Вот и свидимся, старая - что ж ты
За заборы, за пни да столбы.
* * *
Они ползли из-под кровати
И убегали от меня,
Какая - в чем, какая - сняв,
Но в нарисованном халате.
Внутри законченного дня,
В парах вина и никотина,
Сидела все-таки Ирина,
Направив груди на меня,
К каким-то сказочным знакомым
Направив помыслов отряд,
И хохотал стаканов ряд,
И я был в юности и в коме.
И голоса нетрезвый олух
Был без оков, и был таков:
"Чем дальше в лес, тем родней кров,
И наломаешь дров тяжелых".
Я говорил. В хмельной вуали
Она сидела у земли,
Крылатых мыслей журавли
Из головы не вылетали.
И вдруг я загадочно, как по-японски,
Сказал, возвышаясь в махровом халате:
Мол, туфли получишь ты в первом киоске,
В другом тебе выдадут белое платье.
Узнав, что не принц я в глазах ее светлых,
Сказал ей с обидой, но все-таки твердо:
Что третий ларек превратится в карету,
И можно поехать на танцы в четвертый.
Где снова окажется девственной плева,
Столом сервированным - водочный ящик,
Где примут тебя как и за королеву,
Но в полночь, наверно, придет настоящая.
И в восемь она уползла на корячках,
Пугаясь дворцовых мазурок и вальсов,
То зная, во что превратится жевачка,
То думая - вдруг я над ней посмеялся.
Очухался я, как портрет на обложке,
Вернее, случайно раскрытой странице:
Она возвращалась в одной босоножке,
Сказав, что вторая осталась у принца.
Всегда нет времени проверить,