Сейчас вы прочтете некую несуразность, переходящую исподволь в расшифровку некоей диктофонной записи, сделанной в процессе нашей встречи с Ириной и непосредственно перед ней.
Так что если какой-нибудь восточный мудрец спросит вас, знаете ли вы, где настоящее становится прошедшим (я лично знаю по крайней мере трех таких мудрецов ), можете огорошить его тем, что знаете, где прошедшее становится настоящим. Не поленитесь сбегать в просторную библиотеку будущего, взять эту книгу (.Хотя я не понимаю в таком случае, что вы держите в руках), и ткните носом его в этот квадратик.
|
|
|
|
Здесь Past Indefinite становится Present Continuous.
* * *
Итак, был (есть и будет) 1992 год. Надо сказать (возникла надобность), что, если в конце 8О-ых годов человек понял, на что он способен, то в начале 90-ых он понял, что именно сделать он не в состоянии.(Имеется в виду тот же самый человек).
И вот, в некий день Д, зная это, я шел по улице. Я с удовольствием руководил своими поступками и то и дело отдавал себе отчет в своих действиях. Например, наступлю правой ногой, и скажу: "Иду на Голгофу, красивый, тридцатитрехлетний". Наступлю левой, и опять скажу. Или скажу, но что-нибудь другое. Или промолчу даже : все это не было топтанием на месте. Я иду до Ирки и перебираю в уме страницы этой повести - даже не от души - от руки написанной. Хорош же я был!
Наскоро задроченное тремя молодыми тучами, небо было ужасно, дома поджались, как хвосты или кровеносные сосуды, а я был хорош.
Все вокруг ни на что не похоже, с опытом человечества никак не согласуется, того и гляди, станет ещё непонятней, а я - как всегда. Я был хорош.
Мальчиком заинтересованным, смелым смотрю по сторонам. Тучи на небо залезть пытаются - обратно соскальзывают - следовательно, бури не будет. Бюстом подбочененным Богм из-за горизонта вместо этого взошел - что, спрашивается, следовательно будет? Богм совсем, как человек - голова и руки. Ветер дует, деревья рожи воротят - маленькие - со страху, большие - от брезгливости, а я - тоже, как человек - иду в курточке... Ну, шел в курточке: я был хорош.
Если какая-нибудь подсознательная, пусть и не зеленая вовсе, лягушка, и выглядывала из трещины, видя меня - одинокого, отличного, и спрашивала: "С кем же ты (он) можешь(ет) говорить?" - я отвечал: "С кем угодно": я был хорош.
А если птица какая ночная, дневная, да уж, наверно, круглосуточная, скорее, прокаркала: "Ты ещё можешь шутить",- или если мне это даже показалось, то я останавливался в неподвижную позу и говорил: "Уже могу". Я был хорош.
И недавно Богм, дабы быть менее потрясенным, дабы скрыть пафос момента - спокоен, мол, загадал мне три загадки. Ровно три загадки - я видел по размеру его зрачков - пришли к нему в голову, и, как три прекрасные сестры поразили его. Теперь же, обуреваемые силой и правильностью своего существования, мы подбирали к ним самые остроумные ответы, придавая загадкам большую законченность. От этого зависело, буду ли я хорош. Мы были хороши.
Интонация голоса у Богма была суровой, но справедливой. То есть говорил он зло, но с каким-то вселенским уважением к происходящему. Таким тоном мог бы говорить сержант вытрезвителя: "Здравствуйте, дорогие любители хорошей водки".
- Почему гусеница ползает?- загадал загадку Богм.
- По кочану,- брякнул я, не задумываясь (я был хорош), а потом призадумался о вечере моем и спросил с неприятным усилием:
" Тебе бы все загадки загадывать, а отвечать я должен буду?"
Плохо спрятавшись за верхним углом желтого кирпичного дома, Богм отметил что-то в блокноте и начал его листать. Я прошел ещё полквартала, пока он не заговорил вновь:
- Четыре яйца, три кольца, два лица, один конец. Что бы это могло быть, как ты думаешь?
Я думал так, что сделал несколько неверных шагов - Боги-враги из переулков обстреляли меня быстродвижущимися авто транспортами "Запорожец".
- Не забывайтесь, молодой человек,- вихрем прикрикнул Богм, подхватив автомобиль и казака двумя пальцами.
В этот момент мой потрясенный головной мозг догадался, что подразумевается в загадке. "Два пехотинца с тремя лимонками",- ответил я.
- Угу,- ответили с неба, и спросили:
- А и У залезли на трубу. Что упало, то пропало. Что имеется
в виду? Дай правильный ответ.
- Дай будет при коммунизме,- с обычной иронией ответил я. Богм улыбнулся и, высоко задрав ногу, спнул с неба звездочку. -Загадывай желание. Я загадал желание и дал правильный ответ. Изображение Богма исчезло, оставив легкий запах ацетона. "И молнии мои разят уксусом", подумал Богм, исчезая. Улица, предположившая ещё несколько минут назад удачный исход разговора, теперь изо всех сил готовилась к нашей встрече: повсюду монтировались новые укромные уголки, укромность уже существующих росла на глазах. Срочно создавалось впечатление, что я иду вкладывать свой ваучер, и меня показывают по телевизору. Более того, вся улица повиновалась мускульным усилиям моего мозга. По мановению моего уж не знаю чего, там и сям, как грибы после дождя, вырастали новенькие светофоры. Они указывали мне правильный путь. Если не ошибаюсь, в лесу бы это выглядело красивее.
Итак, я крался по вечернему лесу. За соснами и между пригорков вспыхивали и лучились светофорные огни всех цветов. "Боитесь ли вы нагромождения событий на киноэкране?" - спросил я у прохожего, вынырнувшего из исследованной реальности под дудочку фиолетового огонька, у мигающеглазого прохожего, случайно занесенного на мою улицу. Прохожий добросовестно поискал взглядом телекамеру, не нашел и, глядя на меня, злокозненно покрутил указательным пальцем правой руки у виска, и - нельзя злоупотреблять магическими действиями всуе - исчез. Афанасьев Юрий Николаевич, 1961 г.р., водитель автофургона.
К моей чести сейчас будет сказано, что я очень детально изобразил то, что вы себе только что представили. Для поэтико-лирического описания здесь очень хороша фраза "Человек, рассеянный по улице Бассейной", фраза "Я слился с этой улицей воедино" плоха, а словосочетание "подземный переход" на мой взгляд просто отвратительно.
Теперь давайте мысленно перенесемся в то место, где вы сейчас читаете эту повесть. Сразу же договоримся: если вы хотите знать, что было на самом деле, как по правде развивались события - могу объяснить всю психологическую и философскую подоплеку происходящего, какому, как к сожалению говорится, социально-психологическому дискурсу соответствует выведенная в повести личность Богма, посредством чего оказывают действие законы природы, сколько тогда было времени и другое. Но это очень сложно и непонятно для неподготовленного, неэрудированного, полуграмотного-полупьяного читателя, и вы, наверно, ничего не поймете. Сейчас я буду давать объяснения. Если вы правильно поймете мою мысль, поставьте себе четыре балла, если нет - поставьте себе фенамина сульфат внутривенно и попытайтесь понять ещё раз.
Итак. Что символизирует собой личность Богма и факт моей встречи с ним? Не думайте, я не Пикассо, я объясню. Не гордый.
Человек, как вам очевидно известно, разумен; не более и не менее. Когда-нибудь в угаре социальных реформаций и гражданских обязанностей вы, лежа под забором и осознав этот факт до конца, поймете, что я имел в виду. Человек понимает, что делает. Понимает что? Что делает. Что делает? Понимает. Любой свободно мыслящий индивидууум, например, с большой долей вероятности может понять, что он только что ляпнул - по той простой причине, что слышал это своими ушами (хотя не может понять, почему произнес). Что заставляет человека хотеть пойти домой или засмеяться, кроме случайно полученного из личного опыта знания того, что из этого получится - неизвестно, хотя, с другой стороны, человеку дано грустное и неотъемлемое право осознавать, сколь низко и неблагородно по отношению к самому себе он поступает. Этим то и занимается разум, своего рода задний ум человечества. Некое Это, личное Это (а не Эго, как ошибочно писал Фрейд), манипулирующее своим курируемым индивидуумом, неподвластное ни нам, ни анализу, вырабатывает основные направления нашего существования, ещё не ставшие разумными хотениями, которые придется в конце концов придумать и пожелать, отдает команды, осуществляемые не как приказы (которых можно (to may) ослушаться), а как законы, хотя и не физические, т.е. распространяемые на всю природу, а как индивидуальные, т.е. распространяющиеся лишь на одну, как перст, личность, но также безусловно, и "ослушаться" их нельзя (сan not). Шопенгауауэр, между прочим, называл Это волей, мир его праху, в русском переводе. Так вот, Богм, идя по страницам книги локоть к локтю с реальностью, шаг за шагом символизирует Это.
Из этого, с одной стороны, а с другой стороны - из сказанного выше, можно сделать выводы, что случилось и так, что я начал самостоятельно руководить своими намерениями. Так, совершая "взгляд на скамейку", я знал, чего добиваюсь, произнося при встрече с незадачливым водителем автофургона фразу "Боитесь ли вы нагромождения событий на киноэкране", я видел станочки и конвейеры, на которых куются эти слова, ощущал транспортеры и лабиринты, которыми они (слова) выбираются на свет божий, и уж произнося, не оценивал их и не прислушивался к мысли, которую они только что выразили: их произнесение было предвидено заранее, в отличие от обычной речи, оно было логичным завершением процесса их формирования.
Мысли и поступки не "приходили мне в голову", как гости, черте где рожденные живой матерью, а подобно гомункулусам, конструировались под моим зорким наблюдением. Исходя из повадок адресата того или иного соображения, я испускал трассирующие мысли и действия.
Всё это просто-напросто символизируется (и, следовательно, должно было быть подразумеваемо вами по мере прочтения) тем что я лично встретился с Богмом.
Если хотите правды, я могу продолжать дальше в том же духе. Но я думаю, вы уже жалеете, и я буду продолжать как раньше, я думаю.
Я думаю.
У Ирины светлые глаза и волосы, у нее есть будущее, рубашки и штанишки. Она скорее эмоциональна, а разумна медленнее. Она стоит в голубом плаще. Это ненадежная защита от когтей тигра или клыков ягуара. Я еще не вижу ее. Встреча не за горами: я пересекаю улицу уже двадцать пятого бакинского комиссара и повторяю про себя есенинские строки. Поразмыслив, я даже сел в трамвай... Адская машинка поехала. Было полпятого вечера, а трамвай мчался по мятежному городу со скоростью, превышающей дозволенную не только гаишными, но и физическими законами. Лишь я мог привести его к цели, причем - лишь являясь его пассажиром. "Ирина-Ирина-Ирина",- то смеясь, то улыбаясь, напевал я на мотив партии басс-гитары из одной композиции группы "Tuxidemoon", предусмотрительно включенной в альбом "Desire" ее расторопными членами. Так было нужно. Именно этого, в конечном итоге, хотел Бог. К сожалению, для меня навсегда осталось неизвестным то, что в этот момент Афродита расплакалась от умиления. Летевшие над моим соседом по трамвайному сидению Фобос и Деймос завыли от досады : всем троим нужно было выходить через четыре остановки. Афродита поправила поудобнее ожидающую меня на остановке Ирину.
В сумятице светофоров, стрелок и вынужденных остановок, якобы разрывая трамвайными колесами зеленую, чуть горьковатую на вкус плоть кактусов, я ехал в собственном трамвае, по желанию овладевая позами пассажиров. Иногда, уважая их личности, я уваживал ту или совершенно иную личность, запросто обращаясь к ней с речью. Меня просто распирало.
Если люди, или, что хуже, авторы, описывают радость словами "хотелось всем улыбаться", то я - животное. Я хотел задавать вопросы, и это была радость.
Я заготовил вопросы и отправился в путешествие по салону трамвая - якобы, чтобы просто закомпостировать абонемент.
Вопросы были каверзные.