу.Я хочу под кротким взглядомСлушать чувственную вьюгу.
1923
«Мне грустно на тебя смотреть…»
Мне грустно на тебя смотреть,Какая боль, какая жалость!Знать, только ивовая медьНам в сентябре с тобой осталась.Чужие губы разнеслиТвое тепло и трепет тела.Как будто дождик мороситС души, немного омертвелой.Ну что ж! Я не боюсь его.Иная радость мне открылась.Ведь не осталось ничего,Как только желтый тлен и сырость.Ведь и себя я не сберегДля тихой жизни, для улыбок.Так мало пройдено дорог,Так много сделано ошибок.Смешная жизнь, смешной разлад.Так было и так будет после.Как кладбище, усеян садВ берез изглоданные кости.Вот так же отцветем и мыИ отшумим, как гости сада…Коль нет цветов среди зимы,Так и грустить о них не надо.
1923
«Ты прохладой меня не мучай»
Ты прохладой меня не мучайИ не спрашивай, сколько мне лет,Одержимый тяжелой падучей,Я душой стал, как желтый скелет.Было время, когда из предместьяЯ мечтал по-мальчишески — в дым,Что я буду богат и известенИ что всеми я буду любим.Да! Богат я, богат с излишком.Был цилиндр, а теперь его нет.Лишь осталась одна манишкаС модной парой избитых штиблет.И известность моя не хуже, —От Москвы по парижскую рваньМое имя наводит ужас,Как заборная, громкая брань.И любовь, не забавное ль дело?Ты целуешь, а губы как жесть.Знаю, чувство мое перезрело,А твое не сумеет расцвесть.Мне пока горевать еще рано,Ну, а если есть грусть — не беда!Золотей твоих кое по курганамМолодая шумит лебеда.Я хотел бы опять в ту местность,Чтоб под шум молодой лебедыУтонуть навсегда в неизвестностьИ мечтать по-мальчишески — в дым.Но мечтать о другом, о новом,Непонятном земле и траве,Что не выразить сердцу словомИ не знает назвать человек.
1923
«Вечер черные брови насопил…»
Вечер черные брови насопил.Чьи-то кони стоят у двора.Не вчера ли я молодость пропил?Разлюбил ли тебя не вчера?Не храпи, запоздалая тройка!Наша жизнь пронеслась без следа.Может, завтра больничная койкаУпокоит меня навсегда.Может, завтра совсем по-другомуЯ уйду, исцеленный навек,Слушать песни дождей и черемух,Чем здоровый живет человек.Позабуду я мрачные силы,Что терзали меня, губя.Облик ласковый! Облик милый!Лишь одну не забуду тебя.Пусть я буду любить другую,Но и с нею, с любимой, с другой,Расскажу про тебя, дорогую,Что когда-то я звал дорогой.Расскажу, как текла былаяНаша жизнь, что былой не была…Голова ль ты моя удалая,До чего ж ты меня довела?
1923
«Годы молодые с забубенной славой»
Годы молодые с забубенной славой,Отравил я сам вас горькою отравой.Я не знаю: мой конец близок ли, далек ли,Были синие глаза, да теперь поблекли.Где ты, радость? Темь и жуть, грустно и обидно.В поле, что ли? В кабаке? Ничего не видно.Руки вытяну — и вот слушаю на ощупь:Едем… кони… сани… снег… проезжаем рощу.«Эй, ямщик, неси вовсю! Чай, рожден не слабым!Душу вытрясти не жаль по таким ухабам».А ямщик в ответ одно: «По такой метелиОчень страшно, чтоб в пути лошади вспотели».«Ты, ямщик, я вижу, трус. Это не с руки нам!»Взял я кнут и ну стегать по лошажьим спинам.Бью, а кони, как метель, снег разносят в хлопья.Вдруг толчок… и из саней прямо на сугроб я.Встал и вижу: что за черт — вместо бойкой тройки…Забинтованный лежу на больничной койке.И заместо лошадей по дороге тряскойБью я жесткую кровать мокрою повязкой.На лице часов в усы закрутились стрелки.Наклонились надо мной сонные сиделки.Наклонились и хрипят: «Эх ты, златоглавый,Отравил ты сам себя горькою отравой.Мы не знаем, твой конец близок ли, далек ли, —Синие твои глаза в кабаках промокли».
<1924>
Письмо матери
Ты жива еще, моя старушка?Жив и я. Привет тебе, привет!Пусть струится над твоей избушкойТот вечерний несказанный свет.Пишут мне, что ты, тая тревогу,Загрустила шибко обо мне,Что ты часто ходишь на дорогуВ старомодном ветхом шушуне.И тебе в вечернем синем мракеЧасто видится одно и то ж:Будто кто-то мне в кабацкой дракеСаданул под сердце финский нож.Ничего, родная! Успокойся.Это только тягостная бредь.Не такой уж горький я пропойца,Чтоб, тебя не видя, умереть.Я по-прежнему такой же нежныйИ мечтаю только лишь о том,Чтоб скорее от тоски мятежнойВоротиться в низенький наш дом.Я вернусь, когда раскинет ветвиПо-весеннему наш белый сад.Только ты меня уж на рассветеНе буди, как восемь лет назад.Не буди того, что отмечталось,Не волнуй того, что не сбылось, —Слишком раннюю утрату и усталостьИспытать мне в жизни привелось.И молиться не учи меня. Не надо!К старому возврата больше нет.Ты одна мне помощь и отрада,Ты одна мне несказанный свет.Так забудь же про свою тревогу,Не грусти так шибко обо мне.Не ходи так часто на дорогуВ старомодном ветхом шушуне.
<1924>
«Мы теперь уходим понемногу…»[86]
Мы теперь уходим понемногуВ ту страну, где тишь и благодать.Может быть, и скоро мне в дорогуБренные пожитки собирать.Милые березовые чащи!Ты, земля! И вы, равнин пески!Перед этим сонмом уходящихЯ не в силах скрыть моей тоски.Слишком я любил на этом светеВсе, что душу облекает в плоть.Мир осинам, что, раскинув ветви,Загляделись в розовую водь.Много дум я в тишине продумал,Много песен про себя сложил,И на этой на земле угрюмойСчастлив тем, что я дышал и жил.Счастлив тем, что целовал я женщин,Мял цветы, валялся на травеИ зверье, как братьев наших меньших,Никогда не бил по голове.Знаю я, что не цветут там чащи,Не звенит лебяжьей шеей рожь.Оттого пред сонмом уходящихЯ всегда испытываю дрожь.Знаю я, что в той стране не будетЭтих нив, златящихся во мгле.Оттого и дороги мне люди,Что живут со мною на земле.
1924
Пушкину[87]
Мечтая о могучем дареТого, кто русской стал судьбой,Стою я на Тверском бульваре,Стою и говорю с собой.Блондинистый, почти белесый,В легендах ставший как туман,О Александр! Ты был повеса,Как я сегодня хулиган.Но эти милые забавыНе затемнили образ твой,И в бронзе выкованной славыТрясешь ты гордой головой.А я стою, как пред причастьем,И говорю в ответ тебе:Я умер бы сейчас от счастья,Сподобленный такой судьбе.Но, обреченный на гоненье,Еще я долго буду петь…Чтоб и мое степное пеньеСумело бронзой прозвенеть.
<1924>
Возвращение на родину[88]
Я посетил родимые места,Ту сельщину,Где жил мальчишкой,Где каланчой с березовою вышкойВзметнулась колокольня без креста.Как много изменилось там,В их бедном, неприглядном быте.Какое множество открытийЗа мною следовало по пятам.Отцовский домНе мог я распознать[89]:Приметный клен уж под окном не машет,И на крылечке не сидит уж мать[90],Кормя цыплят крупитчатою кашей.Стара, должно быть, стала…Да, стара.Я с грустью озираюсь на окрестность:Какая незнакомая мне местность!Одна, как прежняя, белеется гора,Да у горыВысокий серый камень.Здесь кладбище!Подгнившие кресты,Как будто в рукопашной мертвецыЗастыли с распростертыми руками.По тропке, опершись на подожок,Идет старик, сметая пыль с бурьяна.«Прохожий!Укажи, дружок,Где тут живет Есенина Татьяна?»«Татьяна… Гм…Да вон за той избой.А ты ей что?Сродни?Аль, может, сын пропащий?»«Да, сын.Но что, старик, с тобой?Скажи мне,Отчего ты так глядишь скорбяще?»«Добро, мой внук,Добро, что не узнал ты деда!..»«Ах, дедушка, ужели это ты?»И полилась печальная беседаСлезами теплыми на пыльные цветы.……….. ..«Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать…А мне уж девяносто…Скоро в гроб.Давно пора бы было воротиться».Он говорит, а сам все морщит лоб.«Да!.. Время!..Ты не коммунист?»«Нет!..»«А сестры стали комсомолки.Такая гадость! Просто удавись!Вчера иконы выбросили с полки,На церкви комиссар снял крест.Теперь и богу негде помолиться.Уж я хожу украдкой нынче в лес,Молюсь осинам…Может, пригодится…Пойдем домой —Ты все увидишь сам».И мы идем, топча межой кукольни.Я улыбаюсь пашням и лесам,А дед с тоской глядит на колокольню.……….. .……….. .«Здорово, мать! Здорово!» —И я опять тяну к глазам платок.Тут разрыдаться может и корова,Глядя на этот бедный уголок.На стенке календарный Ленин.Здесь жизнь сестер,Сестер, а не моя,—Но все ж готов упасть я на колени,Увидев вас, любимые края.Пришли соседи…Женщина с ребенком.Уже никто меня не узнает.По-байроновски наша собачонкаМеня встречала с лаем у ворот.[91]Ах, милый край!Не тот ты стал,Не тот.Да уж и я, конечно, стал не прежний.Чем мать и дед грустней и безнадежней,Тем веселей сестры смеется рот.Конечно, мне и Ленин не икона,Я знаю мир…Люблю мою семью…Но отчего-то все-таки с поклономСажусь на деревянную скамью.«Ну, говори, сестра!»И вот сестра разводит,Раскрыв, как Библию, пузатый «Капитал»,О Марксе,Энгельсе…Ни при какой погодеЯ этих книг, конечно, не читал.И мне смешно,Как шустрая девчонкаМеня во всем за шиворот берет………….. .……….. .По-байроновски наша собачонкаМеня встречала с лаем у ворот.
Тот ураган прошел. Нас мало уцелело.На перекличке дружбы многих нет.Я вновь вернулся в край осиротелый,В котором не был восемь лет.Кого позвать мне? С кем мне поделитьсяТой грустной радостью, что я остался жив?Здесь даже мельница — бревенчатая птицаС крылом единственным — стоит, глаза смежив.Я никому здесь не знаком,А те, что помнили, давно забыли.И там, где был когда-то отчий дом,Теперь лежит зола да слои дорожной пыли.А жизнь кипит.Вокруг меня снуютИ старые и молодые лица.Но некому мне шляпой поклониться,Ни в чьих глазах не нахожу приют.И в голове моей проходят роем думы:Что родина?Ужели это сны?Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмыйБог весть с какой далекой стороны.И это я!Я, гражданин села,Которое лишь тем и будет знаменито,Что здесь когда-то баба родилаРоссийского скандального пиита.Но голос мысли сердцу говорит:«Опомнись! Чем же ты обижен?Ведь это только новый свет горитДругого поколения у хижин.Уже ты стал немного отцветать,Другие юноши поют другие песни.Они, пожалуй, будут интересней —Уж не село, а вся земля им мать».Ах, родина! Какой я стал смешной.На щеки впалые летит сухой румянец.Язык сограждан стал мне как чужой,В своей стране я словно иностранец.Вот вижу я:Воскресные сельчанеУ волости, как в церковь, собрались.Корявыми, немытыми речамиОни свою обсуживают «жись».Уж вечер. Жидкой позолотойЗакат обрызгал серые поля.И ноги босые, как телки под ворота,Уткнули по канавам тополя.Хромой красноармеец с ликом сонным,В воспоминаниях морщиня лоб,Рассказывает важно о Буденном,О том, как красные отбили Перекоп.«Уж мы его — и этак и раз-этак, —Буржуя энтого… которого… в Крыму…»И клены морщатся ушами длинных веток,И бабы охают в немую полутьму.С горы идет крестьянский комсомол,И под гармонику, наяривая рьяно,Поют агитки Бедного Демьяна,Веселым криком оглашая дол.Вот так страна!Какого ж я рожнаОрал в стихах, что я с народом дружен?Моя поэзия здесь больше не нужна,Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.Ну что ж!Прости, родной приют.Чем сослужил тебе — и тем уж я доволен.Пускай меня сегодня не поют —Я пел тогда, когда был край мой болен.Приемлю все.Как есть все принимаю.Готов идти по выбитым следам.Отдам всю душу октябрю и маю,Но только лиры милой не отдам.Я не отдам ее в чужие руки,Ни матери, ни другу, ни жене.Лишь только мне она свои вверяла звукиИ песни нежные лишь только пела мне.Цветите, юные! И здоровейте телом!У вас иная жизнь, у вас другой напев.А я пойду один к неведомым пределам,Душой бунтующей навеки присмирев.Но и тогда,Когда во всей планетеПройдет вражда племен,Исчезнет ложь и грусть, —Я буду воспеватьВсем существом в поэтеШестую часть землиС названьем кратким «Русь».
1924
«Этой грусти теперь не рассыпать…»[93]
Этой грусти теперь не рассыпатьЗвонким смехом далеких лет.Отцвела моя белая липа,Отзвенел соловьиный рассвет.Для меня было все тогда новым,Много в сердце теснилось чувств,А теперь даже нежное словоГорьким плодом срывается с уст.И знакомые взору просторыУж не так под луной хороши.Буераки… пеньки… косогорыОбпечалили русскую ширь.Нездоровое, хилое, низкое,Водянистая, серая гладь.Это все мне родное и близкое,От чего так легко зарыдать.Покосившаяся избенка,Плач овцы, и вдали на ветруМашет тощим хвостом лошаденка,Заглядевшись в неласковый пруд.Это все, что зовем мы родиной,Это все, отчего на нейПьют и плачут в одно с непогодиной,Дожидаясь улыбчивых дней.Потому никому не рассыпатьЭту грусть смехом ранних лет.Отцвела моя белая липа,Отзвенел соловьиный рассвет.
<1924>
«Издатель славный! В этой книге…»[94]
Издатель славный! В этой книгеЯ новым чувствам предаюсь,Учусь постигнуть в каждом мигеКоммуной вздыбленную Русь.Пускай о многом неумелоШептал бумаге карандаш,Душа спросонок хрипло пела,Не понимая праздник наш.Но ты видением поэтаПрочтешь не в буквах, а в другом,Что в той стране, где власть Советов,Не пишут старым языком.И, разбирая опыт смелый,Меня насмешке не предашь, —Лишь потому так неумелоШептал бумаге карандаш.
<1924>
«Низкий дом с голубыми ставнями…»
Низкий дом с голубыми ставнями,Не забыть мне тебя никогда, —Слишком были такими недавнимиОтзвучавшие в сумрак года.До сегодня еще мне снитсяНаше поле, луга и лес,Принакрытые сереньким ситцемЭтих северных бедных небес.Восхищаться уж я не умеюИ пропасть не хотел бы в глуши,Но, наверно, навеки имеюНежность грустную русской души.Полюбил я седых журавлейС их курлыканьем в тощие дали,Потому что в просторах полейОни сытных хлебов не видали.Только видели березь да цветь,Да ракитник, кривой и безлистый,Да разбойные слышали свисты,От которых легко умереть.Как бы я и хотел не любить,Все равно не могу научиться,И под этим дешевеньким ситцемТы мила мне, родимая выть.Потому так и днями недавнимиУж не юные веют года…Низкий дом с голубыми ставнями,Не забыть мне тебя никогда.