-Вас ожидает корова. В приемном покое.
-Оставьте ее в покое, - принял решение Айболит и выключил селектор.
Айболит старел. Память о том и о сем накатывала на него непостоянно и избирательно, но воля мужчины, воля ученого заставляла его исследовать, догадываться, строить предположения, производя логические операции, блуждая по воздвигнутым когда-то им же самим корпусам, разглядывая какие-то хитрые приспособления, таинственные и неработающие, как Египетские пирамиды. Сам Айболит иногда ассоциировался у себя с человеческой цивилизацией.
С тех пор, как рухнула Вавилонская башня его сознания ( когда-то Айболит полагал это делом времени, потом - делом нескольких секунд. Теперь он думал: "Это мое дело".) он мог воспринимать окружающий мир, лишь вслушиваясь в собственные слова, обращенные к окружающим. Эти слова брались невесть откуда, они несли смысл и радость, они нравились Айболиту, и он ждал их. Вот опять забыл, как он в прошлый раз заставил их быть произнесенными.
Он огляделся вокруг. Он, оказывается, давным-давно вышел из кабинета ( не беда - возвращался он туда инстинктивно ), и, в окружении мужчин и женщин, шел мимо белоснежных коек, насестов и конур.
Его взгляд упал на неизлечимо больную макаку-резуса.
"Корова", ужаснулся он. Беспорядочные мысли, смутные страхи ( боязнь оранжевого, на этот раз ) не давали ему прислушаться к обстоятельным, но лаконичным репликам, берущим начало у его уст.
А говорил он следующее:
-Когда зайчики не опохмеляются вовремя, у них отпадывает ухо, другое, третье, ну, и так далее.
Он на секунду отвлекся, недоуменно разглядывая стаканы на тумбочке и передернулся: "Черт, прослушал". ( Это касалось именно приведенных слов ).
Люди в белых халатах строчили в блокнотах. Айболит попытался заглянуть очкастой через плечо - прочитать, но застеснялся и, извиняясь, во искупление чего-то, просвистел октаву до-минора.
Айболит продолжал говорить, одновременно с этим настороженно прислушиваясь, пытаясь выделить осмысляемые фрагменты из своей речи. Тягостным контрапунктом на ближайшей кровати бредила сивая кобыла.
-Это, знаете ли, собака, - ляпнул он". Нет, не то пронесло в голове.. Не то, - поправился он. -Заходя в корпус - говорит - вы могли заметить копыта, торчащие ( это вроде как выпирающие ) из кирпичной кладки.
Айболит сел на своего конька. все более грамотной и самоценной становилась его речь, все меньше он понимал ее.
-Если эти копыта, - продолжал он, - заинтересовали вас, намекну, что имеется жирафик на втором этаже. Болел уменьшением в размерах, теперь вот быстренько выздоравливает - ( начал понимать ) - пятки сверкают, торчат копытца.
Айболит понял, что в стакане был компот из человеческих глаз ( с косточками (!)). "Сколько загадочного !"- подумал он, подумал, ветер дунул, он вспомнил, что отвлекся, и все неуверенней продолжал. Ничего, ЭТИ писали себе и писали.
-Сюда не смотрите, пожалуйста. Ну что тут смотреть? Лежит себе, все как обычно. Не больной, а песня: руки на месте, голова на плечах, ум зачах, вода в речах, нужда во врачах...- и уж совсем неуверенно, но зато почти сознательно, сам, сам почти закончил:
-Не за горами победа, а за шкафами да под диванами...
Запишите обязательно это.
Сказано - сделано.
"Как это понять? Каким образом? Так же это понимать, как понимать, что axb=bxa ? Или так же, как "Размаха шаги саженьи"? Вот еще одно, что понимать: муж: Андрей Кукин. С этим уже разобрался. А вот жена-то - Гингема Кукина, гингема его же, его локтевого сустава...".
Люди в белых халатах разошлись, не причинив вреда.
Айболит не знал, знают, или хотя бы помнят окружающие то, чего либо не понимает, либо забыл он сам. Но они никогда, по-видимому, в этом не признавались. Так, в поисках вечных истин недавно замучали обезьянку: Ее зондировали: заставляли глотать кипятильник и включали в сеть.
Ее пытали:
- в чем смысл жизни?
Айболит не знал, как появляются умозаключения, с каким достаются трудом. В его голове промелькнула картинка следующего содержания:
Увесистый Платон дорвался до Сократа, выворачивает руки.
-Я знаю, что ничего не знаю, - отвечает Сократ, и думает с хитрецой: "Платон мне друг, но истина дороже".
Айболит умыл руки и символически почесал затылок.
-Я не плох, я не плох,
Не застать меня врасплох
- произнес голосом Айболита попугай в клетке с надписью "Эхолалия".
"Очевидное-невероятное", - подумал Айболит. Посмотрел на гадюку под капельницей и подумал: "Какая глупость... И крокодил - пошлятина".
Вот еще номер: ходит кролик, здоровый абсолютно, бирка на нем болтается: красный крест, под ним этак залихватски: "Столбняк. 1868 - 1870 Кролик.".
Айболит вышел на воздух. Песок Африки, истоптанный Бармалеями. Зыбкая почва для апартеида... Солнце палит в беспамятстве.
Айболит вспомнил: "Вы будете на месте через несколько недель и сразу же приметесь за выполнение вашей миссии..."
"На месте ли я?", - он поплелся к жилому бараку.
"Ваши действия будут полностью реабилитироваться прессой, в особенности - литературой. Хьюз Лофтинг, Корней Чуковский... Этих имен, я надеюсь, вам достаточно, сэр?".
Он этого никогда не говорил и вспомнить поэтому и не пытался. Но, черт побери, почему сейчас он вспомнил именно это? Что же случилось? Было ли конкретное мгновенное событие, превратившее его дедуктивный, по-видимому, разум в игрушку собственного подсознания, или, хуже того, в слепое орудие своих привычек и опыта, в бездумное дитя природы со странными навыками? Муха CN?.. Нет, вновь домысел...
Врачи давно заметили, что во время операции не только больные, но и сам Айболит должны быть под наркозом. Это - залог успеха. Это - информация к размышлению.
Айболит зашел в свою комнату, бегло огляделся и запер дверь. Теперь он знал, что вооружен. Что это значит, он не знал.
* * *
Ближе к вечеру стемнело, и Айболит, одев ботинки, вышел во дворик.
В дворике стояли: столб и африканский идол, и зря: вокруг них было пусто.
Айболит остановился неподалеку от идола. "Горе тебе, о распиливший Тянитолкая!"- проклятье прозвучало голосом этого идола, предполагаемым.
Это Айболит знал. Это были слова из пьесы, написанной им для клинической самодеятельности. "Распилили Тянитолкая! - думал он. - Какая самодеятельность!"