Тишина, пять-шесть строф за душой
И кусты по дороге из Вильны.
Даже беды великих людей
Дарят нас прибавлением жизни,
Звёздным небом, рысцой лошадей
И вином, при его дешевизне.
* * *
Казалось бы, две тьмы,
В начале и в конце,
Стоят, чтоб жили мы
С тенями на лице.
Но несравним густой
Мрак, свойственный гробам,
С той дружелюбной тьмой,
Предшествовавшей нам.
Я с лёгкостью смотрю
На снимок давних лет.
«Вот кресло, – говорю, –
Меня в нём только нет».
Но с ужасом гляжу
За чёрный тот предел,
Где кресло нахожу,
В котором я сидел.
* * *
Зачем Ван Гог вихреобразный
Томит меня тоской неясной?
Как жёлт его автопортрет!
Перевязав больное ухо,
В зелёной куртке, как старуха,
Зачем глядит он мне во вслед?
Зачем в кафе его полночном
Стоит лакей с лицом порочным?
Блестит бильярд без игроков?
Зачем тяжёлый стул поставлен
Так, что навек покой отравлен,
Ждёшь слёз и стука и башмаков?
Зачем он с ветром в крону дует?